Столкновение

      «Я могу продолжать жить без тебя. Но я не хочу жить в мире, где тебя нет рядом со мной. Я могу продолжать жить без тебя. Но я не хочу жить в мире, где тебя нет рядом со мной. Я могу продолжать жить без тебя. Но я не хочу жить в мире, где тебя нет рядом со мной. Я могу продолжать жить без тебя. Но я не хочу жить в мире, где тебя нет рядом со мной. Я могу продолжать жить без тебя. Но я не хочу жить в мире, где тебя нет рядом со мной. Я могу продолжать жить без тебя. Но я не хочу жить в мире, где тебя нет рядом со мной» — прокручивается на репите в голове всю ночь.       Уснуть не получается. Сначала отправляюсь в магазин за продуктами, с горем пополам приношу пакеты домой, а затем иду на работу в полном ауте. Месячные, которых давно не было, объявились нежданно негаданно. Фактически умираю, плетясь на автобусную остановку. Говорю с мамой по телефону. Она просит заехать к ней, чтобы забрать рождественский подарок. Я, сквозь ком в горле, обещаю, что приеду завтра. Филипп пишет, что все-таки купил машину — Тайоту, как и хотел Чарли. Отправляю ему поздравления и пару веселых смайликов.       Мечтаю утонуть в работе, но не выходит. Я тону только в боли. Вижу Курта в нескольких посетителях и переодически захожу в подсобку, чтобы передохнуть. Мне вновь оставляют огромные чаевые и это начинает напрягать. Когда рабочий день кончается, я ожидаю встретить Курта на улице. Но его нет. Будто никогда и не было. Я вновь убеждаюсь, что теперь это точно конец. Тяжесть тоскующего сердца давит на здравый смысл. Я прихожу домой и лежу в ванной около часа, пытаясь думать о светлом будущем.

***

      Утром следующего дня я приезжаю к матери. Я постаралась привести себя в нормальный вид, и она отмечает:       — Ты стала такой хорошенькой, — разглядывает, — Похудела?       — Не знаю, — смотрю в сторону.       — Ну, не теряй прогресс, — хлопает по плечу, — Заходи, чего стоишь то?       — У меня встреча с другом, а потом работа, — немного вру.       Женщина в домашнем халате останавливается и щурится.       — С каким другом?       — Знакомый Лии, Филипп. Мы подружились, когда ездили в Дервинг. Его отец позвал меня на рождественский завтрак, — выдавливаю что-то на подобии улыбки.       Мама задумывается, а затем инициативно кивает.       — Молодец! Это очень здорово! У Лии плохих друзей не бывает.       Она отходит в зал и возвращается с фирменным пакетом. Я таращусь, немного не улавливая происходящее.       — Мам, ты чего! — улыбаюсь от содержимого.       Красивое белое платье под горло: скорее всего облегающее. Мелкие блестки на ткани ярко сияют на свету.       — Нравится? — мягко улыбается.       — Ну конечно! — неожиданно обнимаю ее.       Мы не нежничаем друг с другом, а потом ситуация слегка неловкая. Так или иначе женщина, помедлив, обнимает в ответ. Я сглатываю, осознавая, как мне этого не хватает.       — Ну заходи на три минуты. Померь, — настаивает.       Вздыхаю и слушаюсь: ну просто не терпится посмотреться в зеркало. Находиться в ее доме странно. Я поднимаюсь по лестнице, идущей от кухни, в свою бывшую спальню. Тут все изменилось — комната превратилась в небольшой склад, где хранится ненужная мебель и мелкие вещи. Мой любимый розовый комод продан, а на месте, где когда-то стоял синтезатор, пристроился перевернутый сломанный холодильник. Я поджимаю губы и подхожу к зеркалу — оно плотно прикручено к стене. Вероятно, поэтому до сих пор осталось висеть. Переодеваюсь и кружусь, как девчонка из «легких» фильмов. Все идеально по размеру. Длина немного выше колена. Из-за воротника я вроде бы скромная, а из-за обтяжки в самых интересных местах…сексуальная? И зачем я боюсь этого слова? Мне скоро 18. Я взрослая девушка. Могу быть и такой. Почему нет?       Спускаюсь по темными ступеням, и мама, отвлекаясь от варки супа, глядит с восхищением. Я нуждалась в таком ее взгляде неприлично долго. Горько, что поешь я сегодня плотнее с утра, она бы не была такой очарованной.       — Бо! Ну и красота, — подходит с придыханиями, — А ну повертись!       Я совершаю смущенный оборот под прицелом зеленых глаз.       — Вот в этом и иди на завтрак!       — Это будет неуместно, — отрицаю.       — Хм…да, — обдумывает, — Ну тебе же есть кому его показать? С кем будешь отмечать Рождество?       Я понимаю, что мама чуть-ли не скрещивает пальцы лишь бы услышать о какой-то компании. Она хочет провести праздник с Валентином. Я буду лишней. Не обижаюсь, но немного грущу. У меня никого нет. Впрочем, одиночество — не так плохо, верно?       — С Лией.       Она удовлетворенно выдыхает и отправляет меня переодеваться. Я возвращаюсь в черное худи и синие джинсы, а потом спешу на выход. Не получив вопросов про Эрика, я прощаюсь с честной улыбкой. Она забыла его. Или пытается. В любом случае хорошо и то и другое.       Пока иду по заснеженной улице, звоню Филиппу. Он не отвечает, но перезванивает, когда захожу домой. Руки обмерзли. Рана затянулась и все равно отдает болью, особенно на холоде. Я зажимаю мобильный между щекой и плечом, снимая угги.       — Милашка, ты звонила, — припевает друг.       — Ага, — кое-как сохраняю равновесие, будучи на одной ноге, — Что делаешь завтра?       — Хожу по магазинам, — стонет, — Не купил подарки. Представляешь?       — Возьмешь меня с собой?       — Конечно! Сам вот хотел предложить, — радостно отвечает, — Встретимся около Авеню Плаза? В 11 утра?       — Не опаздывай, — улыбаюсь.       — Обещаю, — смеется и кладет трубку.       Я облегченно вздыхаю. Сидеть дома и плакаться — паршивое занятие. Отвлекусь и, глядишь, повеселею.       Снимаю форму с сушилки и глажу ее, испепеляя взглядом. На мгновение подумываю сжечь не только уродское платье, но и кафе Фина, а возможно и самого Фина.                    Приработаться не получается. Я надеялась, что привыкну, но пока страдаю каждый день. С репетиторством такого не происходило. Да, мне было лень. Да, я ныла о плохих учениках. И все же получала хоть какое-то удовольствие — когда родители благодарили за результат.       Осточертевший путь до работы, осточертевшая Минди со своим: «нууу». Когда я получаю приличные чаевые вновь, то до меня наконец-то доходит. Это не совпадение. Курт. Я пожаловалась на маленький доход, и он решил исправить мое положение. Знает, что я не возьму от него деньги, а потому действует таким замысловатым образом. Мне становится очень стыдно. Я до сих пор виню себя за то, как обошлась с ним. Он открылся мне. А что сделала я? Это на меня совсем не похоже.       Я испугалась, что прощу его, потому что после письма полюбила Курта сильнее прежнего. Но, несмотря на такой мой жестокий поступок, он продолжает заботиться обо мне. Я ношусь по кафе и чувствую, что совершила ошибку. Живот ноет от месячных пуще прежнего. Второй день для меня всегда болезненнее первого.       — Красавица, — обращается мужчина, — Подойди-ка поближе.       Я оглядываюсь и сглатываю, так как это мой столик и обслужить его придется.       — Здравствуйте. Что будете заказывать? — смотрю в блокнот.       — А что ты мне предложишь?       Ботинки посетителя старые и потертые. Голос мерзкий: не предвещает хорошего.       — Бургер Майами. Наша новинка, — поджимаю губы.       Дальнейшие действия урода невозможно было предугадать. Он тянет меня за фартук и шлепает по заду. Я испуганно отстраняюсь, тяжело дыша.       — Ну же, детка, чего боишься? — расплывается.       — Я не «детка», — стискиваю зубы, — Озвучьте заказ.       Толстый мужчина хохочет, потирая лысину.       — Давай свой Майами, бургер Санчо, бургер Сальса, большую картошку и две большие колы, — складывает обе ладони на широко-расставленные колени, — И побыстрее.       Я торопливо записываю и на трясущихся ногах удаляюсь к раздаче. Там стоит Фин, болтая с официанткой, которая меня ненавидит. Я подхожу к нему и прочищаю горло, чтобы он заметил.       — Работы нет? — вскидывает брови.       — Есть, — мну пальцы, — Фин, там мужчина…он пристает ко мне…Пожалуйста, можно его не обслуживать?       Я поднимаю взгляд на недовольно начальника. Молли надменно хмыкает, скрещивая руки на груди.       — Что заказал?       — Бургеры, — заикаюсь.       Фин выдергивает мой блокнот и читает записи, упираясь задом в железный стол, где стоит много блюд.       — Обслуживай, — сует блокнот обратно.       Мои глаза расширяются. Я не так его поняла?       — Фин, но…       — Никаких «но». Заказ большой. Мне что, терять клиентов из-за твоих нюней?! — шипит, — Работай. Живо.       Я прикусываю губу и сжимаю кулаки.       — Тогда я увольняюсь, — звучу твердо и слышу насмешку.       — Давай. Но зарплату не получишь. Считай это выговором за свое поведение.       Еле сдерживаю слезы. Молли закатывает глаза.       — А я тебе говорила не брать ее, — пищит противным голосом.       Я клею листочек поварам и бегло захожу в туалет. Закрываюсь, пытаясь привести дыхание в норму. Ладно, он просто шлепнул меня. Быстро отдам заказ и дело с концом. Выхожу, набираю еду на поднос и попадаю в зал. Мужчина видит меня и ухмыляется.       — Ваш заказ, — говорю, ставя тарелки на стол.       Он перехватывает мое запястье толстокожей ладонью. Она липкая от пота. Люди вокруг не замечают — их слишком много, а оттого в помещении шумно.       — Ты миленькая, — мурлычет, — Давно за тобой наблюдаю. Скоро закончишь работать.       Я вырываю руку, но он не отпускает.       — Пожалуйста, — молю.       — Поем и подожду тебя. Не бойся. Сделаешь мне приятно. Будешь хорошей девочкой — получишь вознаграждение.       Меня трясет. Я вот-вот впаду в истерику. Вырываюсь и забегаю в подсобку. Фина, слава Богу, уже нет. Достаю телефон. На экран падают соленые капли. Я не знаю приедет ли Курт. Не знаю возьмет ли он телефон после моего поведения. Это эгоистично. Но у меня нет другого спасения. Я отменяю блок на его контакте и звоню, пока никого нет. Несколько долгих гудков. Он не ответит.       — Слушаю тебя, — холодно произносит.       Я зажимаю рот рукой, чувствуя, как камень упал с плеч.       — Курт, — захлебываюсь.       — Что такое? — настороженно выпаливает.       — Тут мужчина. Он шлепнул меня по… шлепнул по заду…и сказал, что я должна удовлетворить его. Он будет ждать меня. Ждать, когда я выйду с работы. Я поделилась с начальником, и он ответил, что не выплатит зарплату, если не обслужу. Прости меня…но…ты, ты можешь? Можешь забрать меня…       — Зайду через минуту. Выйди и покажи мне его, — отчеканивает и скидывает звонок.       Я понимаю, что все это время он был тут. Сидел в машине. Черт. Утираю слезы, заставляя себя не плакать. Встряхиваюсь и иду в зал. Минди хмуро оглядывает меня. Как только миную раздачу, вижу Курта у входа. Он, будучи донельзя напряженным и злым, подходит ко мне вплотную.       — Где? — горячо выдыхает.       Я киваю в сторону нужного столика. Парень оборачивается и, не говоря ни слова, идет к тому уроду. Он наклоняется, что-то шепча ему.       — Что за сцена? — Минди появляется под боком.       Я молчу, сжавшись. Широкая спина Курта скрывает выражение лица посетителя. К удивлению, он вытирает жирные пальцы об рубашку, выползает из-за стола, и они с Куртом покидают кафе. Через маленькое окошко заметно, как парень пихает урода, загоняя за угол. Только бы он вовремя остановился. С этим у него огромные проблемы.       — Бо, — Минди встает передо мной, — Че происходит то?       — Меня обидел тот мужчина.       — А второй кто?       — Мой парень, — жмурюсь.       Минди глубоко вздыхает, нервно осматриваясь.       — Да уж, — складывает губы трубочкой, — Могла бы и потерпеть.       Я шокировано смотрю на нее, и она спешит к поварам. Надеюсь, не к Фину. Меня кто-то окликает, чтобы я записала заказ. Понимаю, что должна, но торможу, когда Курт заходит обратно. Он вытирает руки об краешек кофты. Красные костяшки кровоточат. Длинные ноги вмиг оказываются рядом с моими короткими.       — Пошли, — командует, беря меня за локоть.       Он разъяренно дышит. Глаза черные.       — Куда?       — К начальнику.       — Не надо бить его, — упрашиваю, подняв голову.       — Не буду, — рыкает он, — Хотя стоит.       Я сглатываю и слушаюсь. Парень не отпускает мою руку вплоть до того момента, когда видит Фина. Не сложно догадаться, что он и есть тут главный, потому что:       — Сучка малолетняя, че, башкой поехала? — рявкает, не замечая Курта в порыве гнева.       Он делает шаг, и Курт отталкивает его одним движением. Фин пошатывается, а Минди прикрывает рот рукой. Повара забивают на готовку, переглядываясь.       — Где твой кабинет? — страшно хрипит Курт.       — Т-там, — запинается Фин.       Парень направляет его, злостно шагая по коридору, пока они не скрываются за деревянной дверью. Минди и Молли перешептываются, косо глядя на меня. Я прижимаюсь спиной к плитке и притупляюсь вниз. Проходит пять минут, за которые совесть съедает меня живьем. Мне очень стыдно перед Куртом. Невероятно.       Вскоре двое мужчин появляются. Дыхание перехватывает. Курт держит Фина сзади, за шею, подводя ко мне на расстояние вытянутой руки. Я перевожу взгляд на парня. Гнев в нем не спал.       — Давай, — отчеканивает.       Я прижимаю ладони к груди, будучи в неведении. Что происходит?       — Извини, — шипит Фин.       Курт рвано выдыхает и наклоняет его, усилия хватку на шее. Фин аж стонет от боли. Он и без того тощий, но рядом с Куртом и вовсе выглядит жалко.       — Я не расслышал! — свирепо говорит.       — Прости пожалуйста, я виноват, прости, — взмаливается начальник.       Я замираю и часто киваю, лишь бы это прекратилось. Курт отпихивает его в сторону, и Фин убегает, закрываясь в туалете.       — Забирай вещи. Мы уходим, — отрезает.       Повара продолжаю готовку, когда парень кидает на них красноречивый взгляд. Не планирую задерживаться, поэтому не переодеваюсь в нормальные вещи. Накидываю пуховик, шапку и меняю кеды на угги. Возвращаюсь к Курту. Он трет лицо, не в силах избавиться от агрессии. Я знаю, что он не поступит со мной плохим образом, а потому, когда каменная рука обнимает меня за талию, чтобы поторопить, не испытываю страха. Протискиваясь сквозь людей, мы выходим на улицу. Оба молчим. Размашистый шаг чересчур быстр. Низ живота тянет так, что почти скрючиваюсь.       — Что с тобой? — рычит, сбавляя темп.       — Живот болит, — шепчу, сквозь усиливающуюся боль.       Он вздыхает, прикрыв глаза. До его машины рукой падать. Спустя полминуты, я сажусь на переднее сиденье. Курт вставляет ключи зажигания, прогревая авто. Неловкая пауза, кажется, длится вечность. Я не нарушаю ее, давая парню остыть. Мне и самой следует успокоиться. Расстегиваю пуховик. Колени дрожат. Я сжимаю их, поднимая плечи и опуская голову. Курт достает салфетки и прикладывает их к костяшкам. Бумага пропитывается кровью.       — Обезбол в бардачке, — приказывает.       Открываю и беру помятые пластины. Протягиваю их Курту, на что он злобно усмехается.       — Это тебе.       Я хлопаю глазами.       — А вода?       Парень сжимает челюсть.       — Ты, черт возьми, не в состоянии проглотить таблетку?       Узнаю в нем прежнего Курта. Таким он был со мной раньше. Ненавидит меня после тех слов? Заслуженно и несправедливо одновременно.       — Надо распинаться про то, что ты там больше не работаешь? — вынимает из внутреннего кармана желтую бумагу.       — Нет, — сдавленно отвечаю.       Получаю конверт. Открываю его и вижу деньги. Зарплата. Господи, лишь бы там не оказалось больше требуемого. Пересчитаю потом.       — Спасибо.       Мы трогаемся с места. Тревога, которую я ощущаю, заполняет все пространство. Пытаюсь поймать от Курта хоть какое-то тепло. Тщетно. Он даже не смотрит на меня, будто я стала для него чужой.       — Не будь таким, — прошу.       — Закрой рот, — прыскает.       Я зажмуриваюсь и утыкаюсь в ладони. Повязка на руке мокрая — от пота и слез. Когда он паркуется у дома, то даже не глушит машину. Я слышу короткое:       — Выходи.       Поворачиваюсь к нему, бегая глазами по холодному лицу. Эта жестокость переходит все рамки.       — Ты, вероятно, шутишь? — задыхаюсь.       — Выходи из машины, — отчеканивает сквозь зубы.       — Да что с тобой! — поражаюсь, — Ты выкинул меня из своей жизни, а теперь строишь обиженного?! Кто ты такой?!       Он закрывает лицо ладонью и даже через куртку видно, как напряжено его предплечье.       — Бо, пошла нахрен, — хрипло проговаривает, — Я не хочу тебя видеть.       И меня разрывает. То, что сидело внутри, прорывается наружу.       — Ты уже говорил это! «Я не хочу тебя видеть», «Я тебя использовал», «Ненавидел тебя с первой встречи», «Ты не нужна мне», «Свали нахрен», — рыдаю, — Ты говорил так в то утро! Я сидела у тебя в коленях, держалась за твои ноги и умоляла не бросать меня! Я сказала, что не оставлю тебя в таком состоянии, а ты ответил: «Со мной будет она. Я ей сейчас позвоню». Этого ты не помнишь?!       Таращусь на него и понимаю, что он и вправду не помнит.       — Вот оно как! А меня до сих пор дерет это дерьмо! Я так унизилась перед тобой, Курт! Так унизилась! Я не хотела жить две недели. Я не знала, как мне жить, Курт! А ты говоришь о каком-то прощении? Все, что я наплела тебе по телефону — ложь! Я солгала, потому что была готова принять тебя после того кошмара, что ты мне устроил! Дело не только в измене! Ты и до этого был полным козлом! Срывал нервы, психовал, переспал с незнакомкой! Да у нас хорошего было раз-два и обчелся! Ты правда думаешь, что я смогу простить тебя? Ты так расстроился из-за тех слов? Это малое из того, что пережила я! Пока ты пропадал непонятно где, трахал свою бывшую, я умирала! А ты что делал? Принимал наркоту? Тусовался?       Он резко вынимает ключи зажигания, будучи невероятно злым. Ярость проявляется во всем: как он хлопает дверью, обходит машину в два шага, сжимает кулаки, харкает в сторону и открывает мою дверь.       — Быстро, — приказывает, трясясь от переполняющей тьмы.       — Курт…       — Твою мать, вылезай отсюда! — кричит.       Я редко заставала его таким. Может быть только тогда, когда Эрик хотел меня изнасиловать. Слушаюсь, за неимением других вариантов. Уверена, что парень уедет, но он следует за мной, в дом. Пререкаться с ним страшно. Я снимаю одежду, а сердце колотится, как бешеное. Курт разувается и проходит дальше.       — Что ты делаешь? — замираю, наблюдая, как он скидывает куртку на пол, а затем расстегивает кофту под ней.       — Собираюсь показать тебе, что пережил я, — выплевывает.       Я сжимаюсь до мизерных размеров, когда он расстегивает ремень. Пряжка бренчит и джинсы спускаются чуть ниже — на линию боксеров.       — Курт…       — Я, сука, попросил тебя подождать. Дать мне пару, черт подери, дней, — рычит, — Но ты нихрена не слушаешь. На вот, смотри, раз так не терпится!       Парень поддевает воротник футболки пальцами и скидывает ее к прошлым вещам.              Я отшатываюсь. Господи.       — Ну что, довольна? — разводит руки в стороны, — Вот какой я теперь, Бо.       Я не понимаю.       — Нет, не смей тупить взгляд! — рявкает, — Не нравится? А мне жить с этим. Думала, что тебе тяжело было? Вот, что такое, мать твою, тяжело! А ты у нас нежная натура. Таблеточку проглотить не можешь!       Его прекрасное тело полностью покрыто шрамами. Все изрезано.       — Кто это сделал? — шепчу, заикаясь.       — О, умничка, поняла, что не поскользнулся! — страшно издевается он.       — Что случилось? — тихо произношу.       — Тебя дуру защищал, — усмехается, и у меня конечности немеют, — Они тебя по кругу пустить хотели, а потом убить. Сделать то же самое, что со мной, но, между делом, отыметь во все щели.       Я обнимаю себя руками и отхожу на два шага. Курт покачивает головой, упираясь в бока.       — Я долг пришел к ним закрыть за Сару. А они мне фотку твою показывают. Представляешь? Говорят: «Твоя новая малышка тоже снюхается и пойдет по рукам?» — улыбается в агрессии, — Ну я и ударил одного.       — Поэтому ты увез меня? — впиваюсь пальцами себе в кожу.       — И снова бинго! — глаза красные и стеклянные, — Помнишь, как мы уезжали из мотеля? Нашли они нас тогда. А ты, наивная, глазками хлопаешь и собираться не хочешь! Стоишь, красивая, джинсики отжимаешь медленно!       Хаотичные детали складываются в пазл.       — Да, я знал, что расстанусь с тобой. Только по другой причине. Мэт сказал, что они убьют меня. Поэтому я и вернулся в Стелтон — принять последствия, — тяжело дышит.       — Ты вернулся, когда понял, что убьют не меня, а тебя? — неразборчиво переспрашиваю.       — Да, — сжато выдает, — Ну, что скажешь? Не умею я любить? А это, сука, что по твоему, если не сраная любовь?!       Он начинает идти на меня, отчего пячусь. Грозное тело вызывает ужас. Я не хочу его бояться, но он выглядит как тот, кого правда стоит бояться. Вся его тьма направлена прямиком на меня. Такого еще не было.       — Нет, смотри сюда, — отчеканивает, когда мой взгляд мечется из стороны в сторону, — Смотри, я сказал!       Меня колотит. В поясницу впивается кухонный стол. Курт подходит впритык, наклоняя голову, чтобы соединить наши взгляды.       — Видишь? Необычный, да? — берет мою руку и прислоняет один из пальцев к круглому шраму, — Это об меня сигары тушили. А вот этот? — ведет к боку, — Стеклом резали и говорили, чтобы не кричал, иначе тебя притащат, — голос меняется на приглушенный и хриплый, — А вот здесь? Догадаешься?       — Курт… — умоляю его, дрожа.       Пытаюсь создать дистанцию, но вторая рука парня ложится на спину, притягивая ближе. У меня подкашиваются ноги. Сердце сжимается физической болью. Гнет черных глаз оказывает невыносимое моральное давление.       — Что предпримешь сейчас? Видишь, трогаю тебя, несмотря на запреты, — шипит, — Я столько всего для тебя сделал, Бо, а ты трешься со своим мудаком и игнорируешь меня. Я ведь убить его могу. Об этом не думала?       Он вот-вот причинит мне боль. Я дышу, как загнанная и с глаз вновь льются слезы — только на этот раз отчаянные и глухие. Я боюсь издать лишний звук, чтобы не спровоцировать парня.       — Плачешь? Я вот не плакал тогда, — насмехается, — У меня все ребра в трещинах. Ногами пинали, топили в бочках. М? Что скажешь, Бо? Или мне лучше называть тебя Трис? Это тебя возбуждает?!       Я отстраняю лицо, ощущая дыхание на щеке. Это не он. Не мой Курт. Он сейчас способен на что угодно.       — Курт, мне страшно! — громко взмаливаюсь, — Прошу тебя, прекрати! Курт!       Он часто моргает и хмурится, вмиг отходя назад. Я падаю, кашляя от слез. Упираюсь ладонями в пол и понимаю, что меня сейчас вырвет.       — Бо, — голос Курта теряет злобу, — Нет, я бы не причинил тебе вреда.       Я прислоняюсь лбом к паркету, так как локти не держат. Его ноги приближаются, и я молниеносно приподнимаюсь, чтобы отползти.       — Бо, — испуганно выпаливает, — Нет, девочка, нет, послушай меня!       Я встаю так быстро, как получается и бегу на второй этаж, закрываясь в ванной. Скрючиваюсь над туалетом и меня рвет. Ручка двери дергается. Раздается стук.       — Бо, впусти меня, — дрожащие слова, — Прошу тебя, впусти меня, Бо. Прости. Прости меня.       Он не перестает стучать, и из меня льется желчь. Горечь распространяется во рту. Вытираю губы тыльной стороной руки.       — Девочка, умоляю, открой. Я не хотел. Я был зол, — разбитый голос, полный вины, — Прошу, дай мне успокоить тебя, позволь мне…быть рядом. Я тебя не обижу. Ты знаешь это, Бо. Ты знаешь. Пожалуйста, скажи, что знаешь.       — Не знаю, — плачу.       Стаскиваю полотенце со стиральной машины и вытираю им лицо.       — Я тебя не трону, пальцем не трону, Бо, — его захлестывает дрожь.       — Нет.       — Я ведь не сделал тебе больно, — оправдывается, — Напугал. Но не сделал больно. Извини меня за это. Я еще не отошел от всего. Поэтому и тянул. Поэтому не рассказывал.       Боже. Что они за нелюди? Как? Как так можно? И он...как выдержал? Для чего? Ради меня? Я этого не стою.       — Пожалуйста, Бо. Если ты не откроешь, то я себя никогда не прощу, — переходит на шепот, — Я не имел права так обойтись с тобой. Скажи, что мне сделать. Я все сделаю, Бо. Абсолютно все. Ты только скажи.       Я не могу мучить его. Поднимаюсь и проворачиваю замок. Он тут же заходит, но не приближается, пока не позволю. Шрамы скрыты за футболкой.       — Пожалуйста, не плачь, — сдавлено произносит.       Я пытаюсь исполнить просьбу, но это нереально.       — Не плачь, Бо, — повторяет, — Иначе я тоже сейчас сломаюсь.       Вытираю влагу, хныча. Выражение «сломаюсь» не сразу понятно. Но тогда, когда Курт отводит взгляд и сжимает кулаки, я замираю. В его красных глазах застывают слезы и, спустя секунду, они катятся по щекам. Он жмурится, испуская тяжелый, протяжный выдох, а затем стремительно отворачивается.       — Курт, — заикаюсь.       Парень отрицательно кивает, не говоря ни слова.       — Курт, — всхлипываю и дотрагиваюсь до предплечья.       — Нет, — прерывает касание.       — Обними меня, — прошу то, в чем он не откажет.       Курт протирает лицо и одним движением прижимает меня к своей груди. Он кладет подбородок мне на голову и застывает в таком положении. Я отодвигаюсь, чтобы посмотреть на него, но он не пускает.       — Нельзя тебе меня таким видеть, — хрипит.       О чем он вообще? Разве это слабость? Настоящее безумие. Как он смог? Как это возможно вынести?       — Я расстроил тебя сегодня. И тогда, — отрывисто произносит, — Ты сказала, что унизилась. И я должен просить прощения так.       Неожиданно Курт опускается, вставая на колени. У меня дух перехватывает.       — Нет, не надо!       Хочу сесть к нему. Он останавливает, склоняясь лбом к ногам. Я не вынесу этого, я не вынесу этой картины, я почти задыхаюсь, теряюсь и разрываюсь.       — Вставай…       — Прости меня, Бо, — шепчет, обвивая колени кольцом, — Прости, Бо. За все.       Колготки намокают. Он не издает ни звука, хотя плачет навзрыд. Я нарушаю правила и падаю прямиком к нему.       — Нет, — противится.       Собираю соленую жидкость ладонями и тяну Курта на себя. Он зарывается носом в мои волосы и всхлипывает. Моя душа трескается на части. Окончательно. И все, что сидело глубоко внутри него, обрушивается на нас лавиной.       — Я звонил тогда Мэту, а не ей, — содрогается, — Он отвез меня к доктору Пресли. Ты помнишь его?       — Помню, — утешаю, поглаживая по задней части шеи.       Внутри разрастается что-то похожее на пропасть. Я карабкаюсь, теряя силы с каждым глухим стоном парня.       — Я не отдавал себе отчет в то утро, — измученно дышит в мое плечо, — Они делали это три часа, а потом оставили меня лежать там.       Почему я поверила в невнятную отговорку про наркотики? Боже, что теперь делать? Следы от пыток будут ежедневно питать Курта злобой. Гневом к миру.       — Я пропал на две недели, потому что не мог ходить. Я ничего не мог. Я хотел к тебе, я очень к тебе хотел, — его голос становится крайне ломким, — Я люблю тебя. Я не знаю, Бо. Ничего не знаю. Пожалуйста, извини меня, я мудак, я полное дерьмо, обошелся с тобой дерьмово, ты не заслужила ничего из этого.       Парень сжимает меня крепче и мотает головой, разражаясь новой волной слез. Он продолжает бороться с плачем, словно это яд в его теле. Я отдам все на свете, лишь бы ему стало лучше. Я отдам всю себя ради этого.       — Скажи, что ты простишь меня. Умоляю, скажи это. Я не смогу без тебя, я не хочу без тебя, я скучаю каждую чертову минуту, Бо, это хуже тех пыток, намного хуже…       — Все будет хорошо, — шепчу, прижимаясь щекой к его щеке, — Ты будешь в порядке. Я всегда тебя поддержу. Теперь всегда, Курт.       Я не обещаю ему, так как мне нужно все обдумать. Все мое гребаное нутро разрывается за него. Но мне страшно. Он напугал меня. Я боюсь его, невыносимо боюсь, и это чувство ужасное. Так поступал Эрик, когда злился. Так поступал Маршал, когда был пьян. Я не ожидала, что так поступит Курт. Если бы он не пришел в себя, то причинил бы мне боль?…я не знаю, как бы вынесла подобное от него.       — Я все испортил. Снова испортил. Я всегда все разрушаю, ты не простишь меня за то, что я сделал сегодня, — обреченный, заикающийся тон, — Разреши мне остаться ненадолго. Побыть с тобой. Я хочу быть с тобой. Я очень хочу к тебе, Бо, не выгоняй меня.       — Я тебя не выгоню, — тоже всхлипываю, — Пойдем со мной, в спальню. Мы полежим вместе, что думаешь?       — Вместе? — слезно выдыхает он, — Ты будешь рядом? Правда будешь?       — Я буду рядом, — уверяю, поглаживая его по спине.       — Хорошо, да, хорошо, — он пытается не плакать, — Мы будем так же близко? Если нет, то я хочу еще посидеть здесь. Мы можем?       — Мы прижмемся друг к другу так близко, как это возможно, — нежно проговариваю ему на ухо, чтобы успокоить.       Дыхание Курта выровняется, он закапывается губами в шею и целует туда один робкий раз. Когда мы познакомились, этот парень был воплощением зла. Сейчас он превратился в маленького мальчика, который нуждается во мне больше всего на свете. Мысль о том, сколько дней он провел в таком состоянии, сокрушает меня. Я не могу спрашивать, но этого и не требуется, ведь очевидно понятно, что он не плакал уже много времени. Он выглядел как тот, кто не знает слез. Наша встреча все изменила, и теперь я запутана, хорошо ли это на самом деле.       Несмотря на его состояние, я ни на секунду не чувствую себя сильным плечом. Нет, он продолжает быть мужчиной, и в объятиях этого мужчины я нахожу малый покой. Он нужен мне. Больше, чем кто-либо другой. Правда, если закрыть глаза на события, случившееся пятнадцать минут назад.       К тому времени, как он восстанавливается, я проигрываю своей голове. Все валится разом. Пытки, шрамы, агрессия, слезы, раскаяния. Мне нужно подумать об этом позже, не сейчас, когда он только обрел возможность дышать.       — Пойдем, — выдыхаю я, а глаза не высыхают.       Мы поднимаемся. Включаю воду и смотрю в зеркало. Курт тут же отводит мою голову вниз мягким движением, пока я не успела увидеть его состояние. Он льнет ко мне со спины и тоже ополаскивает руки, чтобы умыть лицо. Я полощу рот с пастой и стыдливо нажимаю кнопку смыва на унитазе.       — Бо, я видел рвоту, — сдавленно напоминает.              Это была наша вторая встреча. Только вот сейчас я не способна улыбнуться, как бы он того не хотел.       Притупляюсь в пол, чтобы не смущать парня, и беру его за руку. Он переплетает наши пальцы и следует за моими неспешными шагами — в спальню.       — Отвернись, — робко прошу.       Курт поворачивается к стене, смотря себе под ноги. Я быстро снимаю ненавистную форму и залезаю в домашнюю одежду.       — Все, — вздыхаю, садясь на кровать.       Он стоит на месте, словно сомневается в чем-то. Я не понимаю его. Мне сейчас вообще сложно соображать.       — Иди ко мне, — тихо произношу.       Он сказал так в раздевалке, когда я пришла к нему на бой. Сейчас кажется, что это было в прошлой жизни, мы прошли слишком многое за два месяца.       — Одежда уличная, — прочищает горло, чтобы звучать привычно, но голос до сих пор слабый.       — Сними ее.       Курт сжимает кулаки, смотря куда-то в сторону.       — Ты будешь снова плакать… И я не буду нравится тебе таким, — добавляет с тяжестью.       Он это серьезно?       — Ты сам себя слышишь? Курт, никакие шрамы не изменяет моих чувств к тебе!       Парень замирает, словно разбирая мои слова на слога.       — Ты…все же…что-то чувствуешь?       То, сколько упования содержится в его вопросе, пускает по мне разряд тока.       — Конечно, — встаю и подхожу к нему, — Что-то да чувствую. Мы же были так близки.       В Курте иссякает жизнь от очевидного тона: я хотела успокоить его. Не более того. У меня в душе черти что творится! После того, как он испугал меня, в висках до сир пор стучит: мне хочется развернуть и убежать. А после вскрытой правды, я чувствую к нему небывалую нежность. Сплошные противоречия!       — Не надо…жалеть, — смыкает челюсть, — Это страшнее всего для мужчины. Жалость.       Я не знаю что ему сказать.       — Не жалею. А если и жалею, то не в унизительном плане. Давай пока полежим вместе. Без разборок, — почти тараторю все, что лезет в голову.       Он тяжело вздыхает и раздевается. Залажу на кровать и аж морщусь от того, как парень ложится на спину. Раньше он делал это с ловкостью. Теперь его движения нерасторопные.       — Как ты бил того урода? Быстро ходишь? Садишься на колени? Тебе же больно! — перечисляю с придыханиями.       Он ничего не говорит. Оно и не требуется. Все очевидно. Главная причина — я. Ради меня он пошел на верную смерть.       Я жила в своем сером однообразном мирке, где подобное случалось разве что по телеку, в фильмах, которые показываются после 12-ти ночи. Появился Курт и все перевернулось вверх дном. Это неадекватно. Я не могу осознать произошедшее. Пока не могу.       — Как мне к тебе лечь? — аккуратно спрашиваю.       Вдруг надавлю на больную область?       — Близко, — только и выдает.       Я подлажу к его разгоряченному телу и кладу щеку на плечо. Курт берет мою руку и помещает ее себе на пресс, ближе к резинке боксеров. В комнате темно, но я, будучи настолько рядом к парню, вижу зверские отметины. Все это из-за меня. Ему пришлось так страдать из-за меня. Его пытали несколько часов. Резали живьем. Били. Провожу по ребрам: от верхних к нижним. Курт перехватывает ладонь, отводя в сторону.       — Все в трещинах? — переспрашиваю.       — Одно сломано, — признается.       Я прикрываю глаза и, мотнув головой, утыкаюсь носом в его шею. Курт тихо вздыхает от контакта.       — Я мечтал об этом три недели, — шепчет.       У меня не хватает сил на взаимность. Я думаю совсем о другом. Представляю картину, как над ним стоят те мрази и угрожают мной. Представляю, как ему было страшно и холодно. «Они тебя по кругу пустить хотели, а потом убить. Отыметь во все щели». Невольно вздрагиваю.       — Бо, это уже прошло, — будто читает мысли.       — Нельзя нам было встречаться.       — Не говори так, — просит.       Я приподнимаюсь, возмущенно смотря на него.       — Вот, что случилось из-за нашего знакомства! Как ты…черт! Не понимаешь? Ты пострадал из-за меня. Лучше бы ты изменил мне. Так нельзя, нельзя делать с человеком такое, с ни в чем, черт возьми, невиновным человеком...       — Я ни о чем не жалею, — уверенно выдает, — И я пострадал не из-за тебя, Бо. Наоборот. Из-за меня могла пострадать ты. Не познакомься мы, те…люди даже не узнали бы о тебе. Так что здесь только моя вина, — он сглатывает, — Снова.       Я закрываю лицо и ложусь обратно к нему. Это неправильно. Все это неправильно. Так не должно быть. Просто скажите мне, что я сплю, господи, пускай все будет кошмарным сном.       — Перестань, — шепчет, поглаживая, — Все, успокойся.       Низ живота вновь колит — глубоко и больно, до испарины на лбу. Хочу опустить руку, но Курт произносит:       — Позволь мне.       Я даю ему робкое бессильное согласие. Парень приподнимает майку. Широкая, шершавая ладонь ложится на нужное место. Теплота кожи сбавляет ноющее чувство, и я, приводя дыхание в норму, расслабляюсь.       — Какой день?       Знаю, он пытается отвлечь меня, но разговоры о месячных?…Стыдно.       — Чего ты краснеешь? — мягко говорит.       — Тут темно. Тебе не виден оттенок кожи.       — Ты права. Но я тебя чувствую. Всегда, — тихо сглатывает, — Насколько я только умею чувствовать.       Я чуть сдвигаюсь и случайно провожу носом по его щетинистой челюсти. Мы давно не находились рядом друг с другом. И, несмотря на ситуацию, у меня внутри все искрится: от чувств к нему. Я ужасно скучала.       — Второй, — возвращаюсь к теме.       Его губы почти касаются переносицы. В груди отдаются короткие разряды тока.       — Сколько идут обычно?       — 4 дня, — стеснительно бурчу.       — Повезло, — подшучивает он.       Я цокаю и четко улавливаю, что в нас спал запал на игру «притворяйся, что все в порядке». Так или иначе «грелка» работает. От крепкой, но бережной руки неприятные ощущения проходят. На их место встает трепет. Ребро ладони почти доходит до линии нижнего белья.       Мы замолкаем. Тишина между нами разбавляется лишь слабыми звуками дыханий. Моя кожа плотно соприкасается с его кожей. Я улавливаю толику раздражения. Ему некомфортно быть уязвимым, он не привык к подобному. Всю жизнь он скрывался от людей и от самого себя. До боев все было лучше, по крайней мере он знал чувства, пусть и не все. Боль копилась в нем годами, пытки и наше расставание стали жирной точкой, и он сломался.       Это черный сгусток эмоций: я пытаюсь справиться с тем, что ему пришлось вынести, избавиться от страха, убедить себя, что он не сделает подобного вновь, перебарываю остатки обиды, ведь ему не нужно было отталкивать меня три недели назад, я бы прожила тяжелый период с ним, мы бы справились вместе, лгать про измену и наркотики не было смысла. Я абсолютно сбита с толку. Меня столкнули с обрыва, и я не знаю, как не разбиться. Мне необходимо быть сильной, рациональной и объективной, но это трудно, особенно после того, как я вытирала его слезы. Всхлипы застряли в ушах, они не выйдут оттуда еще долго. Я опустошена для реальности.       — Я не… — шепчет он, разрезая молчание, — Мне…стыдно. Я никогда не был таким…слабым. И не должен был быть.       Я убираю его ладонь и поворачиваюсь на бок, чтобы вжаться в изрезанный торс клубочком.       — Ты не слабый. Не для меня, — заверяю, прикрывая глаза, — Не был слабым и никогда не будешь.       Он сдвигает голову, зарываясь носом в моих волосах. Я не могу описать эти ощущения. Будто они самые правильные и неправильные одновременно. Я знаю точно только одно — я люблю его. Я признавалась в любви Эрику, но те признания были пустышкой. Курт. Только Курт. Мое сердце — его сердце.       — Ты мне так чертовски нужна, — фразу едва-ли возможно разобрать, настолько голос шаткий.       Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, ощущая ненавязчивые пальцы на спине. Он боится переборщить, поэтому его прикосновения почти призрачные.       — Ты напугал меня. Сильно, — неровно шепчу, — Я понимаю, что воспоминания о тех…вещах болезненные, я тебя понимаю, ты сорвался, с тобой случилось много всего ужасного. Я все это понимаю. Но я испугалась. И боюсь сейчас. Меня бил Маршал… и Эрик дважды. Что если ты… — у меня не хватает духу договорить.       Он вздрагивает, дыхание снова сбивается.       — Нет, пожалуйста, — тихо, но суетливо проговаривает он, — Я бы ни за что, я бы никогда, Бо, никогда.       Курт поднимается на локте, оббегая меня глазами. Мой вид настолько зажатый, что его голова падает мне на плечо, пока я лежу на боку.       — Я ни разу не бил девушек, это низко, мерзко. Я бы не ударил тебя. Можешь ненавидеть меня, но не бояться. Ненавидь, но не бойся, Бо. Я тебя не трону.       Его губы бормочут мне в плечо, и я жмурюсь от разбитого тона.       — Я не могу тебя ненавидеть, — сглатываю, — Я пыталась делать это три недели, но не получилось. Что бы ты не сделал, Курт…это боль, но не ненависть.       Он трется лбом о мою кожу, будто ласкаясь. Мы находимся в таком положении с минуту, а потом он произносит:       — Я не знал, что тот урод делал это с тобой до того раза…ты не рассказывала.       Я киваю, подтягивая Курта к себе. Он ложится на спину и с тревогой касается щеки. Опять устраиваюсь на его плече и смотрю в глаза — в них уйма сожаления.       — Это, эм…произошло год назад, в декабре. Я узнала, что он снова принимает наркотики, но ударил он меня не под ними, он был трезв, — говорить стыдно, — Мы поругались, я сказала, что уйду от него, если он не бросит, и он…ударил меня по лицу. Дал пощечину, что-то вроде пощечины, только сильнее. У меня откололся миллиметр от зуба и на щеке был синяк. Я его замазывала. Никому об этом не говорила.       Курт мотает головой и прижимает меня к себе за затылок. Его слегка дрожащие губы без предупреждения целуют мой лоб. Я хватаюсь за его предплечье, не желая, чтобы он отстранялся.       — Я отдам свою жизнь за тебя, ты знаешь. Я всего себя отдам, чтобы ты была цела и невредима, — шершавые пальцы перебирают локоны, — Я не он, Бо. Мне ужасно жаль, я бы хотел быть рядом раньше, чтобы уберечь тебя от всего дерьма. Я бы очень хотел, девочка.       Слезы грозятся вырваться наружу. Не из-за воспоминаний об Эрике, а из-за того, что я слышу. Никто не любил меня так, я никого так не любила. Мы — два переломанных человека, которые нашли друг друга совершенно случайно.       — Все хорошо, — выдавливаю, — Все нормально.       Он целует меня еще раз и укладывается на подушку. Я притираюсь носом к его шее, и мы оба выдыхаем.       — Поспи, — предлагаю.       — Утром ты уйдешь от меня. Я не могу потратить эти часы на сон.       Слова, горько слетевшие с уст, застревают поперек горла. Курт понимает мое состояние, когда я напрягаюсь.       — Прости, — злится на себя.       — Когда ты последний раз спал?       Мне необходимо сместить ракурс. Концентрация наших страданий зашкаливает.       — Позавчера, — нехотя отвечает.       — Кошмары? — шепчу.       — Постоянно       Я быстро схватываю, что он прекратит делиться со мной, если я проявлю хоть толику сочувствия. Поэтому лишь киваю и прижимаюсь к сильному телу плотнее. Не факт, что еще выдастся такая возможность.       — Тебе надо отдохнуть, — настаиваю.       — А ты?       — Полежу с тобой.       В подтверждение смещаюсь и впервые за долгое время касаюсь его так: целую в уголок губ. Мне следует его расслабить, но я солгу, сказав, что сама не мечтала об этом все дни разлуки. Курт никак не ожидал подобных действий. Он замирает, соединяя наши взгляды, и шепчет:       — Хочу поцеловать тебя.       Черт.       — Не сейчас, — сглатываю и отодвигаюсь на миллиметр.       Сейчас, конечно сейчас, Бо. Вот чего ты хочешь: растаять под его пылом. Потом ты сгоришь, потом ты сгоришь, потом ты сгоришь, — напоминает здравая часть меня.       — Значит позже, — успокаивается, — Сама так сказала.       Из меня лезет нервная, но добрая усмешка, а Курт, будто сразу проваливается в сон. Я лежу с ним полчаса. Размышления загоняют меня в тупик и наводят ужас. Я буквально умираю от того, что с ним сделали. Медленно тянусь до тумбочки и включаю ночник. Пока парень не способен перечить, рассматриваю повреждения детальнее и трясусь.       Зигзагообразный шрам на левой груди подкидывает обилие тошнотворных картинок. Круглые, уходящие глубоко под кожу, "красуются" сразу в нескольких местах. Прочие, поменьше, заполняют остатки ранее ровного тела. Я вижу, что врачи приложили немало стараний для того, чтобы все выглядело менее устрашающе. Тонкие швы и впрямь спасают ситуацию. Я не отпускаю свою вину. То, что те уроды сфотографировали меня, чтобы шантажировать его, нисколько не влияет на мое мнение. Курт не мог предугадать этого. Пожертвовала бы я собой в тот момент, чтобы сберечь его? Да. Определенно. Только вот он не оставил мне выбора. Забрал все на себя. Это отвратительно.       Я пытаюсь словить хоть каплю дремы, но бесполезно. Складывается ощущение, что я еще долго не встречу нормальный сон.       Целую Курта снова — множество раз, из которых почувствовать можно исключительно пару-тройку. Покидая спальню, оставляю ночник включенным, чтобы, если парню приснится очередной кошмар, он не потерялся в пространстве.       Я принимаюсь за готовку: на это уходит чуть больше полутора часа. А потом сижу за столом в абсолютной внешней тишине и всепоглощающим криком внутри.