Столкновение

      Курт спускается ко мне полностью одетый, спустя четыре часа. Я, так и не сомкнув глаз, лежу на диване и смотрю телевизор на громкости +1. Не знаю, что там показывают. Я пытаюсь сконцентрироваться на мелькающих картинках, но перед глазами образы того, что сделали с парнем. И…воспоминания о том, что сделал со мной он.       — Вкусно пахнет, — неловко выдыхает Курт.       Еда остыла давным-давно, но запах запеченной курицы, что стоит на плите под фольгой, до сих пор витает в доме, пусть и слабо.       Мы смотрим друг на друга несколько секунд. Это отвратительное чувство. Будто ты не знаешь, как вести себя с близким и дорогим человеком.       — Я приготовила тебе поесть. Надеюсь, ты голоден, — смягчаю атмосферу между нами.       Он кивает, отводя свои янтарные глаза к кухне, и замирает. Я следую за взглядом, прекрасно понимая в чем дело. Стол, к которому он прижал меня, и пол, на котором я плакала. Так не должно было быть. Я сжимаю плед, а Курт сводит брови и желваки на его лице дергаются.       — Да, я…голоден, спасибо.       Мне не хочется усугублять ситуацию, но и не хочется, чтобы нас мучило произошедшее. Это тот случай, когда любой вариант будет провальным, но я предлагаю:       — Давай поедим здесь? В гостиной?       Я буквально чувствую, как кольнуло его сердце. Он нервно моргнул.       — Хорошо, конечно, — произносит, и я встаю с дивана, — Тебе помочь все принести? Или с чем-то другим?       Его голос звучит потеряно.       — Нет, просто садись, все в порядке, — уверяю в ответ и подмечаю, что мой голос не лучше.       Я заполняю его тарелку пюре, курицей и салатом. Наливаю стакан вишневого сока и, захватив приборы, несу все на низкий журнальный столик около телевизора. Я смотрю куда угодно, когда наши колени соприкасаются. Собираюсь сесть, и Курт окольцовывает мое запястье. Я вздрагиваю, косясь на него с непониманием.       — Поешь тоже. Пожалуйста, — проговаривает, изучая мое тело.       Я все еще в майке и теперь ставлю мысленную пометку никогда не ходить перед Куртом в ней.       — Я уже ела, — отмахиваюсь и отстраняюсь от его руки.       Курт снова берет ее нежным жестом.       — Ты не ела. Я знаю, — сцепляет наши глаза, и я поджимаю губы, — Положи себе еду, иначе я не притронусь к своей.       На миг я хочу закричать: «Как мне есть? Ты издеваешься?! После всего?! Мне кусок в горло не полезет!». Но я хочу, чтобы поел он, и если правила этой тупой игры таковы, то хорошо, ладно, я сделаю. Шагаю на кухню, заполняю тарелку и возвращаюсь, недовольно плюхаясь на другой конец дивана. Я так зацикливаюсь на этом чувстве, и улавливаю, что мне гораздо легче переключиться на что-то пустяковое, чем продолжать грызть себя тем хаосом, я уже потеряна, я не знаю, как не быть потерянной, я растеряла всю себя…       — Прошу, Бо, — неровно говорит Курт, — Тише. Я здесь, если ты перенервничаешь, я всегда здесь для тебя, но лучше попробовать избежать панической атаки.       Я часто моргаю и замечаю, как дышу рывками и сжимаю вилку влажной ладонью. Мои глаза мечутся по комнате, по парню, в горле возникает удушливое ощущение стыда.       — Ты хочешь, чтобы я тебя успокоил? — сглатывает он, — Я помогу, если позволишь.       — Да, я хочу, — киваю, прежде чем успею обдумать.       Курт выдыхает и аккуратно тянет меня к себе. Его брови нахмурены, на лице читается явное беспокойство. Я кладу голову ему на плечо, и он мягко сжимает мои руки в своих.       — Все хорошо. Ты в порядке. Ты в порядке, — уверенно шепчет, выводя большим пальцем ровные линии на моей коже, — Это пройдет.       Я отвлекаюсь на его касания. Они правильные, одинаковые, сохраняют равновесие, придают баланс. Размеренный, хриплый голос позволяет держаться на плаву.       — У Китти были панические атаки, — продолжает он, ни на секунду не прекращая поглаживание пальцем, — Я успокаивал ее всегда, когда был рядом. Ты знаешь, как их облегчить?       Я поразмышляю о его сестре позже, посочувствую ей и выведаю у Курта подробности, но сейчас мои мысли спутаны.       — Нет, не знаю, — прикрываю глаза.       Шумы. Их много.       — Нужно попытаться сосредоточиться на чем-то стабильном. Например, на тарелке с едой. Переключить внимание на нее, найти одинаковые цвета, форму…       — Я сосредоточена на твоей руке. Как ты меня гладишь, — перебиваю и морщусь.       Курт замолкает на секунду, а затем зарывается носом в мои волосы ненавязчивым движением.       — Хорошо. Очень хорошо, — шепчет, — Это тебе помогает? Расскажи мне.       Я понимаю суть: перейти к реальности. Это трудно, но я стараюсь.       — Помогает. Они ровные. Успокаивают. Они помогают. Ты не перестанешь?       — Не перестану, — обещает, — Я буду дышать, а ты попробуй дышать вместе со мной. Ты справишься с этим. Хорошо?       Последние часы были ужасными. И сейчас я снова делаю все ужасным. Мы могли поужинать. Он хочет есть. Он голодный. Я все порчу. Я порчу…       — Ты справишься, я здесь, и ты справишься, — меня вытягивает все такой же нежный голос, — Нет ничего страшного. Ты в безопасности. Дыши вместе со мной. Прислушайся к моему дыханию.       Я задействую все органы слуха, которые отказывают, и цепляюсь за умиротворенные выдохи. Они совсем отличаются от моих.       — Я не смогу так. Нет, не получится. Не получается. Прости.       — Все хорошо, — тихо проговаривает он, — У тебя уже получается. Ты молодец. Ты отлично справляешься.       — Я…       Моя грудная клетка и вправду вздымается реже. Я рассматриваю его руки, которые аккуратно держат мои. Рассматриваю его большой палец, который нежно ходит по моей коже.       — Вот так, все в порядке, ты в порядке, — бормочет Курт, — Это уже позади, уже позади.       Мир снова существует. Гостиная существует. Существую я. У меня даже не онемели конечности, что крайне неожиданно. Я не плачу и не плакала. Все разы до этого были жесткими и грубыми, и я была уверена, что этот раз пройдет еще хуже. Свалилось много всего для моего шаткого мозга.       Наконец-то стабильно слышу его дыхание и подстраиваюсь под него. Равномерные вдохи и выдохи, шумы прекращаются.       Мы сидим так некоторое время. Курт переодически хвалит меня, подбадривает и утешает. Я не сразу понимаю, что иногда лащусь об его плечо щекой. И, когда осознаю, то сразу прекращаю.       — Прости меня, — полушепотом произносит он, когда я окончательно прихожу в себя.       — За что?       Я позволяю себе остаться в этом положении еще немного и не убираю руки. Он гладит их в том же темпе, но теперь сжимает чуть крепче.       — Это вторая паническая атака из-за меня.       Его голос до сих пор не колеблется, но я чувствую, что он вкладывает на это все силы. Я хочу сказать, что это третья, потому что он не знает о том, что произошло в клубе. Да и вообще, первая неделя без него была самой паршивой неделей в моей жизни. Я не знаю точно, но по ощущениям все семь дней я находилась в таком состоянии. Может ли паническая атака идти столько времени?       Я могла бы высказать все это, но я не стану его ломать.       — Ничего такого, — сглатываю, — Извини, что тебе пришлось…возиться со мной. Когда с тобой делали те вещи, то ты даже не плакал, ты так сказал, а я…       — Пожалуйста, не надо, — измученно выходит из него, — То, что я сделал с тобой, то, что я тебе говорил, это ужасно, я не имел права так делать и так говорить. Не с тобой, Бо. Только не с тобой.       Я жмурюсь и расцепляю наши руки. Ладонь Курта почти незаметно дрогнула от разрушения контакта. Мне не хочется сидеть так дальше. Я благодарна ему, благодарна не только за сейчас, но и за то, что он вынес, чтобы уберечь меня. Просто…я запутана. Я не разобралась в себе, не разобралась в том, что делать с нами. У меня было четыре часа, пока он спал, но они ничего не решили.       — Давай поедим, а потом…ты ответишь на мои вопросы? — прочищаю горло.       Он берет тарелку и кивает. Я отползаю подальше от него. Карие глаза выглядят разбито. Будто… он считает, что это был последний раз, когда мы прикасались друг к другу. А это последний раз? Я не знаю. Совсем не знаю.       — Это была самая легкая паническая атака за всю мою жизнь, — стараюсь утешить его правдой, — Благодаря тебе. Спасибо.       Он поднимает голову, помещая тарелку с едой на колени.       — Ты ходила к врачу? — аккуратный вопрос.       Я забираю свою тарелку и колупаюсь в ней вилкой.       — Да. Мама водила меня один раз. Сказали, что это последствия травмированного детства, посоветовали заниматься йогой. Но она не помогла, все продолжалось, снова и снова. А потом мама ушла в стадию отрицания. Что-то вроде…я притворяюсь и привлекаю внимание. Поэтому я всегда старалась скрыться, когда чувствовала, что это произойдет, — неожиданно делюсь подробностями.       Курт тяжело вздыхает. Я не вижу его лица, так как туплюсь в еду, но знаю, что оно выражает злость.       — И никого не было с тобой рядом? Ты всегда проживала это одна? — искренне негодует.       — Эрик был несколько раз, — признаюсь.       — И он помогал тебе? Он делал хотя бы это?       Я принимаюсь сортироваться салат. В одну сторону помидоры, в другую огурцы.       — Нет. Он психовал и кричал, — мой голос сдавлен.       — Кричал, когда это происходило? Кричал на тебя? Во время этого? — засыпает Курт и ставит свою тарелку на стол.       Моя голова кивает сама по себе. Из Курта выходит звук, похожий на выпуск кислорода вместе с рычанием. Для него это полный абсурд, с учетом того, что он изучал эту вещь «от» и «до», чтобы облегчить боль своей сестры.       — Что он говорил? Или просто, сука, орал букву: «а»?       Он ругается, но не громко, что непривычно. Мои губы дергаются в нервной улыбке, когда я представляю картину, как Эрик взаправду кричит: «ААААА»; пока я задыхаюсь.       — Что я постоянно плачу, должна держать себя в руках, чтобы прекратила драматизировать, что жизнь плохая у всех и…что я сумасшедшая, и никто не полюбит меня такой, никто не будет терпеть это, кроме него.       — Я люблю тебя, — внезапно льется из Курта, кажется, он сам не ожидал, что скажет это так резво.       Кидаю на него взгляд, задерживаясь чуть дольше на рассерженном и беспокойном лице, и снова прячусь.       — Ты не сумасшедшая, и ты не драматизируешь, — продолжает, после неловкой паузы, — Жизнь плохая, но у тебя она должна быть хорошей. Я…ты хочешь, я могу уничтожить его, я так хочу что-то сделать, чтобы тебе стало легче, чтобы тебя защитить…       — Он уже в прошлом, оставь это, пожалуйста, или я прекращу с тобой делиться, — прерываю, — И это ничего не изменит.       Курт замолкает. Краем глаза вижу, как он упирается предплечьями в колени.       — Я знаю, что не изменит. Поэтому и злюсь. Я много чего хочу изменить, касательно тебя, — бормочет, — В том числе то дерьмо, которым делал тебе больно. Я ненавижу этого урода, но сам не лучше.       Я тоже ставлю тарелку на стол. Подтягиваю согнутые ноги к груди и тру лицо.       — Не сравнивай себя с ним. Он просто мудак, а ты…у тебя есть весомые оправдания, и ты признаешь свои ошибки. Это уже многое.       — Признание ничего не меняет, — говорит еле слышно.       Я решаю пропустить слова. Что мне ответить? Да и почему мы говорим обо мне, когда должны говорить о том, что случилось? Полагаю, мы оба отдаляемся от важного разговора, потому что он неприятный, болезненный. Но мне нужно знать больше, обязательно нужно.       — Я давно не курил, очень хочу курить, — проговаривает он, — Выйду на улицу и вернусь, если ты не против, чтобы я возвращался.       — Кури здесь. Я тоже хочу. Потом проветрю, — отмахиваюсь, — Только мои закончились. Ты дашь одну?       Мы встаем: Курт идет в прихожую, куда я повесила его куртку, которая валялась на полу, а я иду за пепельницей. Купила ее пару дней назад, когда возвращалась с работы и заглядывала в магазин. Не знаю зачем, ведь я ни разу не курила дома.       Курт останавливается около кухонного стола, куда я залезла, проигнорировав стул. Зайти на кухню было все таким же сложным решением, но проветрить здесь проще, чем в гостиной. Мы близко, но недостаточно, и оба чувствуем это. Я не зову его к себе, хотя какая-то часть меня просит объятий.       Парень ловко достает две сигареты и протягивает одну. Мы оба закуриваем и прикрываем глаза, пытаясь осмыслить беспорядок. Когда я распахиваю свои, то встречаюсь с карими угольками, что прикованы ко мне.       — Что? — смущаюсь.       Курт отводит взгляд, мотая головой.       — Ничего. Просто ты красивая. Это неуместно говорить сейчас, я в курсе.       Я тихо смеюсь и киваю.       — Да, ты никогда не был уместным.       Он посмеивается в ответ и парирует:       — Я стараюсь с тобой, когда с другими не пытался ни разу. Так что это еще не так плохо. Мэт постоянно учит меня, что нельзя выражать все мысли прямо.       — Мэт учит? Это ему то быть учителем? - хохочу.       — Да, самомнение у него на высоте, — соглашается парень.       Он выпускает струйку дыма между пухлых губ, и я задерживаюсь на них неприлично долго. Не уверена, заметил ли Курт, так как я отвернулась. Дурость. Я идиотка. Мне нельзя хотеть целовать его, не после того, что он сделал. Одновременно с этим мне можно хотеть целовать его, после вскрытой правды. Это убьет меня. Противоречия ужасны.       — Ты тоже красивый, — бурчу, — Редко я говорила это. Но часто думала.       Отлично. Ты точно дурочка, Бо. Потому что Курт молчит. Я не смотрю на него, столешница в данную минуту привлекает меня больше.       — Ты думаешь так до сих пор? Несмотря на то, что увидела? — тихо проговаривает он.       Я поворачиваюсь и заверяю в лицо, которое не выдает ни одну эмоцию.       — Да, я так думаю. Шрамы не сделали тебя менее красивым, не считай так…       — Я не задумываюсь о своей красоте, и мне нет дела до этих отметок. Я лишь спрашивал твое видение. Оно меня беспокоит.       Он затягивается снова, и я повторяю действие вслед.       — Нет, это не поменяло мое мнение. Для меня ты такой же привлекательный, — говорю уверенно, перебарывая смущение, — Но…это не решает…понимаешь…не влияет на другое…       — Понимаю, — выдыхает он, стряхивая пепел, — Ты бы не нравилась мне, если бы была такой поверхностной.       Я усмехаюсь, болтая ногами.       — Все твои случайные девушки не были поверхностными? Они же тебе нравились, — дразню.       Он засовывает руку в карман, поджимая губы.       — Я с ними просто спал. Тебя я никогда не рассматривал для таких целей.       — Мне расстроиться или порадоваться? Я недостаточно хороша для твоей девушки на час? — продолжаю дразнить, затягиваясь опять.       — Ты слишком хороша, чтобы быть с тобой только час. С тобой хочется быть долго, — он тушит сигарету, вертя ее в пепельнице, — Так долго, как позволишь.       Его тон серьезен, слова тихие. Замолкаю и прокручиваю бычок в стеклянной емкости. Я бы позволила ему быть со мной всю жизнь, если бы не то, что он сделал. Я бы правда позволила. Проблема в том, что мне всегда хочется ему отдаться, погрузиться в него с головой, но каждый раз нам что-то мешает. У нас возникают проблемы, ссоры, конфликты. И я, по меньшей мере, устала. К тому же я не спала, а уже доходит четыре утра.       — Нам надо поесть и недолго поговорить, а потом я пойду спать, — сообщаю, плетясь в гостиную, — Дай мне немного тишины, пока ешь. Я хочу снова обдумать вопросы.       Курт молчаливо соглашается и, садясь на диван, принимается за остывшее блюдо. Я предлагаю подогреть, но он не приклонен, так что мы едим то, что еще можно считать теплым, но через десять минут оно станет холодным.       Когда с ужином-завтраком-непонятночем покончено, Курт перебирает пальцы, в ожидании. И я собираюсь духом.       — Те, кто сделал это с тобой…они какие-то серьезные люди или мелкие?       Называть их «людьми» слишком великодушно, но слова погрубее, словно иссякают под напором множества других вопросов.       — Серьезные, — коротко кивает.       — Что ты такого сделал, что они начали тебя шантажировать? И почему мной?       — Ничего не сделал. Им важно было показать власть. Когда достали твое фото, то я сорвался и накинулся на одного из главных. Сейчас я понимаю, что, даже если бы сдержался, то все равно бы тебя увез. Эти ублюдки больные на голову. А тобой…заметили нас вместе. Вот и все.       Я смотрю в окно, где совсем темно. Граница между зимними ночью и утром.       — Ты был тогда с разными девушками, — выведываю, как бы невзначай, — Почему я?       Он поджимает губы, выпуская тихую усмешку.       — Я ни с кем не был с момента, как ты пришла ко мне на бой, — я укоризненно смотрю на него, и он продолжает, — Правда, Бо. У меня была одна ночь с девушкой, после нашей второй встречи. Но тогда…       Он прерывается, обдумывая обидит ли меня ответ.       — Я не расстроюсь. Просто скажи правду.       — Я много думал о тебе, когда забрал с вечеринки. Это, мягко выражаясь, сбивало с толку. Я злился и выпустил пар. Решил, что помогло. А потом ты пришла, и я уже не хотел кого-то другого.       Я запрокидываю голову. Мы говорим о другом, но небольшое ответвление помогает мне сохранить баланс.       — Ты переспал с незнакомкой в отеле.       — Да. Это просто факт. Переспал, потому что хотел тебя. Нечего тут обсуждать. Я уже объяснялся. Мы с тобой не были вместе, — недовольно упирается языком в нижнюю губу.       — Признай, что если бы так сделала я, то мы бы никогда не сошлись.       Курт прикрывает глаза от моего упрямства.       — Признаю. Потому что я никому не прощу близость с тобой, Бо. И тебе не прощу такого поступка, — выдает.       У меня нет цели зациклиться на этой теме, но промолчать трудно.       — Почему же должна простить я?       — Не должна. Но ты прощаешь. И так вышло, что я не буду отговаривать тебя от этого решения.       Я тереблю майку, подтягивая к себе колени в очередной раз.       — Что будет теперь? Неужели они успокоились? — возвращаюсь к насущному.       — Они получили чего хотели — расплаты. Больше нас трогать не будут.       Мне не остается ничего другого, кроме как полагаться на данный ответ.       — Ты не имел права так отчаянно защищать меня, когда я нахожусь в неведении, — потираю лоб, — И зачем защищал? Мы знакомы всего ничего. Мог бы отдать им и…       — Прекрати, — отчеканивает, — Этот бред я слушать не намерен.       — Ты делаешь так со всеми девушками. Это неправильно, Курт. Спасал Сару, а затем меня. Не находишь странным? — подаюсь вперед в смятении.       Парень злобно выдыхает и прикрывает лицо рукой.       — Я спасал ее, потому что был идиотом. Тебя я уберег, потому что люблю больше жизни, — выпаливает, — Ни для кого другого я бы такого не сделал. И не смей упрекать меня моим же прошлым. Соблюдай границы.       — Границы? — ахаю.       Хотя задевают меня иные слова. «Я уберег тебя, потому что люблю больше жизни». Его фраза наполнена что ни на есть настоящей искренностью. Учитывая обстоятельства, это прямая констатация.       — Да. У всего есть предел, Бо. Я мудак, я ужасно виноватый мудак, но не стерплю подобных выкидонов. Я поделился своей жизнью, я ни с одним другим человеком ей не делился. Относись хоть с малым уважением, — тяжело сглатывает он.       Я молчу пару секунд, а потом киваю.       — Хорошо. Прости. Не повторится.       — Надеюсь, — хрипит менее раздраженно.       Мы недолго сидим в тишине, пока я формулирую мысль. Много всего. Я не устану повторять, что всего слишком, черт возьми, много.       — Ты в безопасности? — произношу и обнаруживаю, что именно это волновало меня больше всего.       Сердцебиение учащается, и я поднимаю глаза на Курта. Полагаю, в них находится достаточно тревоги, потому что напряжение между нами убывает.       — В полной, Бо. У меня больше нет долга перед ними, они сделали то, что задумали. Теперь все в порядке, — обещает, — Я больше их не увижу, как и они меня. Нас теперь ничего не связывает.       Я обнимаю себя руками и вижу мимолетный порыв Курта заменить эти фальшивые объятия настоящими — своими. Мышцы его тела сжимаются, он нервно моргает и ложится на спинку дивана.       — И такого не повторится? Никогда?       — Никогда.       Вопросы кончились, и я получила те ответы, которые не растоптали меня пуще прежнего. Главное — Курту не угрожает опасность. Другого мне и не нужно.       — Я могу тоже спросить? — прочищает горло, — Один вопрос.       Я догадываюсь, о чем он будет, и слабо киваю. Курт втягивает нижнюю губу в зубы, смотря прямо перед собой.       — У тебя было что-то с тем другом?       — Нет, — прикрываю глаза.       — Вообще ничего? Даже разговоров про отношения, намеки или…поцелуй по пьяне?       Его кадык сокращается, когда он поворачивается ко мне и ждет облегчения. Я знаю какого это — зависеть от слов любимого человека.       — У нас не было ничего. Мы притворялись парой один день, пока он выбирал машину. Он попросил меня, чтобы получить скидку, — признаюсь, наблюдая, как Курт беззвучно тяжело выдыхает, — Он подержал меня за руку и пару раз за талию. Но это было только ради скидки. Больше ничего, обещаю.       Парень склоняет голову, заключая руки, опирающиеся на ноги, в замок.       — Ты же понимаешь, как нехорошо он тебя использовал? Нарушал твое личное пространство из-за денег.       Я хмурюсь, обдумывая услышанное. Курт…прав. Только сейчас до меня доходит.       — Да, нехорошо, - проговариваю, — Я не размышляла об этом раньше.       Он снова вздыхает, но на этот раз звучно.       — Я не знаю, будем ли мы…общаться в дальнейшем, но я должен сказать, что он плохой человек, Бо. Я вижу людей. Я вижу его насквозь.       Это преувеличенно. Не обосновано ничем, кроме ревности.       — Курт…       — Просто будь аккуратна, — он поднимает взгляд и добавляет с легким нажимом, — Пожалуйста, Бо, береги себя.       — Хорошо, я постараюсь, — обещаю уставшим голосом.       Курт рассматривает меня некоторое время. Его красивые глаза наполнены разными чувствами, но среди всех я отчетливо разбираю любовь и грусть. Я рассматриваю его в ответ, так как ужасно скучаю. В груди ноет от тоски, которая поселилась там на неприлично долгий период. Три недели. Три недели без его губ, без его рук, без совместного сна.       — Я помою посуду и поеду домой, — неожиданно говорит.       Я пытаюсь скрыть недоумение, но рот невольно приоткрывается.       — Зачем? — интонация тоже подводит.       Курт притупляется в пол.       — Дать тебе время. Тебе же…нужно время? — сглатывает, — Или ты уже решила, что не хочешь меня видеть?       От слегка надломленного голоса, который Курт пытается наделить спокойствием, мое сердце сжимается.       — Мне нужно время, — тихо соглашаюсь.       — Это значит, что ты подумаешь? И…какой-то шанс есть?       Он все еще не соединяет наши взгляды, словно боится увидеть в них неприятный ответ.       — Я…, — собираюсь сказать: «да»; но путаюсь, — Не знаю. Прости.       Курт нервно моргает. Я намереваюсь объясниться сотней несвязных фраз, но он произносит:       — Дай мне знать, пожалуйста. Напиши СМС, ладно? Я не буду приезжать, чтобы это не стало труднее для тебя, обещаю. Просто…напиши мне.       — Я напишу тебе, когда разберусь с мыслями, — неровно шепчу и обнимаю себя крепче.       Вот оно? Очередное расставание? Теперь оно такое? Я не хочу расходиться с ним навсегда. Не хочу этого. Мне нужно к нему, рядом с ним, каждый день, каждую минуту. Но не совершу ли я ошибку? Не награжу себя новыми травмами? Мне стоит быть разумной, перестать идти на поводу у сердца, включить мозг.       Курт встает и собирает тарелки со стола. Я встаю тоже, убираю посуду из рук и обнимаю парня. Просто обнимаю, потому что если завтра я решу продолжать жить без него, то мне необходимо почувствовать его тепло сегодня еще раз.       — Бо, — тихо выдыхает он, так как не ожидал подобного.       Я прижимаюсь щекой к его груди и вдыхаю запах. Курт, выйдя из малого шока, обнимает меня в ответ. Его ладони проходятся по моей спине, а голова склоняется к виску. Я ощущаю его горячее дыхание, его духи, его касания, и стискиваю зубы, чтобы не плакать.       — Я…благодарна тебе. За все хорошее, что ты делал, — шепчу и жмусь ближе.       Каменное тело начинает дрожать, но длится это полсекунды. Мышцы напрягаются до невозможной твердости.       — Ты зря так прощаешься, — говорит через сбитое горло, и прочищает его, — Это больнее. Вот так прощаться.       Тем не менее он втягивает меня в более сильную хватку и касается губами виска. Я впиваюсь пальцами в заднюю часть плеч и сжимаю зубы до скрежета. Сказать ему, что я не прощаюсь? А я не прощаюсь? Я дам ему надежду, чтобы потом сделать больнее? Нет, это хуже. Так нельзя поступать.       — Я хотела тебя обнять. Прости.       — Все хорошо, все в порядке, девочка.       Я чувствую, как он собирается и приказывает себе быть сильным за нас двоих. Мое тело не обладает такой же способностью: оно дрожит, как бы я не пыталась унять эту самую дрожь.       — Пиши мне, если что-то случится, я всегда тебе помогу, — хрипит он, ласкаясь носом об кожу лица, — Не бойся набрать мне, Бо.       — Ты сказал так в первую встречу, — неразборчиво проговариваю и жмурюсь.       — Я знаю, — сглатывает он.       И я плачу. Я ломаюсь. Ненавижу себя за это. Слезы без всхлипов. Они тихо льются из глаз, впитываясь в мужскую футболку. Курт ощущает, как ткань намокает, и сбивчиво дышит перед тем, как утешать:       — Я рядом, никуда не ухожу, пока не скажешь, — трескающийся голос, — Ты все делаешь правильно, так нужно, так лучше для тебя. Я постоянно делал тебе больно, ты молодец, ты сильная. Хорошая, милая, умная девочка. Я тобой горжусь.       Он еле держится, и я захлебываюсь виной. Надо было дождаться, когда он уедет. Курт прав. Нельзя так прощаться. Это больнее. Но я никогда не попадала в такую ситуацию. Я не знала этого.       — Хорошая девочка, такая стойкая, взрослая девочка. У тебя все будет хорошо. Все наладится, обязательно наладится, только потерпи. Ты забудешь, встретишь кого-то, кто тебе подходит, — уговаривает через собственную боль.       Я мечусь между двух огней. Поцеловать его или отпустить. Но если я поцелую его сейчас, то он подумает, что дело в слабости. И дело будет действительно в ней. Время. Немного времени. Я возьму паузу, решу все на свежую голову, когда проснусь, и дам ему ответ.       — Я подумаю и напишу тебе, хорошо? Ты подождешь? Пару дней, — держусь за него, а он держится за меня.       Слезы застревают в горле, я не успеваю их глотать. Курт не прекращает гладить меня и притираться носом к щеке или волосам. Его ладони изредка собирают соленые капли, и тогда пальцы зачесывают локоны за уши самым бережным образом.       — Подожду, — коротко шепчет в ответ.       Я нечаянно всхлипываю. Курт проговаривает:       — Тише, все, тише, ты в порядке, ничего страшного не происходит, такое бывает, ничего.       Кажется, он в отчаянии. Я понимаю по замершим ногам, прикованным к полу. Как будто он боится шелохнуться, чтобы не рассыпаться, когда так усердно заставляет себя держаться.       — Ты правда любишь меня? — переспрашиваю из-за эмоций.       Парень выдыхает по чуть-чуть и, склоняясь чуть ниже, целует мою влажную щеку. Меня бьет током.       — Я очень люблю тебя. Просто не говорю, чтобы не делать хуже. Но я люблю тебя. Всем, чем есть люблю, Бо, — произносит на ухо и целует снова.       — И ты бы больше не напугал меня? Ты бы такого не сделал? Обещаешь?       Я слышу бешенный стук его сердца — он перекрывает мой, который отдается в ушах.       — Я клянусь. Я бы поклялся своей жизнью, но она ничего не значит. Поэтому я клянусь всем дорогим, что имею или когда-то имел. Я никогда тебя больше не напугаю. Ни за что.       Я киваю. Мы стоим так еще несколько минут. Курт переодически шепчет что-то успокаивающее и теплое. Он ждет, когда мое дыхание станет ровным. Потом его гравийный голос произносит:       — Береги себя, Бо.       И он уходит очень быстро, забыв о посуде и так и не посмотрев в мои глаза.

***

      Я просила Филиппа не опаздывать, но грешу сама. Появляюсь около Авеню Плаза в 11:20 с испариной на лбу.       — Трис, Трис, Трис, — самодовольно проговаривает друг, — Ну и обманщица.       Я наклоняюсь, чтобы отдышаться и морозный воздух обжигает легкие. Пар обильно идет изо рта — так я спешила.       — Прости, — жалобно хлопаю глазами.       Поправляю вязаную шапку рукавичками и обращаю внимание на красные, тонкие руки парня, засунутые в карманы короткой оверсайз куртки.       — Все в порядке, — широко улыбается и шутит — Такую девушку можно ждать вечность.       — Сильно замерз? — игнорирую комплимент.       — Не, я сам пришел минут десять назад.       — Чего не зашел в ТЦ?       — Да просто курил, — пожимает плечами, — Ты тоже перекури. Ходить долго будем.       Я благодарно киваю и хочу вытащить свежую пачку сигарет, но Филипп тянет мне свою электронку.       — Правда можно? — секундная радость.       Объятия с Куртом кажутся мне сном. Это было нереально. Боль, от которой не избавиться. Когда он ушел, то я сразу легла спать, чтобы не сжечь себя новой порцией слез. Проспав будильник, я чувствовала себя неправильно. Не из-за опоздания на встречу, а из-за нашего расставания.       — Нет, сейчас заберу, — дразнит, — Хватай скорее. Понравилось же в прошлый раз?       Думать об этом сейчас — не выход. Мне нужно отвлечься. Курт говорил, что при панических атаках помогает концентрация внимания на чем-то стабильном. У меня нет панической атаки, но есть уйма тревоги внутри. Поход по магазинам достаточно стабилен? Я не знаю, что входит в его понятие «стабильность». Наверное, сейчас бы он мне рассказал.       — Очень.       Дым развевается по улице и женщина в шубе, проходящая мимо, фыркает, окидывая меня красноречивым взглядом. Сама правильность. Носит на себе с десяток мертвых животных. Липп усмехается, кивая в сторону.       — Пойдем за угол, — произносит и сразу идет.       Отвлечься, забыться, отвлечься. Я еще не вылила все слезы, но плакать сейчас — ужасный вариант. Липп, магазины, покупки. Концентрация на хорошем.       — С тобой то? Мало ли что, — пытаюсь шутить.       Соль впивается в угги. Перед ТЦ совсем нет снега, хотя хлопья сыпятся хоть отбавляй.       — М? Боишься, что покусаю? — говорит через плечо, — Или наоборот хочешь?       Я хмурюсь в недоумении. Что с ним сегодня?       — Какой-то ты больно активный для друга, — бурчу.       Филипп поджимает розовые губы, когда мы тормозим около стены. Я затягиваюсь снова и снова — вкус цитруса. Не фанатка такого. Всегда выбираю красные фрукты и ягоды: черешню, арбуз, малину, клубнику, гранат и т.д. Губы Курта на вкус, как табак и мята. Я давно их не чувствовала. И…причем тут губы Курта, черт возьми?       — Настроение хорошее, — опять улыбается, но на этот раз слабее.       Я поднимаю голову вверх: туда, где стеклянные стены обрываются пред пасмурным низким небом. Я прогнала его после тех пыток, что он вынес ради меня. Но как было не прогнать, если я сомневаюсь? Что он делает сейчас? Как себя чувствует? Ему плохо? Он смог отвлечься?       — Все хорошо? — неожиданно чутко спрашивает друг.       Я жмурюсь на секунду, вытаскивая себя из плена мыслей. Господи, как же я уже намучилась. Как же я скучаю.       — Да, конечно, — выдавливаю радость.       — А глаза обратное говорят.       Я сглатываю. Он подловил меня.       — Филипп…       — Трис, — наклоняет голову, — Если тебе нужно выговориться, то ты просто скажи. Я же твой…друг. Мне будет приятно выслушать и поддержать.       Ему хочется стать ближе? Похоже, что да. Я затягиваюсь до сбитого горла и отдаю курилку. Почему-то слова сами выходят наружу, насколько бы глупо это не было.       — Как думаешь…почему меня тянет к тому, к кому тянуть не должно?       Липп покачивается на пятках, выпуская сладкий пар изо рта. Капюшон серого худи идеально сочетается с оранжевой шапкой. Я правда пытаюсь концентрироваться, как Курт учил, но в голове до сих пор прокручиваются ночные события. Он так плакал, боже, как отчаянно он плакал. Как горько плакала я.       — Думаю, мы влюбляемся не в человека, а в его внимание к нам. В его помощь и хорошие поступки, — ведет бровью, — Но ведь это не оправдывает страдания, которые получаешь от него же. Тебя тянет к нему, потому что ты помнишь хорошее. А ты почаще напоминай себе, как было больно, и тянуть перестанет. Вокруг много людей, которые бы никогда тебя не обидели, Трис.       Он переводит взгляд на мое нервное или разбитое лицо. Я без понятия, как выгляжу. Наверное, смешанно. Люди носятся в предверии праздника, а мы стоим, замерев.       — Например? Где найти таких людей? Понимаешь...       — Я бы тебя не обидел, — вдруг выдает.       Я вздрагиваю и теряюсь. О чем он? Поток страданий прерывается, пока пытаюсь осмыслить услышанное.       — Липп…ты же не хочешь сказать…       — Нет, конечно не хочу, — неловко смеется, — Но…это на будущее. Мы хорошо ладим и…просто не закидывай меня во френдзону, потому что…когда-то мы бы могли попробовать. Кто знает, верно? Самые крепкие пары складываются из дружбы.       Черт. Я даже не понимаю как перевести тему, чтобы не обидеть его. Он мне не нравится. Вернее…я никогда не рассматривала его, как парня. Определенно, он красивый, да. Но это…не совсем то, что мне нужно. «А что тебе нужно, Бо? Курт, который накинулся на тебя прошлой ночью?» — играется сознание. Нет, мне нужен Курт, который любит меня и, которого люблю я. Тот Курт, который поклялся никогда меня не пугать.       — Замерз я, — сам отстраняется, — Пошли? Кому будешь покупать подарки?       — Маме и Лие, — а еще Курту, но об этом, видимо, лучше не упоминать.       — Вот блин! Забыл сказать! Питер позвал нас загород — отметить праздники. 27 декабря, — ждет, и мы вместе заходим в «кружащиеся» двери.       Я нравлюсь Филиппу…черт возьми, когда закончится этот шквал проблем?       — Почему он сам не пригласил меня?       — Я рассказал, что мы сегодня тусуемся вместе, поэтому он и попросил передать. Ну что, поедешь?       Теплый воздух согревает щеки и нос. ТЦ забит под завязку. Рождество уже завтра.       — Загород?       — Да, он снимает домики. Пожарим шашлыки, потанцуем, выпьем, — забавно дрыгает плечами, будто музыка уже играет.       — Только если там будут шашлыки…, — уклончиво соглашаюсь, — Я напишу Лие. Разузнаю.       — Заметано!       Мы переходим к тому, за чем пришли. Вокруг суматоха. Огоньки гирлянд, продавцы стеклянных шариков со снегом, праздничные песни со всех щелей, уйма детей с вопящим: «Маааамааа, купи, купи, купи!». Это смахивает на безумие, и я представляю, как Курт поддержал бы мое недовольство. Ему тоже не по душе многолюдность. А вот Филипп напротив — чувствует себя органично. Я неустанно отделываюсь от того, что он мне предложил и попутно виню себя, что не отказала на корню. Какие отношения? Нет. Перефразирую. Какие отношения с Филиппом? Абсурд! И, после его слов, я начала чувствовать себя дискомфортно. Все в нем почему-то стало раздражать. То, как он припеваючи говорит. То, как изредка подмигивает. То, как называет «Трис». Я с грохотом признаюсь, что не хочу ничьего внимания, кроме внимания Курта. Это нормально? Со мной явно проблемы.       Так или иначе, нам, по всей вероятности, предстоит поехать загород вместе. Я хочу встретиться с Лией, а потому не откажусь от поездки. Нужно купить подарок и Филиппу тоже. Не могу же я обделить его, когда обрадую всех.       Мы покупаем Чарли какие-то мелочи для работы, и тогда я вижу, что подарки — не самая сильная сторона Липпа.       — Что любит Питер? — произношу, перебирая в пальцах мишуру на прилавке.       — Тачки, — смеется.       — Я не куплю ему машину, Липп, — прыскаю.       — Да ты не поняла! Он коллекционирует машинки. Они, правда, дорого стоят. Можем купить одну на двоих — как подарок от нас, — предлагает под «Jingle Bells» из колонок.       — Хм, — раздумываю, — Он ведь опять заплатит за всех. Как-то некрасиво подарить ему общий подарок. Есть что-то попроще?       Филипп возвращает мягкого гнома на место — полка, прямо под мягкими Санта Клаусами.       — Подари ему чай. Какой-нибудь классный. Вон там продается, — кивает за пределы магазина, — У него мания на чаепития, — пожимает плечами.       — Чай…хорошо, спасибо, ясно. Сейчас вернусь.       Я прохожу через людей, и друг теряет меня из виду. Выбираю несколько листовых чаев у мужчины индуса, и не спешу обратно. Неподалеку расположился магазин «необычных» товаров. Заглядываю в него с любопытством, и из под кассы выныривает мужчина.       — Заходите в наш бутик! Мэджик - Мэджик удивит!       — Вот черт, Вы что, издеваетесь! — хватаюсь за сердце, и он смеется.       Это смешно? Курт бы закопал его. Под прилавок. С костями. По частям. И был бы прав!       — Простите, эффект неожиданности привлекает клиентов, — улыбается он.       Идиот. Он идиот! Его темная борода ну никак не клеится с носом-морковкой снеговика. Я говорила, что он идиот? Да? Он идиот. Я скажу еще десять раз.       — Вам подсказать?       — Нет, я сама, — почти рычу.       Бегло осмотрев лампы-проекторы, настольные игры, носки в банке (какой ужас) и прочую чушь, я останавливаюсь на «шаре предсказаний». На полке стоит «пробник». Трясу его, и в окошке показывается ответ: «Звезды говорят да!». Ну а кто я такая, чтобы спорить с самими звездами? Вот и нашелся подарок для Филиппа. Может, потряси он шар, то не признавался бы мне в симпатии?       Покупаю, прячу коробку в пакет с чаем и подмечаю еще один магазинчик — со специями. Лия обожает их: посыпает все, дабы не использовать соусы. Я выбираю огромный набор из 36 баночек. Запах куркумы и паприки такой терпкий, что аж чихаю.       — Потерял тебя, — произносит Филипп, когда мы встречаемся посреди зала.       Я устало окидываю взглядом прочие магазины по бокам, так и не найдя подарок для Курта. Хотя…одна идея есть. Правда, я боюсь, что не смогу ее реализовать. Я хочу сделать ему подарок, и то, что я придумала, даст мне еще несколько часов на раздумья. Если я прощу его, то вышью надпись, а если нет, то подарю без надписи. Все просто, верно?       — Мне…нужно отойти. Ты иди в другой магазин. Встретимся через 20 минут, ладно? — тараторю.       — Ладно, — озадаченно отвечает, — На этом же месте?       — Ага.       Я спешу туда, где, возможно, находится мое спасение. Мужской отдел одежды на удивление огромный. Глаза разбегаются. Я брожу между зон с футболками и кофтами и, наконец, выдыхаю с облегчением. Черное худи из хорошей гладкой ткани стоит дорого — как чаевые от Курта за один день. Я бы взяла кофту другого цвета, но мне хочется, чтобы Курт ее носил. Да и вообще его темный стиль будоражит меня, так что…идеально! Иду на кассу и там же натыкаюсь на брелок — аккуратная, резная по дереву елочка. Явно для ключей от авто или дома. Будет приятным дополнением. Так ведь?       Я рада потратиться и волнительно улыбаюсь, сжимая ручки фирменного пакета. Теперь лишь осталось найти магазин творчества — купить мулине. Туда мы отправляемся уже с Филиппом. Захватываю в придачу набор алмазной вышивки для мамы (она такие любит), и неоднозначный, тяжелый день подходит к концу.