Столкновение

      Я не могла ожидать, что темная сторона Курта исчезла. Я всегда хочу думать, что это так, но лишь обманываюсь. Лия и Питер отвезли меня домой. К моменту, как я села в машину, слезы закончились. На смену им пришло нечто другое, более сильное, удушающее — страх за то, что произойдет или уже происходит, а может и давно произошло. Я прокручивала в своей голове его слова: «Я не собираюсь в тюрьму». Они успокаивали меня, но ровно до того момента, пока я не вспомнила, что он может сделать вещи куда хуже убийства, так что Липп будет умолять о смерти. По мне бежал табун мурашек, а в горле скапливалась тошнота. Я судорожно исследовала шрамы, которые хорошо запечатлелись в моей памяти, несмотря на то, что Курт показал мне их лишь однажды. Что, если он оставит на Филиппе такие же? Я не думаю, что это возможно вынести в его случае. И не думаю, что я захочу быть с человеком, который способен на что-то настолько зверское. Я всегда была против насилия. С нашей встречи я стала снисходительнее, поменяла свои принципы и была готова принять бои. Но если Курт перейдет черту, то это сокрушит все мое отношение к нему. Я просто напросто буду бояться находиться с ним в одной комнате, не говоря уже о том, чтобы подпускать его близко. Я не про это. И если он про это, то мы не друг для друга.       Лия завалила меня убеждениями, что ей не трудно остаться со мной до прихода Курта, но я отказалась. Во мне скопились все нервы, и я хотела только лечь в ванную и ненадолго забыть о ситуации. Когда Питер и Лия ушли, обняв меня на прощание, я выполнила план: набрала горячую воду с пеной и погрузилась в нее со всем отчаянием. Спустя минуту ко мне пришла ужасающая мысль: Филипп сейчас харкает кровью, а я нежусь под мыльными пузырьками. Я быстро вымылась, а затем ходила по дому из угла в угол.       Я чувствовала себя идиоткой. Мне не стоило говорить о поцелуе. Мне стоило закрыть рот и прожить все это самостоятельно. Тогда бы Курт сейчас был рядом, а Филипп был бы цел и невредим. Это моя вина. Абсолютно, черт возьми, моя. И, пока я размышляла об этом, не заметила, как собираю чемодан. Он предложил переехать к нему, и теперь я понимаю, какая это отличная идея. После поцелуя я почувствовала себя небезопасно и уязвлено. К тому же в мой дом любят вламываться нежданные гости: будь то мама или Эрик.       Я собрала все самое необходимое. Это единственное, что я могла контролировать сегодня — выбор вещей. Но я так же знала, что мне нужно услышать правду. Я не перееду, если Курт избил его до реанимации. Это сильнее меня.       Курта не было гребаных шесть часов. Он заявился в восемь вечера — когда я была одновременно на взводе физически и истощенной эмоционально. Он стучит в дверь, и я мгновенно вскакиваю с дивана, на всякий случай смотря в глазок. Его злость видна даже через этот маленький стеклянный круг.       — Ты сейчас же объясняешь мне свое поведение, — скрипит зубами, — Ты дала ему время, чтобы уехать. Ложь или правда?       Я выдыхаю весь воздух, не ожидая столь рьяного выпада и обвинения. Молчание длится недолго, мне просто нужно исследовать ситуацию. На нем нет крови. Костяшки красные, но не содранные. Это хорошо? Да. Если только он не бил его без применения рук. Черт.       — Правда, — я прикрываю глаза и отхожу на шаг, чтобы впустить его в дом.       Он заходит одним резким движением.       — Зачем?       — Я испугалась того, что ты можешь сделать…и я думала, что он успеет спрятаться.       Правда льется сама по себе, и я на самом деле не намерена ему лгать. Все зашло слишком далеко для лжи. Липп получил свое. Теперь получу я.       — Неправильный поступок, — разочаровано чеканит он, — Ты хоть понимаешь насколько сильно ошиблась? Лучше тебе ответить «да».       Его кулаки сжаты, а взгляд прикован к стене. Я заглядываю на его лицо и сразу туплюсь в пол, потому что оно выражает невыразимое количество агрессии.       — Да, — мычу.       Он прикусывает внутреннюю сторону щеки, тяжело выдыхает и отрезает:       — Ясно. Я уезжаю.       Мной завладевает паника.       — Что? Почему? Нет! Не надо!       — Я обещал, что приеду. Я сдержал слово. Сейчас я очень зол на тебя, Бо, — говорит, морщась, — Тебе нельзя переживать. Поэтому я ухожу.       Мои шестеренки работают в том же темпе, что и утром. Я пытаюсь осмыслить его слова, но выходит с трудом.       — Мы…расстаемся? — шепчу.       — Нет.       Нет. Он сказал «нет». Облегчение вырывается из меня каждой клеточкой тела.       — Тогда не уходи. Давай это обсудим. Я буду переживать, если ты уйдешь. Это хуже, чем поругаться. Пожалуйста, Курт.       Парень заносит руку, протирая ей лоб, на котором есть немного влаги.       — Иди и ляг спать. Потом поговорим.       Он разворачивается, и я бегло обнимаю его со спины. Весь каменный. Мышцы подрагивают. Он напряжен уже несколько часов подряд. Не представляю какого это: испытывать столько злости.       — Прекрати, — холодно проговаривает.       — Не прекращу. Я тебя люблю. Знаю, что поступила плохо. Я должна была рассказать сразу.       Спокойный тон и оправдания кажутся мне наилучшим решением. Это поможет нам, спасет эту дерьмовую ситуацию.       — Должна была, но не сделала, — выплевывает, — Мне не нужны отговорки, Бо.       Я прижимаюсь к нему сильнее, крепко обвивая торс.       — Ты ошибался много раз. Я ошиблась лишь однажды, — сглатываю, — Я слушала твои отговорки. Понимала тебя и прощала. Прости и ты меня, пожалуйста.       Это, мать его, чистейший факт. Он не может так поступать со мной. Не после того, сколько всего наворотил он. И Курт дергается, опуская голову.       — Бо. Я себя сейчас плохо контролирую, — предупреждает.       — Я не боюсь. Ты не сделаешь мне больно, — уверенно шепчу.       Я не забыла, как он загнал меня в угол и чуть ли не раздавил своим голосом. Но я не верю, что он может причинить мне физический вред.       — Не сделаю, — выдыхает, — Никогда. Но накричу.       — Кричи, — соглашаюсь, — Мы долго были друг без друга. Я не хочу снова окунуться в это.       — Один день. Дай мне придти в себя, твою мать, — рычит он, — Один, сука, день.       Я не сдамся так просто.       — Один час против 24 часов. Я выберу один час, — мягко уверяю.       — Отпусти меня, — приказывает со всей злобой в мире, повышая тон.       Он проигрывает агрессии. Больше не способен себя сдерживать.       — Посмотри на меня, — аккуратно прошу.       Знаю, как трудно будет вынести его раздирающий взгляд, но я справлюсь.       — Ты понимаешь о чем просишь?! — рявкает он так, что я почти подпрыгиваю, — Потому что мне кажется, что ты ни черта не соображаешь!       — Понимаю, — сглатываю, — Посмотри на меня, любимый.       Он снова содрогается, а потом заводит руку назад, чтобы отодвинуть меня. Я панически расширяю глаза, но он резко разворачивается. Он…сделал это, чтобы не толкнуть меня при повороте. Не для того, чтобы уйти, а для того, чтобы не навредить. Его глаза непроглядно черные, челюсть сжата, а на шее вот-вот начнет выпирать вена.       — Не смей использовать это слово сейчас. Не смей говорить это в дерьмовой ситуации, — грозно дышит.       Я снова сближаюсь с ним. Поднимаю ладони, чтобы коснуться лица, но Курт в одно движение перехватывает их. Его хватка не болезненная, она аккуратная, что противоречит исходящему гневу от каждой фибры тела.       — Буду. И не перестану повторять, как люблю тебя. Потому что ты мне важен и нужен, — твердо отвечаю, — Даже если ты зол. Ты мне нужен. И я пройду это с тобой. Нельзя убегать друг от друга каждый раз.       Похоже, я паршиво подобрала слова…       — Убегать?! — все, он срывается, — Убежал этот ублюдок. Или ты нас сравниваешь?! Чего ты хотела? Устроить догонялки?! Чтобы я выискивал его?! Думаешь, это, сука, смешно?!       Его грудная клетка вздымается со скоростью света, когда моя вообще не двигается.       — Не смешно, — испускаю судорожный выдох.       — Да, и ему сейчас тоже не смешно. Решила мне устроить испытание?! Поверь, это обернулось для него хуже.       Я сжимаюсь и часто киваю.       — Зайди в дом, пожалуйста.       Он усмехается, скидывает ботинки и куртку. Я не дышу, когда он проходит мимо, заходит на кухню и наливает себе стакан воды. Широкая спина снова закрывает обзор на лицо. Парень упирается руками в столешницу, склонив голову.       — Ты…что ты с ним сделал?       Курт разражается смехом, отпивает воду и пихает стакан в сторону. Он спотыкается о выступ раковины, падает в нее и разбивается. Битье посуды. Ладно. Не самое худшее.       — Наказал. Похоже, ему стоит полежать в больничке. О, нет, подожди-ка, он ведь умолял меня об этом! «Вызови мне скорую, вызови скорую, пожалуйста, пожалуйста», — он пародирует голос Филиппа, и я начинаю трястись, — Гребаное сопливое дерьмо. Я лучше сдохну, чем ему помогу.       Воображение подкидывает мне картинки. Желудок скручивается. Господи, как же это было жестоко и плохо.       — Он может пойти в полицию, — произношу, когда эта мысль сокрушает меня, — Что тогда…       — Или ты напишешь заявление за домогательства. Как думаешь, Бо, что выбрал твой ублюдок? — смеется и поворачивается.       Как бы не было странно, я чувствую облегчение.       — Да, ты прав, это умно, — шепчу, пытаясь держаться.       Я обещала ему, что выдержу и не буду переживать. Я сдержу слово.       — Не умно то, что придумала твоя глупая голова, — он отталкивается от столешницы и идет на меня, — Что, если бы он сделал вещи похуже? Что, Бо? Как ты можешь его жалеть?!       Я не двигаюсь с места. Если сделаю это, то он подумает, что я боюсь его. А я не боюсь. Пытаюсь не бояться. Я лишь прикрываю глаза, подавляя волнение, когда Курт оказывается впритык.       — Я такая. Всех жалею, — тихо выдыхаю, — Это не всегда правильно.       — Это никогда, сука, не было правильным, — рычит он, склоняясь ко мне.       Его тело находится в миллиметре от моего носа. Чертов миллиметр. Я не знаю, справлюсь ли с тем Куртом, которого видела в тот страшный вечер. Он опять читает мысли:       — Я так больше не поступлю, — произносит, сжимаясь, и я подмечаю, как сильно дрожу, — Я не сделаю подобное с тобой. Никогда.       Мои руки скрещены на груди, и я впиваюсь пальцы в сгиб локтей. Хорошо. Хорошо. Он не поступит. Не поступит.       Я опять киваю, боясь открыть рот, так как есть огромная вероятность, что слезный ком выйдет наружу.       Курт выдыхает и протирает лицо несколько раз. Я чуть ли на задыхаюсь, когда его ладони обхватывают мое лицо и поднимают его к себе. В глазах уже меньше тьмы.       — Зачем ты сделала это, Бо? Нельзя так делать. Нельзя. Ты обязана говорить сразу. Ты понимаешь, Бо? — голос натянут, но избавлен от прежнего пыла.       — Нельзя. Я поняла. Я не была в таких ситуациях. Растерялась, — говорю как есть на душе, — Это напугало меня. Мне было страшно и…небезопасно.       Он прикрывает глаза, все еще не убирая ладони.       — У тебя есть я. Со мной безопасно. Было, есть и будет. Ты должна была выйти из дома сразу, как только он начал говорить то дерьмо. Незачем это слушать. Ты должна была пойти ко мне, — он часто дышит и дыхание, на удивление, выровняется.       Когда ресницы распахиваются, то глаза приобретают янтарный оттенок. Он возвращается ко мне. Он справился с этим намного быстрее, чем раньше. Да, все вышло не здорово, но это лучше всех предыдущих ссор. Намного лучше. У нас есть прогресс.       — Я знаю. Я виновата, я спровоцировала…       — Нет, замолчи, о чем ты?! — снова рычит он, — Ты никого не провоцировала. В том, что он гребаный насильник, нет твоей вины.       Я не считаю, что Липп такой. Он просто сделал все на эмоциях. Не подумал.       — Я видел таких, — продолжает, — Они начинают с подобного. Нарушают границы. Остаются безнаказанными и продолжают, пока все не заходит слишком далеко. Те мрази, которые сделали…с Клэр…       Мои глаза расширяются. Слова выходят из него болью. Пазлы складываются в моей голове так быстро, как никогда. Поэтому он отреагировал настолько остро. Из-за Клэр. Я бы никак не догадалась до этого самостоятельно. Мы ни разу не поднимали эту тему, и я не предполагала, что поднимем. Я не знаю, как себя вести. Он нервно трясется, набирает в грудь воздух и говорит снова:       — Они тоже начинали с этого. Цепляли девчонок, пытались поцеловать или прикасались к ним так, как нельзя, — его голос становится ломким, а я так и остаюсь застывшей, — Со мной безопасно, Бо. И такого, такого, я этого не допущу даже в малой форме…больше не допущу…       Он морщится, будто коря себя за все разом: за то, что не был рядом, за то, что начал говорить о Клэр. Его тон наполняется дрожью. Я тут же отрицательно мотаю головой и прижимаюсь к нему всем телом. Поднимаю руки и дотрагиваюсь его лица, пытаясь соединять наши глаза. Он не смотрит на меня. Тогда я обнимаю его, глажу и целую в челюсть.       — Ничего не случится. Со мной ничего не случится, Курт, все будет хорошо. Этого не повторится, никогда не повторится, — уверяю его твердо, хотя готова разрыдаться.       Мне больно за него. Все внутри скрежет. Вот чего он боится? Господи, это очень страшно. Прошло много времени, а это до сих пор не дает ему жить. Я думала о Клэр много раз, но Курт даже близко не показывал, что это отражается на его нынешних поступках. Я знала, что ему тяжело вспоминать это, но не знала, что ему сложно избавиться от этого страха по сей день. Страха, что нечто подобное произойдет с кем-то, кого он любит.       — Не повторится, — бормочет он, все еще не открывая глаза.       — Ни за что. Я всегда буду тебе говорить, но говорить не придется. Никто больше так не сделает. Никто, слышишь? Сегодня так вышло, но это не значит, что выйдет снова, да?       — Да, — сглатывает, — Я не позволю, чтобы вышло. Этот ублюдок…сама подумай, Бо, когда мы были в ссоре, я не позволял себе ничего такого. Я не пытался поцеловать тебя, Бо. Я не делал этого, потому что это не то, чего бы ты хотела. Никто не смеет обращаться так с девушками. Нельзя думать только о своем, сука, члене, и игнорировать все, кроме этого, — выплевывает он, — Я не смел целовать тебя, так как не видел в твоих глазах согласия. А он, тварь, разрешил себе, хотел разрушить твои границы, он разрушил их, пусть и на минуту, Бо.       Я не могу дышать, переваривая все то, что он сказал. Курт отходит, запуская пальцы в волосы. Я не задумывалась об этом раньше. У него действительно была уйма возможностей прижать меня и попробовать утянуть в поцелуй, но это не то поведение, которое он выбирал. Он касался меня, редко обнимал, но не больше. Хотя, очевидно, после всего, что между нами было, Курт имел какие-никакие права совершить попытку. И он не стал, так как видел, что это сделает мне плохо.       Я все еще не уверена, что когда-нибудь пойму этого парня на все сто, но с каждым днем я приближаюсь к истине. С каждым днем я люблю его сильнее, и эти три слова — все, что я способна вымолвить в ответ:       — Я люблю тебя, — проговариваю и подхожу к нему.       Он утихомиривает своих чертиков, когда поворачивается и прислоняется своим лбом к моему. Его руки ложатся на талию, крепко притягивая к себе, будто заявляя о собственничестве. Я не против, Курт. Я только твоя уже очень давно, и никакой Филипп не изменит это.       Я перебираю волосы на затылке, так как его успокаивает такой жест. Мы стоим молча, приводя дыхание в норму.       — Я тебя люблю, — шепчет, спустя затяжную паузу, — Просто не хочу потерять. Я не смогу потерять, Бо. Если бы ты вообще не сказала, то он бы потом пришел к тебе домой. Понимаешь? Что, если бы он пришел? Меня нет здесь на постоянной основе.       Я слабо улыбаюсь, не переставая прочесывать грубые волосы. Мне до сих пор неизвестно что там случилось с Филиппом, но теперь я думаю, что разберусь с этим по ходу. Сейчас меня занимает другое, я устала думать о мудаке, что обидел меня. Я думаю о любви всей своей жизни. Я больше не хочу быть далеко от него.       — Меня здесь тоже не будет. Я уезжаю, — проговариваю на выдохе.       Курт отстраняется, оббегая меня непонимающим взглядом.       — Что? — хмурится он.       — Я уезжаю, — повторяю, дабы немного подразнить, — Через час. Так будет лучше.       — Кому лучше? Что ты несешь? — он зарывается пальцами одной руки в мои волосы, внимательно смотря в глаза, — Куда ты собралась? Что-то с мамой?       — Не знаю, как сказать, — вздыхаю.       — Прямо, Бо, — злится, — Если с мамой, то мы решим это. Ты хочешь к ней переезжать?       — Я не к ней, — мотаю головой.       — А к кому? Куда? В другой город? — засыпает, — Черт, Бо, ты можешь использовать свой рот по предназначению?       Я хихикаю, не сдержавшись, что вообще выбивает его из колеи.       — Я собрала чемодан. Дело в том…я получила заманчивое предложение…не могу от него отказаться. Я собираюсь переехать к своему любимому парню, если он все еще предлагает, — пожимаю плечами в волнении.       Курт замирает на пару секунд, рассматривая мое лицо, а потом переспрашивает:       — Правда?       — Правда, собранные вещи в спальне. Поднимись и проверь, если не веришь, — улыбаюсь снова.       Он тяжело вздыхает, оглядывая меня счастливыми и раздраженными взглядом. Странное сочетание, но он сумел смешать в себе два противоречивых чувства.       — Ты маленькая, вредная девочка, — рыкает он, — Знаешь, что бывает с теми, кто так бесстрашно дразнится?       В нем пробегают те самые искорки, которые приводят к пожару. Курт охватывает мой подбородок, наклоняясь к губам. Жар от его дыхания проходится по моим нервам, заставляя трепетать.       — Их проучивают самым глубоким образом, — хрипит он прежде, чем впиться своими губами в мои.       Я ахаю ему в рот, теряясь на несколько секунд. Он подхватывает меня на руки, крепко сжимая бедра, а затем чуть ли не кидает на диван, нависая сверху, как хищник. Я сглатываю, узел внизу живота затягивается с умопомрачительной скоростью, отчего я издаю тихий писк. Это забавит его. Это и мои, вероятно, расширенные глаза. Он с напором прислоняется ко мне бедрами, заставляя обхватить его торс ногами.       — Ты же хочешь, чтобы я проучил тебя, непослушная девочка? — хрипит он мне на ухо, а затем прикусывает мочку.       Я тяжело дышу и киваю, вцепляясь пальцами в его плечи. Следующее действие приводит меня в шок: Курт с силой шлепает меня по заду, показывая все свое недовольство.       — Слова, милая. Ты же знаешь, как я ненавижу это твой замочек на рту.       Я сглатываю образовавшуюся сухость в горле. Дар речи покидает меня в такие моменты. Его зубы прикусывают мою шею, и я изгибаюсь в спине, когда в совокупности с укусами он снова оставляет жжение на моей заднице. Черт бы тебя побрал, Курт!       — Хочу, — произношу на выдохе, — Очень.       Он усмехается, растирая удар массажными движениями, как бы ослабляя боль. Из меня лезет непредвиденный стон, когда наши центры встречаются. Он вдавливает в меня свои бедра, кружа ими так правильно, что стонет сам. Я и раньше терялась в его ласках, но теперь я буквально не имею ни малейшего понятия о том, что он предпримет.       Курт крепко держит меня одной рукой за талию и начинает соединять наши бедра чаще и ближе. Он припадает к шее влажными поцелуями, которые плавят меня в самом прямом смысле. Я чувствую влагу внизу и хнычу, так как его рука задирает футболку, чтобы сжать грудь. Он рычит, осматривая мое полуголое тело, и чуть приспускается, чтобы обхватить сосок зубами. Его губы очерчивают красные пятнышки на моей коже. Он ни на секунду не отрывается от поцелуев, смещая их от одной груди к другой, при этом не забывая двигать свои бедра навстречу моим. Его возбуждение становится более чем явным, оно трется об меня, и я запрокидываю голову, упираясь лбом в подлокотник. В ответ на это он снова приземляет свою ладонь к заду и поднимает лицо на уровень моего.       — Я разрешал тебе отводить взгляд, Бо? — рыкает он, мягко разминая удар.       — Нет, — всхлипываю я от удовольствия.       — Нет, — подтверждает он мне в губы, дразня и не давая поцеловать, — Ты запомнишь этот урок навсегда, девочка. Больше не захочешь со мной играться.       Я замираю, ощущая пальцы, скользящие по моему телу, прямиком к резинке шортов.       — Смотри на меня, — командует он, не собираясь действовать дальше без выполнения приказа.       Я не знаю, смогу ли смотреть ему в глаза, если он дотронется меня ниже, но закусываю губу, сосредотачиваясь на этом.       Курт внимательно изучает мое пылающее лицо, когда его рука залазит под вещи на нижней части моего тело. Шершавые пальцы ловко перемещаются к входу, и я стону, отчаянно кивая.       — Уже не хочешь быть такой вредной, да, Беатрис? — хрипит он.       Я судорожно выдыхаю, проговаривая бессвязное: «да». На нем появляется довольная ухмылка, и я наконец-то чувствую хоть какое-то облегчение, когда его средний палец погружается, чтобы собрать влагу. Он мягко дразнит меня, и мы оба стонем от такой близости. Я не способна поддерживать зрительный контакт, поэтому тянусь к его губам, пытаясь обойти правила хотя бы на миг. Курт прижимает меня щекой обратной к обивке, неодобрительно щелкая языком и моментально прекращая кружить пальцем по чувствительным нервам.       — Испытываешь мое терпение? Если эти твои губы так нуждаются в поцелуе, то я дам тебе это, но другим образом, — грозно сообщает он, — Я серьезно могу исполнить свой план. Поставить тебя на колени и проникнуть в твой рот. Это то, что тебе нужно?       Я не знаю, что со мной происходит, мне хочется списать все на возбуждение, но, если не лгать себе, то я просто чрезмерно любопытна, касательно близости с ним, поэтому я отвечаю, опережая здравый смысл:       — Может быть, стоит проверить.       Он проводит языком по нижней губе, кажется, выглядя слегка шокировано, но это не длится долго. Курт наклоняется к моему уху, втягивая мочку, и, отвлекаясь на это, я совершенно не ожидаю, что его палец войдет в меня без предупреждения. Я издаю неразборчивые звуки, а парень начинает сгибать его внутри, задевая что-то наверху, и это пускает по мне разряды наслаждения.       — Я не из тех, кто проверяет, милая, — говорит он, увеличивая темп, — Я из тех, кто берет то, что требуется, без всяких снисхождений.       И, хотя тембр максимально натянут, я понимаю, что он никогда не увлечется процессом так сильно, чтобы забыть обо мне и моем комфорте. Его палец выходит, скользит вверх, к сосредоточению моих нервов, и начинает кружить по ним в устойчивом ритме. Я цепляюсь за его шею, повторяя снова и снова:       — Курт, пожалуйста, Курт…       Он не останавливается и все-таки соединяет наши губы, будто все это время проверял себя на прочность, и не продержался дольше пяти минут. Он высасывает из меня каждый всхлип, забирает языком каждый стон, и я предчувствую дрожь.       — И, Бо, — проговаривает он, ненадолго разрывая поцелуй, — Знаешь, что еще бывает с теми, кто дразнится?       Я отрицательно мотаю головой, погруженная в свое наслаждение. Мой узел вот-вот развяжется, я на грани, мне нужно еще немного.       — Они не получают свое из-за плохого поведения.       И в этот момент Курт резко убирает руку, отчего я расширяю глаза, почти плача.       — Ты, нет, ты, пожалуйста, — сыпется из меня, когда он отдаляется.       Это отчасти больно, все внутри меня пульсирует, кричит о желании, которое оборвали. Я не могу поверить. Он правда прекратил? На мне вырисовывается самое неподдельное разочарование.       — Не ты одна умеешь дразнить, Бо. Просто знай на будущее, с кем ты играешь в свои глупые игры, — самодовольно растягивает он, следуя к лестнице, — Так что ты там говорила? Чемодан в спальне?

***

      Больше не дразнить Курта, больше не дразнить Курта, больше не дразнить Курта, больше не дразнить Курта, больше, мать его, не дразнить Курта! Теперь это мое кредо по жизни.       Мы приехали к нему домой к двенадцати ночи. Перед отъездом я поняла, что забыла абсолютно все: щетку, а еще плед, а еще любимую толстовку, а еще…таким образом я наткнулась на кофту. Его кофту, которую он отдал мне в первый день знакомства. Мы оба уставились на нее в немом исступлении, прокручивая тот вечер в голове. Я помню, как сложила ее в самый дальний угол, как только Эрик высадил меня у дома. Я испугалась сама не зная чего. Возможно, мне было страшно, что Эрик найдет ее, и все обернется в ужас. Возможно, я переживала о том, что встреча с Куртом не давала мне покоя. Я не могла выкинуть ее, поэтому запрятала так далеко и успешно, что забыла о ней на два месяца.       — Не знал, что ты сохранила ее, — тихо сказал он, улыбаясь глазами.       Я пожала плечами и решила не помещать ее в чемодан. В моем сознании сразу всплыла картинка, как мы с Куртом расстаемся, и эта значимая вещь навсегда остается у него. Я не должна думать о плохом, мы, в конечном то счете, съезжаемся! Но мы провели в ругани львиную долю времени, поэтому…я до сих пор боюсь, что между нами все разрушится.       Я складывала в чемодан все, что попадалось под руку, пока Курт не увлек меня в объятия и не зарылся носом в моих волосах. Он прошептал:       — Мы всегда можем приехать сюда и забрать то, что нужно. Не переживай, Бо. Ничего страшного не происходит.       Я выдохнула, качнув головой. Неизвестность всегда пугает. Трудно сделать шаг туда, где ни разу не был. Но это не значит, что я не хочу шагать.       — Я просто…никогда не жила с парнем.       Он понимающе прижался ко мне, нечаянно шаркнув щетиной по щеке.       — Я тоже не жил с девушкой.       В моем мозгу всплыла еще одна вещь, которая охвачена сомнениями.       — Можно я спрошу кое-что? — аккуратно проговорила я.       — Всегда, — уверенно ответил он.       Я улыбнулась его словам — они кардинально отличились от прежних. Раньше он не позволял мне узнавать его, будь то даже безобидные вопросы. Мне порой казалось, что если я скажу: "Собаки или кошки?"; то он промолчит в лучшем случае, а в худшем — съязвит и назовет меня идиоткой.       — Я…первая девушка, с которой ты спишь?       Он замер и перестал дышать на мгновение. Мы стояли посреди спальни, где творился хаос — вещи были разбросаны тут и там, на полу валялись футболки, все ящики комодов были выдвинуты, будто «выплевывая» мои шмотки. Если бы мы были в фильме, то для эффектности картины на люстру повесили бы красные трусы. Жаль, но люстры у меня нет — свет встроен в натяжной потолок. Да и красный цвет в белье — мой нелюбимый цвет. Я ношу белое, черное и бежевое.       — Кто тебе сказал? — наконец вымолвил он.       Я уже собиралась хихикнуть, как на него сошло озарение:       — Чертов Мэт, — он почти зарычал, — Когда-нибудь я не сдержусь и выбью из него все дерьмо.       Я засмеялась, задрав голову с прищуром. Курт втянул губу, пожевав ее в волнении.       — Значит, правда?       — Правда, — вздохнул он.       — Почему ты не говорил? Что в этом такого?       Мое сердце, как и желудок, начали прыгать внутри от трепета.       — Это…слишком нежно, чтобы делиться.       — Это слишком трогательно для того, чтобы держать в себе, — мягко опровергла я.       Курт немного расслабился, а затем повел меня к кровати. Он сел на край, и я разместилась между его ног. Он думал о чем-то еще, будто не знал, стоит ли говорить, но в итоге решил, что я должна знать. Клянусь, он просто лишил меня кислорода.       — Я никому не признавался в любви, — он смущенно потупил взгляд, — Ни одной девушке, кроме тебя.       Этот парень реально когда-то убьет меня. Я уже с трудом соображаю. Все покалывает и искрится.       — Никому не говорил… «я люблю тебя»? — переспросила я.       — Никому, — подтвердил он.       — Почему?       Курт начал выводить узоры на моей ладони, превратившись в смущенного мальчика, застигнуто врасплох. Я нашла это одним из самых очаровательных зрелищ, что мне доводилось видеть. Я еле как сдержалась, чтобы не накинуться на него с поцелуями.       — Я слышал эти слова от родителей и сестер, они были такими важными и греющими… — он сглотнул, и я отзеркалила его тревогу, — Мне никогда не хотелось подходить к ним безответственно…мне кажется, они должны предназначаться для того человека, который много значит для тебя на самом деле…очень много значит. Разбрасываться ими направо и налево…я не мог, так как привык, что они для моей семьи, а не для кого-то чужого.       Я прикрыла глаза, пытаясь переварить этот ком от услышанного. Пытаясь подобрать правильную реакцию, потому что Курт редко говорит что-то настолько личное, и отпугнуть его очень легко. Я хочу, чтобы он всегда был открытым со мной.       — Это правильно и важно, — аккуратно согласилась я.       — Ты так думаешь? — он поднял на меня свой янтарный взгляд, — Тебе не кажется это…странным и заумным?       — Не кажется, — нахмурилась я, — Если бы все относились к любви так, как относишься ты, то мир стал бы лучше.       Его глаза забегали по моему лицу. Я знаю, какого он мнения о себе. У него нет проблем с самооценкой, иногда я чертовски злюсь от самоуверенности его поведения, но еще больше я злюсь, когда он считает себя нехорошим человеком. А он считает себя таковым абсолютно всегда.       — Не говори глупости, — он прочистил горло, снова отворачиваясь.       Я поймала его лицо в свои ладони, и наши носы встретились.       — Я говорю правду, Курт. Твое мнение о любви прекрасно. Я не слышала ничего лучше. Это сокровенные слова, но люди не ценят их и говорят первому встречному. Ты не такой. Ты умный, чуткий и внимательный. За это я люблю тебя, — проговорила я, ни на секунду не отпуская его.       Он улыбнулся, а затем предпочел спрятаться за шуткой, но я не расстроилась. Шаг за шагом, все постепенно.       — Только за это? А как же мои пальцы? Мой рот? — пробормотал он, и я покраснела, — Милая, ты игнорируешь их? Им грустно. Они срочно хотят доказать, что стоят твоей любви.       Я пискнула, когда он сжал мой зад, и отпрянула, возвращаясь к сборам. Но во мне возник диссонанс, поэтому я ненадолго вернулась к теме.       — Тебе же признавались в любви, верно?       Он кивнул, залезая в телефон.       — Ты ничего не говорил взамен? Твои бывшие…не обижались?       Курт пожал плечами, будто все очевидно.       — Иногда говорил: «Я тоже». Обижались… наверное, обижались, просто не вслух. Со мной трудно в таких вопросах.       — Уж я то знаю, — усмехнулась я, и он засмеялся.       Мы погрузили чемодан и две сумки в багажник и тронулись с места. Я была нервной, переступая порог своего нового дома. Мне просто не верилось в то, что происходит. Курт помогал мне не растеряться, хотя сам находился в таком же положении. Мы жили вместе в отелях, мы ночевали друг с другом в наших домах, но сейчас все было иначе. Мы приступили к построению постоянной совместной жизни. Ежедневной жизни друг с другом. Одна ванная, одна кровать, одни тарелки, вилки и ложки…это смешно? Ни черта это не смешно, это страшно!       Мы договорились, что поедем в мебельный, как проснемся. Курт сказал, что мне понадобится место для вещей, или еще что-то, о чем он не знает, но он купит, лишь бы я чувствовала себя в комфорте. Факт о том, что он правда спит один, подтвердился, когда я зашла в его холодную спальню. Я уже оставалась здесь однажды, но не заметила, что на кровати только одна подушка. Значит, когда мы были в ссоре, и я спала на диване, он отдал мне свою, а сам спал без нее? И без одеяла? Господи, это войдет в неозвученный список тех вещей, что покорили меня раз и навсегда.       Когда мы легли спать, то я все еще повторяла: «не дразнить Курта, это была огромная ошибка». Несмотря на усталость, мое возбуждение не иссякло, и я слепо надеялась, что он прикоснется ко мне, но этого не произошло. Он, как самый настоящий засранец, проигнорировал мои красноречивые вздохи, прижал меня к себе и сказал:       — Тяжело уснуть на новом месте, девочка?       Нет, дело не в месте, дело в том, что я уже как несколько часов не получаю то, что безумно хочу, прекрати ты уже наконец!       — Мгм, — недовольно промычала я.       — Я бы помог тебе расслабиться, но ты так устала, а я, оказывается, невероятно заботливый, — протянул он, поглаживая меня по спине, пока я лежала головой на его груди.       — Я не устала, — шикнула я.       — Да? Ты звучишь злой и расстроенной. Тебе стоит отдохнуть, — продолжил издеваться он.       — Я тебя ненавижу, — выдохнула я.       — Нет, я так не думаю, — спокойно ответил он.       — М? А как же ты тогда думаешь, Курт?       Я отчетливо уловила, что он сдерживал свой смех. Его тон оставался непринужденными, что только подливало масло в огонь.       — Я думаю, что ты до чертиков хочешь мой рот, — прямо выдал парень, и я почти задохнулась, — Это не похоже на ненависть, милая.       Я. Его. Ненавижу.

***

      Я просыпаюсь раньше Курта. Все мои конечности затекли от неудобного и вместе с тем самого прекрасного положения: я лежу на его груди половиной тела, так как подушка только одна. Он крепко держит меня двумя руками — точно так же, как и перед сном. Мы не сдвинулись ни на сантиметр, словно не знали, как себя теперь вести. Я думаю о завтраке, о душе, о заправленной постели…так много мелочей. Кто приготовит еду? Кто первый пойдет в душ? Кто из нас возьмет привычку заправлять кровать? Будем ли мы вообще ее заправлять? Не скажу, что делала это всегда, когда жила одна. Но эти вопросы не мешают самому главному — счастью. Я просыпаюсь с улыбкой, а это бывает не так часто в нашей жизни. Обычно, когда ты открываешь глаза, то чувствуешь недосып или пересып, а оттого морщишься и недовольно корчишься. Это утро другое. Кажется, даже если бы я поспала всего час, то улыбалась бы не меньше. Интересно…теперь так будет всегда?       — Смотришь на меня, пока я сплю? — протягивает Курт, не разлепляя глаза.       Стоп…я действительно делаю это! Как он понял?       — Нет, больно надо, — хмыкаю в ответ.       На нем вырисовывается улыбка.       — Я счастлив, — бормочет, и его голос низкий из-за сна.       Я сглатываю, не веря в услышанное. Два слова слетели с его уст потрясающе просто и искренне.       — Я тоже, — шепчу чистейшую правду.       Он наконец открывает глаза, смотря на меня с прищуром.       — Хочешь стать еще счастливее?       — М? — недоверчиво сглатываю я.       Курт облизывает нижнюю губу и принимается выводить узоры на моем боку. Мы оба в футболках, и я надеюсь, скоро он снимет свою. Вчера я слукавила, сказав, что моя домашняя одежда спрятана на дне чемодана. Мне просто нужно было получить его футболку, чтобы спать в ней. Кажется, теперь я не смогу спать в своих. Это настоящее помешательство — мне хочется раствориться с Курте Уилсоне без остатка. И я не против быть помешанной.       — Вчера ты так мучилась… — издалека начинает он, — Мне даже немного стыдно. Могу я загладить свою вину, девочка?       Я замираю. Курт тянет меня, и теперь я ложусь на спину, что, между прочим, настоящее облегчение для затекших мышц. Он нависает сверху, обводя носом мою шею. Его шершавая ладонь задирает футболку до талии и оглаживает бедро, слегка поддевая нижнее белье.       — Что думаешь, милая? Это поможет тебе? Это то, что тебе нужно?       Я дышу чаще и уже ощущаю напряжение, нарастающее внизу живота. Его растрепанные волосы щекочут мои щеки, пока он пробирается поцелуями к ключицам. Он устраивается между моих бедер, и я вздрагиваю, когда его возбуждение касается моей ноги.       — Да, — смущенно выдавливаю.       — Я знал, девочка, конечно «да», — издевается он, легко посмеиваясь.

***

      Мы приводили себя в порядок еще очень долго. Как только зубы были почищены, Курт посадил меня на стиральную машину и впился в мои губы самым чувственным и долгим поцелуем. Я все еще была голой. Он не разрешал мне одеться, говоря, что так я смотрюсь намного лучше!       Мы единогласно решили, что зарядка состоялась в более чем интенсивной форме. Я пошутила:       — Может, мне и вовсе не придется тренироваться так, как тренируются обычно?       Курт испустил смешок, щелкая языком.       — Посмотрим на твое поведение.       Мы оба погрузились в счастье, такое глубокое счастье, что никто не смог бы у нас его отнять. Ну, если бы кто-то попытался, то Курт бы довел его до комы, так что да…мой выбор парня определенно безумен. Со мной он нежный и любящий. С другими — злой и устрашающий. Но…меня все устраивает, я не могу жаловаться, особенно после горячего утра.       Единственное, что выбило меня из колеи — Липп. Я не вспоминала о нем, пока не получила смс от Лии.       «Филипп в больнице. У него две трещины в ребрах. Получил по заслугам, передай Курту пламенный привет!».       Я перестала есть, вчитываясь в пугающую информацию. Курт нахмурился, когда я поджала губы и заерзала на стуле.       — Что-то не так?       — Нет, все в порядке, — отмахнулась я и вернулась к еде.       Он мог получить гораздо больше побоев. Я знала, что все было плохо, и ужаснулась тому, как облегчение прокатилось по мне после СМС. Почему теперь я считаю, что две трещины в чужих костях — пустяки? Что со мной не так? Где та Бо, которая вздрагивала от одного только словосочетания «бои без правил»? И где та Бо, которая панически относилась к ласкам, которые слегка серьезнее обычных поцелуев? Вероятно, если бы прошлая я посмотрела на нынешнюю я, она бы потеряла сознание. Встреча с Куртом изменила мой мир. Наши ссоры закалили меня и сделали сильнее. Не то, что бы я благодарна его ужасным поступкам, я лишь говорю, что стала другой. Два месяца сотворили со мной невообразимые вещи.       К обеду мы едем в мебельный магазин. Договариваемся, что купим комод, новый стол, так как прошлый сломан, и ковер в спальню. У меня дома всегда был ковер перед кроватью. Курт покривился, но все же согласился, бурча что-то вроде: «Если это так важно, то ладно». Ему, оказывается, ненавистны такие штуки. Я назвала его чертовым неандертальцем, живущем в пещере, и он хмыкнул, проговаривая: «смотри-ка сколько смелости».       Мебельный магазин — всемирно известная сеть. Здесь приятно даже гулять, а в фудкортах есть мои любимые хот-доги. Курт обнимает меня за талию, наклоняясь к уху и шепча:       — Только никаких игрушек.       Я шокировано поднимаю голову. Тут море корзин с мягкими мишками, львятами, котятами…как он может! Я фыркаю, поджимая губы, но, спустя двадцать минут, хватаю в руки небольшого золотистого щенка.       — Бо, — вздыхает Курт, когда возвращается ко мне с удлинителем в руках.       — Я просто поношу его, — пожимаю плечами, — Ему грустно, ты не видишь?       — Дерьмо, — ворчит он еле слышно, а потом добавляет слова для меня, — Ладно, но мы оба знаем чем это кончится.       Мы добираемся до постельного белья. Здесь наши вкусы сходятся — однотонное, нейтральное. Выбрав серый и темно-синий комплекты, мы помещаем их в корзину вместе с подушкой и следуем дальше. По пути встречаются свечки, светильник, утварь для кухни и еще миллион всего. Я торможу перед скатертями, на что Курт спрашивает:       — Это тоже обязательно?       — Скатерть? — удивляюсь я, — Ну конечно. На столе должна быть скатерть. Так уютнее.       Он молча кивает, и я беру квадратную, бежевого цвета. На ней есть тканевые серебристые вставки, похожие на редкие веточки, и это влюбляет меня по уши.       — Нам теперь стол подбирать под скатерть? — риторически спрашивает он.       — М? Ну, по цвету под все подойдет.       Уголки его губ дергаются вверх, он запрокидывает голову к потолку.       — Я про размер, Бо. Скатерть небольшая.       — А, — ненадолго застываю я, ощущая себя идиоткой, — Нам и не нужен большой. Правда?       — Видимо, правда, — вздыхает он и кладет упаковку в тележку.       В отделе с коврами мы зависаем так долго, как не планировали. Их слишком много. Конечно, не все красивые. Находится даже с уродливыми гусями в очках и сигарой в клюве. Курт потирает лицо, передавая мне всю ответственность, и просто молча ходит рядом. Он не отпускает мою талию и, несмотря на возмущения, его глаза передают любовь и тепло. Я все еще держу своего щенка, и да, я не ошиблась, своего щенка. Если Курт не купит его, то куплю я. Это твердое решение…       — Курт? — раздается голос сбоку.       Я поворачиваюсь к источнику звука и вижу незнакомого мужчину. Его черты такие…приятные. Он высокий, хорошо сложен не по возрасту — ему около пятидесяти. Я непонимающе туплюсь и поднимаю голову на парня. Он выглядит безмерно потерянным и бледным. Мое сердце екает от такого перепада. Я никогда не видела таких эмоций на его лице. Мужчина, стоящий в двух шагах от нас, смотрится не лучше — его челюсть твердо зажата, будто он сдерживает какие-то эмоции.       — Папа, — проговаривает Курт с небольшой дрожью.       Мой желудок падает. Он не просто падает. Он скручивается и аннигилируется. Папа? Это его папа? Я хочу держаться и делаю это так успешно, как только могу. Но Курт…мне трудно за него. Трудно и больно.       — Я…подумал, что ошибся, — мужчина прочищает горло, — Ты совсем изменился…возмужал.       Я сжимаю Курта со спины, будто пытаясь придать ему равновесия, но он не обращает внимание на этот жест. Я ощущаю, как его слегка трясет, когда прижимаю руку ближе.       — Да, мы с… — он нервно моргает, кидая на меня судорожный взгляд, — Это Бо, моя девушка, мы тут…выбираем мебель, так как…съезжаемся…       У меня складывается такое ощущение, что он переключил свое внимание на меня, потому что я — единственное, что поможет ему не упасть прямо сейчас. Мужчина улыбается, клянусь, его улыбка точная копия улыбки Курта. Или наоборот. Да. Наоборот. Улыбка Курта точная копия улыбки его отца.       — Поздравляю вас, — искренне говорит он, — Ты прости…я смотрел издалека, когда пытался понять ты это или не ты…вы выглядите счастливыми.       Уверена, он не имел цели задеть своего сына этими словами, но Курт выглядит так, будто его ударили под дых. Он ушел от них, оставил, и в данную секунду винит себя за то, что посмел показать счастье, когда находится вдали от родных.       — Здравствуйте, — я забираю внимание, давая Курту передышку, — Очень приятно с Вами познакомиться. Курт много говорил про свою семью, я надеялась на эту встречу.       О господи, я звучу паршиво, я говорю чушь, но это лучше, чем дать Курту вынести все в одиночку. И я ответила за него: да, он скучал по ним, да, он говорил о них и никогда их не забывал. Мужчина обводит меня мягким взглядом и заводит руку в короткие волосы в такой же манере, как делает это Курт.       — Здравствуйте, Бо, — кивает он, — Надеюсь, Курт рассказывал только хорошее? Он любит быть вредным.       Я сдержано смеюсь и спокойно отвечаю, за что готова вручить себе премию.       — Да, разумеется. Он рассказывал про путешествие в Аппель. Я никогда не была там, но Курт описал все так красочно…теперь задумываюсь над поездкой.       Я поднимаю голову к Курту. Он не двигается — лишь переодически сглатывает. Пожалуйста, Курт, я безумно люблю тебя, ты с этим справишься.       — В Аппеле было хорошо, — губы мужчины дергаются в тоскующей улыбке, — Я бы показал Вам фотографии…Курт показывал фотографии?       — Нет, у меня они не сохранились, — произносит парень, и каждая его буква наполнена чувством.       — Понимаю, — собеседник прикусывает внутреннюю сторону щеки, смотря в ноги, — Тогда, может, ты бы хотел приехать к нам с Бо? Мы бы посмотрели их вместе.       Он снова не дышит. Я не вмешиваюсь, так как не мне принимать решение. Вопрос повисает в воздухе с непосильной для Курта тяжестью.       — Вы не переехали?       — Нет, ты не знаешь…Китти попала в аварию и…       — В аварию? — он вздрагивает и делает шаг навстречу отцу, — С ней все в порядке сейчас? Когда это случилось?       Мое сердце стучит в висках. Даже я боюсь ответа.       — Полтора года назад, через пару месяцев после твоего ухода. Подростковый возраст, ты сам это проходил, — мотает головой, — Она поехала кататься с друзьями, мы не знали, у них не было прав…ее ноги не работали полгода, нам было не до переезда.       — Не работали? А сейчас? Что сейчас? — взахлеб тараторит он.       — Все хорошо. Не переживай. Бегает, прыгает. Но тех ублюдков я выловил и наказал по всей строгости, — усмехается он, проходясь языком по нижней губе.       Курт выдыхает и потирает лицо, собирая мысли в кучу. Подхожу к нему и аккуратно дотрагиваюсь. Я просто не знаю как мне ему помочь, поэтому буду принимать любые попытки.       — Точно все в порядке?       — Точно, Курт, — улыбается он, — Ты…сам убедишься…если когда-нибудь приедешь.       — Я приеду, — выпаливает, — Если…можно.       Облегчение выступает в каждой унции голоса его отца:       — Мы всегда тебя ждем, Курт. Для этого не нужно разрешение. Приезжайте вместе с Бо, да?       Он снова переводит мягкий взгляд на меня. Я знаю, что буду там лишней. Это предложение лишь для того, чтобы попробовать убедить Курта. Его семья скучает по нему уже полтора года, поэтому сейчас отец готов предпринять хоть что, лишь бы уговорить сына вернуться. Вернуться на час или день. Как пойдет. Их устроит любой вариант.       — Да, да, — сыпется из него, — Когда вы сможете нас принять?       — В любой день. Я на пенсии. Мама всегда дома. Мия занята кружками после школы, но мы отменим их, когда вы придете. Китти готовится к экзаменам. Выпускной класс — волноваться в ее духе.       В нем столько же надежды, сколько в Курте сожаления. Тем не менее на лице Курта появляется первая улыбка — она слабая, омытая печалью, и все равно она прекрасна и трогательна.       — Тогда…мы…       Я впервые вижу, как он не может собраться с мыслями так долго. Прикладывает все усилия, но тщетно. Я поглаживаю его спину, благодарная за то, что наши куртки лежат в корзине.       — Что насчет завтра? У вас есть дела? — мужчина берет инициативу.       — Завтра… — он бегло обдумывает услышанное, и поворачивается ко мне.       Мой желудок снова падает от паники глазах. Я уверенно смотрю на него, безмолвно давая понять, что все в порядке, я не против.       — Да, завтра мы сможем, — сглатывает он, — Мы приедем к трем. Хорошо?       — Хорошо.       Я вижу, как мужчина держался и как держится сейчас. Ему тяжело в той же степени.       — Мама…любит Наполеон, как и раньше? — неожиданно проговаривает Курт.       Ему сразу становится стыдно за сказанное. Я буквально читаю на нем: «Я не был с ними год и семь месяцев, а теперь заявлюсь с тортиками?». Но его отец другого мнения, потому что он смеется, и смех этот пробирает меня до мурашек. Бархатный и хриплый. Я слышу такой смех часто. Они похожи во всем, кроме глаз и губ. Глаза мужчины зеленые, а губы тонкие.       — Да, Иви не меняет привычек.       Курт вздыхает и коротко выдает:       — Я…куплю, ладно? Она порадуется?       — Порадуется. Она постоянно говорит о тебе, — теперь голос отца становится неровным, и Курт нервно моргает, — Мы все говорим о тебе. Но, предупреждаю, Китти тебя изобьет.       Они оба смеются и обстановка разряжается.       — Заслужено, — кивает Курт.       — Более чем, — подшучивает мужчина и обращается ко мне, — Бо, простите, я не хотел показаться грубым, не уделяя Вам внимание. И я не представился — меня зовут Норман Уилсон.       — Нет, что Вы, — спохватываюсь, — Я все понимаю, все в порядке. И ко мне можно на «ты». Мое полное имя — Беатрис Аттвуд. Но я больше привыкла к сокращенному.       Кажется, он искренне рад нашему знакомству.       — Отлично, но ко мне все еще на «Вы», — шутит он, и я улыбаюсь, — Тащи этого балбеса и приходи сама. Окажи нам услугу, сам он никогда не решится.       — Конечно, мистер Уилсон, — радушно соглашаюсь я.       Он оглядывает Курта, и на мгновение в нем пробегает сомнение. Норман не верит, что увидит своего сына еще раз. От этого все внутри меня щемит.       — Тогда я пойду, — он снова прочищает горло, — До встречи.       Я киваю ему напоследок, и он разворачивается, шагая от нас. Курт резко произносит:       — Пап.       Мужчина оборачивается. Я мельком замечаю, как он натягивает маску спокойствия, по видимому сняв ее сразу, как только скрылся от наших глаз.       — Я обязательно приду, — произносит Курт, смотря отцу в глаза.       Норман улыбается и вздыхает, прежде чем уйти. Как только он проходит мимо кассы, больше не прикасаясь к своей корзине, я обнимаю Курта со всем трепетом в мире. Он молчит, зажав губу между зубами.       — Я с тобой, я с тобой, я здесь, — шепчу, беря его лицо в ладони, — Ты справился. Я так горжусь тобой, Курт.       Он испускает трясущийся выдох и рвано мотает головой.       — Я хочу покурить. Мне надо выйти.       — Мне пойти с тобой? — аккуратно спрашиваю.       — Нет. Пожалуйста. Мне нужно побыть одному, — шепчет он, жмурясь, — Я приду за тобой через пять минут. Ты…выбирай ковры, ладно? Я за тобой вернусь.       — Конечно, — заверяю, — Приходи, когда отдохнешь. Не торопись. Тут много ковров.       Я шучу, чтобы ослабить напряжение, но это не срабатывает. Глаза парня стекленеют. Он бегло бормочет: «хорошо»; и удаляется размашистым шагом. Я хочу пойти за ним, тольк вот это будет неправильно. Он попросил меня дать ему время, я ни за что не стану давить на него. Я видела, как он сдерживал слезы, это рвало меня на мелкие кусочки. Сейчас не та ситуация, в которой стоит навязывать ему свою компанию. Я обязательно буду рядом с ним, когда он вернется. Я рядом с ним каждую секунду, даже когда мы не вместе, и он прекрасно знает об этом. Я уважаю Курта, а уважение подразумевает собой соблюдение личных границ.       Он вернулся ко мне, спустя полчаса. Мои органы рухнули от вида красных вымученных глаз. Он плакал все это время. Я хотела забрать его боль, хотела почувствовать это за него, но мне не дали такого выбора.       Курт всячески избегал моего взгляда. Он участвовал в выборе мебели, но в основном молчал. Мы выбрали ковер — пушистый, серый; подобрали стол под скатерть, быстро справились с комодом, остановившись на том, где четыре ящика, и пошли на кассу. Чек вышел не маленьким, я поймала себя на том, что пора искать новую работу, потому что сидеть на его шее — не то, что я предпочту.       Последние дни выдались эмоциональными…да что там последние дни? Последние месяцы. Я просто не знаю, откуда считать начало безумия, что происходит с нами изо дня в день. По дороге домой Курт выдавил:       — Что мне им сказать?       — Что ты любишь их. И они ответят тебе тем же, — уверенно ответила я.       Он насупился, будто я говорю абсолютную ересь. Руки сжали руль, и это не то, чего я ожидала.       — Они не могут любить меня, Бо. Я их разрушил. Я всех разрушаю.       Я постаралась быть деликатной, утешая его, но в итоге сделала хуже — он совсем закрылся в себе, перестав говорить. Это ранило, хотя он не имел цели мне навредить. Я не могла злиться, так как ему было сложно. Он не был готов к встречи с отцом. Не сегодня. Не в ближайшее время.       Когда он заглушил авто, то спросил совсем потеряно:       — Ты поедешь со мной? Ты…хочешь поехать?       Я коснулась его руки, погладив тыльную сторону ладони.       — Я хочу поехать, Курт, но тебе лучше съездить одному, — он нервно сглотнул, и я поспешила объясниться, — Я не могу отнять у вас такой драгоценный момент, будут личные разговоры, в которых мне нет места. Ты объяснишь им, почему я отклонила предложение и скажешь, что я принимаю новое, если оно поступит. Так будет правильно. Я не могу поступить иначе.       Он помолчал, а затем кивнул, искренне пробормотав:       — Да, ты очень права, спасибо.       Этот день начался прекрасно, а закончился…трудно. И это мягкое слово. Мне было очень жаль, что он не захотел поделиться со мной большим количеством чувств, но я и не могла рассчитывать на что-то такое. Он все еще тот закрытый Курт. Он только учится выходить из всей темноты. И…мне остается только не опускать руку помощи, ожидая, что он захочет ею воспользоваться.