Столкновение

      — Курт Уилсон, Беатрис Аттвуд, — расплывается в лживой улыбке толстый взрослый мужчина, — Мы заждались нашу сладкую парочку.       Я уже давным давно потеряла свое дыхание, а после упоминания полного имени и фамилии вообще лишилась кислорода. Кабинет тесный: увешан чучелами, обставлен дорогой мебелью из темного дуба, пол застлан темно-зеленым ковровым покрытием. Я стою между Куртом и Мэтом, боясь рассмотреть двух мужчин подробнее. Когда мы вошли, то я сразу отметила, что они очень похожи. Даже в одежде: брюки, подтяжки и рубашки.       — А тебя, Крэнстон, не звали, — более злостно говорит второй, — С чем пожаловал?       — Экскурсия, — отвечает Мэт.       Тот, кто обращался к нам с Куртом, растягивается на большом кожаном офисном кресле.       — Уислон, не представишь нас девушке? Опять проявляешь невежество?       Курт гладит меня по спине, что прекрасно видно Хосе и еще одному громиле — они окружают нас.       — Рей и Стен Крегли, — говорит, подавляя раздражение.       — Как сухо, — цокает мужчина, делая глоток коричневого напитка, — Я Рей, красавица. А у окна мой брат — Стен. На нас работал твой парень, отдавал долг за бывшую возлюбленную. Трагичная была история. Уилсон тебе рассказывал?       Я не поднимаю голову и ощущаю взгляд Курта. Он объяснил, что я обязана вести диалог, поэтому собираюсь духом.       — Рассказывал.       Мерзкая игра. Они хотят пошатнуть Курта в моих глазах? Вот, для чего мы здесь?       — Милый, тоненький голосок, — вздыхает Рей, — Вот, за что ты так сражался, Курт? Влюбился в ее голос? Или в ее рот и то, как она им работает?       Я неосознанно выдыхаю — это выходит звучно. Курт жмет меня к себе напряженной рукой.       — У вас есть более существенный разговор? — в очередной раз давит рык, чтобы звучать спокойнее, — Новый Год через полчаса.       Я мельком смотрю на часы с кукушкой. 35 минут до праздника. Господи, лишь бы все закончилось хорошо.       — О, конечно, вы хотите целоваться под бой курантов, верно? — не унимается Рей, и я окончательно убеждаюсь, что он намного говорливее брата, — Переживаете, что мы испортим торжество. Беатрис, Вы думаете, что мы будем пытать Вашего парня снова? Теперь перед Вашими глазами? Думаете, что мы позвали Вас для этого?       Я не чувствую своих конечностей. Курт показывал шрамы лишь однажды, но я помню их досконально. Мне необходимо найти самые нейтральные слова.       — Нет, я так не думаю. Он уже расплатился за свою ошибку и не совершал новые. Вы серьезные люди, не станете тратить время на наказание, когда наказывать не за что.       Меня вот-вот вырвет от собственных фраз. Курт, словно хвалит меня, легко проходясь пальцами по талии. Это то, что им хотелось услышать.       — Не по годам умная девушка, — Стен отрывается от бумаг, — Вы правы, Беатрис. Приятно, когда о тебе говорят хорошее.       Я прокручиваю беседу с Мэтом у бара. Они собирают слухи, поэтому и устраивают вечеринки. Уверена на все сто, что ни один человек не высказался сегодня о Крегли в позитивном ключе.       — Крэнстон, ты у нас тоже записался в лагерь поклонников? Приперся защищать куколку? Вы теперь ее вдвоем дерете? Или почему ты здесь? — никак не угомонится Рей, — Потому что полтора месяца назад ты спалил нам их геолокацию. Рассказал, что они рядом с Хоксом. Что изменилось? Влюбился?       Я мельком смотрю на Мэта, челюсть которого напрягается — я не заставала его таким напряженным. Курт говорил, что именно их люди пришли к мотелю. Поэтому в ту ночь он подрался, и мы уехали со скоростью света. Я не знала, что нас нашли, благодаря Мэту, но, очевидно, на него давили, чтобы выпытать информацию. Я не могу злиться, даже не расстраиваюсь.       — Она стала мне близка, как девушка друга. Раньше мне было плевать на нее. Яго сказал, что если я не открою рот, то убьют его, а не ее — поэтому и выдал их положение, чтобы уберечь Курта. Теперь я буду беречь их двоих.       Он объясняется не перед ними, а перед нами, из-за чего боль пронзает конечности. Ему стыдно. Я бы обняла Мэта, если бы мы не находились в обществе этих животных. Да, он хотел сдать меня, и я должна, вроде как, быть шокированной. Но мужчина поступил правильно — здесь не о чем спорить. Поразительно, как я держу лицо в такой атмосфере давления. Мне приходится отгонять от себя плохие исходы. Крегли пытали самого близкого и дорого для меня человека. Я ненавижу их, и ненависть — слабое слово.       — Так значит, Уилсон, ты не делишься? Посмотри: паренек заслужил засадить ей хоть разок. М, Беатрис? Вы принимаете в порядке живой очереди? Я тоже не прочь. А ты, Стен?       Я в очередной раз сдерживаю рвотный позыв и задыхаюсь, метая взгляд к Стену. Он усмехается, осматривая меня с ног до головы, как бы прицениваясь. Предплечье Курта трясется от зажатых мышц — я ощущаю эту слабую дрожь на своей коже. Он кое-как сохранят контроль. Не будь меня здесь, то он был сорвался.       Мэт дотрагивается моего локтя, напоминая про ответ, хотя сам на взводе. Курт, кажется, ни за что не стал бы уговаривать меня отвечать на подобное. Парень в шаге от того, чтобы вырвать их глотки, с учетом того, как он накинулся на Чейза за "невинное" высказывание.       — Я встречаюсь с Куртом, — произношу то, на что меня хватает.       — Ясно, — хмыкает Стен, — И какого тебе, Уилсон? Нравится иметь ее?       — Мы собрались обсуждать это? — выплевывает Курт — Я просил вас на трогать ее. Я получил последствия. Какого черта вы сейчас устраиваете?!       Он не кричит. Давит тоном. Я сама начинаю трястись, прилегая к его боку.       — Нравится или нет? — давит в ответ Рей, — Кому, как не тебе знать правила? Отвечай, когда спрашивают.       — Курт, — сглатывает Мэт.       Парень выдыхает и прикрывает глаза. Каждый мускул его лица и шеи зажат. Я провожу пальцем по бедру, умоляя поддаться.       — Я рад быть с ней, — выдает по-своему, не расписывая наше личное.       Стен выдыхает, дергая пухлыми щеками. Он достает сигару и закуривает, отчего у меня сводит дыхательные пути. Они тушили такие же сигары об Курта. Мне хочется кричать и биться, но я выбираю опустить взгляд и принудить себя вынести все это до конца.       — Ладно, черт с вами, — отмахивается, подзывая Хосе.       Тот побегает к нему с пепельницей в руках. Гребаные верные прислужники. Я чувствую отвращение.       — На самом деле мы позвали Вас для ясности ситуации, — издалека начинает Рей, — Я тут пораскинул: а вдруг ты, Уилсон, не все ей рассказал? Понимаешь? Тайны — тяжелый груз. Ты облегчил свою душу?       Курт замирает, кажется, будто из него выбили все живое. Мэт косится на друга с толикой паники. О чем он? Какие тайны? Таблетка действует по своему назначению — сердце не болит. Но голова раскалывается.       — Да, она все знает, — отчеканивает, — Мы можем идти?       — Знает, — усмехается Рей, — Уилсон, не сочти меня злодеем…я занимаюсь этим не от безделья. Мы лишь заглянули сюда по делам, а тут вы. Пытать я тебя больше не буду, разве что если заслужишь. Но когда мне доложили, как Беатрис, такая счастливая, улыбается и смеется…я задумался: а понимает ли она, что сидит с убийцей? Понимает ли, что ее трахает тот, кто недавно застрелил человека?       Что?       — Беатрис, Вы, кажется, удивлены?       Поднимаю взгляд на Курта. Он нервно сглатывает несколько раз. Убийца?       — Беатрис? Кошка съела Ваш язык?       Застрелил человека?       — Уилсон, ты не учил свою сучку правилам? Она игнорирует меня уже второй раз. В третий не прощу, вам двоим не поздоровится.       Курт недавно убил человека?       — Ты получил то, что хотел, — яростно выпаливает Курт, — Чего ты от нее ждешь?! Дай нам уйти.       — Я жду от нее ответа.       — Говори, пожалуйста, делай, как просят, — наклоняется Мэт, бегая глазами по моему застывшему лицу, — Ответь ему.       — Так что, Беатрис? Вы не знали, что Ваш парень всадил пулю в мозг одному из бойцов четыре недели назад? Несчастный умолял его о жизни, плакал. Но Курт у нас не промах, жалостью его не возьмешь.       Я часто дышу, вытаскивая из себя слоги.       — Нет…не…не знала.       Курт крепко держит мое тело, хотя его ладонь подрагивает. Он изредка смотрит на меня судорожным взглядом, подтверждая свой поступок.       — Хм, забавно. Тогда не смею вас задерживать, друзья. Всего хорошего.       Стоило ему произнести это, Курт сразу начал вытаскивать меня из кабинета. Мои пятки протаскивались по шершавому полу. Когда дверь закрывалась, нас догнал выкрик:       — Приятного Нового Года, Курт Уилсон!       Коридор длиннее, чем был. Так ощущается. Ступенек стало больше. Мои ноги ватные. Я впиваюсь тупыми ногтями в ладони и слышу, как Курт пытается говорить со мной, но звон в ушах громче. Мэт матерится и, видимо, тоже держит меня за спину. Мы выходим на улицу, где холод перестал существовать. Он убил человека, убил человека, убил человека, Курт убил человека.       Это похоже на шутку. Но…он ведь говорил не верить чьим-то словам, да? Я переспрошу, и все окажется ложью. Мир постепенно возвращается ко мне. Я жмурюсь и понимаю, что сижу в машине. Мы все еще на парковке. Я не заметила, как пролетело расстояние от кабинета до авто.       — У нее гребаный шок! — кричит Мэт снаружи, — Конечно, она не была готова! Я говорил тебе рассказать самому!       — Уже неважно, — предельно нервно чеканит Курт, — Она все равно уйдет.       Облака дыма от сигарет пролетают рядом с окном.       — Не уйдет. Объясни ей, как было. Она поймет тебя, она тебя любит.       — М? И что же мне объяснять?! Что я сделал это, чтобы сохранить ее жизнь?! Чтобы ее не изнасиловали, не запихнули в блядюшный бордель?! Ей от этого дерьма станет легче?!       — Я, мать твою, не знаю, ясно?! Подбери слова!       — Если она захочет расстаться, а она захочет, то я ее не остановлю. Я не смогу остановить. Я кое-как ее вернул, а после этого она точно не вернется. Вероятно, ей и не стоит.       — Ты ненормальный? Вы любите друг друга…       — Иногда любви бывает недостаточно. Это тот самый случай.       Мэт замолкает. Каждый раз, когда я закрываю глаза, меня тошнит. Я наскоро анализирую услышанное. Курту сказали убить человека. Вероятно, до пыток или после. Очевидно, в ту ночь. Не сделай он этого, мне бы причинили вред. Я бы поступила точно так же на его месте, не раздумывая. Но это сложно, очень сложно, я теряюсь в тревоге. Тот парень умолял и плакал. Его жизнь не дороже моей. Я виновата в этой смерти? Он мертв…из-за меня?       — Бо, — аккуратно произносит Курт.       Я вздрагиваю, поворачивая голову к водительскому месту. Мысли опять переплелись друг с другом, не позволив услышать, как парень сел за руль.       — Скажи, как тебе помочь, — сглатывает он, — Хочешь поехать домой? Или…я отвезу тебя, а сам уеду. Скажи, что мне сделать — я сделаю, Бо.       — Ты собирался расстаться со мной дважды за полчаса, — почему-то произношу именно это, — Из-за Филиппа и из-за того, что я тебя не послушалась.       Он ложится на кресло и жмурится.       — Бо…       — Ты сказал, что прибьешь меня. Что настанет конец всему. Прибьешь…конец…это значит…ты хотел убить меня? — голос шаткий и ломкий.       — Что ты несешь?! — рывком льется из него, — Бо, прошу, прекрати, не говори этого! Я отдам за тебя свою жизнь, как ты можешь, черт, думать такое дерьмо?       — Ты заберешь чью-то жизнь ради меня, — бормочу, — Я слышала часть вашего разговора.       Карие глаза носятся по мне. Я склоняюсь к своим коленям и закрываю лицо ладонями.       — Значит, ты поняла? Поняла, почему я пошел на это?       Я киваю.       — Я не поступил бы иначе. Я всегда выберу тебя. Я всегда тебя защищу и сберегу. Мне плевать, если для этого понадобится кого-то убить. Главное, чтобы с тобой все было в порядке, — тараторит, — Я знаю, это трудно принять. Но я не убийца, Бо. Я был вынужден убить однажды, да, но это не делает меня убийцей. Пожалуйста, попробуй…       — Я понимаю тебя, — шепчу и горько всхлипываю, — И не виню.       Плач нещадно обрушивается, как по щелчку. Курт неровно выдыхает, мое хныканье становится все отчаяние, как бы я не старалась себя успокоить.       — Пожалуйста, котенок, позволь тебя утешить. Пожалуйста, Бо, у меня сейчас разорвется сердце, не могу тебя видеть такой разбитой, — на самом деле умоляет.       Я задыхаюсь в истерике, громко, чуть ли не в крике, отстукивая:       — Увези нас отсюда, пожалуйста! Я не могу здесь быть больше!       Он сразу заводит машину. Шум двигателя смешивается с моим кашлем.       — Сейчас уедем. Подожди немного, милая, — шепчет, судорожно вбирая воздух, — Прости, что довожу тебя до таких состояний. Мне очень жаль, я не знаю, как передать все мое раскаяние. Ненавижу себя в такие моменты, ненавижу, Бо, прости, пожалуйста, прости. Я не должен был везти тебя сюда, их не должно было быть здесь, их никогда нет здесь в праздники. Я отвезу тебя к нам домой и уеду. Только не плачь. Пожалуйста.       Меня всю трясет, колотит мелкой дрожью. Это настолько рьяно: прорвавшаяся дамба, которую не починить за минуту. Я вытираю щеки, постоянно кашляю и стону. Самое отвратительное в том, что, если бы я не пришла к нему на бой, то ничего бы не произошло. Он не хотел со мной видеться, после второй встречи я писала ему СМС и не получила ответа. Зачем я пошла к нему? Что я натворила своим упорством? На нем шрамы, невинный человек мертв. И, пока мы наскоро отъезжаем, я делюсь внутренним хаосом:       — Ты дал мне понять, что я не нужна, когда забрал с тусовки два месяца назад. Я идиотка, тупая, ты правильно назвал меня безмозглой. Вот, что случилось из-за меня. Все страдают. Тебя изрезали, тот парень мертв. Все из-за меня, я ужасная, ужасная! — не отрываюсь от ладоней, — Я понимаю, почему ты убил его, но так нельзя, не ради меня. Я того не стою, не стою, ты еще и мучился, чтобы вернуть меня. Столько всего вынес, взял на себя убийство, а я тебя не прощала. Из-за меня, все из-за меня, он мертв из-за меня, я виновата в твоих шрамах, я во всем виновата…       Курт резко перетягивает меня к себе. Он завернул куда-то во время потока моей захлебывающейся речи и заглушил авто. Я сажусь к нему на колени. Парень тут же прижимает меня и гладит по голове.       — Ты не в чем не виновата, котенок, — шепчет он, целуя меня в висок, — Совсем ни в чем. Так получилось, это жизнь, просто так вышло. Я связан с теми ублюдками, ты совсем невинная девочка, откуда же ты могла знать? Я подверг тебя риску, не подумал, не просчитал, вот и получил последствия. Не ты виновата, я виноват, милая, я тебя люблю. Ты понимаешь? Так чертовски люблю. Прошу тебя, не плачь, не надо. Твоя боль… я хочу забрать ее себе, скажи, девочка, как мне забрать на себя?       Я хнычу, держась за его футболку. Он открывает дверь, чтобы впустить свежий воздух, кажется, надеясь на него, так как других надежд не имеется.       — Не надо ничего забирать. Ты всегда так делаешь. Планировал сделать сегодня. Как ты можешь злиться? Я ведь испытываю к тебе то же самое. Я тебя люблю в той же мере, разве не ясно? Я бы пошла туда в любом случае, пошла бы, чтобы тебе не сделали больно, — всхлипываю в сотый раз и ударяю его в плечи, — Даже, если сделают больно мне. Без разницы. Мне страшнее за тебя! Я боюсь за тебя! Ты хоть понимаешь, как я испугалась, когда ты сказал Мэту увезти меня?! Не тебе такое решать! Не тебе, Курт! Не тебе! — я бью его опять и опять, а он без сопротивления принимает удары, продолжая гладить меня по голове и спине, — Говоришь Мэту, что я тебя брошу, что расстанусь! Считаешь, что у меня были чувства к гребаному Филиппу! Я тебя люблю больше жизни, больше всех, у меня никого кроме тебя нет! У меня нет родителей, я всю жизнь одна, не считая Лии. Но я с тобой не поэтому, я просто влюбилась в тебя, безумно влюбилась, Курт! А ты хочешь уйти? Хочешь бросить меня из-за Липпа? Ты так сказал, ты мне сказал! — разражаюсь новой волной, — Хочешь снова пожертвовать собой?! Чтобы тебя убили?! А как мне жить с этим?! Как жить без тебя ты, чертов мудак?! Эгоист, ты эгоист, Курт! Несмотря на мою любовь, ты еще и ругаешься! Постоянно грубишь, срываешь нервы! Из-за пустяков! А мне больно от этого, мне очень больно, не делай мне больно больше…       Все, что на самом деле было в моей душе, все, что я закапывала внутри себя, прорвалось наружу. Грудная клетка Курта часто вздымается, его дыхание напрочь сбито. Он мотает головой, вжимая меня в свое тело, словно желая запихнуть в свое сердце.       — Я хотел извиниться за свои слова в туалете сразу, как только мы оттуда вышли. Прости, что я делаю больно, прости, Бо, я стараюсь исправиться, я знаю, что этого недостаточно, я буду стараться больше и лучше. Я не знал, что твоя любовь…что она такая же. Я понимал, что ты любишь меня, но не знал, что настолько, что ты любишь, как люблю тебя я. Это счастье, ты — мое счастье, я боюсь тебя потерять, я ни в ком не нуждался так сильно. Я не хочу уходить, никогда не уйду, никогда тебя не оставлю, я рядом, всегда буду рядом, Бо, — нашептывает он беспредельно искренне, — Прости, что не рассказал. Я бы и не рассказал, Бо. Тебе плохо и больно, это не то, что тебе нужно знать. Я хочу тебя беречь, понимаешь? Скажи, что понимаешь, Бо?       Я смахиваю слезы, он делает то же самое: вытирает их ладонями. Целует щеки, не решаясь перейти на губы.       — Понимаю. Но и я хочу тебя беречь, — ударяю в последний раз, — Нельзя запрещать мне тебя беречь! Ты, чертов защитник — думал, что никто не хочет делать ради тебя то же самое? Считал, что никто к тебе не может это испытывать? Я испытываю, я здесь, мы столько прошли вместе, чтобы я ушла из-за такого поступка! О чем ты вообще? Я идиотка?       Он нервно моргает и слегка дергается.       — Я правда думал, что никто не может испытывать это ко мне, — придушенный препятствующий голос, — Я думал, что я сам не могу испытывать это. Любовь. Не к родным, а к чужому человеку. Но чужой человек стал для меня самым близким. Ты...самая близкая и родная, — он бормочет на ухо с треском, — Спасибо за то, что я для тебя значу столько же. Теперь я знаю, Бо.       И за всем этим плачем, за всеми нашими признаниями, во мне возникает самая отчаянная необходимость. Стать с ним еще ближе, стать действительно его девушкой, полностью, отдаться ему целиком. Мои слезы постепенно утихают, и я отодвигаюсь, смотря в пронзительные карие глаза.       — Займись со мной любовью, — моя робкая просьба окунает салон в тишину.       Кажется, в Курте все перевернулось.       — Любовью? — тихо уточняет он.       — Да. Я хочу близости. Настоящей близости. С тобой.       Он тяжело сглатывает, жмурится и втягивает губу между зубов, прежде чем замотать головой.       — Это адреналин, в тебе говорит адреналин. Ты не понимаешь о чем говоришь.       — Я понимаю о чем говорю, Курт. Я хочу тебя. Всего. Чтобы больше не было этих пробелов…чтобы другие не заполняли этот пробел.       — Так вот в чем дело? — резко выдыхает он, — В Лесли? Ты переживаешь о ней?       Я отвожу взгляд, не уверенная в правильности ответа.       — Не переживаю. Просто не хочу, чтобы она…они знали тебя лучше, чем я. Хочу, чтобы ты стал моим.       Ответ не заставляет себя ждать: он настолько стремительный и резвый поначалу. Но к концу интонация парня приобретает самый ранимый характер.       — Ни один человек в мире не знает меня лучше тебя, — он морщится, — И я…я твой, Бо.       Это поражает меня. То, как боязливо он произнес свое признание, всаживает одновременно тысячи уколов в сердце. Курт не говорил ничего подобного кому-то, более того, я думаю, он всегда презирал такую открытость в других. Его глаза, как и плечи, опускаются. Мой неровный шепот исправляет ситуацию.       — Я хочу стать твоей, Курт. Сделай меня своей. Прошу.       У меня складывается ощущение, что из него выбили кислород. Он возвращает ко мне взгляд, и я невольно сжимаюсь. Это взгляд, переполненный волнением и нуждой.       — Ты…правда хочешь быть моей? — почти недоверчивый хрип, — Ничьей другой? Только моей?       — Больше всего на свете, — отвечаю безмерно искренне, а оттого заикаясь, — В своем письме ты говорил, что хочешь быть не только моим первым мужчиной, но и единственным. Я тоже этого хочу. Пожалуйста, Курт. Позволь тебя почувствовать.       Его рот расходится от эмоций, он прислоняется своим любом к моему. Пауза, которую он берет для осмысления, длится с минуту. Мы не отстраняемся друг от друга ни на миллиметр. Я изредка шмыгаю носом, а он кладет руку на щеку и выводит большим пальцем аккуратные линии. Где-то вдалеке раздаются залпы и хлопки. Я вздрагиваю, и парень крепко прижимает меня к своей груди, шепча совсем не слышно:       — Не бойся, всего-лишь фейерверк, не надо бояться.       Я слабо киваю, и он оставляет нежный поцелуй в уголке губ. Наши тела, наши дыхания, все, что в нас есть, кричат о любви. Я могла бы винить ветерок, который ворвался в салон, благодаря открытой двери, но мурашками моя кожа покрылась вовсе не от холода. Тихо, уверенно, до остановки пульса:       — Хорошо. Но сначала нам нужно заехать в магазин, купить все, что требуется.       Я понятия не имею что именно нам необходимо и тем не менее проговариваю:       — Да, ладно.       Пальцы пробегаются по спине, губы оставляют поцелуй на щеке. Новый залп, разражающийся в том участке неба, который скрыт от нас. Последующие слова Курта являются просьбой.       — У тебя будет время еще раз обдумать. Пожалуйста, Бо, обдумай хорошо. Нам стоит подождать до твоего дня рождения, два месяца, всего два месяца, девочка. Я…я обязан тебя остановить, я должен, я конченый мудак, потому что не справляюсь с задачей. Но я не могу тебя сдерживать, когда сам на грани. Все держалось только на твоем несогласии, а теперь…       — А теперь я не сомневаюсь. Полностью тебе доверяю, — мягко перебиваю и не менее мягко целую в челюсть.       Он прикусывает внутреннюю сторону щеки, будто отмахиваясь от сочиненной шутки. Я цокаю и даю ему безмолвное: «вперед».       — И для этого мне нужно было убить кого-то? — произносит, и из меня вылазит нервная усмешка, — Сказала бы, я бы заслужил доверие намного раньше.       Я расплываюсь в улыбке, стукая его в плечо.       — Иди ты, — приглушенно смеюсь, — Придурок.       Он ложится головой на сидение, смотря на меня с теплотой и любовью.       — Я запомню это на всю жизнь.       — Что именно?       — То, как ты избила меня до одури, потом попросила заняться любовью, а сразу после этого рассмеялась с дерьмовой, неуместной шутки про убийство, — уголки его губ красиво тянутся вверх, — Я люблю безумную девушку. И счастлив, что она любит меня.

***

      Мы заезжаем в специализированный магазин. Да, да, в тот самый. Я краснею, как рак, а Курт улыбается:       — Пойдешь со мной?       — Хочешь моей смерти? — пищит мой голос, — Иди и…не показывай мне, что ты там купил. Даже смотреть стыдно.       Он хрипло смеется и, качнув головой, выходит на улицу. В городе нет снега и ветра. Я смотрю на пустынную зимнюю улицу, теребя краешек платья. Светофор мигает желтым светом без ответвлений на зеленый и красный. Удивительно, как то, куда Курт ушел, работает. Но, опять же, Новый Год у нас — так себе мероприятие. К тому же, парень сказал:       — Секс-шоп актуален в праздники…       Я закрыла уши руками, ворча с громким визгом:       — Замолкни, замолкни, замолкни!       У меня было чувство, что он уже заранее меня расслаблял. Постоянно шутил, легко касался щеки, ненавязчиво гладил ногу, вспомнил, как я спросила его: «какого цвета смущенный хамелеон?» несколько месяцев назад. Курт делал все, что мог. Мы были в кабинете Крегли час назад, час назад я узнала про убийство, час назад я впала в беспробудный шок…я не позволила себе погрузиться в этот бардак. Не позволил и он. Если бы мы зациклились на случившемся, то все бы разрушилось. Рей и Стен добивались именно этого — сделать Курту больно. Так получилось, что его рычаг давления — я; и они умело за него дернули. Но это не сломало нас, не сломало меня. Я все еще не знаю подробностей. Кто тот парень? Была ли у него семья? Дети? Сколько ему было лет? Буду ли я считаться ужасной, если никогда не спрошу? Если никогда не поинтересуюсь о жизни человека, который умер по моей вине? Хотя Курт утверждал, что я не при чем, это было ложью. Он в сотый раз пытался взять все на себя, забрать ответственность. Я не могла бы предположить, что то, что произошло, произойдет. Курт ничего не рассказывал, когда мы были в путешествии. Я даже не догадывалась о причине, по которой он меня увез. И все равно, я чувствую, что мои руки, отчасти, в крови, как бы драматично это не звучало. Дак какой же выбор? Плакаться о том, чего не воротить, или попытаться смириться с этим? Вопрос морали впивался в горло острыми когтями. Я не виню Курта. Его мотивы абсолютно понятны. Почему же я виню себя, если меня не ввели в известность? До встречи с Куртом я бы впала в истерику от такой информации. Конечно, истерика не миновала меня сегодня, но она длилась жалких полчаса. Возможно, я просто начала относиться к миру так, как он всегда относился ко мне? Грубо, жестоко, без сострадания. Тот парень мертв — это ужасно, больше, чем какое-то «ужасно», подобрать подходящее выражение сложно. Но я представила, что мне дали альтернативу: убить человека или позволить кому-то навредить Курту. Ответ однозначный. Тогда, раз все уже свершилось, и незачем себя грызть? Ныть, как героини фильмов, когда узнают страшную новость похожего характера? К чему это приведет меня? К чему это приведет нас?       — Бо? — спрашивает Курт, садясь за руль.       Я поворачиваю голову и киваю.       — Все хорошо. Ты…купил?       — Думаешь, мне бы не продали? — снова шутит, приподнимая бровь.       Я с интересом наблюдаю, как он кладет небольшой белый пакет на задние места.       — Ну, если бы тебе отказали, то ты бы заставил их изменить решение, — пожимаю плечами, и он смеется.       — И почему она должна была мне отказать?       — Она? — наигранное недовольство, — Поэтому ты ходил так долго? Влюбился? Флиртовал?       — Ты настоящая дурочка, Бо, — улыбчиво качает головой, пока мы ждем прогрева авто.       — Но я правда заждалась.       — Я…консультировался, — неловко бормочет, — И без того знал, что куплю, но…       — Вечное желание дотошничать, — подмечаю.       — О, прости, что я так ответственен к своей любимой девушке!       — Слишком ответственен, — дразню, — Может, мне поменять парня? Ну, знаешь, найти ветреного романтика, с которым мы будем пить вино и бездумно шляться по городу?       Машина уже выезжала с парковки, но Курт нажал на тормоза. Он поворачивается ко мне со всей строгостью и наблюдает хихиканье.       — Удачи. Но не звони мне, когда соскучишься.       — Не звонить? — улыбаюсь.       Авто снова в движении. Курт поджимает губы в молчании.       — Правда-правда?       Никакого ответа.       — Даже если сильно соскучусь?       Парень цокает, подавляя улыбку от моих надоедливых бредовых речей.       — Я уже соскучилась, так что можешь, пожалуйста, быть чуть более разговорчивым?       — Уже? — больше не сдерживает улыбку, — Как быстро, Беатрис. Но я, за эту паузу, вдруг подумал…а не поменять ли мне девушку? На ту, что будет следить за своим ртом и тем, что он мелит?       Я суплюсь и отворачиваюсь к окну, после чего слышу заливистый хриплый смех.       — Неприятно?       Теперь моя очередь молчать. Другую захотел? Хам!       — Бо, милая, я слишком люблю тебя, чтобы хотеть чего-либо еще, — нежно произносит он.       — Знаю, - выдыхаю, - Я тоже люблю только тебя.       Скоро мы приезжаем домой. Волнение возрастает. Я не показываю свое состояние, потому что Курт сразу отложит близость. Он необходим мне. Сегодня. Сейчас. В эту ночь. Мысли о вечеринке ушли, на передний план встали желание и испуг. Я поборю второе чувство. Справлюсь с ним.       Курт кладет на кровать содержимое пакета: я все еще не вдаюсь в подробности, так как смущения предостаточно, я не вынесу большую краску в лице.       — Хочешь принять душ? — почему-то шатко произносит он.       Мы стоим посреди спальни и, кажется, я конкретно затупила на пару минут, потерялась в размышлениях.       — О…да, я…да, конечно, — опоминаюсь и ежусь от намека.       Вечер был долгим, ему, естественно, будет неприятно, а может, я даже плохо пахну, я никогда не пахла плохо, разве что в детстве, в тот самый случай, но Курту виднее…       — Вместе, — внезапно добавляет он.       Я часто моргаю. Вместе?       — Ты имеешь ввиду…я и ты…под душем…       Это означает, что Курт будет без футболки. Он не снимал ее, не разрешал даже говорить об этом.       — Да, — сглатывает он, — Я хочу перебороть это. Если только…тебя не оттолкнет то, что ты снова увидишь.       — Ни за что, не оттолкнет, не отвернет, будь уверен, — мотаю головой, — Но…не надо делать это, если ты не готов. То, что я немного помучаюсь от боли, не обязует тебя переступать через себя.       Я на самом деле надеюсь, что боли будет мало. Девушки рассказывают об этом по-разному. У одной моей знакомой, в школе, было море крови, серьезно, она так и заявляла. А у Хлои совсем чуть-чуть.       — Я хочу, Бо, — кивает, — После тех твоих слов в машине…я больше не собираюсь скрываться.       — Хорошо. Но скажи, если передумаешь.       — И ты, — наставляет, — Обязательно.       У меня щемит сердце, когда мы оказываемся в ванной. Оба стоим друг на против друга и раздумываем несколько мгновений. Курт делает первый шаг: аккуратно, словно спрашивая, развязывает лоскуток ткани на шее. Мы были резкими раньше, страсть зашкаливала, но сейчас все иначе. Я стеснительно улыбаюсь и позволяю ему совершить задуманное. Через считанные мгновения платье лежит на стиральной машине. Он прикусывает губу от вида. Мы занимались близостью до вечеринки, я не предполагала, что у нас случится что-то еще, поэтому надела комплект разного цвета. О господи, какой кошмар…вспомни я чуть раньше, то попросила бы его отвернуться.       — Не издевайся, пожалуйста, — туплю взгляд, — Я не готовилась, понимаешь, не собиралась…       — Все прекрасно, — хрипит парень, поддевая мой подбородок пальцами, — Ты прекрасна. Не стыдись меня. Никогда, Бо.       — Хорошо, — заикающийся ответ, — Но раздень меня скорее, я умираю от мозгового штурма.       Курт улыбается и приближается к губам. Он утягивает меня в легкий поцелуй, отстраняясь на пол секунды и чмокая снова. Я хихикаю и подступаю к нему ближе. Ловкие пальцы проходятся по спине и расстегивают бежевый лифчик. Он падает к нашим ногам. Мы оба тяжело сглатываем и выдыхаем.       — Такая мягкая, — бормочет парень, проходясь подушечками по плечам, — Твоя кожа. Совсем нежная. Я потерял себя, когда впервые коснулся ее в Дервинге.       — Ну, я нашла тебя, ты здесь, и мы больше не расстанемся, — рассуждаю вслух, — Мы же не расстанемся, верно?       От одного только представления, как он бросает меня через несколько дней…после того, как я отдала себя…       — Вечность. Забыла?       — Вечность.       Его губы оставляют аккуратные поцелуи на щеке, и мои ресницы трепещут. Ладони придерживают талию, слегка подтягивая к телу. От этого уверенного, но ненавязчивого действия, я задохнулась: грудь потерлась о футболку, вызвав прилив возбуждения.       — Тсс, — воркует на ухо, — Я же еще ничего не сделал. Чувствительная девочка.       Поцелуи и горячее дыхание обжигают мочку, руки аккуратно двигают меня, снова воздействуя на соски. Моя голова падает. Разница в нашем росте постоянно придает всему более интимный характер. Я буду сходить с ума по этому до конца своих дней.       — Снимем их, да? — шепчет, играясь с резинкой колготок и трусиков.       — Да, — говорю без промедлений, дабы доказать отсутсвие сомнений.       Курт тянет вещи, и я помогаю, выбираясь из них нелепо. Он успокаивающе поглаживает меня по щеке, а затем по ребрам. Не торопится перейти к чему-то большему, пока не разденется сам. Это тяжелый шаг, Курт отсрочивает его, и я разряжаю обстановку:       — Нечестно заставлять девушку ждать. Я полностью голая, а ты одет. Знаешь ли, мне неловко, — игривый тон.       Он выдавливает что-то на подобии усмешки. Это ранит. Кавардак в его голове, с которым я не могу справится — меня туда не пускают. Я бы залезла в его мозг и навела бы там порядок, если бы имела возможность.       Курт берет мои ладони и ведет к черному ремню. Я нервничаю и вожусь с пряжкой.       — Когда-то же ты должна научиться, — подбадривает.       — Ты не выпускаешь меня из постели, поверь, когда-то я научусь, — бурчу в шутку.       На этот раз он смеется искренне. Пальцы перебирают мои волосы на затылке, губы целуют в лоб.       — Мне нравится, когда ты такая, — признается, а я до сих пор вожусь с механизмом — он необычный, там нужно нажать на кнопочки, прежде чем разобраться с дырками.       До меня доходит, что парень поручил мне это занятие, чтобы собраться перед снятием самой главной и тревожной вещи. Я рада помочь ему, не против дать время.       — Какая?       Снова поцелуй в лоб — целомудренный.       — Делишься мыслями. Ты всегда много думаешь, я буквально вижу, как работают эти шестеренки. Но раньше ты молчала, и мне было интересно узнать о чем.       Наконец, пряжка поддается. Я не поняла механизм, честно, это получилось случайно — я нажимала и давила на каждую грань.       — Я думала, это глупо, а потому не говорила, — подбираю честные слова, — Я и сейчас считаю это глупостью, но…больше не боюсь быть глупой. Ты не осуждаешь меня. Мне нравится, что порой ты смеешься — по-доброму, любяще.       — Совсем не глупо, Бо. Очень мило и тепло.       — Тепло?       — Да. Мне тепло от твоих невинных или забавных бурчаний.       Я вынимаю ремень, откидывая его на пол, отчего раздается лязг. Гордо поднимаю голову и заявляю:       — Все, победа!       Курт улыбается, кивая.       — Для тебя — определенно, — дразнит, — Ты перестаралась. Я вынимаю его только перед стиркой.       — У тебя много ремней, — проговариваю то, что заметила давно, — Штук пять? Шесть?       Парень проводит языком по нижней губе, произнося чересчур серьезно:       — Пять. Когда-нибудь я свяжу тебя ими. Выберем тот, что понравится больше других.       Глаза расширяются. Курт обхватывает мое лицо и целует. С напором и жаром. Я ахаю ему в рот и держусь за шею. Он углубляет касания губ, добавляя язык. Это длится с минуту, узел в моем животе затягивается с неподвластным давлением.       — Прости, — хрипит, — Не сдержался. Безумно красива. Тянешь и манишь.       Я лишь сглатываю и выдают что на подобии:       — Ммм.       Он быстро расправляется с джинсами и носками. Возбуждение в боксерах притирается к моему животу, и Курт шипит. Я встаю на носочки, выцеловывая его челюсть.       — Я тебя люблю, — шепчу, — Не отвернусь, меня не оттолкнет.       — Не жалей — вот этого я прошу. Увижу жалость в твоих красивых глазах и не вынесу. Мужчину нельзя жалеть, Бо. Запомни это, ладно?       — Ладно, — соглашаюсь в ответ на сдавленный приказ.       Я не считаю, что он прав. Иногда нам всем нужно утешение, и порой это утешение становится рьяным. Я всегда буду жалеть его, потому что то, что он пережил — за гранью. Господи, если бы мне только дали поменяться с ним местами, если бы только дали…       Курт тянет за ворот и снимает футболку — быстро, будто боится передумать. Я стараюсь сохранять свое лицо таким же, каким оно было секунду назад. Смыкаю зубы под пристальным взглядом. Ему действительно нет дела до себя, он не зацикливается на отметках, но зацикливается на моей реакции. Пять секунд — столько я дала себе, чтобы освоиться.       5.       Большой глубокий шрам на груди, а рядом с ним несколько небольших и «слабых».       4.       Круглые «вмятины» от сигар — несколько штук по телу. Они прожигали глубоко до мяса.       3.       На прессе три полоски, удачно зашитые докторами.       2.       Один шрам на ребре.       1.       Два зигзагообразных внизу живота.       — Можно… — робко произношу, собирая себя по частям.       Курт не дает договорить: кладет мои ладони на себя одним движением. Я провожу по телу, каждый рубец отдаются током. Парень молчит. Я чувствую, что ему нелегко не только от ожидания моих эмоций. В последний раз его трогали те уроды, я осмелюсь предположить, что и он сам не касался себя. Он подпускает к себе с трудом.       — Как ты? — аккуратный вопрос.       Курт моргает, давая понять, что в порядке. Я делаю глубокий вздох и прислоняюсь губами. От этого он теряется, застывает, прикованный к плитке на полу. Целую отметки, не пропуская ни одну. Я залечу своей любовью все раны. Я попробую залечить.       — Бо… — бормочет напряженно и гравийно.       — Я люблю тебя, — целую грудь и плечи, — Люблю тебя целиком. Всего. Никогда от меня не прячься.       После этих слов, Курт поднимает мою голову и склоняется, чтобы поцеловать. Наши рты бесконечно сталкиваются, ласкают друг друга, зубы работают мягкими укусами, от которых подрагивают ноги. Парень ведет меня в душ, открывая стеклянную затемненную дверь в пол. Он скидывается свои боксеры и перешагивает через них, ни на секунду не разрывая поцелуй, и мы попадаем в неширокое пространство. Его возбуждение ложится на мой живот, касания губ набирают страстные обороты, и я тогда я слышу тяжелое дыхание. Это так заводит, что часть меня забывает о предстоящем — совсем расслабляется, не заботясь ни о чем. Спина соприкасается со стенкой, я изгибаюсь бедрами, тем самым увеличивая трение его длины. Он сдавлено стонет, и одна рука отрывается от щеки и спускается к груди. Я ахаю как раз в тот момент, когда он оттягивает мою нижнюю губу, а затем поцелуи переходят на ключицы. Рост не позволяет ему коснуться сосков, поэтому он дотрагивается их пальцами. Его подушечки теплые, а стекло позади холодное — перепад температуры вынуждает застонать и обмякнуть.       Он распрямляется, слегка сдвигая меня, чтобы поработать с краном. Лейка закреплена сверху, парень переключает рычажок и вода льется, задевая его полностью и попадая на мои ноги. Она ледяная поначалу, и я удивляюсь, как Курт даже не вздрогнул. Наблюдая за напряженными мышцами спины, я понимаю, что он сделал это специально — чтобы остудить свое напряжение и вернуться к нежному темпу. Когда струи становятся теплыми, Курт перепроверят их и тянет к себе. Я приоткрываю рот и закрываю глаза, привыкая к ощущениям. Откидываю голову, чтобы не замочить волосы.       — Черт, Бо, видела бы ты себя со стороны, — хрипит он, крепко сжимая талию в ладонях, — Так горяча, потрясающе.       Вода стекает по телу, к низу живота, разжигая чувствительность. Я дышу чаще, когда парень сжимает грудь и играется большим пальцем с ее центром. В ответ тяну руку к его длине, но так и не получаю контакта: Курт отводит запястье. Я распахиваю глаза, думая, что делаю что-то не так, и встречаюсь с греховным взглядом.       — Не сейчас. Иначе я возьму тебя прямо здесь, это и без того невыносимо, — хрипит, восстанавливая дыхание и усмиряя своих чертиков.       Я знаю, что он бы не стал, но все равно краснею. Он берет гель для душа, крышка щелкает при открытии. Мои ресницы трепещут, так как Курт помещает часть содержимого на свои ладони, которые совсем скоро касаются груди. Все это время он борется со своим рьяным желанием, прикусив губу. На мне образовывается пена. Я жмусь к стене, чтобы придать ногам опору. Уверенные действия доходят до низа живота, и я замираю. Курт делает полшага, оказываясь совсем близко.       — Чего боишься, красивая? — проговаривает он, ненавязчиво кружа пальцами под пупком.       Вода течет по его плечам, мокрые волосы вьются так, как никогда. Из-за влаги они становятся не просто волнистыми, а местами кудрявыми. Господи, я не видела никого более прекрасного.       — Стесняюсь, — выдыхаю правду.       На нем мелькает улыбка. Курт легко целует меня и ласкает щеку носом.       — Ничего такого. Я трогал тебя так раньше.       — Но ты не мыл меня, — практически пищу, и до ушей доносится хриплый смех.       — Пора исправить это, не так ли? — подмигивает, — Аккуратно. Все так же, как и прежде, Бо.       Я закусываю губу и киваю. Моя грудная клетка вздымается, как только пальцы смещаются вниз. Теперь они находятся между моих бедер, нежно водя по теплу. Я стону, и упираюсь лбом в грудь.       — Нет, смотри на меня, — сглатывает он, — Хочу видеть, как тебе хорошо.       Я снова прислоняюсь затылком к стеклу. Курт бережно раздвигает мои ноги коленом и лишь на секунду опускает взгляд. Его челюсть смыкается, а кадык сокращается.       — Держись за меня, — бормочет он, после чего погружается пальцем к нервам.       Я вцепляюсь в его плечи и хнычу. Но Курт не сосредотачивается на нужной зоне — продолжает размазывать пену.       — Пожалуйста, — с придыханием шепчу я и ерзаю, чтобы создать хоть какое-то трение.       Он вжимает меня своим бедром, обрывая попытки.       — Курт…       — Сейчас, милая, мне нужно только смыть гель, — хрипло уговаривает и ловко снимает лейку.       Я задыхаюсь от напора воды, который задерживается на груди, животе, а затем… прямо там.       — О черт, черт, — выпаливаю, когда струи бьют по пульсации.       — Тебе хорошо? — улыбается он.       Я не в состоянии смотреть, поэтому жмурюсь и тихо скулю в знак подтверждения. Струи не отпускают чувствительной зоны, он намеренно дразнит меня, этого недостаточно, и Курт знает, что творит.       — Беатрис? — добивается, — Я задал вопрос, девочка. Тебе хорошо? Не хочешь ничего другого?       — Хочу другого, — молниеносно проговариваю, — Пожалуйста.       Курт усмехается и помещает лейку на прежнее место, немного сбавляя напор воды. Я распахиваю глаза и теряю дар речи: он опускается на пол, перемещая ладони к заду. Его игривый взгляд соединен с моим шокированным, когда губы мажут поцелуями низ живота.       — Не перед кем не опускался на колени, — густой тембр в совокупности с горячим дыханием и теплой водой выводят меня за грань реальности, — Но вот ты здесь, такая нуждающаяся…не могу отказать.       Я кладу ладони на его плечи, стараясь включить мозг. Сейчас он похож на падшего ангела, которого я должна опасаться, но, вместо этого, желаю больше всего на свете. Так красив, он безумно красив.       — Вообще-то, я не просила конкретно об этом, так что… — я стараюсь рассуждать заикающимся голосом.       — Нет, Бо, — строго говорит, целуя под пупком, — Я не хочу слышать, что тебе это не нужно, что это не твоя необходимость. Потому что ты намочила мои пальцы, милая, ты вся мокрая, вот здесь, — неожиданно его рука проводит между ног, и я громко всхлипываю, — Я планировал перейти к делу, но вот как ты пользуешься своим ртом. Теперь тебе придется умолять.       О Господи, мне действительно не помешает умение вовремя затыкаться. Я сжимаю мощные плечи и вздрагиваю, когда поцелуи переходят к бедру. Крепкие руки держат меня, придавая устойчивость, за что я им безмерно благодарна.       — Скажи мне, девочка. Расскажи, что мне дать тебе, я думал, что знаю, но, оказывается…       — Сделай мне хорошо, прошу, сделай хорошо своим…языком, Курт, — выпаливаю и на миг теряю голос от стыда.       — Ах, — издевается он, снова проводя ребром руки, и я хнычу, — Опять перебиваешь. Что же делать? Как научить тебя манерам?       Я отчаянно вбираю кислород. Смущения невероятно много. Курт меняется в настроении, когда я касаюсь его щеки, чтобы соединить наши взгляды.       — Пожалуйста, — повторяю предельно робко, — Я…нервничаю.       Он поднимает руку, чтобы погладить меня по ребрам. Наши пальцы переплетаются, и он подносит ладонь к губам, целуя кожу. Нежно и любяще — так, чтобы утешить.       — Хорошо. Просто готовлю тебя, — мягко объясняет, ловя мой кивок, — Тебя возбуждают разговоры. Ты знала?       Его голос смешивается с тихим шумом воды и овладевает моим сознанием. Разговоры…я не задумывалась об этом в полной мере. Мне безумно нравится, определенно, да, он прав. Я просто не размышляла о стороне возбуждения.       — Наверное, да, — сглатываю, — Ты так чувствуешь?       Курт улыбается и разъединяет наши руки, чтобы без напора коснуться меня между бедер. Это заставляет тихонько простонать и податься навстречу.       — Вот так, — бормочет он, скользя от обилия влаги, — Я ведь просто разговаривал с тобой, милая. Целовал легко и не там, где тебе хочется. Но, если тебе нравится молчание, то я замолчу.       Осознание того, что вся наша близость могла бы происходить без слов, приходит только в эту минуту. Я воспринимала это, как должное, и вдруг понимаю, что не справлюсь без его фраз.       — Нет, говори, не молчи, — тараторю, — Говори, как обычно, ничего не меняй.       — Хорошо, — повторяет с усмешкой, — Теперь ты знаешь о себе больше, верно, красивая?       Я не успеваю ответь, как его рот сдвигается и соединяется с моим центром. На этот раз из меня лезет громкий стон. Мне приходится сжать его плечи, чтобы не упасть от того, как язык пробегается по моим нервам. Курт издает тяжелый хрип, не сводя глаз от моего лица. Прежде чем устремить взгляд к потолку, я запечатлела в памяти его удовлетворенное выражение. Он выглядел, как чертов бог, не иначе.       Ласки беспощадны. Он зарывается в меня ближе и настойчивее, увеличивая интенсивность. Рука подталкивает мою правую ногу, и я слушаюсь, предоставляя больше пространства. Хныканье льется само по себе. То, как его язык умел, невозможно переоценить. Я бы не смела исправить хоть что-нибудь в его действиях, они идеальные.       — Так хороша, так приятна на вкус, и все для меня, ведь так? — низко проговаривает он, отстраняясь на мгновение.       Я не знаю, откуда беру силы на ответ.       — Не все для тебя, — сбивчиво произношу, и Курт ведет бровью, изучая меня с недоверием, — Вся для тебя. Я вся для тебя.       Его рот расходится, а голова слегка опускается перед тем, как вернутся ко мне. Он смещает мои руки к себе в волосы, принуждая закопаться в них, а быть может и погладить.       — Вся для меня, — хрипло повторяет он, — Вся, черт возьми, полностью.       Я скулю, как самый настоящий плаксивый щенок, когда его рот приступает к былому. Перебираю влажные локоны и расширяю глаза, когда он поднимает мою левую ногу и закидывает себе на плечо. Положение намного откровеннее, и я путаюсь, но очень быстро соображаю что к чему. Его палец пристраивается ко входу, потирая и дразня. Он внимательно смотрит за эмоциями, когда погружается внутрь. Я принимаю его с легкостью и дрожу от ощущений. Язык кружит по нервам, палец сгибается внутри, и этого хватает на то, чтобы подвести меня к разрядке. Но Курт оттягивает рот, выглядя при этом так, словно совсем не хотел.       — Я могу доставить тебе удовольствие здесь, сейчас, — сглатывает, — Нам необязательно делать что-то серьезнее, Бо. Тебе хорошо и без этого, мы можем отложить.       — Нет, — опоминаюсь, — Я хочу серьезности. Хочу.       Курт вбирает кислород и кивает. На этот раз он целует внутреннюю часть ноги. К моему входу приставляется второй палец, и я расслабляю мышцы, чтобы ничего не испортить.       — Ничего страшного, — утешает, — Мне нужно тебя подготовить, только и всего.       Я шепчу бессвязное: «да»; и парень медленно погружает два пальца одновременно. Это совершенно новое ощущение, он не делал так прежде. Большая заполненность, никакой боли, одно удовлетворение. Будто мое тело давно просило об этом, а я и не догадывалась. Курт начинает сгибать их внутри и впивается в мои бедра, так как я кричу и дрожу пуще прежнего. Это срывает с него рычание. Я уже забыла о смущении, эта картина не кажется мне стыдной — она возбуждает, подливает масло в огонь.       — Ты так сжимаешь меня, черт, — сдавленный голос, — Хорошая девочка, хорошенькая малышка.       От нового обращения, я заливаюсь мольбами. Он не прикасается языком, действует одними пальцами, и я не чувствую, что способна закончить, но чувствую целый фейерверк наслаждения. Это чересчур мучительно, я с трудом вспоминаю свое имя, но отчетливо выкрикиваю его.       Курт внимает пальцы и встает на ноги. Он выключает воду, которая до этого лилась на его спину, и утягивает меня в поцелуй. Я дышу, как загнанная, хнычу в терпкие губы. Перевозбуждение. Я не сталкивалась с ним раньше. Я была заведена, но теперь, когда меня подвели к разрядке, но не дали закончить, а после этого довели до предела пальцами…я готова на что угодно, я готова действительно умолять, если потребуется. Курт тяжело дышит от моего состояния, пропуская через себя пару коротких матов. Он не видел меня такой, я не знала, что могу такой быть. Все во мне пульсирует, буквально ноет и тянет.       — Пожалуйста, пожалуйста, займись со мной любовью, — проговариваю и касаюсь твердого члена.       Курт стонет, сжимая меня в своей хватке. Я вожу рукой достаточно уверенно, так как успела подучиться за время нашей прошлой близости.       — Бо, твою же мать, что ты делаешь со мной, — рычит он, вновь припадая к губам со всей страстью.       Курт выводит меня из душа и бегло протирает свои волосы полотенцем. Мы оказываемся в спальне за считанные секунды, и парень кидает меня на кровать. Он разводит мои ноги и садится между ними, разглядывая мой предельно нуждающийся вид.       — Бо…       — Я уверена, уверена, — шепчу и дрожу.       — Точно? — сглатывает он, протирая лицо.       — Точно, — приподнимаюсь, опираясь на руки, наши лица в сантиметре друг от друга, глаза в глаза, — Я твоя.       Курт рвано выдыхает, каждый его мускул напрягается, и тогда он валит меня на матрас, нависая сверху. Наши губы встречаются, пока парень вслепую тянется за купленными предметами. Ему все же приходится отдалиться, чтобы повозиться с упаковкой.       — Ты знаешь, что для меня это важно, верно? — хрипит он, ловко снимая этикетку с продолговатой коробочки.       Я волнительно киваю, наблюдая за происходящим. Он рвет серебристый квадратик и достает презерватив. Это возбуждает и смущает одновременно. Слишком много нового за одну ночь.       — И ты знаешь, что я никогда не поступлю с тобой плохо, да? — раскатывает латекс по длине ровным движением.       — Знаю.       Он переодически смотрит на меня, чтобы уловить хоть толику сомнения. Ее нет. Тогда Курт продолжает начатое: берет баночку, похожую по механизму на гель для душа, только она меньше. Упаковка снята и с нее, раздается звук открытия крышечки, и Курт наносит на себя жидкость. Я понимаю, что это смазка, здесь я не настолько глупа, мне не нужно объяснять.       — И ты точно хочешь всего? Не станешь жалеть на утро? — он помещает гель на меня, входя пальцем внутрь, и сглатывает от того, насколько я возбуждена.       — Я не стану жалеть. Все с моего полного согласия.       Курт нависает надо мной. Наши взгляды прикованы друг к другу. Он втягивает меня в нежный поцелуй и гладит грудь, а затем бедро. Я подстраиваюсь под нужное положение, разводя ноги так, как ему удобно.       — Скажи еще раз, — шепчет он, — Что ты моя.       Я обхватываю его шею и вздрагиваю, когда наши центры соприкасаются.       — Я твоя, — говорю искренне и легко, — Всегда твоя.       — Моя, — на выдохе повторяет он, — Моя девочка.       Присвоение звучит с его уст до мурашек в сердце, и я только и способна на кивок, так как растеряла все слова. Он опускает руку и направляет себя. Длина скользит от входа к верху, где Курт дразнит меня. Я постанываю и ежусь от противоречивых эмоций. Сильное желание и страх. Как бы я не была взбудоражена, другая часть меня — пугливая часть; переживает и бьется в тревоге.       — Тише, тише, иди сюда, — заботливо хрипит он и соединяет наши губы.       Я перемещаю руки к сильным плечам и отвлекаюсь на поцелуй, который расслабляет и успокаивает. Он пристраивается ко входу, и я ощущаю давление. Дыхание сбивается. Курт не двигается, пока не получит от меня готовности. Наши губы ласкают друг друга почти невесомо, его глаза направлены на мое лицо. Сглотнув, я поднимаю взгляд и слабо киваю. Он проводит вверх и вниз еще пару раз, а затем останавливается и подает бедра вперед одним поступательным, медленным движением. Я не ожидала такого. Я действительно дурочка, раз считала, что все обойдется. Боль, резкая и непохожая ни на что боль. Грудь дергается в немом всхлипе, а руки впиваются в простынь. Лоб Курта падает к моему, и он тут же возвращает ладони к своим плечам, бормоча совсем виновато:       — Сжимай меня, не убирай, я должен тебя понимать.       Я жмурюсь, и он заполняет меня полностью. Как только мой рот разжимается, из него лезет хныканье — тихое, но очень болезненное. Курт замирает всем телом, боясь сдвинуться и причинить мне еще больший вред.       — Прости меня, прости, прости, — шепчет он, — Открой глаза. Дай мне посмотреть на тебя, милая.       Я выполняю просьбу, и Курт тяжело сглатывает. Его взгляд мечется по моему лицу, рука заносится, большой палец вытирает выступившие слезы. Боль между ног не утихает. Протяжное жжение, будто мои мышцы спазмируют и пытаются вытолкнуть его длину наружу.       — Дыши, моя девочка, пожалуйста, — уговаривает и нежно целует в щеку, — Это пройдет, пройдет, надо потерпеть, котенок.       Я понимаю, что на самом деле не дышала. Курт продолжает вытирать слезы, следя за тем, как потихоньку опускается и поднимается моя грудь.       — Умница, вот так, — нахваливает, дабы утешить, — Я люблю тебя, не сдвинусь, пока не привыкнешь, пока не попросишь. Ты в безопасности, в полной безопасности со мной.       Я осваиваюсь, стараюсь расслабиться, но это сложно, когда дискомфорта так много. Янтарные глаза Курта полны сожаления и раскаяния, я знаю, что он ненавидит себя за то, что мне плохо. Это подтверждается, когда он шепчет:       — Я бы взял все на себя, взял бы всю эту боль себе, моя девочка, если бы я мог, Бо.       Я наконец-то соображаю достаточно для каких-никаких ответов.       — Знаю.       Его лоб снова соприкасается с моим. Губы оставляют мягкие поцелуи. Слезы прекращаются, я заставляю их прекратиться, и тогда рука Курта спускается к талии. Он гладит меня со всей любовью, выполняя свое обещания: никакого движения внутри, даже случайного. Но вот чего я не ожидала, так это следующих слов:       — Нам стоит прекратить.       Во мне возникает испуг, ресницы трепещут.       — Что? Ты…ты не хочешь…это проблемно, да? Прости…       — Нет, моя хорошая, нет, — тут же перебивает он, отстраняя лоб, — Я люблю тебя, хочу тебя, ты не проблемна. Но тебе больно, не надо себя мучить, Бо, мы попробуем через пару дней, ничего страшного.       Я мотаю головой, закусив губу, что выходит отчаянно.       — Я хочу чувствовать тебя. Я справлюсь, все в порядке. Не прекращай, пожалуйста.       Курт выдыхает и прикрывает глаза. Он до сих пор гладит талию, иногда сдвигаясь к бедру, которое дрожит. Боль притупляется, я приспосабливаюсь к ней. Дыхание выровняется, я тихо шмыгаю, избавляя себя от последствий слез. И ко мне приходит шокирующее осознание: плечи Курта в царапинах. Я так сильно впивалась в кожу, что оставила красные полосы.       — Господи, нет, нет, нет, — тараторю, одергивая руки в страхе, — Что я наделала, прости меня, прости…       Курт хмурится, следя за моим взглядом, а затем на нем мелькает…улыбка?       — Я даже не почувствовал, Бо, — хрипит он, — Все хорошо, перестань. Верни их на место, как я сказал.       — Но…       — Верни, — настаивает, — И царапай сколько влезет. Мне не больно, девочка.       Я робко кладу ладони и жую губу. Курт избавляет от страданий, когда склоняется к уху и ласково проговаривает:       — По-секрету, для моей любимой: мне нравится это, и я не могу дождаться, когда ты будешь работать коготками сильнее, просто потому, что тебе очень хорошо и ты себя не контролируешь.       Я ахаю, а он втягивает мочку в поцелуй. Пока мне сложно представить, чтобы секс приносил удовольствие. Я довольна морально, но физически полностью разбита. Мое тело в шоке, но жжения уже нет. Я чувствую пустой зуд, он неприятный и подавляющий, но это то, что возможно пережить.       — Попробуй, — шепчу и окольцовываю его шею.       Знаю, как только он сдвинется, будет велик соблазн ранить его снова, чего я совсем не хочу.       — Бо…       — Прошу….мой мальчик.       Он переводит ко мне взгляд, ненадолго выбиваясь из колеи. Я говорила ему, что он хороший мальчик, это было однажды, в домике посреди леса. Только вот этой ночью все по-другому. Обращение слетело с трепетом и теплом.       — Называй меня так, когда хочется, — просит он слегка ранимо, — Мне очень нравится.       — Хорошо, мой мальчик, — шепчу так же любяще, — Пожалуйста, двигайся. Ты мне нужен.       Курт сглатывает и кивает. Он немного давит на талию, фиксируя меня на матрасе, и осторожно оттягивает бедра. Мой рот приоткрывается от опустошения, но Курт заполняет меня через секунду — безмерно бережно. Покалывания и очередное жжение. Сжимаю зубы, прежде чем шатко произнести:       — Продолжай.       Курт часто дышит и мотает головой.       — Тебе больно, милая, я не…       — Без разницы. Я хочу быть с тобой, хочу заниматься любовью. Если станет совсем плохо, то я скажу.       Он сам готов хныкать: от настойчивости тона. Его мышцы напрягаются, лицо искажается негодованием.       — Это так неправильно, ужасно неправильно, — бормочет, припадая к ключицам.       — Что именно?       — Мне хорошо, — виновато признается, — Не душевно, душевно мне паршиво. Но телом хорошо, чувствуется…невероятно, никогда такого не было. Так не должно быть. Я врежу тебе, не даю хотя бы чуть-чуть наслаждения.       Покалывания никуда не уходят, а вот жжение затихает, как и прежде. Курт посасывает кожу под шеей, выцеловывая слово «люблю».       — Мы поменялись, — у меня даже получается слабо улыбнуться, — Ты ошибаешься. Моя душа счастлива.       Он ведет носом по челюсти, будучи растерянным.       — Почему?       — Потому что мы близко, ты настолько близко, — шепчу и вздрагиваю, когда парень вновь оттягивает бедра и подает их вперед, — Мне всегда мало тебя, но сейчас…сейчас предостаточно.       Курт тихо усмехается, легко целуя меня в губы. Горячее дыхание, новое движение внизу. Больно и потрясающе. Разве это возможно?       — Да, размерами мы не совпадаем. Ты совсем маленькая. Чертовски тесно, невероятно, — немного задыхается, входя снова.       — Мы ни в чем не совпадаем, — стараюсь переключиться на разговор, чтобы уйти от дискомфорта, — Ты ужасный хам, а я прекрасная и чудесная.       Руки сжимают грудь, губы чертят мокрую дорожку рядом с ухом — это правда помогает, покалывания уже не такие резкие.       — Прекрасная и чудесная? — дразнит.       — Ну, ты хотя бы не оспариваешь «ужасный хам».       Длинные пальцы ползут вниз, прямиком к месту наших соединений. Я не успеваю догадаться о мотивах, как вдруг Курт касается моих нервов. С уст вырывается шокированное придыхание, а палец тем временем наматывает медленные круги.       — Курт… — противлюсь из-за переизбытка.       — Я хочу, чтобы тебе было легче, — почти умоляет, — Пожалуйста, Бо. Я понимаю, что ты не закончишь, но позволь хотя бы попробовать дать тебе что-то приятное.       Я устало киваю и прикрываю глаза. Он продолжает начатое — аккуратно, но умело. Голова смещается ниже, губы обхватывают сосок. Все нерасторопно и чутко. Мои мышцы сбавляют напряжение, тело откликается на ласки.       — Вот так, моя девочка, вот она: хорошая и послушная, — хрипло воркует, — Всегда хороша для меня, вся для меня.       — Для тебя, — сглатываю, закапываясь в волнистых влажных локонах.       Курт покидает меня и наполняет. Из горла вырывается рык. Он явно сдерживал любые звуки удовольствия, потому что тут же шепчет:       — Прости…       — Мне нравится, — опровергаю слабым голосом, — Знать, что тебе приятно. Это не эгоистично, не думай так.       — Эгоистично, — ворчит, совершая аккуратный толчок, — Так же больно?       — Нет, чуток лучше. Но не ускоряйся, прошу.       — Конечно, милая, ни за что.       Движения становятся еще реже, они происходят лишь дважды — трижды за минуту. Поцелуи смещаются от одной груди к другой, а потом к плечам и шее. Пальцы неустанно ласкают низ, и я впервые стону. Поддаюсь ему, доверяюсь всем, чем есть.       — Хорошо? — неровный вздох.       — Ммм, — закусываю губу.       Он слегка увеличивает темп руки и вновь хвалит:       — Моя милая девочка, отлично справляешься, так хорошо меня принимаешь, моя умница, — длина погружается в очередной раз, и я ощущаю все меньше острой боли.       Я не встречала ничего, что было бы хоть отдаленно похоже на это: его красивые глаза смотрят на меня со всей любовью в мире, он выплескивает каждую унцию своих чувств через янтарный взгляд. Я целую его в щеку и один раз в губы: поцелуй слабый, мне пришлось бы подтянуться для более глубокого, но Курт приоткрывает рот от такого жеста. Наши лбы влажные, выдохи робкие. Я тяну его за плечи, побуждая продолжить движения, и Курт закусывает губу, поддаваясь.       — Ты не представляешь, как я люблю тебя, — шепчу, сбиваясь в каждой букве, но это то, что я хочу сказать ему, — Больше всех, мой мальчик. Для меня ты прекраснее всех.       Я действительно умру: количество шока, проживаемого моим телом и обожание, застывшее в лице парня, переходят черту разумного. Мои пальцы сжимаются в темных локонах, когда я принимаю его бедра. Мне кажется, что человек не способен выдержать столько всего разом. Действительность разрушает меня, но это разрушение — настоящее блаженство.       — Я люблю тебя, Бо, — то, как звучит мужской голос, создает ощущение, что мое сердце душит меня где-то в районе горла, — Всегда буду любить.       Это низкое и тихое обещание, как будто Курт считает, что единственное место для слов находится между нашими лицами, и что любое другое место сломает мир вокруг нас. Мы вместе чуть больше двух месяцев, слышать клятву в вечной любви приятно, но верить ей, скорее всего, ненадежно и опрометчиво. Так или иначе, я верю. Верю ему, вверяю ему себя.       Возвращаясь к физическому, я истощена. Курт все так же медлителен. Жжение испаряется, как и боль. Что-то пустое и…теплое. Издалека приятное и совершенно незнакомое волнение, благодаря которому в животе затягивается узел. Понятия не имею, что случилось, чувство настигло меня без предупреждения: Курт сместился левее и попал куда-то, разлив по мне трепет. Я всхлипываю и расширяю глаза, дыша невпопад. Парень молниеносно останавливается, поднимая лицо на уровень моего. Тревога и сожаление вновь наполняют блестящий взгляд.       — Извини, я подумал, что найду…       — Ты нашел, — заикаюсь, — Не знаю что именно, что ты искал, но нашел. Сделай так снова.       Он оглядывает меня с недоверием, но все же входит под углом и пристально следит за реакцией. И я стону, звук застревает в сухом горле, получаясь севшим. Курт работает пальцами и повторяет толчок. Это уносит меня в подпространство. Я бегло смачиваю засуху и хнычу, произнося:       — Да, еще, еще.       Все превращается в сюрреализм. Там, где был дискомфорт, возникло наслаждение. Курт переполнен, как и я, едва складывает слоги.       — Здесь? — он задыхается вместе со мной, попадая туда, куда нужно.       Новая серия хныканья и отчаянных кивков.       — Да, пожалуйста, мгм, — звучит само по себе, отчасти бессознательно.       Его ресницы тяжелеют, брови образуют мученическую складку. Словно он наконец позволил себе выписать на лице удовольствие. Покалывания заглушаются, переходят на задний план. Дрожь пронзает конечности, наши бедра встречаются чуть чаще, и парень протяжно стонет, покачивая головой.       — Бо, я даже, даже не знаю, — морщится, пытаясь сохранить самообладание, — Дерьмо, это невероятно, просто невероятно.       Я стону вместе с ним, отказываясь размышлять о чем-либо, кроме его длины, которая делает со мной нечто восхитительное. Я трясусь, серьезно трясусь. Разве…разве вот так бывает? С каждым новым толчком мне становится приятнее не только при попадании в конкретную область, а даже при входе и выходе. Я почти боюсь напряжения, так как оно возрастает не поступательно, а резко.       — Можешь, — произношу между всхлипами, — Немного ускориться. Это хорошо, мне хорошо, не больно.       Он тут же отзывается и подает бедра быстрее. Курт выглядит таким же запутанным, когда хрипло стонет:       — Чувствуешься…господи, Бо, ты потрясающе чувствуешься. Идеально мне подходишь. Моя девочка, да, вот так.       Я киваю и скулю, утыкаясь губами в его шею и посасывая кожу. Через пару минут темп его пальцев, темп его толчков, сдавленные ворчания моего имени — подводят меня к совершенно пугающей разрядке. Я тяну его ближе, моля не останавливаться, безмолвно упрашивая позволить мне пройти через наступающую эйфорию.       — Черт, — рычит Курт, — Ты сжимаешь меня, черт, Бо, правда? Ты собираешься, — он низко стонет, двигаясь регулярно, — Собираешься кончить? Я чувствую тебя, милая, ответь мне.       Я прикрываю рот дрожащей ладонью, концентрируюсь на удовольствии и вынимаю из себя:       — Да, наверное, кажется да.       От него исходит гортанный хрип, вперемешку с ругательствами. Курт пихает мою ладонь носом и впивается в губы глубоким поцелуем. Он соединяет нас устойчиво, потакает моим хныканьям, прикусывает губу и ласкает ее языком. Я дотрагиваюсь задней части его плеч и прогибаюсь в спине, из-за чего наши голые груди соприкасаются. Пережитый стресс не позволяет догнать это умопомрачительное чувство, и я расстроено жмурюсь, чуть ли не плача. Это похоже на эффект домино, кости сыпятся друг за другом, но не задевают самую последнюю фишку.       — Давай, моя девочка, давай, — кое-как связывает поощрения, его голос трещит по швам, — Закончи, когда я внутри тебя. Сделай это, все получится, я рядом, не бойся, я позабочусь о тебе, вот так, да, я позабочусь, моя хорошая, всегда позабочусь, — стонет и рычит, не утихая в бережных толчках.       Разрядка на расстоянии трех сантиметров, но подобраться к ней не получается. Узел натянут до предела, я вот-вот распутаюсь, еще чуть-чуть, еще немножко, пожалуйста…       — Курт, Курт, Курт, — захлебываюсь и в уголках глаз щиплет, — Не могу, не могу…       — Ты можешь, — обрывает глаза в глаза, — Смотри на меня, смотри, что я делаю с тобой, и закончи.       Его движения ускоряются. Это до сих пор нельзя назвать чем-то торопливым, скорее четким и правильным. Меня пробивает более частой дрожью. Я, как парень и говорил, не контролирую ногти: они принимаются царапать спину, и Курт кивает и скрежет зубами, сходя с ума.       — Сейчас, Бо, — командно инструктирует, как прежде, а не просит, — Ты кончаешь сейчас. Будь послушной девочкой.       И все. Всепоглощающая эйфория. Я близка к потери сознания. Мои выкрики и всхлипы расстилаются по комнате, я бессвязно выплакиваю имя парня. Трудно выразить, насколько это интенсивно: я не знаю, умолять Курта прекратить или продолжать, потому что это приводит в хаос. Он проводит меня через экстаз, не сбиваясь в ритме и, когда я окончательно истощаюсь, убирает руку. Я не соображаю, но ощущаю, как его предплечья ныряют под мое тело, он с поражением наваливается на меня, но не до дискомфорта, и похожая, а возможно и такая же волна разрядки обрушивается на него самого через несколько рваных толчков. Он впервые так громко стонет на моей коже, в ложбинку между плечом и челюстью, содрогается внутри меня, заполняя презерватив, а мои мышцы неустанно сокращаются, чем вынуждают его рычать. Курт практически хнычет что-то вроде:       — Черт, нет, невозможно, твою мать.       Слезы выступают, они сочатся без спроса. Все мое тело пылает от наслаждения и боли, а еще изнурения и усталости. То жжение и покалывание, которое прошло на время, вернулось. Это смешивается с афтершоками тепла. Я не знаю ничего, кроме того, что превращаюсь в уязвимый и жалкий плаксивый комочек.       — Я люблю тебя, — слегка шокировано хрипит Курт, приходя в себя, — Я безумно люблю тебя, Беатрис…       Моя голова падает на бок, ноги не выдерживают согнутого положения и норовят соскользнуть по простыни. Парень рвано выдыхает, словно окончательно возвращаясь в реальность, и аккуратно оттягивает бедра, покидая мое тело. Я закусываю губу от ноющего чувства, и ноги приземляются на матрас.       — Бо, — задыхается он, по-видимому, оглядывая лицо, — Моя маленькая, все, уже все.       Я упрашиваю себя успокоиться, так как, вероятно, считаюсь полной дурой. Кто плачет после первого раза? Нет, во время многие, но после? Как стыдно.       — Болит? Плохо? — вытирает влагу большим пальцем, — Поделись, не молчи.       — Вымотано, — неразборчиво всхлипываю, — Было хорошо. Сейчас…я не знаю. Прости. Прости. Так пусто, я устала, хочу спать. Мы можем?       Он прижимает меня за затылок к своей груди, опираясь о кровать правым предплечьем. Целует в макушку, гладит по голове и нашептывает медленные ласковые утешения.       — Устала, конечно, тяжело физически и морально, я понимаю, котенок, — я киваю и утыкаюсь в его плечо носом, — Ты отлично справилась, так хорошо приняла меня, закончила сама, такая умница, я люблю тебя, тише, все прошло.       — Я люблю тебя, — шепчу, давя всхлип, — Ты знаешь? Веришь?       — Знаю и верю, — целует снова, — Потерпи еще немного, нам нужно привести тебя в порядок. Потом я прижму тебя, и мы ляжем спать.       — В порядок? — слегка заикаюсь.       Курт отстраняется, оглаживая мое тело, и смотрит туда, где мы были соединены. Я инстинктивно хочу свести ноги, но не получается, и парень аккуратно сдерживает их, бормоча:       — Все хорошо, все в порядке, подожди чуть-чуть.       Свет в комнате приглушен. До меня доходит, что именно он пытается разобрать. Наша простынь темно-синего цвета, следов на ней не видно, с презерватива, скорее всего, все размазалось. Курт произносит:       — Не бойся, так нужно, — и проводит пальцем по моему теплу.       Я вздрагиваю, на что он гладит меня по низу живота. На лице выражается расстройство и вина. Я замечаю на пальцах слабый след крови и отвожу взгляд. Курт стягивает презерватив, встает с кровати и выкидывает его в комнатную урну.       — Я отнесу тебя, — бормочет парень.       — Но…       — Надо, милая, — он наклоняется к моему лицу, обводя носом липкую щеку, — Нельзя оставить смазку, у тебя кровь, я…переживаю.       В его тоне сквозит недовольство и раздражение, что побуждает поежиться. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но Курт продолжает.       — Я о тебе позабочусь. Сам понесу, все сам сделаю. Пять минут, любимая.       — Хорошо, — киваю и пытаюсь приготовиться к движению.       — Обхвати меня за шею, — нежный приказ.       Я делаю это, и Курт заводит одну руку мне под плечи, а вторую под колени. Отрыв от кровати происходит с болезненным оборванным стоном: он начал вылетать, но я закусила губу, веля себе быть менее жалкой. Не знаю, как бы встала самостоятельно. Наверное, никак. Я похожа на хромую лошадь, не иначе.       Курт целует меня в лоб, держа в крепкой хватке, словно доказывает, что никогда не уронит, в чем у меня и не было сомнений. Очень быстро мы оказываемся под душем. Он ставит меня на ноги, и я пошатываюсь.       — Я держу тебя, держу, я рядом, — хрипит он, окольцовывая предплечьем.       Мой лоб падает на его грудь. Вода снова льется — сначала на парня, а только потом на меня. Я вновь киваю, давая понять, что с температурой все в порядке. Теплые струи несут за собой дрему, которой и без того было хоть отбавляй. Я держу в руке мочалку, а Курт наливает на нее гель. Тишина между нами не беспокоит меня, пока я не слышу слова:       — Ты, должно быть, злишься, — он сглатывает, — Я правда виноват.       — Что? — мой голос совсем слабый, но к глазам приливает жизнь.       Парень проводит мочалкой по моей груди, зажав губу между зубами. От напряжения в его красивом лице мне становится не по себе.       — Крови не должно было быть, — брови сходятся, — Если бы я сделал все правильно.       — Кто тебе это сказал? С чего ты так решил?       Он не отвечает: продолжает водить мочалкой и собирается спуститься ей ниже. Я поднимаю подрагивающие руки и обхватываю его лицо, заставляя посмотреть мне в глаза. Курт замирает и наконец говорит:       — Майк Пресли и…Гугл, — вздыхает и поджимает губы, — Я советовался с Пресли, когда мы были там в прошлый раз. Спрашивал, можно ли нам заниматься близостью. У тебя больное сердце, я должен был знать, не хотел тебе говорить…       — Все хорошо, — прерываю переживания, — Я понимаю, почему ты с ним консультировался, и не расстраиваюсь.       У меня сжимается сердце от того, как сильно он переживал. Никто не заботился обо мне так, как Курт. Я не знаю, чем заслужила этого парня.       — Да? — оббегает меня янтарным взглядом.       — Честное слово, — произношу твердо, — И что конкретно он сказал? Что сказал Гугл?       — Он сказал, что если я сделаю все так, как нужно, то ты не пострадаешь. И еще, что нам не стоит делать это на фоне стресса. А стресс был, я был поглощен чувствами и решил, что ты выпила таблетку и опасности нет... Гугл…эти чертовы женские форумы, мать их, я облазил все до единого. Все говорили, что если будет кровь, то парень мудак. Когда девушка расслаблена, то ее мышцы эластичны и…       — Стоп! — смеюсь в красках, — Избавь от подробностей.       Он усмехается, покачивая головой.       — Индивидуально, - говорю, и Курт хмурится.       — М?       — У всех все индивидуально. Я была расслабленна. Я хотела тебя, как никогда, ты не видел? — поднимаю бровь, и на нем вырисовывается улыбка от откровенности, — Нет никаких «я» и «ты». Мы сделали это вместе. Есть «мы», Курт. И мы сделали все правильно. Мое тело никогда не отличалось выносливостью, знаешь ли, поэтому ничего удивительного. То, что случилось, — лучшее, что я проживала. Я впервые была настолько счастливой, Курт.       В нем легко читается озадаченность. Вода стекает между нами, скользя по кожам, что прислонены друг к другу. Я уже говорила ему про счастье, но он, похоже, не воспринял это всерьез.       — Ты плакала. Это не счастье, — по тому, как тяжелеют его глаза, я понимаю, что он подозревает меня во лжи.       — Да, было больно, — ворчу, — Но в душе было хорошо. Вообще-то, пока ты не начал бубнить, то я сохраняла это счастье.       — Бубнить? — приглушенно смеется.       — Ты тот еще бубнежник, — тыкаю пальцем в грудь и стараюсь игнорировать шрамы, — Мог бы тоже сказать что-то милое, я отдалась тебе всем, чем есть, хотелось бы услышать хоть какие-то признания.       Он снова смеется, убирая мои мокрые волосы за уши.       — Их не хватило? Я пообещал, что всегда буду любить тебя.       Мои глаза расширяются, прежде чем потупиться вниз.       — Думала, что ты это так…в моменте, — отвечаю с волнением.       — Разве я похож на того, кто разбрасывается обещаниями, не обдумав их? — длинные пальцы тянут меня за подбородок, — Я всегда буду любить тебя, Бо.       — Ну, проверим, — слезаю с темы, пожимая плечами, — Уйдешь от меня к какой-нибудь Лесли, лет так через пять, я ведь никогда не надену эти чертовы каблуки и долбаное красное платье-сорочку, а тебя привлекает именно это…       — Ты идиотка, Бо, — цокает он, посмеиваясь и запрокидывая голову.       — Эй! Дурочка — не обидно. А вот идиотка…       Он наклоняется и прижимается ко мне губами, утягивая в легкий поцелуй и тем самым затыкая. Я выдыхаю ему в рот и лениво отвечаю взаимностью. Его ноги аккуратно подпирают мои бедра, а пальцы фиксируют челюсть, поглаживая уверенно и нежно одновременно.       — Замолчи, — игриво командует, — Я никуда от тебя не уйду. А сейчас дай мне вымыть тебя, моя девочка.       Я сглатываю и киваю. Мы быстро управляемся с задачей, а затем он несет меня обратно в спальню. Каждое движение сопровождается болью и, когда Курт ложится рядом, то нашептывает любящие слова, похвалу и благодарности. Я устраиваюсь так удобно, как предоставляется возможным. Парень накрывает меня одеялом и залезает под него сам. Его ладони успокаивают мои подрагивающие бедра, утешают напряжение внизу живота, ласкают ребра и совсем легко грудь — в попытках отвлечь.       — Что хочешь на завтрак? — шепчет, закапываясь носом во влажных волосах.       — Роллы и гунканы, — тихо дразню, засыпая, — Не ела их сто лет.       — С лососем или тунцом? — отвечает совершенно серьезно.       — Курт, я шучу. Сделаю нам завтрак сама. Ты так заботишься…я тоже хочу о тебе заботиться. Поэтому готовка на мне.       Почему-то я чувствую его улыбку. Он целует меня в висок, бормоча:       — Засыпай.       — А ты?       — Посмотрю на тебя красивую и тоже лягу.       Я собираюсь опровергнуть, ведь в комнате темно. Только свет от луны освещает кровать тусклой полоской. Но язык отнимается от усталости, а часть мозга уже отключена. Поэтому все, на что меня хватает — невнятный вздох. А дальше я проваливаюсь в самый глубокий сон.