Павшая с небес

      Нож лёг в ладонь так удобно, будто был для неё создан. Шалрия чиркнула им для пробы по гладкой кожуре ближайшего яблока. Лезвие погрузилось свободно и глубоко — и вышло, оставив на яблочном боку изящную полоску надреза.       По правде сказать, Шалрия больше привыкла к огнестрельному оружию. Отец всегда предпочитал ружья, ей оставалось довольствоваться револьверами. Чарлос был одинаково плох в использовании и того и другого, хотя чаще остальных рвался пускать их в ход — палил бестолково и куда ни попадя… Но это короткое лезвие ей понравилось, оно было идеально заточенным — а значит, достаточно смертоносным. Если знать, куда бить. Где резать.       Она приложила прохладную сталь к внутренней стороне запястья. Кожа у неё действительно была изнеженно-тонкая — настолько, что от лёгкого надавливания под лезвием вздулась саднящая розоватая линия — ещё чуть-чуть и пошла бы кровь. Снова на миг в сознании промелькнуло что-то тёмное, импульсивное, понукающее: прижать сильнее, провести вдоль, полоснуть…       Шалрия отвела нож от запястья и бросила тяжёлый взгляд на мужа. Скульптурно вылепленная грудная клетка слабо вздымалась и опускалась в такт размеренному сонному дыханию.       Только глупцы вредили себе. Совершали самоубийства, чувствуя себя обесчещенными, растоптанными, униженными. Шалрия же предпочитала избавляться от свидетелей своего унижения. Чтобы поблизости не осталось никого, кто мог бы её упрекнуть, указать на неё пальцем. В чьём случайно пойманном взгляде читалось бы: «Я всё про тебя знаю».       Один из них лежал сейчас перед ней — спящий, беззащитный, убеждённый в собственном превосходстве. Обнаживший мимоходом её постыдную суть, заглянувший на миг под фальшивую оболочку её гордости. И мысленно посмеявшийся над нею. Что удержит его от того, чтобы завтра сделать это в открытую, перед другими?       Движимая внезапным порывом, Шалрия устремилась к нему, перекинула ногу через его поджарый торс, удобно усаживаясь на крепком мужском животе и прижимая нож к ямке на его горле.       Супруг не шелохнулся, не изменился в лице, но что-то неуловимо проскользнуло в застывшем между ними воздухе — и Шалрия поняла, что он проснулся.       — Не двигайся, иначе мои пальцы дрогнут. У твоей шеи — нож. Не думай, что я не осмелюсь им воспользоваться. Убить тебя, — предупреждающе проговорила она, наклоняясь ниже.       Тот не повёл и бровью. Она не чувствовала ни участившегося пульса, ни сбившегося дыхания. Шалрия решила, что он не осознаёт происходящее и всё ещё находится во власти недавнего сна, но тут его губы разомкнулись.       — Зачем?       Этот простой вопрос сбил Шалрию с толку. Как уложить всю бушевавшую в ней тёмную гамму чувств в такой же простой ответ? Чтобы он понял смысл того, что виделось так ясно ей самой. Чтобы ей не пришлось изворачиваться в поисках оправданий.       — Я дочь тенрьюбито, потомок божественных Основателей, — наконец вымолвила она. — Что бы ты ни думал обо мне — я не потерплю унижений, тем более от смертных! Ты должен дать мне слово, что оставишь в секрете то, что было между нами этой ночью. То, что ты узнал. И не заведёшь об этом разговора. Ни с кем. Никогда!       «О том, что тебе сбыли с рук порченый товар».       — Иначе?       — Иначе я убью тебя! Безо всякой жалости! — ей казалось, что она вынуждена объяснять очевидное. — И плевать на последствия!       Даже если простолюдины осмелятся казнить её за это — на смерть она пойдёт с удовлетворением и высоко поднятой головой. Ведь уже некому будет её упрекнуть, бросить в неё камень. И при Шалрии останется её чёртова гордость. Право на которую сейчас приходилось буквально вымаливать.       Прошло несколько томительных секунд, наверное, он обдумывал её слова.       — Вам не понравилось, как я прикасался к вам? — вдруг поинтересовался он.       — Нет, не понравилось, — машинально уронила она. Супруг изогнул бровь, и Шалрия тотчас осеклась: она имела в виду совершенно другое, но его вопросы ставили её в тупик своей полнейшей непредсказуемостью. Что творится у него в голове? Нормальные люди так не мыслят. Они дрожат и покрываются липким потом, когда осознают близость смерти, приставленной к горлу. В нём же не чувствовалось ни капли страха, будто в её пальцах находился не нож, а цветочный бутон.       — Откуда вы знаете, что можете доверять мне, госпожа тенрьюбито? — тот, словно прочитав её мысли, в очередной раз сменил тему. — Пытаясь вырвать моё согласие подобными методами? Что, если я отменю его, едва вы перестанете нависать надо мной своей красивой грудью?       Да он просто издевался! Шалрия резко ощутила щемящую неуютность от своей позы, от своей наготы. Кажется, вместо того чтобы бояться, он… откровенно её рассматривал! Шалрия вскинула свободную руку, чтобы сорвать с наглеца очки, убедиться в этом, но тот внезапно — она не успела уловить это движение — поймал её пальцы прямо перед своим лицом. Зажал как тисками — не вырваться. В ответ она плотнее притиснула нож: пусть попробует перехватить и эту руку! Теперь достаточно одного лёгкого движения шеей, чуть более глубокого вдоха — и острая сталь взрежет эту бледную кожу, окрасит её под цвет его волос в оттенки багряного и алого…       Она представила это и отчего-то содрогнулась.       — Вам холодно? — вот, опять эта трудно уловимая усмешка. — Окно открыто, а ночи посреди моря бывают довольно свежими.       — Нет, мне не холодно! — возмущённо взвизгнула Шалрия, теряя остатки самообладания.       «Да что с ним не так?!»       — Вы не задумывались, что станется с человеком, дерзнувшим угрожать королю? Поднять на короля руку? — вернулся он к предыдущему вопросу, всё с тем же ужасающим спокойствием.       — Я выше вас! К тому же вы сами обещали мне подчиняться! Неужели то слово тоже ничего не значит? Королевское слово?       — Если я даю слово, я держу его всегда. Но там, в Мариджоа, если помните, я дал вам слово как Ичиджи Винсмоук. Не как король Джермы, — в его голосе впервые с начала разговора скрежетнул металл. — Я не вправе ограничивать вас в чём-либо — до тех пор, пока это не затрагивает интересы королевства. Всё, что выходит за рамки этой договорённости, будет истрактовано как государственная измена.       Он был прав… Тогда Шалрия не придала значения точности собственных слов — кто осмелится придираться к словам Небесных Драконов? — но он умудрился вывернуть её формулировку с безжалостной хладнокровностью прожжённого юриста. Осознав это, она растерялась на миг, глядя на человека, так просто завлёкшего её в ловушку. Похоже, она недооценила его собственной гордости. На его лице гуляла ухмылка — прекрасно знал, что победил. «Его госпожа» — ещё один красивый и пустой титул. Награда и наказание за то, что унизила его.       Внутри в очередной раз полыхнуло гневом, Шалрия не выдержала и бездумно опустила лезвие вниз — лишь бы стереть эту ухмылку. А он будто специально выгнул шею, чтобы ей было удобнее. Нож уткнулся жёстко, со скрежетом — всё равно что в камень, а не в мягкую человеческую плоть. Супруг между тем перехватил и это запястье, но на сей раз не для того, чтобы удержать. Наоборот, буквально вдавил в своё горло, желая ей помочь.       Шалрия шокировано глядела, как зажатое в кулаке лезвие начало сгибаться и мяться от этого давящего напора. Прошла секунда — и оно сломалось: сначала кончик откололся и отлетел в сторону, не оставив на коже и царапины, потом всё лезвие растрескалось и разлетелось на куски. Шалрия в ужасе уставилась в невыразительное лицо мужа. Тот стиснул запястье сильнее, надавил большим пальцем на основание ладони — на этот раз с намерением разжать её онемевшие от напряжения пальцы. Рукоятка сломанного ножа выпала из ослабевшей кисти и с глухим стуком покатилась по каменным плитам пола. Продолжая удерживать Шалрию за запястья, он приподнялся, толкнул её, роняя спиной вниз на мягкую подушку; от резкого движения с его груди на простыни осыпались осколки металла.       Они поменялись ролями — теперь супруг был сверху.       — Вижу, вы были настолько горды, что ничего не соизволили узнать о семье будущего мужа, госпожа тенрьюбито. Скорее всего, даже не запомнили моё имя, — его голос исходил потрескивающим инеем, рисовал морозом невидимые узоры по её обнажённой белой груди, вздымавшейся от испуганного дыхания. Шалрия уже не замечала того, что раздета, — смотрела, как завороженная, в безжизненные чёрные стёкла его очков. Он не был зол, просто констатировал очевидный факт.       — Я… я помню… имя… — Шалрия не знала, что ответить, пребывая в ошеломлении от случившегося. Вдобавок она и вправду посчитала выше своего достоинства наводить справки.       — Впрочем, мне тоже нет дела до того, сколько мужчин у вас было раньше, — закончил он.       Разумеется, такому гордецу было дело! И в то же время гордость мешала ему это признать.       Его крупные, крепкие ладони тяжело прижимали её запястья к кровати, лишая всякой возможности дать отпор… Ни один нормальный мужчина не сдержался бы в таком положении, ощущая полную власть над её телом. Пожалуй, сейчас он возьмёт её снова, прямо так — и этим избавит от необходимости терпеть их соитие добровольно. Или сопротивляться…       Но на его непроницаемом лице не было заметно и следа вожделения.       — Вы устали, у вас был тяжёлый день в незнакомом месте. Многое для вас здесь непривычно. Я могу сделать на это скидку сегодня. Однако с завтрашнего дня постарайтесь уяснить то, что я сказал. В Джерме существуют определённые правила — для всех, без исключений.       — С завтрашнего дня… — мысли путались, и потому с её уст предательски легко сорвались потаённые опасения: — Значит, ты всё-таки дашь мне слово? И не отошлёшь меня прочь? Я всё ещё королева… Ичиджи?.. — впервые произнесённое имя супруга — с привкусом металла на прикушенной губе — прозвучало совсем жалобно.       Он не ответил, только с усмешкой разжал пальцы, выпуская её запястья. Смахнул с простыни на пол широким движением руки бесполезные осколки стали, будто те были хлебными крошками, и откинулся обратно на подушки. Беспечно повернулся к ней спиной — хотя чего ему было бояться? Шалрия, ставшая свидетелем его нечеловеческих способностей, теперь сомневалась, что такому монстру повредил бы даже выстрел в упор.       — Спокойной ночи, госпожа тенрьюбито, — «монстр» натянул на себя одеяло.

***

      Шалрия не любила море. Одно дело, когда его бирюзовая гладь расстилается далеко внизу причудливым ковром, отражающим небесную синеву, и другое — когда оно так близко, в какой-то паре десятков метров за краем парапета. Перебирает мутными волнами, словно горничная, неспешно расправляющая поутру смятые простыни.       Море было полной противоположностью неба: вроде бы такое же глубокое и неизведанное, но одновременно таинственное и опасное. В небесах летали птицы и жили драконы — в неспокойных водах обитали сплошь пираты да чудовища. Одно из таких чудовищ прямо сейчас подозрительно косилось на Шалрию высокими стебельками глаз. Сначала она испугалась, завидев его впереди, за краем обрамлённой балюстрадой площадки, но сновавшие вокруг безликие солдаты, казалось, вовсе не обращали внимания на уродливое лиловое создание — как если бы для них это было в порядке вещей.       Под складками короткого плаща у неё был спрятан револьвер — достала его из гардероба перед прогулкой и без колебаний сунула за пояс. Само осознание того, что можно выхватить его в любой момент, нажать на спусковой крючок, успокаивало её, сдерживало крохотные ползучие щупальца страха перед неизвестным. Правда, против подобного лилового чудовища тот был бесполезен.       В конце концов, переборов страх и обойдя изучающую её громадину по широкой дуге, Шалрия подошла ближе к краю парапета. Куски старого, слегка потускневшего мрамора местами мешались с более светлыми, новыми. Неужели так сложно заменить при ремонте всю балюстраду, полностью? Эти заплатки выглядели ужасно небрежными, никакого понятия о хорошем вкусе… Шалрия перегнулась через борт, настороженно изучая морскую тварь сбоку: та не предпринимала никаких действий, наоборот — чуть осела, опуская рожки к воде, и принялась её игнорировать.       Да это же была гигантская улитка!       Ну да, действительно: панцирь уходил далеко вглубь, под основание островка, на котором располагалось королевство. Шалрия скользнула взглядом дальше — складывалось такое чувство, что весь остров покоился на улиточьих панцирях, только остальные были наглухо задраены, как корабельные люки, и пустовали.       Нет, вдруг поняла Шалрия со слабым, подступающим к вискам ознобом, не островок. Всё королевство целиком являлось колоссальным плавучим кораблём. А улитки тащили его на своих спинах, как послушные тягловые звери. Вот откуда эти постоянные лёгкие, едва заметные подрагивания под ногами, на которые она почти сразу, свыкнувшись, перестала обращать внимание: платформа, на которой размещались королевский замок, площадки, башенки и живописный парк, постоянно пребывала в движении.       Плавучее королевство… И она на нём — всё равно что пиратская королева. Даже револьвер по-разбойничьи заткнут за пояс…       Шалрия передёрнула плечами от собственных сравнений и направилась обратно в замок. Чересчур пышный подол платья с непривычки путался в ногах, ветер вздымал его парусом. До чего же всё-таки неудобная одежда. Возможно, стоит заказать новую. Хотя вычурный покрой Мариджоа тоже не годился для здешних грубых мест.       Невозмутимо выжидавший у дверей замка солдат вышел навстречу королеве и предложил проводить её на завтрак. Супруг приставил к ней соглядатаев? Эти люди не походили на слуг, хотя подчинялись с безукоризненной вежливостью и исполнительностью. Да и у всех девушек-горничных тоже были удивительно хорошие манеры. Замечая, с каким покорством и трепетом те отводили взгляд при встрече с ней, Шалрия склонялась к мысли, что под одеждами доброй половины из них скрывались рабские клейма с алой драконьей лапой.       Стоило признать, здесь разбирались в слугах — знали, что в Мариджоа они лучшие, пусть и доставались Джерме лишь те, кого сами Драконы временами сбывали с рук — от скуки или при необходимости. Шалрия старалась не думать, что с ней отчасти поступили так же.       …Винсмоуки собирались на трапезы прямо в Тронном зале. В отличие от вчерашнего суматошного дня этим утром здесь оказалось довольно тихо и безлюдно, если не считать членов семьи да десятка солдат, расставленных по периметру зала и сливавшихся в своей недвижимости со стенами. Вместо свадебного алтаря у подножия трона красовался широкий и круглый обеденный стол. Шалрия нахмурилась: её супруг занял место наравне с остальными, где ничто не подчёркивало, не выделяло его титул. Трон за его спиной, обрамлённый крыльями царственного феникса, пустовал.       Делать нечего. Она вскинула подбородок повыше, обошла вокруг стола и заняла единственное свободное кресло — по правую руку от супруга, там, где и надлежало сидеть королеве. Впрочем, справа от самой Шалрии очутилась Годжу, уставившаяся на неё с каким-то напряжённым недоумением. Нет, всё-таки какой же дурацкий стол, никакого понятия об иерархии!       Отчего-то все переглянулись, едва она опустилась на мягкий, переливающийся приятным оттенком индиго бархат. Наверное, до сих пор не привыкли к величественному обществу Дракона.       Она бросила быстрый взгляд на мужа: тот ушёл до её пробуждения, и с их прошлого ночного разговора они не виделись. Ичиджи невозмутимо потягивал кофе из чашки, вылепленной из тончайшего белого фарфора, и будто не заметил её появления — либо же своим молчанием утвердил право Шалрии сидеть за семейным столом, признал её королевой. Сдержал слово.       Между тем Второй принц, расплывшись в улыбке, поинтересовался у старшего брата до приторности добрым голосом:       — А что, Рэйджу уже уехала?       — Да, на рассвете, — отозвался Ичиджи и лишь сейчас соизволил повернуться к Шалрии, склонил голову набок, как бы в задумчивости изучая сидящую подле него супругу. Наконец бровь его дёрнулась над очками, а в голосе прорезалась смутная смешинка: — Сказала, что получила предложение о встрече от давнего клиента. Заодно я дал ей пару дипломатических поручений. Её не будет несколько недель.       — Ясно… жаль… — улыбка Ниджи растянулась ещё шире, но больше он ничего не добавил. Судя по голосу, ему было совсем не жаль.       — Я подготовил задание и для тебя, Йонджи, — тем временем продолжил король, на этот раз совершенно серьёзно. — Это на пару дней. Можешь взять дежурный корабль, если пожелаешь.       Его младший брат хмыкнул и кивнул, переглядываясь с кузиной.       — Зачем? У меня есть корабль. Со всеми удобствами… — лениво протянул он, а Годжу, позабыв о приличиях, отчего-то смешливо выдохнула носом. Королевская бровь снова непередаваемо дёрнулась.       Служанка меж тем поставила перед королевой тарелку, и Шалрия с недоверием принялась изучать содержимое — сероватое и комковатое. Склизкое.       — Что это?.. — она вскинула голову, но недовольный вопрос тотчас застыл на кончике её онемевшего языка: служанка, следуя въевшейся в подкорку сознания привычке, поспешила отвести взгляд от благородной тенрьюбито. Но недостаточно быстро — Шалрия узнала девушку: год назад та отвечала за её гардероб, работала при спальнях… Не слишком языкастая — быть болтливой рабыней в Мариджоа всегда выходило боком, — безукоризненно угодливая… И наблюдательная. Шалрия считала, что продажа в руки смертных — удобный и надёжный способ избавиться от попавших в немилость слуг. Всяко лучше, чем сечь до смерти или травить собаками, или придумывать иные, более изощрённые забавы — как любили многие. Но безжалостная судьба распорядилась иначе, ткнула Шалрию носом в собственное глупое великодушие.       Ошеломлённо и настороженно провожая девушку взглядом — та меж тем услужливо подала тарелку и приборы Годжу, — Шалрия чуть ли не на автомате сунула в рот ложку с зачерпнутой вязкой жижей. На вкус оказалось лучше, чем на вид, — сытная и тёплая каша. Хотя к ней не прилагались ни толчёные орехи, ни кусочки фруктов, одно подслащённое масло — что уж говорить про всякие изыски вроде вишнёвых лепестков.       Шалрия даже отвлеклась, возмущённо размышляя о том, что её вынуждали обдумывать меню за местного повара! Может, невестка поэтому унижается и готовит сама — у любого бы вышло лучше?.. Впрочем, голодному желудку — за весь прошлый день в нём не побывало ни кусочка — и эта убогая пища показалась приемлемой. Настолько приемлемой, что Шалрия, с трудом сдерживаясь, чтобы не зачерпывать слишком поспешно и жадно, проглотила одну за другой ещё несколько ложек каши. Утолив первый голод, она невольно прошлась взглядом по столу, задержавшись на тарелке насмешника Ниджи. Там были горкой навалены поджаристые мясные блинчики, посыпанные свежей зеленью, — Второй принц рьяно орудовал ножом и вилкой, и младший брат косился на него с неприкрытой завистью.       Козетта мягко улыбалась, поедая свою неказистую кашу и украдкой поглядывая на довольного мужа.       Со стороны сервировочного столика металлически звякнуло, и Шалрия очнулась, опять вспоминая об опасности. Служанка хлопотала над посудой, но движения её рук казались чересчур суетливыми — никак, тоже узнала вблизи новую королеву. У самой Шалрии сердце колотилось как бешеное, несмотря на невозмутимое выражение лица. Опять захотелось вдохнуть глубоко-глубоко, но не выходило… Ночью Шалрия пошла на немыслимый поступок, чтобы сохранить остатки гордости и заручиться шатким обещанием этого странного человека с выплавленной не иначе, как из стали, кожей. Но коварное прошлое моментально подбросило ей очередное испытание.       Что, если та начнёт болтать? Стоит девчонке открыть рот…       Шалрия тихо отложила в сторону ложку, запустила под складки элегантного плаща руку, нервно нащупывая спрятанный револьвер. Твёрдость его прохладной золочёной рукояти показалась ей до того надёжной, что начинавшаяся паника слегка отступила. Но подозрений вызвать было нельзя.       «Дай мне только повод!..»       Девушка вновь приблизилась, держа на подносе чашки и кофейник. И, видать, прочла что-то в напряжённо улыбающемся лице королевы — руки её задрожали, крышка кофейника чуть лязгнула, когда та наклонила его, наполняя выставленную на блюдце чашку ароматным горячим напитком. Шалрия буравила служанку пристальным взглядом — и та сглотнула, невидяще уставившись на скатерть. Тонкая кофейная струйка всё лилась и лилась, и несчастная девушка спохватилась в самый последний момент. Носик кофейника отдёрнулся от едва не переполнившейся чашки, но как-то неуклюже, рвано — и несколько горячих капель пролетели в воздухе, опускаясь королеве прямо на колени.       Они даже не пропитали платье насквозь, но Шалрия торжествующе сверкнула глазами и одновременно наигранно взвизгнула, откидываясь назад в широком полукруглом кресле:       — Негодная дрянь! Ты посмела обжечь меня! Свою королеву! — пальцы под плащом сжалась на рукояти револьвера. Шалрия в мгновение ока выхватила его и направила на онемевшую от страха девушку. Взведённый курок щёлкнул сухо и приятно. — Это непростительно! — она выстрелила.       Однако за долю секунды до этого чья-то крепкая рука успела перехватить её за локоть, рванула тот вверх. Громыхнул выстрел, но пуля ушла по сбившейся траектории, над головами присутствующих. От ближайшего стяга с двойной шестёркой отлетел и медленно закружился в воздухе лоскут цвета индиго.       Беременная невестка вскрикнула и прижала ко рту ладони. Младшие братья короля синхронно издали удивлённое: «Ха-а?» — а Годжу подскочила, бесцеремонно выхватывая у Шалрии оружие; на её лице удивление мешалось с негодованием. Сегодня кузина была в повседневном, не торжественном наряде, без перчаток, и когда она это сделала — левой рукой — Шалрия сначала услышала лёгкий отзвук металла, скрежетнувшего по другому металлу, а потом углядела краем глаза её ладонь — часть пальцев была мертвенно-механическими. Но это удивление мгновенно затерялось за общей взвинченностью.       Помедлив, Годжу передала револьвер Ичиджи — это именно он, подавшись вперёд, крепко сжимал локоть Шалрии. Он всё это время следил за ней? Нечеловеческие реакция и скорость…       Воцарилась тишина, которую прерывали лишь редкие всхлипывания служанки, распростёршейся ниц у ног Шалрии, да призрачный шёпот Ниджи, перегнувшегося через тарелку жены к младшему брату: «Я же говорил, горячая штучка…»       — До нас доходили слухи об обычаях Мариджоа. Но в Джерме чаще всего принято сечь провинившихся слуг, а не убивать их. Это недальновидно, лишние затраты, — наконец холодно уронил супруг, с непринуждённой умелостью щёлкая барабаном — оставшиеся четыре пули высыпались на скатерть. Резкий выпад вперёд вынудил его перегнуться над столом — и он оказался так близко, что кончики его волос едва не падали Шалрии на щёку. — В отличие от тенрьюбито наши денежные средства отнюдь не безграничны, — после небольшой паузы Ичиджи поинтересовался: — Зачем вам оружие?       — Я должна знать, что могу себя защитить. Верни!       — Нет, — отрезал он, выпуская из своей ладони её локоть и отстраняясь. — Не сейчас. К тому же в Джерме вам нечего бояться, любой защитит вас, ведь вы — королева.       — Я сказала, верни! Это приказ! — она повторила попытку, яростно сверкнув на него глазами.       — Который я, безусловно, выполню — когда буду окончательно убеждён, что вы усвоили наши правила, — он увещевал её при всех как неразумного ребёнка. И одновременно напоминал о вчерашнем разговоре — напоминал о рамках и границах. Приказывая королю публично, она посягала на королевскую власть.       Последнее средство защиты и контроля всё-таки утекло из её рук.       Шалрия отвернулась от него и гневно уставилась на негодную служанку. Та, явно вспомнив об обычаях Святой Земли, не поднимала голову от пола, уткнувшись лбом в запястья. Оставалось надеяться, что страх на какое-то время удержит её от сплетен.       — Хорошо, я придумаю ей другое наказание, — пересилив себя, процедила Шалрия. — Без убийств, — плечи девушки жалко дрогнули.       Ни на кого не глядя, Шалрия поднялась, кинула на стол поверх рассыпавшихся пуль салфетку и стремительно вышла из зала.       …Ничего себе аристократы! С каких это пор в благородных семьях вступаются за прислугу?! Что дальше — выяснится, что те якшаются с пиратами?..       «Вы ничего не соизволили узнать о семье будущего мужа…»       Шалрия резко затормозила на середине галереи, кусая губы: супруг оказался прав, впервые гордость настолько сильно подвела её. Что ж, приходилось навёрстывать на ходу… Но как теперь узнать? И желательно тайно — не давая очередного повода себя поддеть?       Сбоку из ниши на новоявленную королеву насмешливо щерился пустым приоткрытым забралом комплект старинных доспехов. Королевские предки выходили весьма рослыми: высокая и статная Шалрия — ростом она была почти вровень с мужем — дышала бы такому великану в лучшем случае в подмышку.       Если имелись предки — значит, имелись и семейные хроники?.. Она задумчиво двинулась дальше. Первому встретившемуся на пути солдату Шалрия приказала показать ей дорогу в замковую библиотеку.

***

      На небольшом кладбище в дальней части парка было тихо. Никто обычно не посещал эти места — в практичном и рациональном королевстве никому не было дела до мёртвых. Надгробие имелось на одной-единственной могиле, а остальные давно уже поросли травой; стоило ступать осторожно — их низкие холмики почти сравнялись с землёй.       Сам по себе обычай захоронения покойников казался Шалрии варварским. Благороднее было бы сжигать: дух вместе с дымом отправлялся прямиком на священные небеса, а остатки земного праха поглощала морская бездна — в Мариджоа было заведено именно так.       Впрочем, несмотря на общую заброшенность, кто-то — скорее всего, слуги — изредка навещал кладбище и в отсутствие хозяйского надзора вырастил незабудки. Ими были густо усеяны две могилы: какой-то Соры и соседняя с ней, безымянная. Использовать места захоронения членов королевской семьи в качестве клумб — раз кому-то достало на это смелости, значит, здесь можно было не опасаться посторонних глаз. И даже Шалрия рискнула позволить себе маленькую слабость…       Вначале она по привычке позаботилась о незабудках: чуточку проредила, полила, сбрызнув заодно водой и крохотные лепестки, чтобы те не вяли в жаркую погоду. Понаблюдав какое-то время, как колышутся на ветерке простенькие и нежные цветочные звёздочки, высаженные рукой чужака, она вернулась к своим подопечным — благородным, капризным и замороченным.       Разумеется, осквернять чужие могилы она не собиралась. Поэтому её собственная небольшая клумба находилась в отдалении — на клочке открытого пространства между развесистыми деревьями, чтобы цветам хватало света.       Георгины разрослись за прошедший месяц, некоторые из них уже раскрыли солнцу свои причудливые алые лепестки. Астрам, зеленевшим в центре клумбы, требовалось куда больше времени — ещё пару месяцев, чтобы зацвести. Возможно, скоро она добавит вторую клумбу — с хризантемами. Или гортензиями. Хотя с гортензиями было бы слишком смело загадывать так далеко наперёд, те зацветали лишь на четвёртый-пятый год после посадки.       Шалрия любила цветы. Мать малюткой приучила её к садоводству — вернее, к его ограниченной, урезанной версии, не возбранявшейся для девушек из благородных семейств: обрезка, полив, составление композиций клумб, подбор букетов… Всему остальному Шалрия научилась сама, тайно — у домашнего садовника, предварительно как следует того застращав. Но если бы тот всё-таки проболтался, что юная госпожа собственноручно копается в земле, — мать в свой последний год чрезмерно её баловала и дозволяла почти всё. Даже Чарлосу доводилось слышать от той резкие слова, но ей, Шалрии, — никогда. А для отца до поры до времени дочь и её занятия не представляли ни малейшего интереса.       Сноровисто выдернув сорняки, Шалрия прикопала их поблизости в ямку, скрывая улики, затем осторожно взрыхлила почву на клумбе, давая больше воздуха корням. Цветы нравились ей тем, что были молчаливыми, хрупкими в своей завораживающей и недолговечной красоте — их было так легко растоптать неумолимой ногой, так легко сломать. Так легко сорвать и тут же отбросить как нечто ненужное. Шалрия чувствовала с ними родство. Цветы приносили ей короткое ощущение радости и вдобавок не задавали вопросов. Равно как и книги — и с теми и с другими она не испытывала одиночества.       «Да с чего она вообще решила, что я одинока?» — Шалрия невольно вернулась в мыслях к подслушанному вчера разговору.       …Сначала она услышала негромкие голоса за углом, следом уловила, что речь идёт о ней, а потому замедлила, приглушила шаг, остановилась, укрывшись в тени замкового перехода.       Козетта болтала с Ниджи в затенённой галерее. Тот навис над нею, оперевшись локтем о стену над её головой и легонько покручивал кончики её волос, чуть вжимаясь своим животом в её — округлый и ставший таким огромным, что Шалрии в последние дни думалось, что в этом ребёнке наконец-то проявились гены рослых предков Винсмоуков. Или же деда.       — …она одинока, у неё нет здесь друзей.       Второй принц помолчал, пропуская между своих пальцев распущенные пшеничные пряди, потом ответил:       — Я не хочу, чтобы ты с ней общалась. Она… злая.       — Кто бы говорил! — Козетта возмущённо дёрнула головой, рыжевато-светлые волосы немедленно утекли из его ладони. — Знаешь, поговорка такая есть: рыбак рыбака видит издалека!       Шалрия впервые видела её такой порывистой.       — …опасная, — как ни в чём не бывало продолжил Ниджи, задумчиво прихватывая ладонью пустоту и поглядывая куда-то вбок, прямо в сторону затаившейся в проходе Шалрии. — Ичиджи её выбрал — ему с ней и мучаться, не тебе. Держись пока что от неё подальше, — он понизил голос: — Это приказ.       — Уф! — подбоченилась Козетта, ещё сильнее выпячивая вперёд свой раздутый живот. — Надо же, давненько я не слыхала приказов… Хорошо, как пожелаете, Ниджи… сама… — вроде бы уважительно, но очень ядовито закончила она.       Второй принц скривился — Шалрия так и не поняла, почему. Впрочем, кто его разберёт — кривился он по десять раз на дню. Так же, как и следующим утром, когда за завтраком в его тарелке, наравне с остальными, неожиданно оказалась овсянка…       Но и его жена — тоже хороша! Чтобы её, Дракона, жалела девчонка, которая даже не умеет краситься?! (Шалрия вечно забывала что эта «девчонка» с веснушками была старше её на три года). В подруги решила набиться? Ну уж нет! О чём разговаривать с бывшей кухаркой — о еде и детях?..       Вспоминая об этом, Шалрия раздражённо вскинула руку, потянувшись к незамеченному ранее сорняку. Но движение вышло неуклюжим, и, вместо того чтобы вырвать сорняк, она нечаянно отломила стебель маленького красного георгина. И с досадой на него уставилась.       За месяц ей удалось кое-что разузнать. Пусть и не напрямую, обходными путями. Шалрия не собиралась водить дружбу с низшими, даже с так называемыми «членами семьи». А слуги и солдаты были неразговорчивы, безукоризненно следуя неведомым понятиям о дисциплине и на полученные от неё приказы затвержено толкуя о воинской тайне, — Шалрия подозревала, что супруг просто-напросто запретил им отвечать на расспросы королевы. Но и из обрывков случайных бесед можно было выудить немало — если уметь слушать и наблюдать. И делать выводы. В гостиных Мариджоа она научилась этому в совершенстве.       Книги в библиотеке почти ничем ей не помогли. Стеллажи ломились как от свежеотпечатанных, так и от старинных фолиантов, но в большинстве своём те были сугубо практичными, утилитарными, научными. А некоторые — и крамольными. На книги, запрещённые цензурой Мирового Правительства, Шалрия натыкалась постоянно. Но на цензуру в Джерме, похоже, смотрели сквозь пальцы.       Найденную толстенную генеалогию королевской семьи она проштудировала от корки до корки и не раз — отдельные эпичные жизнеописания весьма ей понравились. Будь род Винсмоуков настолько же велик восемь веков назад — вполне вероятно, им нашлось бы место среди самих Основателей. Но книга больше развлекла, чем предоставила информацию о текущем положении дел в королевстве, да вдобавок, словно в насмешку, была безжалостно испорчена на последней странице чьими-то каракулями.       Единственное, что Шалрия подчерпнула из неё, — она попала в семью завоевателей родом из Норт-Блю. Которых судьба явно потрепала за последние несколько десятков лет, раз из всех завоеваний предков остались разве что замок, казармы да улитки. Однако это никак не проливало свет на «правила», «порядок» и нечеловеческие, чудовищные способности Винсмоуков. Не только её мужа.       Неделю назад она стала свидетелем схватки младших братьев. Сначала решила, что те поссорились, но солдаты, окружившие тренировочную площадку, горланили с таким искренним и счастливым воодушевлением, что Шалрия догадалась: нет, не драка — обычный тренировочный бой, разминка. А потом они взмыли в воздух в своих странных костюмах… Шалрия так и не решила, что поразило её больше: молнии, которые метал синий братец, или искусственная кисть зелёного. Летали они, как обнаружилось при ближайшем рассмотрении, при помощи ботинок — уродливых по форме, но довольно эффективных в бою.       С тайным злорадством Шалрия порадовалась победе зелёного.       Дьявольских фруктов те абсолютно точно не ели — Шалрия наблюдала однажды, как братья, развлечения ради, устроили в море заплыв. Йонджи тогда ещё, посмеиваясь, отпихнул своего короля от идущей вдоль улиточного панциря лестницы и первым забрался на платформу — у него не было никакого преклонения перед королевским величием. И у всех троих — никакого страха перед морем. Поднявшийся вслед за ним Ичиджи рассеянно встряхивал осевшими и распрямившимися от влаги алыми прядями. Насквозь промокшие солдатские майка и брюки облепляли его мускулистое, подтянутое тело — так странно было видеть короля босиком…       Но Шалрия, даже после того как воочию узрела эти дикие способности, не стала задавать прямые вопросы — да и кому их было задавать?       Братья короля выглядели опасными и дерзкими на язык, особенно Второй принц. Не то чтобы Шалрия боялась вступать с ними в беседу — у неё было право в любой момент пресечь их дерзости, — но её уязвляло, что те ни во что не ставили не только её божественную кровь, но и королевский статус как таковой. Они держались со старшим братом чересчур вольно, без церемоний. Правда, когда речь заходила о воинской субординации — те следовали ей с неукоснительной серьёзностью.       Старшая сестра весь месяц отсутствовала, кузина тоже была в разъездах — обе они располагали собственными кораблями. Причём если Шалрия была уверена, что Рэйджу выполняла приказ короля, то Годжу, казалось, мало волновали дела Джермы. Со дня свадьбы она возвращалась лишь дважды (второй раз — вчера вечером) и старалась не задерживаться. Годжу будто специально держалась от Джермы подальше. И после случая с револьвером — подальше от Шалрии. Вечно пряталась за спиной Четвёртого принца; кажется, эти двое были особенно близки. После свадьбы Йонджи и вовсе отправился на порученную миссию на её корабле — на транспортной улитке, к слову, полностью отсутствовала королевская символика, не было даже стяга.       Как-то раз Шалрия попыталась нанести визит вежливости суровому и нелюдимому свёкру в его величественной башне — неужто это тоже был корабль? — но едва ступила на указанную ей лестницу, ведущую куда-то вниз, в подвал, как оттуда раздался грохот, звон бьющегося стекла, и внезапно изо всех щелей повалил такой густой и едкий дым, сквозь который кто-то ревел: «Цезарь! Убью!.. Запорол две недели опытов!..» — что Шалрия, чихая и вытирая катившиеся по щекам слёзы, мигом ретировалась — наружу, на свежий воздух. И, отдышавшись как следует, дала зарок не приближаться на километр к опасной башне — после того как отправит кого-нибудь выяснить, не задохнулся ли свёкор в своём загадочном подвале.       Больше всего шансов было расспросить самую открытую и податливую из Винсмоуков — Козетту, но та находилась в положении, и супруг вечно кружил вокруг неё, подобно сторожевому псу, не подпуская никого близко. Хотя пёс этот сильно смахивал на волка — нет, не того, что в овечьей шкуре. Настоящего волка в настоящей волчьей шкуре.       Помощь пришла с неожиданной стороны. От служанки — той самой, которую чудом не пристрелила за завтраком в коротком приступе паники. День спустя Шалрия вызвала её и поручила прибраться в покоях, затем разобрать королевский гардероб… Девушка осталась такой же исполнительной и сметливой, как и запомнилась Шалрии. А на последовавший за уборкой вопрос в лоб, открыла ли та кому-нибудь тайны своих бывших божественных хозяев, служанка лишь шокировано выдохнула:       — Что вы, госпожа Святая! Как можно рассказывать… о таком… — если она и лицемерила, то была прирождённой актрисой, почище тех, что встречались Шалрии в белокаменных дворцах Мариджоа и прятали за кружевными веерами лисьи усмешки. К тому же была единственным человеком, кто продолжал называть её «Святой».       Это польстило Шалрии и слегка её успокоило. Поэтому вместо обещанного наказания она назначила девчонку личной горничной. «Держи друзей близко, а врагов ещё ближе», — любил поговаривать кто-то из отцовских приятелей. Что ж, друзей у неё никогда не было, а боязливая, робкая девица не сильно смахивала на врага. Но так было проще держать всё под контролем, которого Шалрии мучительно не хватало.       Револьвер ей так и не вернули. Шалрия могла бы приказать мужу снова — на этот раз наедине. Но, оставшись тем же вечером с ним вдвоём в спальне, вдруг осознала, едва открыв рот, что именно этого он от неё и добивался — унизительной необходимости повторяться. Чтобы затем всё равно выдать: «Нет», — с безукоризненной вежливостью.       Поэтому Шалрии пришлось выпалить:       — Я планирую сделать перестановку!.. Обновить мебель. Это мужская комната, здесь для меня слишком мрачно.       — Делайте всё, что посчитаете нужным, — пожал он плечами. — Вы королева и в своём праве. Только не трогайте письменный стол, мне удобно за ним работать.       Его пальцы рассеянно расстёгивали рубашку. Шалрию на мгновение затянул этот контраст: чёрный шёлк, бледная, почти белая кожа, алый огонь волос, — и она не нашлась, что ответить на подобную сговорчивость. С тех пор в комнате, правда, ничего не изменилось — разве что появлялись новые фрукты в вазе, да книги на прикроватной тумбочке. Шалрия отговаривалась перед собой, что имеет полное право затеять ремонт в любой момент, когда захочет. И старалась не думать, что это право с его стороны больше походило на разрешение.       А если и думала, то мрачно радовалась — будучи твёрдо убеждена в том, что первым делом прикажет выкинуть его дурацкий стол…       Как бы то ни было, её новая горничная оказалась отчасти полезна. Та, в силу низкого положения, знала не то чтобы много — так, кухонные сплетни слуг за чашкой чая, известные всем и не представлявшие секрета, ничего из того, что касалось военных тайн королевства, — но то, что она знала и рассказала, заполнило пробелы в отдельных, интересующих Шалрию местах.       — Винсмоуки — сверхлюди, — уверенно и с лёгким благоговением заявила горничная, готовя кровать ко сну. — Неуязвимые и физически совершенные. Говорят, бывший король ставил над ними какие-то опыты, хотел сделать их идеальными…       — И что, удалось? — Шалрия скептически подняла бровь. Опыты — над королевскими детьми? Сверхлюди? Это смахивало на дерзкую попытку поиграть в бога. Или на крамолу — если бы о том прознали богоподобные тенрьюбито…       — Конечно! — с жаром ответила та. — Разве это незаметно?.. Господа красивы, умны и вдобавок обладают фантастической силой. Джадж-сама создал их лучшими из лучших!       — И ты считаешь это… нормальным? Эту неестественную, искусственную силу?       — А что в этом плохого? — глаза девушки светились наивным обожанием. Таким же, какое Шалрия видела в глазах солдат, болевших на плацу за своих командиров. — Это же сила науки!       Что ж, в приоритете науки в Джерме сложно было сомневаться: Шалрия на каждом шагу натыкалась на какие-то механизмы, странных слуг, похожих на лаборантов, а электрических светильников в замке было больше, чем во всех дворцах Мариджоа вместе взятых.       Но всё равно, вопросы множились быстрее, чем на них появлялись ответы. А сами ответы продолжали вскрывать невероятно неприглядные вещи.       Кухарка, механик и пират!.. Вот с кем ей пришлось соединиться родственными узами. Сидеть за одним столом. Снисходить до разговора. Если супруг в брачную ночь говорил в том числе и об этом — было что скрывать!..       Шалрия так и не определилась, что шокировало её сильнее.       Простушка-невестка оказалась далеко не простушкой, коли будучи презренной прислугой сумела захомутать принца. Вот почему в замке до сих пор не было приличной кухарки — местный шеф-повар не так давно стал принцессой. Чем она вообще подловила этого заносчивого наглеца? Ребёнком — в семье не терпели бастардов? Или же та подсыпала ему в еду любовный порошок?..       У Шалрии это не укладывалось в голове. Как и то, что кузина короля унизилась до низкого физического труда и обслуживания простолюдинов — кажется, свёкру подобные занятия тоже были не по душе: несмотря на любовь к науке, никто в семье не марал руки обслуживанием техники.       Вишенкой на торте стал братец-пират. Загадочный Третий принц осмелился бежать из родительского дома и присоединиться к печально знаменитой пиратской шайке — неудивительно, что о нём почти никто не говорил. Бельмо на глазу — вот кем он был для древнего и благородного рода. Во всяком случае, Винсмоуки странно фыркали при редких упоминаниях о нём, именуя не иначе, как «этот наш Санджи».       Прознай про всё это во дворцах Мариджоа — смеялись бы до слёз! Причём не лицемерно, как было там заведено, а вполне искренне и злорадно: вот как низко опустилась эта гордячка Шалрия! Поделом ей!..       К счастью, тем, как и ей когда-то, не было до её нынешней семьи никакого дела. Винсмоуки обязались защищать их в грядущей пиратской войне — это всё, что волновало тенрьюбито, им не требовались лишние подробности о жизни низших.       Дам из гостиных гораздо больше волновало бы, насколько успешно она выполняет супружеский долг. Но и в этом Шалрия упала бы в их глазах, провалившись по всем фронтам. Они с супругом стоили друг друга. Тот не прикасался к ней добровольно ни разу с брачной ночи, по-прежнему держался холодно и отстранённо: либо настолько чудовищно контролировал себя, либо лежавшее рядом с ним каждую ночь женское тело не представляло для него ни малейшего интереса. Что, если и в первую ночь он пытался ласкать её исключительно из вежливости?..       «Мужчина должен быть холоден снаружи и горяч внутри», — врала старая нянька: он был ледяным и там, и там… Шалрия не понимала отчего, однако её это устраивало. Но чёртов долг королевы!.. И ей приходилось смирять одну гордость ради другой — чтобы её не могли упрекнуть в негодности как жены. Она приказывала взять её — несколько раз за этот месяц, когда умом осознавала, что дольше тянуть нельзя. И Ичиджи снисходил до её тела — механически, равнодушно, без ласк, как она и велела.       Иногда ей казалось, что он вовсе не любит женщин — ей так и не довелось застать его со служанками, хотя сама милостиво это дозволила.       И с той самой ночи он ни разу не снял при ней очки.       Когда Шалрия открывала утром глаза — потревоженная солнечными лучами, пробирающимися в полумрак спальни украдкой, как вражеские лазутчики, или же разбуженная к завтраку горничной, — супруга обычно уже не было в комнате. В редких случаях он сидел за любимым столом, безукоризненно одетый, сливаясь в единое целое с картами, свитками и аккуратными стопками отчётов и едва слышно поскрипывая пером. Шалрию поражало, до чего же тихо при желании он мог ходить или заниматься делами — не тревожа её сон, ужасно беспокойный и чуткий.       Ичиджи совершенно не обращал внимания на то, как она встаёт с кровати, умывается, переодевается. Горничная, расчесав ей волосы, убегала пугливой мышкой, с трепетом поглядывая на уткнувшегося в бумаги короля. И только после этого, когда Шалрия подходила к столу, — допускал поднять голову и сдержанно пожелать ей доброго утра.       Порой её так и подмывало позабыть про гордость и хорошие манеры и, скинув ночную сорочку, подойти к нему в чём мать родила, усесться на край его чёртова стола — или даже улечься, выгибаясь спиной — и просто понаблюдать за его реакцией: проймёт или нет эту стылую невозмутимость?       Безумная мысль — и такая забавная…       — …Шалрия?       Шалрия вздрогнула, не ожидав услышать своё имя. Слуги звали её госпожой, королевой, Её Величеством; супруг — по принятому между ними соглашению. Остальные обращались к ней на «вы» — или вовсе игнорировали.       Поэтому звуки собственного имени сбили её с размышлений, застали врасплох. Тем более в этом безлюдном месте. Всё ещё сидя на коленях перед клумбой, Шалрия повернула голову, на всякий случай надменно поджимая губы.       Старшая сестра… Значит, Рэйджу тоже вернулась. С ней Шалрия пока соглашений не заключала, не ссорилась, не обменивалась колкостями, вот та и обратилась к ней запросто, почти по-семейному интимно…       Спохватившись, Шалрия встала на ноги, величаво распрямилась, сжимая в левой руке неосмотрительно сорванный цветок. Правую, испачканную землёй, она поспешно спрятала за спину.       — Не знала, что здесь появились цветы, — Рэйджу прохладно улыбалась.       Шалрия тем временем бросила взгляд вниз и похолодела: под ногами лежала грязная садовая лопатка.       — Интересная композиция, — продолжила сестра, вроде бы не заметив предательский садовый инструмент. И кивнула на георгин в её ладони: — И красивый цветок.       Старшая сестра короля сама была как цветок — роза, которой вежливая отстранённость заменяла шипы. Шалрия не любила, когда кто-то в её присутствии восторгался розами, использовал их в сравнениях — считала их приевшимися и банальными. Но те, как ни крути, подходили Рэйджу больше всего.       — Я часто здесь гуляю и поручила слугам разбить клумбу, — соврала Шалрия. — Чтобы было из чего составлять букеты. В Джерме, кажется, цветы не в почёте, хотя я обнаружила, — она кивнула на могилы в отдалении, — что слуги тайком выращивают незабудки. Но разве такие жалкие, бедняцкие цветы способны украсить королевскую спальню? Ладно голубые, но розовые… Это оттого, что кому-то взбрело в голову высаживать их на людских могилах? Если приказать высадить в этом месте благородные гортензии — неужто те тоже покраснеют?       Вместо того, чтобы согласно кивнуть в ответ или снова улыбнуться, Рэйджу отчего-то нахмурилась, обнимая себя за локти. Шалрия не поняла, что именно ей не понравилось — вольность слуг? Или же старшая сестра короля тоже не жаловала цветы?       На безымянном левом пальце Рэйджу, у самого основания, виднелась крохотная чёрная татуировка в форме сердца — всё равно что обручальное кольцо. На придирчивый взгляд Шалрии, принцесса, пусть и весьма привлекательная, давно уже вышла из невест. Насколько та была старше? На семь лет? Восемь? «Старая дева», — снисходительно решила она с высоты своих восемнадцати лет. В семьях аристократов замуж выдавали рано, неужто та оказалась слишком разборчивой в женихах? Или же на неё отчего-то никто не позарился? Неудивительно — при такой-то странной семейке, где всё перевёрнуто с ног на голову… Интересно, она тоже была способна вызывать молнии? Может, попробовать разузнать у неё — прямо сейчас?..       — Вы очень красивы, — внезапно заметила Рэйджу, пока та колебалась, — но используете так много косметики, даже в обычный день.       — Она выделяет меня, делает старше. Люблю казаться старше, — поджала ярко-коралловые губы Шалрия. Несмотря на выбор ярких красок, она никогда не перебарщивала с макияжем, прекрасно знала, что именно ей идёт — что подчёркивает глаза, брови, скулы лучше всего. А ещё всегда красила губы — правда, здесь, в Джерме, в помаде не было нужды, и делала она это больше по привычке.       В любом случае Рэйджу не сумела бы уязвить её обвинением в плохом вкусе или вульгарности. Но та и не намеревалась — лишь задумчиво кивнула в ответ.       Нет, если и расспрашивать её — то не сегодня… Рэйджу была для неё такой же подданной, как и все остальные, но Шалрия вдруг ощутила непонятную робость в её присутствии — не тот трепет или напряжение, что в ней, бывало, вызывал супруг. Нечто иного рода — то, что чувствует ребёнок в присутствии строгого, взыскательного родителя. Дело было в развороте плеч или особым образом вздёрнутой завитой брови? Или тембре голоса?..       — Близится обед, — Шалрия постаралась скрыть замешательство за отвлечённой репликой. — Пожалуй, пришла пора возвращаться в замок. Король, — тут она усмехнулась, — любит порядок.       — О, вы это заметили? Ичиджи и в самом деле любит правила, — Рэйджу вернула ей усмешку. В этот момент она один в один напоминала брата выражением своего лица.       — Я тоже их люблю, — сухо ответила Шалрия и для отвлечения внимания взмахнула цветком, одновременно кончиком туфли ловко подталкивая садовую лопатку под листья цветов: — Стоит поставить в воду, чтобы не завял. Не задерживайся, иначе брат сделает тебе замечание.       — Я не опоздаю, — Рэйджу отвернулась, рассматривала могилы, поросшие незабудками. — Не забывайте, я тоже — дитя здешних правил.       …Она действительно не опоздала, хоть и пришла позже всех — кухарка только-только принялась разносить тарелки. Однако все шесть кресел за обеденным столом были уже заняты. Рэйджу подошла и остановилась около кресла Йонджи, легонько опершись ладонью на спинку и ничего не говоря. На её губах вновь прорезалась улыбка — очень странная, снисходительная.       — Ох, Рэйджу, а тебе-то места не досталось. Вот что бывает, когда приходишь последней, — не менее странным голосом посетовал Ниджи, а Йонджи неубедительно кашлянул, явно прикрывая смешок.       — Ты прав, — мелодично ответила та, отчего-то поглядывая не на братьев, а на Шалрию. — Похоже, я слишком долго отсутствовала, и в этой семье мне уже нет места.       — Рэйджу, садись сюда. Я не сильно голодна… — начала было Годжу, приподнимаясь из-за стола с несколько виноватым видом, но старшая сестра остановила её взмахом руки.       — Всё в порядке, просто распоряжусь, чтобы мне принесли стул из гостиной. Ох, — она лукаво выгнула бровь, — или это был предлог, чтобы посидеть у Йонджи на коленках? Извини, что разрушила твои планы!       Все, кроме короля, засмеялись. А Шалрия с внезапным холодком в груди осознала, что всё это время значили их улыбки и переглядывания.       В первый раз она не заметила цифр на креслах вокруг обеденного стола, а затем садилась рядом с супругом по привычке, не особо раздумывая: скорее всего, сиденья были пронумерованы для красоты и порядка. Ей досталось нулевое — вот и прекрасно, значит, даже супруг, занявший первое, оказывался чуть ниже её по рангу.       Но теперь она с запозданием сообразила: цифры соответствовали именам. Дурацким именам-числам, над которыми не заморачивался их отец. Козетта, сидевшая по соседству с мужем, удачно воспользовалась вечно свободным креслом сбежавшего братца-пирата — он шёл третьим среди близнецов. А «0» относилось к Рэйджу — она была «Нулевая»… И сейчас старшая сестра вежливо и терпеливо ждала запасного стула, пока её законное место оккупировали без спросу.       Всего четверть часа назад Рэйджу говорила о правилах и порядке. Наверное, она решила, что Шалрии вздумалось потешаться над её словами.       И ведь никто из них никогда не сказал ни слова! Сидели и молча злорадствовали за каждой трапезой. Ниджи так точно. Тот, небось, с первого дня предвкушал возвращение сестры — и как насладится растерянностью на лице королевы. И нынче наслаждался, скалясь во все тридцать два зуба.       Скрипнула спинка провернувшегося по оси кресла: Шалрия встала из-за стола, сминая в пальцах салфетку.       — Не надо стула, — холодно слетело с её губ. Не передать словами, чего ей стоило не выдать своё замешательство. — Каждый должен сидеть там, где предписано правилами.       Она бросила взгляд на супруга, сверху вниз, горделиво вздёрнув подбородок — тот не повёл и бровью, — и сделала то единственное, что ей оставалось: развернулась и начала подниматься вверх по ступенькам к величественному пустующему трону. Ему было далеко до Пустого Трона в Святой Земле, но это было далеко не худшее сиденье на Гранд Лайне. Оно соответствовало её статусу и принадлежало ей по праву. Чёрный череп на верхушке подбадривающе скалился на неё с высоты. Когда она уселась на широкую — слишком широкую для одного человека, тут поместилось бы минимум двое — бархатную подушку, в зале воцарилось звенящее молчание.       Служанка растерянно таращилась на Шалрию, держа в руках предназначенное ей блюдо, — и Ичиджи распорядился с леденящим душу спокойствием:       — Что же ты застыла? Неси туда, наверх, своей королеве, — он так и не сдвинулся с места.       Шалрия закусила губу, принимая поданную ей тарелку. Ичиджи действительно было не важно, где сидит он сам, не важно, что он не носит корону или иных регалий — ведь ему принадлежала реальная власть, все и так ему подчинялись, не требовалось ничего доказывать. А её картонному титулу не подчинялся никто — только он один. Причём не как король — просто как мужчина, муж…       Очередное напоминание о том, что там, в Мариджоа, ей следовало быть более внимательной к собственным словам. Ичиджи блестяще извратил единственное условие, о котором она просила, не погрешив при этом против сути. Да, она стала госпожой — ему. И королевой — исключительно самой себе.       Мертвенно улыбаясь, она зачерпнула ложкой суп.       Козетта вдруг громко охнула — и Шалрия надменно глянула вниз, поверх тарелки: принцессе-кухарке ещё что-то не понравилось? Но та вовсе на неё не смотрела: поднявшись на ноги, она привалилась к спинке кресла супруга, обхватывая тяжёлый округлый живот рукою.       — Ниджи… — с каким-то испугом пробормотала Козетта, а потом снова охнула, на этот раз болезненно поморщившись. На лице её супруга впервые за всё время промелькнуло нечто напоминающее растерянность.       …Минуту спустя в зале не осталось никого, кроме Шалрии, по-прежнему восседающей на королевском троне и безмятежно поглощающей овощной суп, служанки, держащей подле неё салфетку, да застывших бестрепетными каменными истуканами солдат. Ичиджи, выходивший последним, обернулся на миг к супруге, но та сделала вид, что этого не заметила. Чего он от неё хотел? Чтобы она, засучив рукава, бросилась принимать у бывшей кухарки роды? Или суетилась вокруг неё с фальшивыми подбадриваниями? Чем ей помогут подбадривания?       Она звякнула ложкой и всё-таки с беспокойством крутанулась на мягкой подушке: перед ней невольно возникло лицо матери — такое бледное и застывшее, почти восковое. И скрюченный синеватый младенец, который так и не закричал… Шалрии было десять лет, когда она потеряла мать.       Скривив губы, она сунула тарелку в руки служанке: супа там ещё оставалось прилично, но есть перехотелось окончательно.