Павшая с небес

      — Ниджи, это же твой черничный десерт… — голос Козетты звучал тускло и потерянно.       Перед этим Второй принц небрежно покрутил кончиками указательных пальцев поданное ему женой блюдце с куском шоколадного торта, щедро усыпанного синеватыми черничинками, а потом с той же небрежностью поменял его на стоявший перед Козеттой сливочный пудинг. Подпихнутое взад блюдце с укором звякнуло о её чайную чашку.       — И что? — протянул он, опуская ложку в вязкий пудинг. Его обычная ухмылка напоминала лезвие изогнутой катаны. И резала не в пример острее.       — Ничего… — Козетта присела на краешек кресла, склонив подбородок — не иначе как скрывала под чёлкой подступившие к глазам слёзы. Но трёх братьев Винсмоуков, сидящих за столом, не заботили чужие душевные терзания. За неё некому было вступиться: Рэйджу ещё не вернулась, а Годжу тоже отсутствовала — уехала одна по своим сомнительным «делам», пообещав явиться ко дню отъезда в Мариджоа. И оттого полностью пропустила беспощадную молчаливую пытку, которую Ниджи устроил супруге.       Это длилось вторую неделю подряд. Всякий раз, как перед Ниджи возникало новое блюдо, к которому приложила руку Козетта, он, не меняясь в лице и радушно улыбаясь, переставлял местами их тарелки. Кроме этой детали, ничто не выдавало, что его впечатлили или чем-то зацепили нечаянно вскрытые перед всей семьёй замыслы супруги. Ниджи по-прежнему болтал и шутил с ней — как если бы ничего не произошло. Во всяком случае, не осерчал явно.       Но Шалрия, вечно наблюдавшая за ними (по привычке и от скуки), видела: он отворачивался, притворялся, что его что-то отвлекло, едва Козетта пыталась с ним заговорить о дурацкой кулинарной школе или хоть как-то оправдаться. Погружался в полный игнор, бывало, вовсе выходил из комнаты. Та билась в своих попытках, как в глухую стену, и с каждым днём всё больше отчаивалась: Ниджи отказывался есть любое блюдо, приготовленное её руками. Да и темы кулинарии в разговоре с ним отныне не существовало.       Вроде бы Шалрии стоило радоваться: пара удачных, словно ненароком брошенных фраз — и такой эффект! Второй принц наконец-то осознал всю низость занятий своей жены. Кухарка давно заслуживала, чтобы её одёрнули, напомнили, кем она стала и как надлежит себя держать. Даже её закадычной подружке сладенькое сочувствие не помешало уехать на следующий же день и бросить Козетту разгребать последствия.       И вместе с тем что-то в этом было неправильным.       Выходя из зала, Шалрия окинула беглым взором опустевший стол: Козетта в одиночестве, опустив плечи, сидела над блюдцем с нетронутым тортом и механически катала вилкой туда-сюда, вдоль каёмки, крупную черничку, — и, к своему удивлению, ощутила лёгкий укол вины.       Нет, Шалрия и близко не раскаивалась в спонтанном и злом ребячестве — ещё чего, она всё сделала верно! Просто представила на секунду, что это чем-то смахивает на то, как Ичиджи относился порой к ней самой, отгородившись невидимой стеной отрешённой королевской надменности — на что приходилось отвечать той же монетой.       Мелочные страдания кухарки не шли ни в какое сравнение со страданиями королевы, но всё-таки Ниджи проявлял своё отторжение чересчур жёстко. Пожалуй, было бы гораздо милосерднее швырнуть под ноги провинившейся жене тарелку, раз его так раздражала её стряпня. Намного лучше, чем вымороженное игнорирование. А ведь Козетта, похоже, и в самом деле за что-то любила противного Второго принца… Каково это — сносить подобное отношение от человека, которого любишь?       Шалрия передёрнула плечами, двигаясь по парадной галерее: с чего бы её должны волновать жалкие людские страсти? Она-то сама никогда не любила. А наблюдая тайком за другими, всего лишь заинтригованно сверяла подмеченное с тем, о чём когда-то слышала или читала. Чтобы сопереживать — в том числе и кухаркам! — требовался опыт, что-то такое, что вызывало бы отклик в памяти и чувствах. Но за всю жизнь её ни разу ни к кому не влекло.       Или влекло?..       Шаг сбился, ноги сами собой замедлились, задержали её у панорамного окна в конце галереи — Шалрия давно подметила, что оно единственное среди всех прочих выходило на восток, но платформа нынче пребывала в движении, улитки развернулись, стороны света в замке временно поменялись местами. Прямо сейчас окно было устремлено на юго-запад, и в нём отчётливо виднелась узкая красноватая полоса без начала и конца, протянувшаяся вдоль горизонта: Рэд Лайн.       Джерма 66 находилась уже недалеко от благословенного края, где прошли мирное детство и тревожная юность Шалрии. Однако сокращать расстояние улитки не торопились, сбавили ход, почти дрейфовали: входить в прилегавшие к Святой Земле воды без официального допуска было запрещено, тем более целому военному флоту.       Даже Морскому Дозору запрещалось обустраивать свою базу в непосредственной близости от Мариджоа: центральный штаб Нью-Маринфорд размещался на удалённом от Рэд Лайна островке Нового Мира, там же были обустроены казармы и дислоцировались корабли. Тенрьюбито, наученные горьким опытом нападений, которыми полнились первые суетные годы после Пустого Века, не доверяли слепо никому: ни своим пешкам, ни союзникам. Изредка, с соизволения Горосэев, корабли дозорных устраивали дежурные рейды в этих краях — но не более того.       Ближе всего к этой нейтральной зоне с противоположной стороны Рэд Лайна прилегал разве что Сабаоди — жалкий плавучий архипелаг, где люди ютились как мартышки, не на твёрдой земле, а на корнях деревьев, и куда не указывала стрелка ни одного лог-поса. Рассадник пиратов и гнездо разврата. Впрочем, в те края частенько наведывались богоподобные — за яркими впечатлениями и грубыми развлечениями простолюдинов. Или за рабами. Шалрии тоже однажды случилось там побывать: Росвальд в кои-то веки в поездку взял с собой не только сына, но и дочь. Как он выразился, «в качестве поощрения».       Умей она прозревать будущее — наплевала бы на любопытство к миру низших и, сославшись на мигрень, осталась бы одна в семейном дворце. Но вместо недели одиночества и спокойствия получила ужаснейший день в своей жизни, в котором всё безвозвратно стало с ног на голову…       Шалрия изучала далёкие утёсы за окном, и их вид снова незаметно сбил поток её мыслей с толку, вернул его в прежнее русло — слишком уж эти скалы ассоциировались цветом и каменной невозмутимостью с её мужем.       Нет, она совершенно точно не испытывала к нему влечение! Глупости какие!       Просто… просто…       Просто он обязался ей принадлежать! Сам, добровольно! Это же так естественно — ценить то, чем владеешь. Она его госпожа, а значит, он, хотя бы на словах, её собственность.       Королева тут же с безотчётным раздражением пристукнула каблуком: собственность, чьи желания и стремления были ей неведомы и абсолютно неподвластны…       …Даже горячая ванна в купальнях, в которую Шалрия с расслабленной ломкостью погрузилась полчаса спустя, не помогла ей отвлечься. Не сумела отогнать сомнения, роящиеся, преследующие и больно жалящие её и днём и ночью, вот уже две недели — с тех пор, как вскрылась вся подоплёка отношений Ичиджи со своей кузиной… Шалрии до конца не хотелось верить в сплетни, вытянутые под угрозой, но это единственное, что полностью объясняло все несуразности в поведении этих двоих.       Непонятное снисхождение Ичиджи к тому, что он не терпел у других, его вечные взгляды в сторону краснеющей кузины, недовольство поведением Четвёртого принца… Теперь в каждом слове супруга, в каждом небрежном упоминании о Годжу Шалрия ловила скрытый смысл, подтекст.       Это о ней он думал всё время? Это её тело затмевало тело супруги в его непристойных ночных фантазиях? Уступил брату — но не выходило забыть?..       «А что, если и вправду не забыл?»       Над обжигающей, покалывающей кожу водой поднимался пар. Шалрия уставилась в своё мутное и зыбкое отражение.       Годжу не выглядела распутной шлюхой — на людях. Наоборот. Но за миленькой невинной мордашкой могло скрываться что угодно, и не такие Шалрии встречались лицемеры. Что, если там, на конюшне, подозрительный длинный волос на рукаве Ичиджи всё-таки принадлежал ей? Подумаешь, другой оттенок! Глаза обманулись в сумерках… Хотя представить, что два Винсмоука, король и принцесса, предаются низким забавам на задворках, на пыльной конюшне… Но пришло же той в голову позвать своего официального любовника в библиотеку!       «Со дня свадьбы Его Величество не касался других женщин… Да и раньше нечасто — в отличие от братьев он очень требовательный…» — сбивчиво заверяла горничная. Но откуда прислуге всё знать? Тем более про похождения королевской кузины — если бы Шалрия лично не застукала Годжу с Йонджи, то не поверила бы диким слухам: прямых доказательств не было. К тому же сознание Шалрии само отвергало любые намёки, привычно избегая всего, что касалось настолько бесстыдных вещей — и делая свою хозяйку слепой на ровном месте.       Оберегая её…       Годжу должна была вот-вот вернуться, вдруг вспомнилось ей. Отбытие в Мариджоа планировалось уже завтра, в полдень, на специально выделенном Мировым Правительством корабле. Только Шалрия, её супруг и она — втроём. Поездка, в которой Шалрии отводилась почётная роль полагающейся королю атрибутики вроде мантии, скипетра или короны. Или полезного живого справочника. Поездка, в которую Ичиджи вызвался отправиться исключительно из-за сумасбродной кузины.       Всякий раз думая об этом, Шалрия чувствовала, как её передёргивает.       Вот и сейчас — вытянутая над ванной рука дрогнула, и банщица, колдовавшая над королевским маникюром, чересчур остро провела крохотными ножничками вдоль кутикулы безымянного пальца, с которого незадолго до этого с почтением сняла тяжёлое кольцо.       — Негодяйка! — раздражённо шикнула Шалрия, и девушка торопливо и виновато забормотала, выпрашивая прощения. Хотя королева вовсе не её имела в виду. — Хватит ныть, продолжай!.. — Шалрия сердито откинулась на спинку широкой и круглой ванны, притопленной почти до самых бортиков в пол.       По поверхности воды прошлись рябью лепестки свежих георгинов; пахло пионами и горечавкой — банщицы с недавних пор использовали при визитах королевы особые ароматические соли и масла. Шалрия подозревала, что до её свадьбы в Джерме в ходу были одно лишь мыло да горячая вода. Единственные найденные ею в купальнях бутылочки с массажным маслом отчётливо отдавали грубоватой, почти солдатской ромашкой. У её супруга на полке в душевой комнате имелся и клубничный шампунь — наиболее очевидный источник сопровождавших его еле уловимых кисловатых ноток. Однако Шалрия подозревала, что Ичиджи, если не грех так выразиться, являлся исключением из Джермовских правил.       Посягать на его аромат она не стремилась, и в то же время ей очень быстро надоело пахнуть ромашкой — вот и пришлось заказывать отдельно дорогие притирания. Она строго-настрого запретила банщицам расходовать их на кого бы то ни было, кроме неё. Хотя от Ниджи пару раз при встрече отчётливо сквозило пионом. Но у Шалрии недоставало улик, чтобы ехидно обвинить его в воровстве чужих благовоний; возможно, в те дни он принимал ванну сразу после её ухода, когда запах ещё не выветрился.       Банщица закончила с маникюром и занялась тыльной стороной ладони. Шалрия лениво плеснула свободной рукой горячей воды себе на плечи, дремотно смежила веки. Девушка, чуть массируя, втирала ей в пальцы пряное масло. Внезапно та охнула, выпуская их, и отпрянула — только и было слышно, как прошуршала, удаляясь, ткань её незамысловатого рабочего костюма. Шалрия, не открывая глаз, недовольно свела брови: куда это она? Не рассчитала — и масло закончилось? Или опрокинула ценный флакон — и то пролилось в воду? Вот распустеха…       Но помощница вернулась быстро; шорох одежды повторился — и та опять присела подле неё, спокойно, безо всяких объяснений возобновляя работу. Правда, уже без прежней ловкой уверенности, немного скованно — вместо массажа просто поворачивала, легонько поглаживала, приподнимая в воздухе, изящную кисть руки королевы, словно любовалась ею, позабыв про свои обязанности.       — Тебе что, совсем страх неведом?!.. — окрикнула её Шалрия, когда чужие пальцы вдруг скользнули выше, над запястьем, щекотно прошлись по нежной коже до самого локтя. И осеклась.       Пальцы, чересчур прохладные для разгорячённых во влажном жаре помещения рук банщицы. Чересчур крупные, чтобы быть женскими.       — Вообще-то да, неведом, — усмехнулся над её ухом примостившийся рядом Ичиджи.       От неожиданности Шалрия распахнула глаза и едва удержалась, чтобы не взвизгнуть по-девчоночьи и не прянуть в ванну до самого носа — вода весьма вольно и небрежно прикрывала верхнюю часть её тела, проходясь чуть ли не по самой кромке розоватых сосков. И ему было прекрасно видно, как вызывающе-алый лепесток георгина колышется прямо в мягкой ложбинке между её грудей.       Казалось бы, что в этом предосудительного: муж навестил жену в купальне… Ичиджи столько раз видел её нагой, два дня назад она сама снизошла до него, отдавалась ему в спальне, безразличному и безукоризненно исполнительному — как и велела… Но Шалрией овладело непонятное смущение.       — За… зачем ты пришёл? — наконец выдавила она, растерянно хлопая ресницами. — Собираешься принять ванну?       Воображение в один миг коварно нарисовало Шалрии, как он неспешно раздевается и садится в воду напротив неё — просто раздевается, просто садится, не соприкасаясь с ней даже лодыжками, ведь ванна была огромная, тут свободно поместилось бы четверо… — и её щёки непроизвольно вспыхнули. Да что с ней такое?!       — Нет, я всего лишь принёс вам револьвер. Решил не откладывать это дело, потом не будет времени, — невозмутимо ответил Ичиджи, не делая ни малейшей попытки отвернуться, несмотря на то, что явно уловил её замешательство. Хвала небу, он не стал шутить. Вместо этого вольготно откинулся вдоль бортика на согнутый локоть, всё ещё аккуратно придерживая её за запястье. И, несомненно, продолжал пялиться.       — Револьвер? — машинально переспросила Шалрия, не полностью осознавая суть его слов.       Её вечно приводил в ступор этот контраст: с одной стороны, он вёл себя совершенно бесцеремонно, не испытывал стыда — и не ожидал его от других. С другой — эти осторожные, почти деликатные прикосновения… Мог ли он относиться к ней, как она к нему — любоваться мимоходом, как любуются изысканной и баснословно дорогой статуэткой из слоновой кости, зная, что ты её хозяин?       Да, она была его госпожой, но мечтал ли он хоть раз сам стать ей господином — не как король королеве, следуя закостенелым правилам местной иерархии, а господином ей, Шалрии, вопреки своему слову, вопреки всем её высокомерным приказам?..       Шалрия нервно и неловко высвободила пальцы, пряча их под воду — не заботясь о том, что работа банщицы пошла насмарку и драгоценное масло придётся втирать заново.       К чему эти абсурдные мысли? Его же волновала лишь кузина. С ним Годжу была такой же податливой, как нынче с его младшим братом? Так же ластилась и ловила его взгляды? Как далеко они когда-то зашли?..       Ичиджи, не догадываясь о её терзаниях, между тем, в подтверждение своих слов, опустил на сухое и пушистое, заранее подготовленное банщицей полотенце, где уже лежало обручальное кольцо королевы, элегантный дамский револьвер. Выложил вдоль вытянутого дула рядком, одну за другой, четыре блестящие пули. Первым побуждением Шалрии было вскинуть руку, ухватиться за покрытую золотой инкрустацией рукоять, ощутить полузабытую тяжесть оружия в своей ладони. Но она удержалась.       — Ты считаешь, что я выучила правила? — она резко дёрнула плечами и подбородком, отворачиваясь от манившего её револьвера. И супруга.       Вода от этого движения дрогнула, пошла волной, тонкая завеса георгиновых лепестков окончательно схлынула в сторону. Шалрия прикусила губу, сохраняя показное равнодушие.       — Нет, я так не считаю, — в его мелодичном голосе прозвенела улыбка. — Во всяком случае, не совсем. Но я давно был готов отдать его вам — он месяц пролежал в верхнем ящике моего рабочего стола. Ящик был не заперт. Странно, что вы не забрали.       — Тенрьюбито не лазят по чужим столам! И королевы тоже! — возмущённо соврала Шалрия и наморщила нос, отчётливо уловив насмешку. Но одновременно испытала признательность. — Почему ты решил его отдать? Сейчас? И… здесь?       — До отъезда больше не представится возможности. Планы немного изменились, я отправляюсь сегодня — корабль готов к отплытию. Возле Мариджоа испокон веку хозяйничают пираты, следует расчистить от них подступы к морскому порту и обеспечить безопасный проход. Ходят слухи, что во время прошлого Собрания Королей в здешних водах осмелились похитить принцессу. Или двух. Мировое Правительство… попросило об этом. Со мной связались час назад по ден-ден-муши.       У обоих Рэд Портов часто видели пиратов. Даже вконец слабоумным не приходило в голову поднимать руку на Драконов, но это правило не распространялось на их гостей или собираемую со всех концов света дань. Стоило морским крысам попасться — и наказание выходило по-божественному суровым и неотвратимым. Однако чем выше ставки — тем существенней награда, и оттого пираты наглели с каждым днём.       Но Ичиджи явно не попросили об услуге — приказали. Ему, кто так не любил чужие приказы. Поэтому и упомянул об этом с такой неохотой. Что ж, его никто не принуждал, он сам из гордости выбрал жениться не на ком-то, а на тенрьюбито, а условие откликаться на зов Мирового Правительства в борьбе с пиратами входило в брачный договор.       И всё-таки он вернул ей револьвер. В свойственной ему леденяще-насмешливой манере, но по собственному желанию — не дожидаясь её повеления и не унижая её необходимостью просить. Странное чувство, стеснившее грудь Шалрии, усилилось.       «Неужели Ичиджи озаботился моей безопасностью?»       — Годжу возвращается завтра утром, — следом он так мягко произнёс имя кузины, что Шалрия мигом растратила все крохи неожиданно всколыхнувшейся благодарности. — Вы прибудете завтра к Рэд Порту вдвоём, и я встречусь с вами уже наверху, в городе.       Ичиджи поднялся на ноги, расправляя смявшиеся полы мундира. Его очки слегка запотели во влажном воздухе, но он гордо держался до последнего, лишь бы не снимать их перед супругой. Шалрии иногда казалось, что его светлые пронзительные глаза в полумраке спальни — в брачную ночь — ей попросту приснились.       Он кивнул на револьвер:       — Надеюсь, в моё отсутствие вы будете пользоваться им разумно.       — Я всегда разумна! — обиженно огрызнулась Шалрия. Мало того что упомянул при ней Годжу, так ещё и поставил под сомнение манеры и выдержку своей королевы. Ичиджи выразительно вздёрнул бровь, намекая тем самым на то, почему револьвер вообще был конфискован, и ей пришлось добавить, с прорезавшимся язвительным сарказмом: — Так и быть, обещаю в тебя из него никогда не стрелять. А то останешься недоволен дырками в мундире.       — Не шутите с этим, — вдруг очень серьёзно заметил он. — Наша кожа прочна, но не до бесконечности. В ходе последнего военного конфликта выяснилось, что достаточно сильное хаки способно нанести нам вред. Подобного револьвера, при желании, хватит, чтобы убить любого Винсмоука — достать бы напитанную королевской волей пулю. Такой металл несёт смерть, — уголки его губ изогнулись в бледной ухмылке: — С ним и фруктовый нож в разъярённой женской руке сгодится.       Нет, он опять потешался! Шалрия в негодовании не сумела сдержаться, крутанулась, опираясь на бортик, и широко плеснула в него водой из ванны. Тот влёгкую уклонился, отступая на шаг назад и разглядывая привставшую из ванны жену, возмущённую его насмешками. Контуры её влажного, разгорячённого тела мягко проступали сквозь слабый водяной пар.       Ухмылка Ичиджи увеличилась, но он больше ничего не прибавил. И поспешно ушёл, прижимая пальцы к крылу носа, как будто о чём-то глубоко задумался; Шалрии пару раз доводилось видеть этот загадочный жест, но она понятия не имела, что он означает.       Запоздало обхватив перекрещенными руками плечи, она плюхнулась обратно, по самый подбородок, в тёплую ванну. От порывистого движения с её головы соскочило завёрнутое в чалму полотенце, и тяжёлые шелковистые волосы незамедлительно стекли вниз — прямо в мыльно-георгиновую воду. Отфыркиваясь и сдувая с носа намокшие и прилипшие прядки, королева возмущённо таращилась на закрывшуюся за спиной её супруга дверь.

***

      Лицо Шалрии лучилось вежливой улыбкой — и параллельно незримой, но давящей враждебностью. Эри никак не могла сообразить, откуда у этой враждебности росли ноги.       Да, ей и прежде доводилось сносить недовольные взгляды королевы, если делала что-то, что та расценивала как неуважение к своему статусу или наплевательство на хорошие манеры — взять хотя бы вопиющий случай в библиотеке. Но что сейчас-то она, Эри, умудрилась натворить? Да её даже в Джерме не было последние две недели! Вернулась только этим утром! А на неё смотрели так косо, словно она осмелилась съесть причитающийся имениннику кусок праздничного пирога, не иначе.       Эри подметила это ещё во время прощания с Козеттой на центральном дворике у замка. Шалрия, разодетая столь элегантно и величественно, что для полноты картины недоставало разве что королевской мантии, отвернулась от них до того демонстративно, как если бы сопровождающей её вынудили стать под пыткой. Как будто Эри рвалась в эту поездку! Будь её воля — и за пушечный выстрел не приблизилась бы к месту, где существовал неиллюзорный шанс наткнуться на Перосперо. И так с трудом свыклась с неизбежностью этой встречи, забивая изо дня в день голову работой. Перед возвращением перед глазами маячили одни детали да гайки.       Она поправила тонкую перчатку, натянутую поверх грубых искусственных пальцев, и оглядела мельком своё платье: шёлковое, но однотонное, серое, для Джермы — практически повседневное. Неужто Шалрия стыдилась её присутствия подле себя? Та наверняка обрадовалась поездке в родные края, куда теперь, как и прочие, могла попасть исключительно по приглашению, а Эри со своими сомнительными брачными делами компрометировала её в глазах друзей и близких.       Шалрия же была тенрьюбито, богоподобной. У таких, как она, величие плескалось в крови с рождения, она с непринуждённостью носила изысканные наряды, точно вторую кожу, а чрезмерное количество украшений лишь подчёркивало её положение — высокой и статной королеве они шли необычайно.       Конечно же Эри рядом с ней казалась серой уточкой! У неё-то и украшений сроду не было, а Йонджи и в голову не приходило ей что-то дарить: в рабочей суете, в дополнение к затёртому, пропахшему машинным маслом комбинезону, браслеты и серьги смотрелись бы дико. К тому же Эри заверяла себя, что Йонджи любит её просто так, безо всяких украшений, завитушек ему было достаточно.       Но самую капельку, чисто по-девчоночьи, завидовала Шалрии: Ичиджи, невзирая на то, что зачастую проявлял холодность, стремился к тому, чтобы у его красавицы-супруги было всё самое лучшее.       Даже у Козетты постепенно появлялись красивые вещи. Правда, на сей раз она ограничилась своим обычным стеклянным браслетом да обручальным кольцом, которое, задумавшись, грустно крутила на пальце. И вообще Козетта была бледной и непривычно молчаливой этим утром. Разве что уронила перед расставанием:       — Удачи, Эри-чан. Желаю, чтобы всё закончилось хорошо!       — Спасибо, — Эри смущённо обняла её за плечи. За суетой сборов и собственными тревогами она почти упустила из виду переживания подруги. — Всё обязательно будет хорошо. И у тебя тоже, — она помедлила и уточнила: — Он ведь до сих пор отказывается?.. Ни крошки в рот не берёт?              Тихое «да» Козетты подчеркнул выразительный хмык — от стоящей поодаль Шалрии. Но было непонятно: то ли королева прислушивалась к их разговору, то ли просто разглядывала высунувшиеся над дальней балюстрадой любопытные улиточьи рожки. Гигантских ден-ден-муши она не то чтобы недолюбливала — скорее держалась с ними настороже. Шалрии повезло: корабль, на котором им предстояло отправиться в путь, прислали из Мариджоа, он оказался грозным, но обыкновенным. Из соображения безопасности чужие корабли к порту Святой Земли допускались редко, в основном на Собрание Королей.       — Мне поговорить с ним? — продолжала допытываться Эри. Она совсем не рвалась убеждать в чём-то Ниджи, да и вряд ли её слова имели для него вес — взять хотя бы давнюю угрозу убить его, которая максимум насмешила Второго принца. Но и в стороне оставаться не годилось.       Козетта в ответ покачала головой, вымученно улыбаясь:       — Нет-нет, не нужно. Не велика важность — это же всего лишь… еда. Он же не перестал быть внимательным ко мне или к девочкам. Всё как-нибудь наладится. Должно наладиться.       На этот раз от Шалрии прилетело досадливое покашливание: та явно поторапливала. И Эри, вынужденная прервать разговор, успела только подумать, что вести себя так, как Ниджи, — всё равно ненормально. Хотя где Ниджи, а где нормальность…       Она поспешно и чуточку виновато коснулась губами щеки Козетты и последовала за королевой на борт корабля, ощетинившегося рядом пушек. Всходя по пружинящим, слегка прогибающимся доскам, Эри поминутно оглядывалась: ей так и не удалось свидеться с Йонджи. Солдаты передали, что тот на рассвете отбыл в морской патруль и обещался вернуться вовремя и проводить. Но, судя по всему, не успел: его нигде не было видно.       Трап подняли, из воды со скрипом и лязгом пополз якорь, а Эри, отвлёкшись изучением горизонта, обрамлённого далёкой красноватой стеной, впервые озадачилась: вот прибудут они в порт, а как, собственно, доберутся до Мариджоа, возведённого, по слухам, на самой верхушке Рэд Лайна? Для тех, кто не располагал в хозяйстве транспортными улитками, подъём представлял большую трудность. Неужели там в небеса вела лестница? Это же целая прорва ступеней, неделю забираться можно…       Ей уже приходилось пересекать эти неприступные скалы вместе с Йонджи — в редких миссиях, куда он отправлялся по королевским поручениям, беззастенчиво пользуясь добротой Эри и своей бывшей улиткой. Ну, и, само собой, в тот раз, когда они вдвоём отплыли с Сабаоди.       Мобильным и вездеходным ден-ден-муши не было дела до политики и того, что в Новый Мир и обратно все обычно попадали либо через проход, организованный Мировым Правительством, либо через подпольный пиратский туннель у Острова Рыболюдей. Когда Джадж три года назад забрал её с Сабаоди, он ещё обладал расположением Мариджоа, поэтому его флагман пропустили вполне официально и без проволочек, но Йонджи тратить время на сомнительные переговоры было не с руки.       Для подобной шальной переправы требовалось собрать вещи в коробки, переложив особо хрупкие соломой или тряпками, и как следует закрепить мебель. Но всё равно не обходилось без разбитой посуды или же уборки того, что разлетелось и рассыпалось, будучи плохо прикрученным. Зато Эри веселило, что кровать временно приходилось ставить на стену. Так странно было лежать на ней в перевёрнутой на девяносто градусов комнате. А при спуске комната вновь переворачивалась — в зеркальную сторону.       Эри в первое такое «переползание» порывалась забраться на верхотуру и выглянуть в очутившееся на потолке окно, и Йонджи великодушно подсадил (фактически — подкинул) её на оконную раму. Но, за исключением эйфории, вызванной самим подъёмом, в Рэд Лайне не обнаружилось ничего примечательного: бескрайний, голый и безжизненный кусок камня. К тому же улитка незаметно, тихой сапой вскарабкалась чересчур высоко над морем — и Эри в конце концов не выдержала и порскнула пугливой мышкой вниз, на кровать, в гнёздышко рук посмеивающегося над ней Йонджи…       В этот раз над головой не было паруса с гаечным ключом и отвёрткой. Даже зловещего тёмного паруса с шестёрками Джермы. На белом холсте парусины отпечаталась строгая крестообразная эмблема Мирового Правительства, высшей власти во всех морях. Эри повела плечами, перебарывая нахлынувшую тревогу: право слово, будто ехала не свободным человеком для отстаивания своих интересов, а узницей, которой предстояло доказывать невиновность! Пожалуй, это иррациональное чувство возникло оттого, что рядом с ней не осталось никого знакомого — за исключением колючей и недоброжелательной Шалрии, к которой за расспросами и подходить-то было страшновато, и ожидающего где-то там Ичиджи, в чьём присутствии она до сих пор терялась и чувствовала неловкость.       Корабль не успел отойти от Джермы и на полмили, как за кормой раздался протяжный гул, хлопанье ткани и что-то мягко пунькнуло о доски палубы. Шалрия, беседовавшая поодаль с капитаном, охнула, а матросы-дозорные вокруг засуетились, заученно выхватывая оружие. Эри не успела обернуться, как её сзади поймали и притянули к себе руки в боевых перчатках цвета лайма.       — Я же обещал проводить. Прокачусь с вами чуток, — рычаще отогнал её тревогу голос Йонджи. — Только пусть это дурачьё сабли опустит. Бессмертными себя возомнили, что ли, — тыкать ими в твою сторону?..

***

      …Четвёртый принц по собственному почину, без спросу решил сопровождать их до порта в преддверии Мариджоа, — до последнего не желал расставаться со своей ненаглядной Годжу. Хотя та вполне спокойно бросила его на две недели, болтаясь в море непонятно где и непонятно с кем. Как и подружку с её невеликими бедами.       «Поговорит» она с Ниджи, как же! Было ясно как день, что Годжу, как и сама Шалрия, отчего-то не слишком жаловала языкастого Второго принца, держалась от него подальше, развеивая хотя бы один, наиглупейший, из слухов: три брата, побывавшие в постели кузины, — это уже перебор! Вдобавок та в своих беседах с Козеттой почти не упоминала Ичиджи, разве что несла всякую несуразицу про своего зелёного зверя. Но у Шалрии больше не было к ней ни грана доверия.       На корабле она старалась поменьше пялиться на Годжу и Йонджи, всю дорогу обжимавшихся на корабельной корме. Чтобы отвлечься, пришлось поддерживать светскую беседу с капитаном, разомлевшим от подобного внимания со стороны настоящей королевы (вдобавок соблазнительной красотки). Время от времени она прерывалась и разглядывала в любезно предоставленную подзорную трубу окрестности.       В какой-то момент юнга в вороньем гнезде обнаружил по левому борту дым, и Шалрия, наведя трубу, различила остов севшего на мель судна. Оно оказалось порядком разрушенным, слабый ветер трепал печально свисавшее с накренившейся мачты знамя, которое с одного боку обгорело, но эмблема на нём — кошачий череп на фоне подсолнуха — уцелела.       — Пираты Дохлой Кошки — известные работорговцы в этих краях, — заметил капитан, с почтением и скрытым удовольствием приняв обратно из её рук трубу и в свою очередь прикладываясь глазом. — Крушение свежее. Кто-то встретился с ними недавно, и встреча вышла не в их пользу. Притопили их знатно, а ошмётки корабля довольно удачно вышвырнуло на рифы — будут наглядным примером всей окрестной пиратской шелупони.       Шалрия с невольной гордостью расправила плечи, не сомневаясь в том, кто именно поставил зарвавшихся морских бандитов на место. И ощупала спрятанный в пышных складках юбки револьвер.       Оставшаяся пара часов плавания прошла без происшествий. Совсем скоро показался Рэд Порт — приткнувшийся к морскому причалу суетливый городок простолюдинов, где обитали в основном наёмные работники Мариджоа с семьями, — позади которого, вдоль рыжевато-красных скал, медленно опускались или, напротив, тянулись вверх, уходя за облака, причудливые бондолы.       Четвёртый принц со вздохом потоптался на рейдовых ботинках, сопровождая эти движения ужасно неаристократичным поскрипыванием. Кораблю полагалось отправиться на швартовку в местные доки, а Йонджи — проделать обратный путь на своих двоих, над морем. У него не было разрешения на пребывание в Святой Земле.       — Долетишь? — озабоченно спросила у него Годжу, прикладывая руку ко лбу и всматриваясь в бирюзовую кромку моря. Разумеется, ничего не было видно — флот остался далеко позади. — Не потеряешься?       — У меня же передатчик! К тому же расстояние до Джермы хоть и приличное, но ботинки мощные, я выдержу. А вот ты бы точно макнулась пару раз в волну! И притонула бы на полпути! — он громко фыркнул и чмокнул её напоследок в губы, совершенно не стесняясь присутствия посторонних.       Шалрия возмущённо вздохнула: и что все они нашли в этой Годжу?! Что Ичиджи, что он. Ещё и мужа обвела вокруг пальца, а теперь втягивает всех в расхлёбывание своих неразумных дел… Демонстрирует направо и налево, безо всякого стеснения, что Четвёртый принц её «выиграл». Да что вообще значит это «выиграл», так категорично и мимоходом, без пояснений, оброненное когда-то служанкой? Тогда Шалрия посчитала себя чересчур униженной этой новостью, чтобы вдаваться в детали, выспрашивать дальше. И с тех пор гадала: в Джерме 66 — а может, и среди прочих смертных — считалось в порядке вещей ставить женщин на кон, как породистых щенков или жеребят?       А что, если бы кузину в тот день всё-таки выиграл Ичиджи — ей, Шалрии, достался бы в качестве жениха Четвёртый принц? И сейчас тот тискал бы не Годжу, а её своими крупными жадными ручищами? («ручищи», к слову, не сильно-то отличались от мускулистых королевских рук, но об этом Шалрии в данный момент как-то совсем не думалось).       Придерживая тяжёлое платье и делая вид, что ей безразличны все эти милования, она надменно развернулась к трапу.       — …Лучше бы с тобой был я, — продолжал ворчать за её спиной брат короля.       — Йонджи, мы же уже говорили об этом! Всё решится быстро, пара-тройка дней, и мы вернёмся. Ичиджи умный, он урегулирует это… дело. Ты же знаешь, твой брат — большой знаток сделок.       — Дипломат, да? — хмыкнул Йонджи. — Мне всё равно это не нравится. А вдруг они решат вернуть тебя — ну, ему? — последнее слово он почти прорычал. — Меня ведь не будет рядом, чтобы тебя вызволить.       — Ну ты и пессимист! Такого в жизни не случится! — голос Годжу звучал преувеличенно бодро. — Постой, или я опять обламываю твои тайные мечты меня спасти? Да что ж такое — снова никак не выходит? Ты постоянно об этом твердишь — когда это успел задолжать мне спасение?       — Ха-а? Ещё скажи, что ты забыла о… — он сделал такую многозначительную паузу — то ли хмуро, то ли в напряжении, — что даже Шалрия с интересом дёрнула назад плечом и ухом.       — О чём на этот раз? — тоже насторожилась Годжу. — Важное?       Минуло несколько томительных секунд тишины — и Четвёртый принц по-мальчишески расхохотался:       — Эх, не удалось придумать!..       — Да сколько можно подтрунивать! — вспыхнула она. — Как будто мне доставляют удовольствие эти провалы в памяти — в которых, на минуточку, ты сам виноват! Уф, ты невыносим! — послышался звук, как если бы кого-то пихнули локтем в бок. Или кому-то наступили на ногу. После чего Годжу обогнула Шалрию, сердито накручивая на палец кончик заплетённых в фигурную косичку волос, и сбежала вниз по скрипучему трапу. Королева оглянулась на скалящегося Четвёртого принца и с каким-то разочарованием двинулась следом: смысл происходящего от неё ускользнул.       Позади неё взревели запущенные Зелёным Брашпилем рейдовые ботинки.       …На пристани гостей встречал представитель Мирового Правительства — тот самый, кто приезжал в Джерму с приглашением. И имя которого Шалрия так и не запомнила. Вероятно, он его и не называл.       Собравшиеся немногочисленные зеваки при его появлении зашушукались. Ни один из них не признал Шалрию, но члена Сайфер Пол заметили сразу. Какой-то захудалый репортёр — верно, день и ночь болтавшийся у причала в надежде на сенсации — щёлкнул на всякий пожарный фото-ден-ден-муши и тут же отошёл. В прошлое возвращение Шалрии здесь всё было переполнено народом. Кричали с колен: «Святая! Святая!» — а некоторые смельчаки и вовсе порывались целовать края её одежды…       — С утра было интереснее, — портовые мальчишки, рассевшиеся воробьиной стайкой на плотно скрученных канатных бухтах, без стеснения пялились на красивых дам. Один из них авторитетно комментировал происходящее. — Я видел Красную Искру! Ага, настоящего, живого, из Джермы 66! Костюм в тыщу раз лучше, чем на обложке комикса, закачаешься! А это опять какие-то принцессы… — он пренебрежительно махнул рукой.       Годжу тоже расслышала эти нелестные комментарии и тихонько прыснула в кулак.       Насколько Шалрия знала, при Джадже — а может, и раньше, если верить «Генеалогии» — Джерма 66 в Норт-Блю заслужила себе не лучшую репутацию. Надо же, слухи докатились и досюда, до местных простолюдинов. Кажется, те не просто делились сплетнями о «злодейском королевстве» — восхищались им… Впрочем, почему бы и нет, Винсмоуки нынче считались официальными союзниками.       Вместо раздражения от мальчишеских дерзостей в груди расплывалось предательское облегчение. Шалрия вспоминала дымящийся остов пиратского корабля на рифах: Ичиджи благополучно добрался, успешно завершив порученную миссию… Она глянула вверх, на облака, скрывавшие за своей плотной, непроницаемой пеленой белый мрамор небесной столицы. После металла и серого камня Джермы, окружавшего и душившего её со всех сторон эти месяцы, ей предстояло ненадолго вернуться домой. Пусть и в статусе земной королевы. И где-то там её ожидал король.       Вдобавок в непосредственной близости от Мариджоа сами собой испарились старые глупые страхи: до тех пор пока Винсмоуки выступали на стороне Небесных Драконов, никому здесь не было резона выдавать её тайны — и вызвать тем самым гнев Старейшин.       На короткое время Шалрия ощутила прилив воодушевления.       В сопровождении вереницы слуг, чинно тянувших за собой королевские вещи, упакованные в смоляные пузыри, девушки двинулись вдоль широкой, вымощенной булыжником улице — та уходила вверх, к терминалу, где их ожидала специально выделенная бондола.       Пять минут спустя провожатый, за лоснящейся улыбкой которого ещё с первой встречи подспудно ощущалось что-то жёсткое, опасное — привычное чувство в присутствии члена Сайфер Пол, — распахнул перед почётными гостьями тяжёлую металлическую дверцу:       — Прошу вас, дамы. Ваше Величество… — он с поклоном отступил вбок, пропуская величаво ступившую внутрь бондолы Шалрию.       Годжу чуть задержалась, рассматривая надпись «World Govt 1» на корпусе ярко-жёлтой кабины, а на середине ступенек и вовсе неподобающе присела на корточки, с любопытством изучая закреплённый под брюхом конструкции гигантский смоляной пузырь. Пузырей в округе было немеряно — те просачивались отовсюду, порой прямо из-под тротуара. В отличие от тех, что порхали над Сабаоди, эти были более прочными — не лопались, поднимая кабины на столь значительную высоту. Или же кто-то из учёных, приложивший руку к конструированию, разработал специальный гель для обработки подходящих летучих заготовок. Протянутые через крепления длинные тросы, уходившие ввысь, вдоль скал, позволяли бондолам придерживаться заданного направления полёта.       Шалрию никогда не занимали технические детали — бондола была быстрой, комфортной и надёжной, этого знания ей было достаточно, — но кузину короля увиденное привело в детский восторг.       Наконец и та соизволила пройти в уютно обставленную креслами и столиками кабину. Двери захлопнули и зафиксировали, и под стрёкот заработавшего двигателя и воздушных винтов аппарат пришёл в движение. Годжу мигом прильнула к окнам, вглядываясь, как Рэд Порт неторопливо удаляется вниз и уменьшается. Она капельку побледнела, но, видимо, профессиональный интерес перекрывал явный страх высоты.       Шалрия присела в резное кресло, и служитель бондолы предупредительно налил ей превосходного красного вина. Кабина была люксовая — не из тех, что ежедневно доставляли в Мариджоа работяг, — и уровень сервиса соответствовал ожиданиям высоких гостей.       — Транспортные улитки способны вскарабкаться на Рэд Лайн, — между тем задумчиво протянула, ни к кому не обращаясь, Годжу, отмахнувшись от предложенного ей бокала. — Мы с лёгкостью могли бы добраться до Мариджоа на них — если бы нам разрешили. К чему все эти бондолы?       — Потому и не разрешили. Полагаю, не лучшая идея, — безмятежно откликнулся сотрудник Сайфер Пол, зацепив из сахарницы серебряными щипчиками кусочек сахара и опуская в поданную ему чашку с крепким кофе. — Во-первых, тенрьюбито никому не делают поблажек и преференций. Во-вторых, они не потерпят чужие транспортные средства под стенами своих дворцов. А в-третьих, здесь по-прежнему сильна дурная память о Фишере Тайгере. Вздумай кто вскарабкаться по стене в непосредственной близости от Мариджоа — его бы без расспросов и предупреждения расстреляли из верхних орудий ещё на подъёме. Не так ли, Ваше Величество?       Шалрия подарила ему насмешливый взгляд:       — Разумеется. Для старших поколений эта выходка до сих пор остаётся немыслимым, несмываемым оскорблением.       — Для старших? А для вас?       — Я была слишком мала, чтобы запомнить кутерьму, затеянную презренным рыбочеловеком.       — Поговаривают, после этой «кутерьмы» на Гранд Лайне чуть ли не каждый четвёртый пират носит на себе перебитое клеймо Небесных Драконов, — заметил собеседник, аккуратно поправляя маску.       — В таком случае вы либо преуменьшаете количество пиратов, либо преувеличиваете их значимость. Говорить могут многое, — она горделиво вздёрнула подбородок. — Знаете, если говорить о чём-то постоянно и уверенно, в конце концов все решат, что это правда, — Шалрия было известно на собственном опыте: если задирать подбородок выше всех, даже самые упорствующие начнут склоняться к тому, что у тебя есть на это основание.       — Да, знаю, хороший приём, — согласился он и умолк, раскрывая свежий номер газеты и с мнимой рассеянностью всматриваясь в печатные строчки.       На передовице промелькнуло знакомое лицо. Монки Д. Луффи… Что опять умудрился отчебучить мерзкий мальчишка? Стал Королём Пиратов? Нашёл «Ван Пис»?.. Шалрию мало бы удивила любая безумная новость — если была связана с ним.       Она терпеть его не могла — но отнюдь не по той же самой причине, по которой его недолюбливали и опасались остальные. В тот день, на Сабаоди, грязный пиратишка осмелился совершить невероятное — открыть ей глаза…       Сделав глоток терпкого вина, Шалрия поспешно и нервно пропустила меж пальцев складку атласного платья — намеренно заставляя себя переключиться на иное.       «Вот бы ещё хоть разочек надеть старые одежды — из тех, что полагаются небожителям…» — но с замужеством это право было утрачено, и потому приходилось компенсировать драгоценностями. Она взглянула поверх рубиновой жидкости, пахнувшей летом и медовым виноградом: кузина короля никогда их не носила — ни единого простенького колечка. Годжу, правда, к поездке чуточку подвела глаза и скулы, отчего те стали ярче и выразительнее, а Шалрию всю дорогу грызло сомнение: не ради ли встречи с Ичиджи?       Положа руку на сердце — Годжу была красивой. Не писанной красавицей, но было нечто притягательное в том, как она бросала взгляды из-под ресниц или поворачивала с застенчивой улыбкой голову. Да и соблазнительными формами природа её явно не обделила… Шалрия встала с кресла и сделала пару шажков вперёд, словно её тоже привлёк пейзаж за окном бондолы — хотя чего она там не видела! Да и наверху виды открывались в разы восхитительнее.       Просто для того, чтобы не пялиться на дерзкий белый хохолок на макушке. Годжу специально так небрежно укладывала волосы? Чтобы мужчины стремились прихватывать их пальцами?       «Не вздумай! Не тронь! Моё!..» — в сотый раз промелькнула вдоль границы сознания и тут же сникла бесформенная мысль-колючка, прежде чем Шалрия успела её уловить.       До конца подъёма королева потягивала вино и безмятежно улыбалась — время от времени борясь с диким первобытным желанием вцепится в этот хохолок и оттягать бесстыдницу за волосы.       …По дороге к раскинувшемуся вдалеке грандиозному замку Пангея ей всё-таки пришлось снизойти до того, чтобы дать Годжу несколько пояснений, как устроено всё вокруг. Ичиджи слышал об этом раньше — за две прошедшие недели он проявил большой интерес к Мариджоа, но его кузине всё было в диковинку. Что ж, Шалрия могла понять: устремлённые в бесконечное небо белоснежные стены замка и растёкшиеся кругом него крыши светлых городских улиц даже на неё саму производили внушительное и волнующее впечатление — что уж говорить о человеке, оказавшемся в Святой Земле впервые.       Она снисходительно рассказывала о Пангее, где обитали и вершили мировые дела члены Горосэй и где должен был состояться суд, про город и закрытые для посторонних роскошные дворцы тенрьюбито, про движущийся под их ногами траволатор, приводимый в ход мускульной силой рабов…       С ехидством Шалрия наблюдала за тем, как Годжу после озвучивания последнего факта поменялась в лице и мигом спрыгнула с передвижной дорожки.       — Я не хочу пользоваться таким ужасным транспортным средством! — вот дурочка, небось, думала, что под землёй таится очередной хитроумный механизм.       Тенрьюбито, пожелай того, могли позволить себе любую технологию. Но требовалось показать каждому, ступавшему на божественную землю: один неверный шаг — и ты в поту, крови и слезах потянешь на своём горбу, своими вздувшимися мышцами тех, кто оказался более лояльным. Символ величия небожителей — и их грозящий перст. Шалрия — как и её спутник — не шелохнулась, разглядывая медленно проплывавшие вокруг ухоженные сады и посыпанные светлым гравием дорожки.       Кто говорит, что ей самой доставляет это удовольствие? Однако сойти — означает умалиться, проявить неуважение к обычаям Мариджоа. Пусть те и прогнили насквозь под величественным мраморным фасадом. Но сказочный король может сколько угодно оставаться голым — пока есть люди, которые боятся его или же наивно верят в несуществующие дорогие одежды.       — Я догоню вас! По садовым дорожкам… — сдавленно крикнула им в спины Годжу.       Её пришлось дожидаться возле городских врат около получаса. Наконец Шалрия, недовольно постукивая по земле носком туфельки и вглядываясь в аккуратно, под линеечку подстриженные кусты, сказала своему спутнику:       — Наверное, кузина Его Величества заплутала. Ей плохо даётся ориентирование на местности, — Шалрия, не подозревая того, говорила чистую правду. — В той части сада устроен лабиринт из живой изгороди. Мне часто случалось там гулять, пойду приведу её.       — Мне сопроводить вас, королева?       — Не нужно, — пренебрежительно фыркнула она. — Негоже заставлять моего супруга ждать в неведении. Отправляйся к нему и предупреди, что мы задерживаемся, — она по привычке «тыкала» ему — как низшему, как слуге, хотя с членами Сайфер Пол земные короли обычно держались любезно.       — Как пожелаете, — тот не стал её поправлять. Глаза из-под маски взирали вслед Шалрии внимательно и вместе с тем насмешливо: как на маленького и чересчур много мнившего о себе ребёнка.       Юбки были тяжёлыми и жаркими, золотое ожерелье грузно давило на грудь — в таком виде полагалось чинно прогуливаться в прохладных портиках и галереях, обмахиваясь веером, а не носиться стремглав, разыскивая отбившихся от стаи кузин.       Крики она услышала загодя, не доходя до центральной композиции лабиринта — обширного фонтана, украшенного фигурами Основателей, застывших в непринуждённых позах; из разных частей тел хаотично извергались мощные водяные струи. Шалрия с детства находила композицию аляповатой и уродливой, но весьма удобной — чтобы тебя не замечали до последнего. Нащупывая револьвер, она осторожно выглянула из-за боковой фигуры — кажется, Святого Донкихота, задумчиво приютившего на своих коленях то ли кота, то ли чересчур лохматую выдру.       Перепуганная Годжу уткнулась коленями в острый гравий дорожки — её придерживали за локти два плечистых раба с позолоченными ошейниками. Высокий человек с некрасивым обрюзгшим лицом и в белых одеждах небожителей по-свойски трепал её по щеке:       — Вот милашка! В кои-то веки вытянул редкую рыбку! Станет моей женой! — он напоминал жабу: всякий раз как дёргал подбородком, тряслись его землистого оттенка щёки.       Шалрия узнала его сразу: закадычный приятель Чарлоса, Дитмар. Один из любителей изредка, от скуки, подстерегать в садах прогуливавшихся гостей или городских жителей, называя это «охотой». Дипломатические скандалы выходили знатные, а порой и жертвы оказывались не так просты и давали отпор. Но Мировое Правительство всё улаживало, и тенрьюбито такие забавы сходили с рук.       Между тем в пальцах Дитмара блеснул кусок металла — ещё один ошейник, заготовленный заранее. Годжу снова взвизгнула, отчаянно выворачиваясь из неумолимых и крепких мужских ладоней. На миг у Шалрии проскользнула мысль не вмешиваться, позволить Дитмару его бесчеловечную шалость. До чего же простое решение проблемы! А Ичиджи сказала бы, что запоздала — или же вовсе не нашла кузину… Но внезапно вспомнилась невыносимая тяжесть похожих рук на собственных плечах — и ноги сами, машинально, устремились вперёд, заставляя покинуть временное убежище.       Дитмар склонился было над Годжу с раскрытым ошейником, чтобы защёлкнуть его на беззащитной шее девушки, — и тотчас отпрянул в сторону с болезненным и удивлённым вскриком:       — Ах ты дрянь!.. — та даже в панике не потеряла головы и изловчилась вывернуть ногу и изо всех сил заехать Небесному Дракону по щиколотке. Должно быть, засадила прямо в косточку.       Ошейник с глухим звяком отлетел на гравий. Тенрьюбито с перекошенным от злобы лицом вскинул ладонь, намереваясь отвесить дерзкой смертной затрещину; он был не из тех, кто сдерживался, наказывая женщин. Годжу зажмурилась — но безжалостная мужская рука застыла на взмахе.       — Сколько лет сколько зим! — сладенько пропел у него за спиной голос Шалрии. — Что это ты такое затеял посреди бела дня, Дитмар? Я бы не советовала.       Тот недовольно взвился, обернулся, но следом по его насупленному одутловатому лицу расплылась улыбка. То ли Шалрия забыла, то ли за последние месяцы эта улыбка стала гораздо более гаденькой. Ему было двадцать пять — на три года старше её мужа, — но смотрелся он на все сорок.       — Кого я вижу! Шалрия! Наша блудная красавица… Неужто тебе было дозволено вернуться? — он оглядел её с ног до головы, подмечая все детали неудобной одежды смертных. Невзирая на отвратительный характер, Дитмар прежде не допускал подобного тона — и дело было далеко не в её одежде.       — Я сопровождаю своего мужа-короля в поездке, — продолжала Шалрия, безмятежно пропуская мимо ушей издёвку. — Наверное, ты не в курсе: это принцесса, его кузина! А значит, через него и меня — родственница твоего друга Чарлоса.       — Жалкая смертная? — резонно хмыкнул он. — Родственница Небесного Дракона?       — Драконам ли не знать, что пути небес неисповедимы… — тон её голоса неуловимо изменился, теперь в нём артистично перекатывался звенящий металл. — Можешь рискнуть, но вряд ли Чарлосу — или моему отцу — понравится сносить унижение от тебя подобным образом. Как ты выразился, через «жалких смертных», — она привычно запрокинула подбородок, искривила яркие губы, пронзая его старым добрым презрительным взглядом. Из тех, что Чарлос с опаской называл «стервозными». — Или мне. Ты явно позабыл, что и во мне течёт божественная кровь!       Стервозный или нет — отточенный за долгие годы взгляд не утратил силы: Дитмар ожидаемо отступил на шаг назад. Хотя тут же подобрался:       — Как там говорится в пословице? «Кто коснулся земли, не вправе парить в небесах»? Тебе нынче разве не полагается называть меня Святым, а, Шалрия? — он гнусно ухмыльнулся. — Ведь твоя «божественность» — тоже весьма спорное утверждение. Изначально.       Металл расплавился. Высокомерная улыбка Шалрии напиталась льдом и закаменела. К счастью, Годжу была так ошарашена, что почти не прислушивалась к их взаимному обмену «любезностями».       — Не тебе это утверждение оспаривать. Не здесь и не сейчас… Дитмар.       Нет, всё-таки ни он, ни Чарлос не были ей ровней в препирательствах. Выпестованная гордость давала Шалрии неоспоримое преимущество: заставляла её говорить убеждённо, верить в свою правоту. Если веришь ты — поверят и прочие. Или, на крайний случай, начнут сомневаться в собственных доводах. Жабьи щёки вновь качнулись: Дитмар дёрнул подбородком, косвенно признавая поражение, — и высвобожденная Годжу осела на дорожку, с тревогой переводя взгляд с него на Шалрию. Вышколенные рабы, повинуясь жесту хозяина, молча удалились, ни разу не подняв глаз, — наверняка он их выпорет ни за что ни про что, вымещая гнев за сегодняшнюю неудачу…       — Что ж, подожду более удобного момента, — подобно всем трусам, перед тем как скрыться вслед за ними за изгородью, Дитмар всё же подпустил яда. — Такие занозы, как ты, кончают на человеческих аукционах…       — А такие, как ты… — рванулась было добить его ответной колкостью Шалрия, но в этот миг её удержала за плечо чужая ладонь. В белой боевой перчатке.       Ичиджи был в рейдовом костюме — их багаж прибыл в Мариджоа вместе со слугами, и ему пока не удалось переодеться. После спесивой физиономии Дитмара неожиданно возникший перед ней чёткий профиль королевского лица показался Шалрии таким строгим и чистым, что она уставилась на него в каком-то заворожении; на несколько мгновений это занятие поглотило её всю, без остатка.       — Что здесь происходит? — между тем холодно поинтересовался он. — Вы задержались.       — Ничего страшного, — очнулась от наваждения Шалрия. В мир снова вернулись звуки, запахи и краски — кроме белой и алой. Струи фонтана прохладно и звеняще зашумели для неё, запели гнездившиеся в кустарнике садовые птицы… — Небольшое недоразумение с одним из Драконов, но всё благополучно разрешилось. Не так ли, Годжу?       Та отстранённо кивнула, гипнотизируя взглядом золочёную полоску металла, лежавшую неподалёку, посреди светлой дорожки, и потирая пальцами горло — словно ей уже доводилось носить нечто подобное, и сейчас в её мыслях ошейник сдавливал и натирал тонкую кожу шеи. Похоже, была впечатлительной — или обладала чересчур ярким воображением.       — Как ты узнал, где нас искать? — спросила Шалрия у супруга, не дождавшись от неё ни слова благодарности. Годжу не отошла от первоначального шока, но всё равно от её молчания Шалрия чувствовала себя странно — как будто в том, что приключилось, была виновата и она сама. Была сопричастна, была одной из них…       — Я… — он склонил голову, скрывая дрогнувшие краешки губ. — Мне передали, что вы в саду, в лабиринте. Вы предоставили много полезной информации, госпожа тенрьюбито, а у меня хорошая память.       Неужто ради кузины он выучил наизусть не только карту Мариджоа, но и все до единого изгибы и повороты густых зелёных изгородей? Да нет же, просто воспарил на своих смешных ботинках и рассмотрел всё с высоты…       Ичиджи обогнул Шалрию и подошёл к Годжу. Скрестил на груди руки, возвышаясь над ней:       — Ты в порядке?       — Да… Кажется, — она нервно сглотнула, по-прежнему не в силах отвести взор от ошейника тенрьюбито, и Ичиджи, не меняясь в лице, шурхнул круглым носком ботинка по гравию, отбрасывая смертоносный металл прочь, в кусты.       Годжу слабо улыбнулась. Видимо, она чувствовала себя нехорошо после столь радушного «приёма» в Мариджоа. Едва попыталась встать, как у неё закружилась голова, и она осела обратно на землю.       — Ужас какой-то, меня ноги не держат… — как-то трогательно, по-детски призналась она, трогая кузена за коленку. И Шалрии тотчас возмечталось отыграть всё назад и самолично передать Годжу в подарок Дитмару, перевязанной атласной ленточкой с бантиком, — ведь Ичиджи не раздумывая наклонился и подхватил кузину на руки.       Убеждённый в своей силе, он держал её с гордой непринуждённостью — так держат только принцесс. Хотя Годжу и была принцессой.       Та растерянно ойкнула, но противиться не спешила, лишь чуточку сжалась и зыркала на него своими туманными глазищами. А потом очень робко, неуверенно приобняла его за шею поверх белого плаща. Шалрия в бессилии наблюдала за этими коварными уловками: как у неё выходит делать такой невинный и при этом скованный вид — будто действительно его боится?       — Я отнесу её на предоставленную нам виллу. Отложим ненадолго визит в Канцелярию, Годжу нужно немного отдохнуть. Извините, что бросаю вас здесь, госпожа тенрьюбито, но вы, как мне кажется, способны за себя постоять.       — Что ж, тогда я тоже не буду спешить, прогуляюсь по знакомым местам. Встретимся позже, у ворот замка. Не задерживайтесь, — холодно уронила она — гулять не хотелось от слова «совсем», но что ещё ей было делать? Поблизости не осталось слуг, чтобы спровадить с ними занемогшую кузину — те ушли гораздо раньше, вместе с представителем Сайфер Пол. А покорно брести за мужем пешком, подобно какой-то гувернантке, — смерти было подобно.       — Не потеряйтесь, — Ичиджи брести никуда не стал и, согнув ноги в коленях и оттолкнувшись, в лёгком прыжке взмыл в воздух. Годжу охнула, покрепче перехватывая его плечо.       — Как я могу здесь потеряться?! — возмущённо и обиженно крикнула ему в ответ Шалрия, силясь развидеть мягкую ухмылку, с которой он удерживал свою ношу. — Это же мой дом!..       «Где никто и никогда не носил меня на руках».       Резко развернувшись, она подхватила неудобный атласный подол — вышло почти привычно — и двинулась к ближайшей прорехе в зелёной изгороди. Эйфория от короткой победы над заносчивым Дитмаром улетучилась полностью.       К городским улицам, раскинувшимся под стенами замка, она вышла довольно быстро. Здесь, как и в обоих Рэд Портах, тоже обитали наёмные работники Мариджоа, но рангом повыше — первоклассные учителя, повара, портные, ювелиры, — а также гости небожителей, члены гвардии, сотрудники Сайфер Пол, солдаты Морского Дозора… Уютные улочки ломились от дорогих магазинов и ресторанов — лучших среди всех морей. Тенрьюбито, обитавшие в некотором отдалении, за Божественными вратами на левой и правой половинах города, регулярно приходили сюда развеяться — выгуливали причудливых собак и эксклюзивных рабов.       К счастью, кроме Дитмара, ей так никто и не встретился — из её прежней жизни, сейчас отчасти напоминавшей размытую сновиденческую дымку. Всё вокруг было реальным — и нереальным, знакомым — и чужим одновременно. Некоторые хозяева магазинчиков узнавали её издали и кланялись — низко, но как-то нерешительно, с сомнением, словно гадали, стоило ли нынче это делать.       Настроение окончательно испортилось. Поколебавшись, Шалрия направилась прямо к замку. Улицы там полнились народом — Канцелярия Мирового Правительства привлекала просителей со всего мира. Она остановилась всего на минутку, придерживаясь за вытянутый столбик-стебель выполненного в виде цветка газового фонаря, чтобы вытряхнуть мелкий кусочек гравия, коварно просочившийся в туфельку — наверняка ещё в садах — и неприятно покалывающий ступню.       В этот момент её ненароком толкнули под локоть, тяжёлая юбка потянула вбок, и она едва не упала на безупречно отшлифованные — и очень твёрдые на вид — камни мостовой. Шалрия негодующе и всполошенно вскрикнула — и в следующее мгновение была поймана поперёк пояса. Это было неуважительно, но позволило ей остаться на ногах — вернее, на одной ноге, другую, босую, она поджала, балансируя, как тонконогая цапля. Случайный прохожий, впрочем, убедившись, что падать она не собирается, тут же предусмотрительно выпустил её талию.       — Всё в порядке, мадам? — любезно осведомились у неё. — Нужна помощь?       После неуклюжего взмаха руками шёлковая, расшитая золотом туфелька вылетела из её ладони прямо под ноги прохожим. Шалрия, прикусив губу, подпрыгнула в её сторону, снова покачнулась и была вынуждена на секунду вцепиться в рукав пальто высокого незнакомца.       — Нет, не в порядке!.. — изящный предмет обуви тем временем едва не подфутболили. Кажется, в отчёте о месячных расходах, виденном ею мельком на рабочем столе Ичиджи перед отплытием, эти туфли обошлись королевству в миллион с небольшим…       Тот проследил за её взглядом, улыбнулся узким подвижным ртом и деликатно высвободил свой локоть. Два быстрых шага — и туфелька-беглянка лежала в затянутой перчаткой мужской ладони. Почему-то перчатка у него имелась лишь на правой руке.       — Позволите, мадам? — мужчина галантно опустился на одно колено, совершенно не обращая внимания на снующих вокруг людей.       Шалрия медленно кивнула, и тот, с превеликой осторожностью придерживая её за щиколотку, надел потерянную обувь на тонкую ступню. Ни дать ни взять принц из старой сказки. Только она была далеко не девочкой-замарашкой, да и он по виду не тянул на прекрасного принца. Немолодой, хотя пожилым его было назвать трудно, а в яркой одежде, несмотря на экстравагантность, чувствовался определённый вкус.       По крайней мере, его манеры были аристократичны и безупречны — и ложились целебным бальзамом на истерзанное недавними переживаниями сердце Шалрии.       — Красивая вещь на красивой женщине, — заметил он, по-прежнему тонко улыбаясь. Вдруг внимательно сощуренные глаза, взиравшие на неё снизу вверх, расширились в узнавании: — Да вы же Святая Шалрия! — его рука разом отдёрнулась. — Прошу простить, что был настолько дерзок и дозволил себе прикоснуться к вам, Святая! Должно быть, мне положено стать на оба колена? Я здесь проездом и не слишком силён в местных обычаях…       — Нет, не нужно, — по её губам машинально скользнула ответная улыбка. — Я вышла замуж за земного короля и утратила небесный статус, — это признание, прежде такое неуютное, почти невыносимое, сорвалось с языка свободно и небрежно, как простая констатация факта.       Незнакомец выпрямился и учтиво поклонился с прижатой к груди ладонью.       — Наслышан про это. Прискорбный факт — Мариджоа многое потерял после вашего замужества… Что ж, прошу меня извинить, мне придётся вас покинуть — я тороплюсь, — пальцы в перчатке тронули на прощание поля шляпы. — Но смею надеяться, что эта встреча не станет последней, перо-рин, — он взволнованно облизнул языком губы.       Шалрия — неожиданно для самой себя — подарила ему снисходительный кивок. Вокруг неё сладко порхали, наполняя умиротворением, лёгкие нотки молочной карамели.