— Шарлотта Годжу! Вызывается Шарлотта Годжу! С сопровождающим! — громко выкрикнул служитель Канцелярии с небольшого подиума, и белая упитанная ден-ден-муши, пристроившаяся на верхушке колонны в противоположном конце зала, равнодушно повторила его слова.
Ичиджи царственно выпрямился и двинулся вперёд, чуть обхватывая за плечо малорослую Годжу — перед Шалрией промелькнул светлый хохолок, озорно маячивший в районе его шеи, — чтобы ту не оттёрли от него ненароком в толпе посетителей, переполнявших просторный холл Канцелярии.
Оба направились было ко входу в общий зал, но служитель добавил, суетливо сверяясь со своими бумагами и тыча в куда-то вбок:
— Нет, нет! Прошу сюда, Ваше Величество! Королевские дела рассматривают сами Горосэи!
Двое небесных гвардейцев у дальних дверей, скрытых за неприметной затенённой аркой, отсалютовали и раскрыли перед Ичиджи и Годжу узкие и высокие двойные створки. Шалрия молча наблюдала за тем, как они прошли внутрь, провожаемые завистливыми взглядами и шепотками: «Горосэи, лично?.. А это король? Или королева?.. Разве Шарлотта — это не?..» — но тут двери гулко захлопнулись, гвардейцы вытянулись, утыкая в пол древки тяжёлых пик, и шепотки разом, как по команде, стихли.
Шалрия осталась в холле в одиночестве, сама по себе — она не считалась сопровождающей. И теперь была вынуждена толкаться плечом к плечу с низшими. Длинноногими, длиннорукими, уходящими под потолок здоровяками — кого здесь только не было, и не все из них напоминали аристократов. У одной из дам, обладавшей солидными мускулами, плечи обвивала настоящая змея!
Змея, толстая и пятнистая, словно приметив чужое настороженное внимание, подняла морду, высунула длинный раздвоенный язык и с ехидцей зашипела на отшатнувшуюся Шалрию.
Что ж, сама вызвалась пойти: хотелось как можно меньше оставлять Годжу вдвоём с Ичиджи. И так вчера днём те провели целых два часа, непонятно чем занимаясь — Шалрия уже вся извелась и измаялась, ожидая их на лавочке возле дворца, пока они не соизволили явиться, чтобы отметить своё прибытие в Канцелярии и подписать официальное прошение (по древнему закону сторонам это полагалось сделать лично). Впрочем, Годжу выглядела бледной и тихой — такое трудно сыграть; наверное, и в самом деле перепугалась до смерти и едва отошла после Дитмаровой идиотской проделки.
Но сегодня смотрелась поживее, да и оделась покрасивее. И опять подвела глаза!..
Шалрия так яростно вперилась взглядом в ближайших к ней людишек, что те пришли в смущение и машинально расступились, создавая для неё проход.
В этот момент распорядитель выкрикнул снова:
— Вызывается вторая сторона! Шарлотта Перосперо!
На этот раз шушуканье стало более оживлённым — видимо, имя мужа королевской кузины пользовалось большой известностью, и Шалрия, проталкиваясь через людское море, против воли завертела головой. Пират пиратом — но ей вдруг стало любопытно, каков из себя таинственный супруг Годжу, от которого та то ли сбежала, то ли её выкрали братья. Ей доводилось обрывочно слышать о прошлогоднем конфликте Джермы 66 с семейством Большой Мамочки, но тогда она не проявила особого интереса: кому интересны склоки с морскими разбойниками?.. Как выяснилось (уже в который раз) — зря.
Небольшая группка перед Шалрией колыхнулась, сдвинулась, выбрасывая её прямо перед высоким франтоватым человеком, тоже, как и она, пытавшимся проложить себе дорогу. Шалрия замерла, чуть не ткнувшись носом в эпатажные пуговицы приталенного жёлтого пальто — те смахивали на стилизованные фруктовые карамельки. От их хозяина и пахло карамелью. Очень знакомое пальто и очень знакомый запах — она медленно задрала голову.
На неё сверху вниз внимательно глядел вчерашний рослый незнакомец, столь галантно пришедший к ней на выручку. Шалрия бы в жизни не заподозрила, что это пират!.. Пираты виделись ей неопрятными и сквернословящими мужланами, головорезами, сплошь покрытыми шрамами и татуировками, чья загорелая кожа задубела от морской соли, — но никак не учтивыми и любезными джентльменами.
Шарлотта Перосперо — а это был именно он — улыбнулся ей и запомнившимся, выверенным до миллиметра движением приподнял поля шляпы: «Мадам! Счастлив снова видеть вас!» — после чего прошёл мимо растерянно приоткрывшей рот Шалрии к дальним, предусмотрительно распахнутым гвардейцами дверям.
Ошарашенная этой встречей и этим совпадением, Шалрия сама не заметила, как ноги вынесли её из переполненного холла. Она застыла на пороге и не сразу обратила внимание на две женские фигуры, в полумраке пустынного коридора показавшиеся ей поначалу светлыми, шелестящими шёлком тенями.
Дамы-тенрьюбито… Шалрия прекрасно знала, куда они направлялись — к лестнице, ведущей на верхнюю галерею. Когда-то она тоже с любопытством присутствовала на судебных заседаниях, следила за ходом процесса. Богоподобным было даровано право беспрепятственно посещать Пангею, и даже в Зале Совета для них выделили укромный высокий балкончик, где они могли оставаться незамеченными и наблюдать.
Но дело о расторжении брака по подложному договору — это же такая скука! С чего бы тех потянуло взглянуть?..
— …Говорят, этот король — красавчик! Жаль, что Горосэи не одобряют, если мы желаем взять в рабы кого-то из земных аристократов, — тем временем захихикала та что слева, широко прикрывая веером лицо. Однако именно это противное хихиканье выдало её с потрохами: одна из многочисленных правнучек Святого Сатурна.
— Да, это так несправедливо… Зачем ранжировать смертных? — вторила ей другая. — Пойдём взглянем на него поближе. И если он так хорош, как ты говоришь, может, я поговорю с Уоркурием, и он сделает для меня исключение? Он обещал мне подарок на день рождения…
Обе важно проплыли мимо Шалрии, подпирающей спиной двери холла, откуда приглушённо доносился шум голосов, — и в упор не заметили её. Для них она была пустым местом — одной из ничтожных людишек. Невзирая на количество надетых на неё драгоценностей.
— Станет он тебя слушать, как же!.. — пробормотала себе под нос Шалрия, с какой-то злостью и тревогой одёргивая на шее колючее золотое ожерелье. — Глупая клуша, ты же ничего не смыслишь в политике Совета. Ради союза с этим королём меня, урождённую тенрьюбито, продали смертным с потрохами… — и отправилась за ними.
Никто из попавшихся на пути гвардейцев её не остановил. Либо те узнали её, либо по уверенному шагу посчитали, что у неё есть полное право там находиться — никому из смертных не взбрело бы в голову преследовать Драконов, которые в приступе дурного настроения запросто могли бы приказать казнить побеспокоившего их нарушителя. Шалрия тихонько просочилась на укромный, укутанный полумраком балкон и задержалась на входе — полускрытая тяжёлой бархатной портьерой.
С этого места она видела краешек просторного светлого зала, выходящего на уединённую садовую террасу, также досюда доносилось журчание узкого и продолговатого декоративного фонтанчика, разделившего пополам другую, невидимую ей часть помещения и проложившего границу между двумя сторонами спора.
В поле зрения Шалрии попадали только головы оппонентов — когда кто-то вставал, отвечая на вопросы Старейшин. Белая макушка Годжу почти не мелькала — за неё бо́льшую часть времени говорил Ичиджи. Однажды та всё-таки вскочила и выкрикнула что-то резкое, возмущённое — очень неуважительно перед лицом Горосэев! — а сбоку качнулась голова в элегантной шляпе — с явным огорчением.
Самих Горосэев, расположившихся на мягких диванах прямо напротив балкончика и спорщиков, оказалось всего двое: Святые Уоркурий и Марс. Дело не стоило присутствия Совета в полном составе.
Дамы перед Шалрией, небрежно откинувшись локтями на ограждение балкона, время от времени подносили к уху изящные ракушки, присоединённые проводами к стоявшей на низком столике ден-ден-муши: голоса заседавших были слышны, но искажённо, плохо различимо, а устройство помогало разобрать чужую речь. Изредка собеседницы тихо комментировали происходящее. Например, при словах жены Уоркурия: «Ах, волосы точно пламя!» — её спутница жадно вперилась глазами в небольшой лорнет из слоновой кости: «Да-да, ты права, алые, как мак!» — и Шалрии захотелось немедленно вытолкнуть их обеих с балкончика.
Да и сравнения у них вышли невероятно банальными — постарались бы подобрать получше и пожалеть чужие уши!
Ей самой тоже ужасно хотелось послушать, о чём говорят внизу, или рассмотреть как следует, но подойти ближе — значило выдать своё присутствие. К тому же нынче они вполне официально могли её… ну, не казнить, конечно, но вот прогнать… Или высечь у всех на глазах. Эта мысль только что посетила Шалрию и больно уколола её самолюбие.
Она медлила, не решаясь покинуть балкон, и в этот момент внучка Святого Сатурна выдала новую порцию хихиканья:
— По этой мелкой девчонке и не скажешь, что она такая роковая женщина!.. — и, развернувшись, упёрлась взглядом прямо в белевшее в тени портьеры лицо Шалрии. Хихиканье резко стихло. Её соседка тоже повернулась, и обе ахнули.
— Это же смертная!.. Какое оскорбление! Эй, кто-нибудь, выведите её отсюда!.. — зазвенели их возмущённые голоса.
Занавеска отдёрнулась; дюжий гвардеец немилосердно заломил за спину руку Шалрии, вытаскивая её за собой с балкона. Та возмущённо взвизгнула — гвардеец, не обращая внимания на эти визги, протащил её вдоль галереи и остановился у лестницы, выжидая дальнейших распоряжений. Хватка у него была стальная — выкрутиться бы не удалось, жалкие трепыхания её бы лишь унизили. Шалрия постаралась выпрямиться — не обращая внимание на боль в вывернутой руке — и придать лицу надменное выражение. Минуту спустя их нагнал возмущённый шорох шёлковых одежд.
— Отрубить нахалке голову — и дело с концом!.. Ох… Да это же… Неужели это наша Шалрия?
— Вот так номер! И правда… Я её едва узнала… Похоже, она так и не растеряла давние привычки.
Шалрия напряглась от их медовых голосков: вот-вот прикажут поставить её перед ними на колени — за старые обиды. Но те развернули веера и снисходительно приказали выпустить её. Гвардеец моментально подчинился и скрылся в галерее, пока Шалрия с натянутой улыбкой растирала онемевшее запястье — уже через час её тонкая кожа будет вся в синяках.
— Ты, наверное, никак не привыкнешь к нынешнему положению. Вот и забываешь про правила, — сладенько проворковала жена Уоркурия, выгибая над веером тонко выщипанную бровь. Для тенрьюбито она была довольно красивой — её свадьба случилась за полгода до того, как Шалрия покинула Мариджоа. Кажется, прежде та была принцессой с захудалого островка в Саус-Блю, но, видимо, быстро освоилась со своим новым статусом. Вот только отчасти суетные, дёрганные жесты за километр выдавали в ней бывшую смертную.
— Ты хочешь поговорить о правилах? Со мной? — улыбка Шалрии стала почти ненаигранной.
В Джерме тоже повсюду были правила, но там в них хотя бы имелся смысл. Винсмоуки никогда ничего не делали — и не заставляли делать других — просто так, по случайной прихоти. За всем стоял чёткий прагматичный расчёт. Чёртов Ниджи — и тот был логичен и последователен во всех своих поступках, в том числе в продуктовых наказаниях… «Братья — всё равно что ожившие механизмы, — вдруг впервые сформулировала для себя Шалрия ту странность в их поведении, что не давала ей покоя все эти месяцы. — Роботы, которых понемногу научили действовать по-человечески. Разве что учителя им попались разные… Не потому ли Годжу так хорошо ладит с ними — с её-то тягой к механике?»
Это несуразное сравнение позабавило её, пока дамы-тенрьюбито — так же, как и Дитмар вчера — чванливо и с наигранной жалостью рассматривали её новые одежды и причёску. Впрочем, в глазах супруги Уоркурия проскользнуло что-то смахивавшее на зависть, когда та вперилась в её ожерелье.
— Ты похудела и осунулась… Не оттого ли, что Святой Росвальд не пожелал встречаться с тобой? И брат тоже?
Шпилька не сильно задела Шалрию — отец не явился даже на её свадьбу, зачем пытаться наладить связи теперь? Она больше от него не зависела — для него эта встреча была бы бессмысленной. Да и вряд ли ему хотелось снова видеть презрение в её глазах — на этот раз в глазах «павшей». Вот и хорошо, что не явился — дал ей шанс оставить прошлое в прошлом. И меньше всего она жалела об отсутствии Чарлоса.
— Это платье такое узкое в талии, — не успокаивалась жена Уоркурия. — Ты что — ещё не понесла? Твой красавчик-король — это же он был там, внизу?.. — дамы насмешливо переглянулись. — Неужели он так плохо старался? Или ты не оказала ему чести прикасаться к себе? Полноте, Шалрия, ты уже не в том положении, чтобы слишком высоко задирать нос. Жене стоит помнить свой долг перед мужем.
Улыбающееся лицо Шалрии застыло: этот укол для гордости вышел гораздо серьёзнее. Бездетность порицалась, ей прямо в лицо заявляли о её никчёмности как супруги.
— Ах, не надо расстраивать бедняжку, — игриво ударила её веером по запястью спутница. — Дай ей прийти в себя. Прошло каких-то три месяца, она не может свыкнуться с мыслью, что опустилась так низко. Её же передали в грубые руки земных варваров! Нашу гордую красавицу Шалрию…
— Если бы вы прочитали больше двух книг за всю свою жизнь, то знали бы, что императоры древности пытались приручить варварских вождей, отдавая им в жёны своих дочерей и дозволяя им селиться на границах, — медленно проговорила Шалрия, восстанавливая остатки самообладания. — Но отчего-то это не помешало великим империям рухнуть под грубыми мечами и топорами тех, кто быстро оценил свою силу и заодно вкусил удовольствия благородной жизни. Прежде охранявшие границы — они встали в первых рядах захватчиков, — в последние дни ей нравилось думать, что быть королевой варваров обладало неоспоримым преимуществом — она ничего не должна была тем, кто поспешил от неё избавиться.
А теперь эти две нахохлившиеся никчёмные курицы так разъярили её, что она не сдержалась и заявила об этом вслух. Ничего, пусть передадут другим лицемерным квочкам. Хотя вряд ли осмелятся.
— И я вовсе не увязла в болоте, как любезно болтали за моей спиной перед отъездом — вы обе в том числе, — а стала королевой хоть и земного, но вполне достойного места! Джерма 66 сильна, мой муж, которого вы так бесцеремонно обсуждали, силён! По-настоящему — выведи ваших мужей, братьев и отцов, мягкотелых и пресыщенных, против него одного, и я без колебаний поставлю всё, чем владею, на явного победителя. В отличие от вас за Джермой и её королём стоят реальные власть и сила, а не пустые эгоистичные капризы, прикрываемые благоволением могущественных Горосэев!
Шалрия выпалила это на одном дыхании, сама не понимая, что на неё нашло. И нахмурилась: с каких это пор ей перестало казаться ужасным унылое каменное королевство? Её темница, её ссылка — за неведомое преступление. Неужто она, незаметно для себя, начала потихоньку врастать в этот неподатливый, грубый камень? Но на подобное были годны лишь неприхотливые сорняки, вроде одуванчиков, а никак не благородные хризантемы!..
Раньше ей не с чем было сравнить Святую Землю — единственное место, которое она знала, чьи обычаи считались незыблемыми и неподвластными сомнению. Пока Шалрия не повзрослела, и это сомнение само не настигло её. И дело было не в переходном возрасте, отвергающем авторитеты, — ведь все окружающие продолжали жить в уверенности в собственных значимости и всесилии, невзирая на возраст.
Возможно, Шалрия просто-напросто читала больше, чем кто-либо из её окружения, а книги часто пробуждали вопросы, на которые не находилось ответов, вскрывали нестыковки в провозглашаемых истинах. А тенрьюбито так было проще жить — не задумываясь, отгородившись полностью от неприятных, неудобных мыслей пузырём блаженного неведения — как отгораживались от нечистого воздуха простолюдинов. Да кто придумал, что он нечистый? Воздух как воздух — если собеседники следуют элементарным правилам гигиены…
Возможно, если бы не сомнительное происхождение, о котором день и ночь шептались за её спиной, и Шалрия предпочла бы быть похожей на них. Но там, где разум изначально подтачивался сомнением в несоответствии — между ней и остальными, — нашлось местечко и для иных сомнений. Это угнетало, но порой также помогало взглянуть на окружающих как бы со стороны — всё ещё будучи их частью.
А возможно, дело было всего-навсего в мальчишке-пирате — если бы не он, все её детские сомнения с годами развеялись бы, как призрачный дым…
Дамы тем временем ошарашенно переглядывались. Потом обе, не найдя что ответить, синхронно выдохнули в возмущении и захлопнули веера. И поспешили удалиться — считай, сбежали, разом притворившись, что Шалрии, застывшей рядом со столиком с золочёной вазой, для них не существует. Они настолько опешили, что им и в голову не пришло наказать её за непочтительность.
«Неужели совсем недавно я выглядела столь же напыщенно и глупо? Неужели и теперь такой выгляжу?»
Она тягостно уставилась им вслед: нет, пути назад не было. Только сейчас Шалрия осознала это полностью. Когда-то она была одной из них, а нынче все они были… чужими. Вернее, это она всегда была для них чужой, хоть и делала вид, что это не так. Но её прежнее единственное и такое страстное желание — быть ими принятой, получить их одобрение, стоять наравне с ними не просто на словах — отчего-то приглушилось, почти исчезло, сошло на нет.
Перестать быть фальшивым драконом — стать настоящим, полноправным, подобно им!.. Разве не это было то, чего она жаждала больше всего на свете, ради чего была готова на всё что угодно?
Она не успела обдумать эти новые, странные и неуютные, мысли, как откуда-то сбоку прилетел тихий мужской смех:
— Похоже, раунд остался за вами, перо-рин!.. — долговязый Шарлотта Перосперо поклонился ей с нижних ступенек лестницы, снимая шляпу. — Вы вступились за своего супруга столь оскорблённо и неистово — признаться, на миг я ему позавидовал. Хотел бы я, чтобы моя супруга так же яростно отстаивала мои интересы, но увы…
Шалрия промолчала, не зная, как себя с ним держать. Она медленно спустилась по лестнице, высматривая из-за его спины Ичиджи или, на худой конец, Годжу, но в коридоре у холла прогуливались одни чужаки. На её короткое и растерянное: «Я должна найти супруга…» — Перосперо, не оборачиваясь, пояснил, что Винсмоуки будут заняты не меньше часа — Горосэи пригласили их разделить с ними обед.
— Хвалёная непредвзятость судей… Но кто я такой, чтобы оспаривать решения великих? — со вздохом развёл он руками. И тут же предложил: — Не покажется ли вам слишком дерзким, если я тоже угощу вас чем-нибудь? Признаться честно, намеревался сделать это ещё вчера, но меня ждали в Канцелярии. С моей стороны вышло ужасно некрасиво — оставить благородную молодую даму одну, без сопровождающих, в столь суетливом месте. Позвольте мне загладить свою вину хотя бы холодным лимонадом.
На затенённых террасах Канцелярии гостям действительно предлагали прохладительные напитки и мороженое. Стоял разгар дня, солнце на безоблачном небе палило вовсю — и даже в каменных переходах дворца было слегка душновато. Шалрия ощущала крохотные бисерины пота на разгорячённых от недавней перепалки висках.
В любых других обстоятельствах она бы наотрез отказалась: пират, противник Винсмоуков, да в придачу успел побыть мужем Годжу — крайне сомнительная компания. С другой стороны, всё это интриговало и будоражило любопытство. К тому же тот был безупречно вежлив и совершенно не излучал угрозы — наоборот, казался опечаленным, словно его что-то угнетало.
Шалрия заколебалась.
— Понимаю, в свете текущего суда это истолкуют двусмысленно. Да и моё положение в ваших глазах — глазах истинного Дракона — запятнано происхождением и не так высоко… — огорчённо закивал он.
— Лимонад? Почему бы и нет. Что двусмысленного может быть в обычном лимонаде?.. — быстро перебила его Шалрия.
Её уколола последняя фраза: тот говорил о себе — и при этом о ней самой. Именно так на неё нынче смотрели прочие небожители — как на пятно на своих белейших одеждах… А ещё Ичиджи сейчас (вдвоём с Годжу!) наслаждался неслыханной честью — обедом со Старейшинами, — абсолютно позабыв про жену, бросив смиренно ожидать в толпе смертных. Мало ли какими сомнительными намерениями полнились головы окружающих? Статус тенрьюбито отныне не защищал её. У неё, правда, имелся при себе револьвер — но откуда Ичиджи это было знать? Он же не подсматривал, как она прятала его утром под юбкой?
Как бы то ни было, пусть только попробует упрекнуть её! Да и что вообще способен изменить один ничтожный бокал лимонада?..
Перосперо с тонкой усмешкой отвёл руку в перчатке в сторону, приглашая Шалрию проследовать вместе с ним на ближайшую террасу.
…Лёд искрился кубиками идеальной формы в запотевшем высоком бокале, от которого исходили ароматы лимона и мяты.
Шалрия пригубила лимонад — губы обожгло холодом; напиток был безупречно охлаждён. Она откинулась на спинку плетёного кресла, наблюдая, как её спутник с удовольствием отправил в рот ложечку поданного ему в хрустальной вазочке сливочного пломбира. Солнечный луч преломлялся в хрустале, отбрасывая на рукав его пальто радужный блик.
— Вы же знаете, кто я, — задумчиво проговорила Шалрия, сделав очередной осторожный глоток. — Я имею в виду не только моё происхождение, но и чья я супруга.
— Да, — он с улыбкой поправил шляпу. — Но разве это имеет какое-то значение? Я больше удивлён, что вы согласились составить мне компанию, зная о том, кто я.
Шалрия невольно усмехнулась: он подловил её.
— До сих пор не верю оказанной мне чести — ведь я для вас не просто смертный, но и пират. Вдобавок отношения с вашей новой семьёй у нас несколько, хм… напряжённого толка, — продолжал Перосперо.
Он читал её мысли легко, как открытую книгу. И Шалрия не стала лукавить:
— Мною движет любопытство, — подтвердила она, не дожидаясь его очевидного заключения. — А вами?
— Удовольствие находиться в компании очаровательной женщины и… отчаяние, — тонкая улыбка пропала с лица собеседника. Он замолк и сгорбился, нахохлился над своей вазочкой, подобно яркой экзотической птице на жёрдочке. — Должно быть, вы много наслышаны обо мне и моём безнадёжном браке? Но при этом мало лестного, не так ли?
— Честно говоря, я про вас ничего не слышала, — неожиданно созналась Шалрия. — Не было нужды выяснять, обычно дела смертных меня мало волнуют.
— Тем более дела пиратов — ох, не отрицайте, вижу по глазам! Я бы и сам не хотел заваливать вас ворохом малоинтересных подробностей. Семейные свары — дело низкое, тем более когда они доходят до публичного суда.
— А что, у семейства Шарлотты с Винсмоуками действительно вражда? — как можно более равнодушно протянула она. — Мне доводилось кое-что слышать о давнем конфликте. Не напомните, что послужило причиной?
Вообще-то Шалрию терзало узнать всё, до мельчайшей подробности, но спрашивать в лоб было неуместно, приходилось заходить издалека. А ещё она вдруг заметила, что бессознательно обращается к этому пирату на «вы» — не каждый удостаивался от неё подобной чести. Дело, наверное, было в его манере вести беседу — учтиво, но чуточку покровительственно, будто у него имелось на это право. Она не стала исправляться, чтобы не показывать неуверенность.
— Ох, причины кошмарно запутаны, перо-рин. Планировался большой альянс между нашими семьями, закреплённый двойной свадьбой. Но в день церемонии жених моей сестры Пудинг — третий сын Винсмоуков — сговорился с другой пиратской группировкой и бросил вызов Йонко, предав тем самым обе наши семьи. Хотя Джерма до сих пор считает, что предательство исходило от нас… И в этой неразберихе наш брак с Годжу стал выглядеть, скажем так, сомнительно. Но я думаю, ваш супруг и так много рассказывал о том, что было.
— Не очень много, он довольно замкнутый человек. Но рассказывает, если его расспросить, — соврала Шалрия; ей бы и в голову не пришло выпытывать что-то у Ичиджи. Как минимум потому, что это равнялось сознаться в том, в чьей компании ей выпало распивать лимонад (она увлеклась разговором, и пальцы почти примёрзли к позабытому ледяному бокалу). Однако стоило создать видимость того, что она в любой момент может проверить его слова.
— Да, поговаривают, у братьев Винсмоуков холодные сердца, — Перосперо внимательно разглядывал её. Затем вздохнул, чуть отворачивая в сторону подбородок: — Но моя милая Годжу была не так холодна… Ах, если бы я только мог напомнить ей о тех чудесных днях, что мы провели вместе. Она молода — а оттого ветрена и легко внушаема, уверен, что кузены настроили её против меня. А ваш супруг никогда не подпустит меня к ней — даже чтобы перемолвиться словечком. Сегодня на суде подле неё он был подобен цепному псу.
Шалрия против воли поморщилась и, чтобы отвлечься, снова сделала глоток, весьма щедрый. Нет, с охлаждением точно переусердствовали: лимонад был божественно вкусным, но от него болезненно сводило зубы.
— Вы успели так сильно привязаться к ней за время брака?
Перосперо задумчиво побренчал ложечкой в наполовину опустевшей вазочке.
— Вы найдёте меня глупцом, дураком, на старости лет поманившимся романтическими чувствами, но я до сих пор люблю её и не в силах забыть. Я так мечтаю об одном-единственном коротком разговоре… Неважно, если он станет последним — я бы сделал всё, чтобы убедить её в том, что вражда между нашими семьями бессмысленна, что Годжу по-прежнему мне дорога. По крайней мере, в случае её отказа я смирился бы — услышав это из её уст, лично. А если бы каким-то чудом удалось достучаться до её сердца, и она вернулась бы ко мне — что ж, я готов простить ей все старые легкомысленные увлечения… Понимаю, окружение красивых и сильных мужчин, принцев, легко пленяет романтичное женское воображение. А я, увы, далеко не мальчик…
— Вы в курсе её нынешних… увлечений? — Шалрия отставила бокал на столик и сцепляла и расцепляла замёрзшие пальцы.
— А вы? — ответил он вопросом на вопрос. И кивнул на последовавшее выразительное молчание: — Я в курсе, что её и до нашего брака не останавливали моральные устои. Это терзает моё сердце, но ничего не попишешь: кузены молоды и хороши собой, взять, к примеру, вашего мужа… Хотя я слышал, нынче Годжу предпочитает младшего из братьев? — он выждал и признался, с грустью глядя в пустоту, поверх полурастаявшего пломбира: — Знаете, она и в нашем браке не стеснялась заигрывать и флиртовать со всеми, кто приходился ей по нраву — даже, как выяснилось, с моим родным братом, Катакури. Вряд ли всё зашло далеко, но она настолько вскружила ему голову, что тот дозволил её кузенам беспрепятственно покинуть Тотто Лэнд — притворился, что потерпел поражение в бою с Винсмоуками во время их дерзкой вылазки. Он, сильнейший в нашей семье!..
— Вот как… — только и вымолвила она.
Выходило, все её подозрения насчёт Годжу не были беспочвенными. И за фасадом милой невинности скрывались одни мерзкие пороки. А ведь это было видно уже по тому, как привольно кузина короля вела себя при всех в замке. Небрежно позволяя себе то, что острыми клыками и когтями так давно рвало и терзало душу самой Шалрии. При этом не терзаясь, а наслаждаясь своей испорченностью и распутством!..
— Я бы заботился о ней, со мной она бы до конца жизни не испытывала нужды и пользовалась уважением… Наша семья решила завязать с пиратским прошлым и сделать Тотто Лэнд настоящим королевством. Я старший сын — и она стала бы королевой. А тайная связь с кузеном — это же ни к чему не приведёт… Не думаете ли вы, что это закончится браком? С другой стороны, ваш супруг так рьяно настаивает на расторжении нашего, как если бы тот ему мешал… Он никогда не предлагал ей быть королевой?.. — Перосперо осёкся и побледнел: — Ох, кажется, я увлёкся и несу чушь, забыл с кем говорю. Уверен, условия вашего брачного соглашения изначально требовали не принца, а исключительно короля.
«Господин Йонджи выиграл…»
— Да, мой супруг горд, он ни за что бы не унизился браком с кузиной, — одними губами прошептала Шалрия.
— Не поймите меня неправильно… Ваш супруг горд, но вместе с тем рационален. Вы же замечали это? Винсмоукам свойственно это чрезмерно. Так вот, любому рациональному человеку видно, что минусы от альянса с Мировым Правительством явно перевешивают плюсы. Кроме единственного плюса.
— Родство с тенрьюбито? Брак со мной? — Шалрия надменно передёрнула плечами.
— Ох, вы считали, что он пошёл на альянс ради этого брака? Как по мне — он пошёл на сделку с Мировым Правительством исключительно по одной причине: чтобы досадить семье Шарлотта и расторгнуть мой брак с милой Годжу, — глаза Перосперо затуманились обидой. — Ему недостаточно было её похитить. Надо было ещё унизить меня — как представителя враждебной ему семьи.
Он помолчал, в волнении отворачиваясь к ограждению террасы и всматриваясь в светлые городские крыши, над которыми порхали стайки воробьёв. Его заключительная фраза буквально растоптала в прах всю хвалёную гордость Шалрии:
— Грустно открывать вам на подобное глаза, моя дорогая Святая, но брак с вами — для него не приз, а обуза. Хотя и весьма прекрасная обуза.
Шалрия, не меняясь в лице, залпом допила лимонад, не обращая внимания, как тот обжигающим холодом прокатился по горлу и упал в сжавшийся от внезапного потрясения желудок.
***
На протяжении всего заседания Эри ощущала безотчётную дрожь.
Удивительно, но присутствие Ичиджи, заставлявшее её трепетать каких-то пять минут назад, в общем холле, неожиданно начало её успокаивать — с момента, как они заняли своё место на широкой резной скамье напротив двух вальяжно рассевшихся стариков в строгих чёрных костюмах (самих Горосэй!). Эри цеплялась за звуки прохладного, чуточку звенящего королевского голоса — единственное, что оставалось чётким и устойчивым в расплывавшемся вокруг неё хаосе — и пыталась не терять самообладание.
Когда-то Ичиджи очень похожим — и своеобразным — способом помог ей перебороть ужас перед мужскими прикосновениями, помог починить то, что было немилосердно сломано. И помогал сейчас, когда больше всего на свете хотелось убежать и спрятаться — от раздающегося сбоку манерного, приторно-сладкого, кошмарного «перо-рин».
Ичиджи и в самом деле превосходно разбирался в законах. Когда Эри понемногу пришла в себя и освоилась, её даже удивили многословность и оживлённость, с которыми тот отвечал на вопросы судей. Впрочем, ей доводилось замечать и прежде: в переговорах он всегда подсаживался на любимого конька и зачастую отбрасывал маску ледяной сдержанности. Это не значило, что Ичиджи полностью забывал держаться в соответствии со своим статусом, но при этом выглядел пусть и надменным, но почти… нормальным. Иной раз, принимаясь жестикулировать, подкрепляя свою точку зрения, и вовсе напоминал Йонджи — когда тот, наоборот, пытался сосредоточиться и явить спрятанного в себе дипломата.
В эти моменты улыбались они совершенно одинаково: широко и капельку хищно.
Что ж, по крайней мере, эти улыбки Ичиджи отвлекали её от иной улыбки, тонкой и самоуверенной. Эри старалась не поворачивать головы в сторону Перосперо — чтобы не передёрнуло ненароком. Хотя порой всё равно вздрагивала, слушая его голос. Когда подошла его очередь изложить своё видение ситуации, этот голос зазвучал с лицемерной печалью.
Перосперо сокрушался, что конфликт между семьями привёл к похищению его супруги. Утверждал, что все два месяца короткого брака они с женой не расставались и жили душа в душу, посещали каждый семейный праздник — все жители Тотто Лэнда были тому свидетелями. Наконец, что она, Эри, ежедневно привечала его в спальне.
— …Жаль только не удалось зачать деток. Тогда бы не было всего этого процесса, и никто бы не смел отнимать драгоценное время небожителей на рассмотрение местечковых жалоб, — обронил он в заключение.
И Эри не выдержала — вскочила без дозволения со скамьи, выкрикнула прямо в остроносое худое лицо:
— Да как ты смеешь такое говорить?! Ты!.. Ты… — она буквально задохнулась от возмущения, а Ичиджи дёрнул её за руку и с тихим недовольством велел сесть на место. Она и на него глянула возмущённо, но подчинилась.
Перосперо с огорчением покачал головой, развёл руками:
— Взрывной характер, воинственная семья… Прошу Совет извинить мою супругу за несдержанность…
Далее он осмелился заявить, что его экземпляр контракта в силе: мол, это был новый договор — заключённый перед самым Чаепитием. Королевская семья Джермы позже уничтожила свой экземпляр и теперь утверждала, что ничего подписано не было. А на Чаепитии злокозненно напала на членов семьи Шарлотты, сговорившись с суперновами — Капонэ Бэджем и небезызвестным Монки Д. Луффи. Ведь жених, как оказалось, был не только Винсмоуком, но и членом команды последнего.
Эри слушала эту ложь с оторопью, но больше не вмешивалась. Если верить ему — не Шарлотта, а Винсмоуки выступили бесчестными в своих договорённостях. Этим он словно намекал на то, что и альянс Джермы с Мировым Правительством был весьма шаток. А заодно напоминал, что в прошлом Винсмоуки не гнушались иметь дело с пиратами.
Тенрьюбито, похоже, быстро пришли к тем же выводам и многозначительно переглянулись. Вдобавок им явно не понравилось имя Луффи. Эри доводилось слышать, что Мировое Правительство, мягко сказать, не жаловало капитана Санджи.
— Королевская семья не нарушает соглашения по собственной прихоти, — Ичиджи возразил холодно и уверенно, как и подобало королю. — Совету решать, кто из нас проявил бесчестность. Во всяком случае, смею напомнить, что наш договор с Мировым Правительством заключён не на словах, а залогом союза является моя супруга, Небесный Дракон.
Святой Марс вскинул длинную худую руку:
— Как бы то ни было, мы обсуждаем действительность брака, а не бесчестность королей или пиратов. На сегодня было сказано достаточно, мы выслушали претензии и объяснения обеих сторон и вернёмся к обсуждению позже. Близится обед, вас, Винсмоуков, я приглашаю присоединиться к нашей трапезе. Нам есть ещё что обсудить — уже вне этого суда. А вы, — в отличие от иных тенрьюбито Старейшины держались со «смертными» любезно, даже с пиратами, — пока можете идти. Вам сообщат день и время нового заседания.
Перосперо почтительно поклонился Горосэям и вышел из зала.
Эри проводила взглядом худую, обтянутую жёлтым пальто спину, пораженная его самоуверенностью и тому, как спокойно он держался перед Советом, изрекая очевидную ложь. Скрепя сердце, стоило признать: в его изложении человеку непричастному, со стороны, всё представлялось вполне логичным. Джерма и вправду на время объединилась с пиратами, а кто на кого напал первым — год спустя обнаружить было нелегко. Свидетелями правоты Джермы были сами Винсмоуки — не брать же в расчёт злополучную команду Соломенной Шляпы. Большая Мамочка нынче вышла из игры, но к давнему предательскому Чаепитию подготовилась идеально, если бы её планы выгорели — комар бы и носу не подточил…
…За обеденным столом, накрытом в саду, в тени раскидистого дерева, Горосэи обсуждали с Ичиджи обстановку на Гранд Лайне. Новый король Джермы был молод, но мыслил разумно и удивил их безупречностью своих логических выкладок по различным вопросам.
Эри ковыряла вилкой салат из артишоков, теряясь в их внушительном присутствии и слабо прислушиваясь к беседе. Изредка бросала опасливые взоры поверх светлой плетёной столешницы на Великих Старцев.
Маркус Марс был долговязым и худым — почти как Перосперо, — седовласый, с доходившими ему до груди бородой и усами и длинными прямыми волосами. Топмэн Уоркурий рядом с ним вышел более широким и приземистым, с залысинами, которые компенсировали пышные белые усы; чуть выше колючих маленьких глазок, на округлом лбу, виднелась россыпь родимых пятен.
На первый взгляд, оба казались, если не кощунственно было так рассуждать… обычными стариками с хитрым прищуром в глазах. Но что-то исходило от них, какая-то невидимая давящая сила, напоминавшая хаки Большой Мамочки — теперь-то, когда отчасти натренировала волю наблюдения в забавных или бесячих упражнениях, которые придумывал ей со скуки Йонджи, Эри могла утверждать это наверняка.
Только если у Большой Мамочки сила щедро и неудержимо плёскала через край, как из переполнившегося ведра, у них она проступала тускло, просачивалась по капле, тонко покалывала её кожу сотней микроскопических иголочек. Эри невольно покосилась на свою руку: локоть, несмотря на царившую кругом жару, весь покрылся мурашками. Однако Ичиджи подле неё выглядел невозмутимым.
Наконец она решилась попробовать хоть что-то — чтобы не показаться невежливой перед хозяевами обеда. Наколов на вилку, Эри отправила в рот один кусочков поставленного перед нею тушёного мяса — кусочки были странной формы, пропитанные тонким грибным соусом. Вкусно… Настолько, что она не сдержалась и пробормотала под нос:
— Что это?..
Святой Уоркурий на другом конце стола расслышал и покровительственно усмехнулся:
— Павлиньи язычки, девочка. Самые что ни на есть обыкновенные павлиньи язычки.
Эри чуть не проглотила собственный язык: кусочков «мяса» в её тарелке было так много… Сколько же прекрасных птиц простилось со своими жизнями ради этого «обыкновенного» блюда? Она почувствовала приближающуюся тошноту, но справилась и заставила себя доесть всё до конца: чтобы их гибель не была напрасной. К тому же Санджи при ней упоминал о ценности каждого кусочка пищи. Но одно дело — убивать животных, чтобы насытиться. А другое — лишь бы потешить капризный пресыщенный вкус…
Ей всё меньше нравилась Святая Земля.
После обеда Горосэи пригласили с собой Ичиджи для дальнейшего обсуждения планов. Эри милостиво разрешили идти. Один из гвардейцев провёл её обратно к выходу в холл, где она задержалась, вертя головой по сторонам, страшась заметить поблизости Перосперо.
К счастью, его нигде не было видно — зато её дожидалась Шалрия, которая опять глядела на неё как-то странно. Как на редкостную экзотическую зверушку, причём не миленькую, а очень, мягко сказать, необычную.
Впрочем, делать Эри больше нечего, как классифицировать её взгляды! Хочет пялиться — пусть пялится…
Шалрия молчала всю дорогу до виллы, и в её мрачном присутствии Эри, державшаяся позади и рассматривавшая красивые и чистые улочки Мариджоа, чувствовала себя будто в сопровождении строгой гувернантки. Или надзирательницы. И всё же она пришла к ней вчера на выручку, там, у фонтана, где Эри, на свою беду, задержалась, изучая причудливые мраморные фигуры — ей почудилось издали, что композиция изображала разухабистую пиратскую команду во время гулянки.
Ей так и не удалось со вчерашнего дня поблагодарить Шалрию. Сначала слишком напугалась и растерялась, а потом как-то позабылось… Да и сам её вечно недовольный вид не располагал к дружеской беседе.
А вдруг Шалрия нечаянно влюбилась в Йонджи за те две недели, пока Эри развозила заказы? И теперь горевала, что ей достался ледяной и отстранённый Ичиджи?.. Мысль была крамольная и одновременно смешная донельзя — Эри едва сдержалась, чтобы не хихикнуть на ходу. Ну уж нет, только она одна способна любить эту вздорную и колючую гусеницу!.. Во всяком случае, мысли о Йонджи её немного взбодрили и придали решимости.
— Шалрия… — наконец аккуратно окликнула Эри плавно покачивавшуюся впереди, в такт шагам, надменно выпрямленную спину королевы. И тут же запнулась: не считая отвлечённых вопросов про Мариджоа, она никогда прежде не обращалась к Шалрии напрямую. И плохо представляла, как правильно это сделать. — Я хотела сказать тебе… вам… спасибо. За вчерашнее. И за то, что сейчас провожаешь… жаете…
Шалрия остановилась посреди улочки, скривила губы, разглядывая её с ног до головы с каким-то пристальным, болезненным интересом, после чего удостоила коротким кивком. И двинулась дальше — словно ей вовсе не требовалась чужая благодарность.
Кто разберёт, что на уме у этих тенрьюбито? Один смотрел вчера на неё, как на неодушевлённую вещь — Эри запомнилось удивлённое выражение на его лице, когда пнула его — тот совсем не ожидал сопротивления. Горосэи во время суда сидели с усталым, но терпеливым видом, как если бы их заставили выслушивать детские споры из-за поломанной игрушки. А Шалрия… Эри затруднялась подобрать подходящее слово в отношении Шалрии. Ей отчего-то пришла на ум Стелла — в худшие свои времена. Возможно, будь у Стеллы столько же власти, сводная сестра вела бы себя не менее заносчиво. Это явно не зависело от происхождения.
Но в отличие от Стеллы Шалрия хотя бы к ней не цеплялась. Едва они вернулись на просторную виллу, как та сразу же ушла к себе.
Вилла, по сути, была гостевым домиком, но, по меркам Эри, невероятно роскошным домиком: с высокими потолками и окнами, с целым садом, в котором цвели экзотические растения и поутру пели неведомые птицы, с пушистыми яркими коврами, в которых утопали ноги, со сплошь серебряной посудой — здесь не держали стекло и фарфор. В декоративной отделке царили мрамор, хрусталь, позолота, а вышколенные слуги — по крайней мере, не рабы, Эри не заметила ошейников — были предупредительны и держались тише воды и ниже травы. По сравнению с Джермой вилла казалась дворцом. Интересно, каковы тогда были настоящие дворцы — те, что принадлежали Небесным Драконам и куда дорогу перекрывали колоссальные и внушительные ворота, видные из любой части города, с северной и южной стороны? Простые смертные туда не допускались, только тенрьюбито и их рабы.
Эри внезапно подумалось: каково Шалрии было променять всё это великолепие, к которому она привыкла с рождения, на скромное военное королевство? Может, отсюда росли все её кислые мины, вся её спесивость? Успев познакомиться с непростым характером королевы, Эри сомневалась, что та пошла на такое добровольно. Небось, прежде ела павлиньи язычки каждый день — даром что воротила нос от непритязательной Джермовской еды в первые дни.
Ей вспомнился сегодняшний обед и судьба несчастных павлинов, и её снова слегка замутило.
В то же время Эри не заметила, чтобы Шалрию кто-нибудь навещал с момента прибытия — скорее всего, ей тоже был закрыт доступ во внутренние дворцы, в том числе в родной дом. Йонджи упоминал, что у неё были отец и брат — но те, в свою очередь, тоже не торопились почтить своим присутствием виллу… Однако не похоже было, чтобы Шалрию это печалило.
Эри вздохнула, направляясь в свою комнату: если бы ей давали монетку в сто белли всякий раз, когда приходилось задумываться о странностях Шалрии — давно бы выплатила Ичиджи долг за улитку. Ичиджи тоже находил её странной? Эри фыркнула под аккомпанемент доносившейся из окна птичьей трели: непонятно, кто из этих двоих страньше…
Два часа спустя, когда она спустилась к ужину, то обнаружила, что в столовой никого не было: король до сих пор не вернулся, а королева соизволила уйти на прогулку. Что ж, той, наверное, всё-таки захотелось осмотреть любимые с детства места или встретиться с кем-то из знакомых. Не сказать, что отсутствие Шалрии её огорчило.
Слуга снял металлический колпак с её блюда, и Эри с облегчением перевела дух: в отличие от благородных тенрьюбито их гостям полагалось питаться без изысков. Кусок мяса в её тарелке оказался всего-навсего хорошо прожаренным говяжьим стейком.
***
Уже третий день подряд Ичиджи возвращался из замка Пангея за полночь — обязательства перед Мировым Правительством требовали участия в тайном совете, где разрабатывались будущие планы нападения на расплодившиеся пиратские альянсы. Кроме него, там не было иных королей или королев, однако присутствовали представители нескольких союзных государств.
Ичиджи занимал своё место рядом с нервным военным министром из королевства Гоа, потягивал вино, изредка вставляя сухие замечания — на совсем откровенную чушь. Несмотря на молодость, к нему прислушивались — он обладал едва ли не бо́льшим опытом ведения войн и морских сражений, чем все присутствующие вместе взятые. Но Ичиджи это не нравилось: ни то, с кем приходилось сотрудничать, ни то, что под красивым фасадом альянса Джерму 66 попросту используют как оружие.
Он разорвал бы этот союз с удовольствием, будь на то достаточно оснований. Но это означало оставить Годжу женой Перосперо — прямо ему не намекали, но суд чересчур затянулся, а значит, был ничем иным, как проверкой на лояльность. Демонстрацией того, что Горосэи в любой момент могли вернуть Годжу в руки Шарлотты. Красивым спектаклем.
— Предлагаем одной из сторон сознаться в подлоге. Сделайте это до завтрашнего дня — и не понесёте никакой ответственности за клевету, — заявил на сегодняшнем заседании Святой Уоркурий, выразительно оглядывая присутствующих.
Шарлотта Перосперо лишь вздёрнул бровь. Ичиджи тоже промолчал, превентивно стискивая ладонь Годжу — чтобы та не порывалась вновь дерзко нарушить порядок слушания. Годжу была возмущена и взвинчена. Он это понимал, самому хотелось врезать Перосперо — кровь воинственных предков бурлила, требуя схватки с давним врагом, хотя Ичиджи по привычке мастерски скрывал это за непроницаемым выражением лица.
— Что ж, — вздохнул Горосэй в свои пышные усы, — предлагаю обдумать и воспользоваться шансом. Следующее заседание будет последним перед окончательным вынесением вердикта. На суд вынесут Пустую Печать, иначе именуемую «Клеймо Небесной Справедливости». Если стороны сами не придут к согласию — та окончательно выявит, который из договоров — подделка.
— Уповаю на силу Неба в решении этого вопроса, — Перосперо поклонился Старейшинам, Годжу охнула от негодования, но Ичиджи опять сжал её пальцы, призывая молчать.
Самоуверенность Перосперо удивляла не только её. Поднимаясь по лестнице в спальню, Ичиджи размышлял о том, какую игру тот затеял, но ничего подходящего не приходило в голову. В любом случае Мировое Правительство люто ненавидело морских разбойников, чтобы всерьёз подозревать сговор с пиратами Шарлотты. Ичиджи тешил себя слабой надеждой на то, что после расторжения брачного контракта, первыми, на кого альянсу укажут Горосэи, станут именно гости из Тотто Лэнда, во время суда пользовавшиеся дипломатической неприкосновенностью.
Ещё он думал о том, почему его так волнует судьба Годжу — она же отвергла его, предпочла ему Йонджи. Но так, во-первых, было правильно. Она оставалась частью Джермы — что бы глупо себе ни твердила, — а ему, королю, следовало блюсти интересы своих подданных. А во-вторых, она была первой женщиной в его жизни, для которой он захотел сделать что-то сам, бескорыстно, просто так. Первой женщиной, смутившей его холодный и прагматичный разум.
Первой, но единственной ли?..
Ичиджи тихо толкнул дверь тёмной, укутанной в ночную дрёму спальни. Не зажигая света, стал раздеваться — в очках ему было прекрасно всё видно: окно, гардероб, столик, кровать, привольно раскинувшаяся посередине этой кровати жена — словно была её самоличной хозяйкой.
Он прикидывал: стоит ли это проигнорировать и лечь с краю — места вполне хватало — или же свернуть Шалрию вместе с покрывалом в её любимый рулетик и откатить на причитающуюся ей половину. С некоторых пор Ичиджи бессознательно забавлялся этой её странной привычкой — беспокойно крутиться во сне и пытаться утянуть одеяло. А ещё это вынуждало крепко придерживать и контролировать полагающийся ему кусок, и когда та во сне упорствовала, то притискивалась к нему довольно плотно — лодыжкой, коленом или локтем. Обычно, перед тем как заснуть, Ичиджи представлял, как бы та взъярилась, проснувшись ненароком и обнаружив такую вопиющую вольность — по своей собственной вине! — и ухмылялся ночным теням на потолке.
Наконец он решился на «рулетик» — слишком утомился, чтобы воевать сегодня за одеяло — и уже поднял было руку, чтобы воплотить в жизнь свою задумку, как та, будто почувствовав сквозь сон его присутствие и коварные намерения, сама пошевелилась и вернулась на свою половину, жарко и дремотно взметнув локоть, раскрывшись до пояса. Подтянула к груди колени и забавно, как-то по-детски, дважды чихнула сквозь сон.
В его отсутствие она беспрепятственно гуляла по Мариджоа, но Ичиджи это не сильно беспокоило. Места были ей известны, она не выказывала за завтраком никаких опасений. Вдобавок Шалрия, похоже, понемногу осваивалась с обязанностями королевы и по собственному желанию, безо всякой просьбы, сопровождала их в Канцелярию, после чего отводила кузину обратно на виллу. Да и в первый день проявила сознательность, защитила Годжу, только как-то странно посматривала на неё. Наверное, была недовольна тем, что сопровождение отнимало те крохи времени, которые она могла бы провести со старыми знакомыми.
Его посещала шероховатая мысль, что среди этих «знакомых» затесался и её бывший любовник, но Ичиджи отмёл это, как нечто незначительное. Он мало смыслил в свиданиях, но что-то подсказывало, что на них не ходят с револьвером. Во всяком случае, женщины.
…Ичиджи улёгся рядом и вновь протянул пальцы — на этот раз просто смахнул со щеки Шалрии упавшую прядь волос. Её кожа была горячей, а виски — слегка влажными от пота. Он задумчиво разглядывал её, спящую и оттого непривычно тихую, безмятежную: грациозный изгиб шеи, протянувшуюся вдоль бока и обнимавшую живот руку, кончики сосков, остро упиравшиеся в тонкую ткань ночной рубашки…
Глупо было отрицать: он был мужчиной и хотел её — но в который раз приказал себе вывести это желание за очерченную грань дозволенного. Лишь однажды он едва не сорвался — когда проснулся ночью, потревоженный её беспокойными метаниями, а лунный свет так чётко и вместе с тем мягко обрисовал каждый контур её тела, чуть прикрытого небрежно сбившейся сорочкой… Пришлось удовлетворить себя самому, чтобы не нарушить — нет, не её капризные приказы — собственные правила. У него давно не было женщины — женщины, доступной по первому его требованию, — а Шалрия, зная это, изводила его, проверяла его выдержку на прочность. А потом снисходила — в дни, когда он меньше всего это предвидел.
Ичиджи устало откинулся спиной на подушку: он не понимал подобных женских игр, но терпеливо выжидал, когда же ей первой это надоест. Однако в упорстве жена ему не уступала. Помедлив, он снял очки и аккуратно сложил их на прикроватный столик — Шалрия всё равно не прознает, ведь он всегда просыпался раньше.
Улыбнувшись этой мысли, Ичиджи натянул на себя край высвободившегося одеяла. Шалрия подле него снова тихонько чихнула, и он, поколебавшись, набросил другой край на её плечо. Уж слишком соблазнительно и беззащитно это плечо белело в ночном сумраке — в очках не было нужды.
Очень скоро Ичиджи заснул, так и не заметив, что ни разу за это время не подумал о Годжу — как о женщине.
***
— Сегодня вечером мы ужинаем втроём, в ресторане. Оденься… понаряднее, — Шалрия вернулась с очередной прогулки и снимала тонкие кружевные перчатки, скептически оглядывая изящное, но скромное платье Годжу, в котором та вышла к ней навстречу из сада. Явно недавно читала книжку в беседке — прямо сейчас рассеянно тискала ту в руках. — Это первоклассное заведение, лучшее в Мариджоа. Оно возведено на выступе скалы и в ясную погоду, даже ночью, оттуда открывается прекрасный вид на Гранд Лайн. Тенрьюбито часто посещают это место, нельзя ударить лицом в грязь.
Годжу кивнула, несколько удивлённая тому, что Шалрия обратилась к ней лично. Хотя как иначе здесь следовало передавать сообщения членам семьи? В колоссальном замке Джермы ещё можно было отправить слугу с запиской — но не на крохотной вилле, где двери их спален располагались друг против друга, в одном закутке.
— Почему сегодня?
— Ты же слышала, что говорил Ичиджи: завтра состоится последнее заседание. Скорее всего, — Шалрия сделала выразительный акцент на этих словах, — вердикт вынесут в твою пользу, и мы уедем сразу же по окончании суда.
— А я смогу выбрать блюдо… сама? — уточнила Годжу, склонив голову и напряжённо поглаживая пальцами обложку, на которой было вытиснено «Основание Святой Земли. Год первый». По крайней мере, та не чуралась благородного чтения.
Шалрия вздёрнула бровь:
— Разумеется. Тебе же не пять лет.
На лице Годжу проступило явное облегчение, а Шалрия прошла в дом, потирая ломившие с утра виски. Несомненно, всему виной был знойный солнечный день — она перегрелась, к вечеру должно было полегчать…
Но не полегчало. Наоборот, её чуточку знобило, когда они вдвоём с Годжу, в сопровождении слуги, явились в назначенное место. Годжу всю дорогу молчала, и Шалрия была ей даже благодарна за это — звуки человеческого голоса отчего-то раздражали неимоверно. И ей меньше всего хотелось бы отвечать на её расспросы — и придумывать правдоподобные ответы.
Впрочем, близость моря слегка взбодрила её.
Ресторан прилепился к самому краю утёса, как гнездо ласточки — только не из камней и грязи, а из серовато-белого мрамора. За светлым, освещённым фонарями фасадом тёмно-сизым провалом виднелось далёкое море. Встретивший их на входе распорядитель, не мешкая, провёл благородных дам в уединённый дальний зал по длинному коридору, украшенному зеркалами в золочёных рамах.
— Ваш спутник уже на месте, несколько минут назад мы подали лёгкие закуски и аперитив, — сообщил он по дороге гостьям.
— Надо же, Ичиджи сумел освободиться пораньше… — протянула Годжу, рассеянно разглядывая в проплывавших мимо зеркалах своё платье — из тех что «понаряднее». Оно и вправду было милым, с оборками и широкой складчатой юбкой до колен из жемчужного атласа. Вдобавок служанка по-особому уложила ей сегодня волосы, заколов их серебряными шпильками. Годжу как никогда напоминала настоящую принцессу.
Неужто она так приукрасилась для Ичиджи? Ему нравились такие платья — или нравилось то, что они прикрывали? Шалрия покосилась на свой длинный подол, струящийся до щиколоток, — а ведь у неё тоже были красивые колени, да и ноги подлиннее… Быть может, стоит заказать следующее платье покороче?
— Нет, не Ичиджи, — Шалрия повела плечами и усмехнулась. — Разве я говорила, что с нами будет ужинать он?
Годжу озадаченно открыла рот, но спросить ничего не успела — они вошли в просторную, со вкусом декорированную комнату, посреди которой стоял сервированный дорогой посудой и изысканными закусками стол. Распорядитель учтиво прикрыл за ними дверь.
К облегчению Шалрии, свет был приглушён, не резал глаз, создавая интимную, почти домашнюю обстановку — наверное, чтобы гости могли беспрепятственно любоваться звёздным небом да бликами лунных лучей на поверхности ночного моря. Из распахнутых окон доносился слабый гул — дальний рёв веками обмывающих и подтачивающих Рэд Лайн волн.
Взгляд Годжу не стал задерживаться на кушаньях или затейливых цветочных букетах, а вместо этого метнулся к выходу на балкон — туда, где, повернувшись спиной к вошедшим, их дожидался гость. Шалрия, присаживаясь за стол, с мстительным удовлетворением заметила, каким бледным стало лицо Годжу при виде законного мужа.
Перосперо, расслышав шум шагов, развернулся, на его лице заиграла торжествующая улыбка.
Все эти два дня Шалрия снисходительно дозволяла ему сопровождать себя на прогулках. Он выступил отличным собеседником, эрудированным, деликатным и с неплохим чувством юмора. Но при всяком упоминании о Годжу глаза у него делались печальными и тоскливыми, как у преданного пса, оставленного хозяином и не понимающего, отчего же так вышло. К тому же Перосперо говорил о ней так трогательно — как о чём-то возвышенном, недосягаемом…
Шалрия как-то раз невзначай представила, что было бы, если бы её саму разлучили с Ичиджи. Если бы тот всё-таки решил отказаться от неё, отослать прочь — как она боялась тогда, в первую брачную ночь. Всего пару месяцев назад это привело бы её в бешенство. А нынче… Нынче она тоже, как и Перосперо, приложила бы все усилия, чтобы перемолвиться с супругом хоть словечком — и вовсе не для упрёков и обвинений в испытанном унижении.
Наряду с этим её коробила мысль, что Ичиджи действительно мог бы предложить кузине стать королевой. Вместо неё, Шалрии… Но нет, глупости, это по-прежнему выглядело абсурдным и нелепым!
Как бы то ни было, вдруг Перосперо и вправду сумел бы тронуть сердце Годжу? Вдруг бы помирился с ней, и их брак остался в силе? Вдруг бы увёз её с собой — подальше от Джермы. Подальше от Ичиджи…
В конце концов Шалрия согласилась устроить эту встречу — из странной жалости к Перосперо, ни на что особо не надеясь.
Да и что могло пойти не так на строго охраняемых улицах Святой Земли? К тому же он сам настоял, чтобы встреча проходила в её присутствии — присутствии Небесного Дракона. Выбрал для них лучшее место в городе…
Максимум вышла бы некрасивая сцена.
Но что-то и в самом деле было не так.
Годжу сбоку от Шалрии замерла, как кролик перед удавом, уставившись на двинувшегося к ней Перосперо, и задышала часто-часто: нет, это совсем не походило на обычное удивление или волнение при виде человека, которого столько времени водила за нос, кого унижала бесстыдной изменой… Годжу стала до того бледной, что лицо приобрело какой-то мертвенный оттенок — на нём проступил глубинный, панический ужас.
А Перосперо продолжал улыбаться.
