Обещания

      Солнце бликует на пыльной поверхности окон, заливая в палату какой-то неестественный желтоватый свет — словно фильтр реальности прогнали через какую-то ебанутую нейросетку. Весёлое разрозненное щебетание птичек за окном вторит гудению сенсорного индикатора рядом с койкой Ви. Вокруг него вьются сразу два хирурга, снимая показания с одного из мониторов, мерцающего хаотичными синеватыми всполохами. Сигнатура мозга бьётся в истерике, будто умоляя закончить терзания седацией. Или просто пустить уже пулю прямо в лоб из милосердия.       Подобные мероприятия из раза в раз знаменуется новым прогорклым привкусом разочарования. Терпения уже давно не хватает. Удручающая картина осточертела до крайности, блять, уёбищного бессилия. Вот так и получается: пока приходится расшибаться в лепёшку ради места под солнцем и права на жизнь, вдруг как-то забывается о чём вообще эта жизнь. Но в этот раз всё иначе — трезвость ума урчит где-то на задворках, вызывая ощущение долгожданного облегчения.       Рид, застывший рядом в солдафонской позе по струнке, грузно и тихо выдыхает, наблюдая последние приготовления. Финишная прямая.       — Дальше что?       — Опишу ситуацию, как есть. Будет лучше, если говорить будет кто-то... Знакомый. Тебя он вряд ли сразу же узнает.       Джонни показательно ощеривается в недружелюбном оскале после этих слов, выдерживая на себе этот вечно печальный, проницательный взгляд Соломона.       — Другими словами: обострённое чувство справедливости не позволяет тебе отпустить хотя бы часть той надуманной ответственности, которую ты себе зачем-то навязал. — комментирует Джонни, не упуская возможности подковырнуть чужое самолюбие. Вывести Рида из себя сложно — это сразу понятно стало. Этот чёрт уже конкретно заебал своей тягой к правосудию. Взаимная неприязнь строится лишь на понимании, что они похожи друг на друга в той же степени, что и противоречат. Самое комичное, сука, судьбоносное знакомство.       И Соломон просто безмолвно качает головой, снисходительно оставляя Джонни стоять в стороне. Выбора всё равно нет, как бы не хотелось это признавать. Они оба понимают, что Ви после выхода из комы точно будет не до того, чтобы вот так сходу пытаться разобраться что к чему.       Сам Сильверхэнд до сих пор ловит ощущение тошнотной дереализации, когда видит свою рожу в зеркале. Он не сразу решился подшаманить с внешностью, выйдя через многочисленные знакомства Керри на хорошего пластического хирурга с ровными руками, который поправил лицо до более-менее привычных черт. Но смотреть на своё отражение всё ещё странно. Такой же знакомый прищур; взгляд, что был тяжелее наковальни — охреневший. От всего. Застывший во времени и отталкивающий. В мозгах и до этого была целая куча дыр. Теперь они ощущаются более отчётливо. Новое тело, новое лицо. Их разделили. Всё произошло быстро. Ожидание слилось в один омерзительный момент, длинной в два года, переполненных звенящим страхом. Джонни правда боялся, что бы Ви там себе не надумал. Неизвестности в первую очередь.       Не позволять себе сходить с ума — задача почти неподъёмная. Раньше Джонни это никак не мешало. Потому что и так было неплохо: заботиться только о себе, отвечать исключительно за себя и не волноваться о ком-то ещё.       Никогда не было настолько тяжело как сейчас: не рычать и не метаться, не строить планов возмездия, а просто послушно ждать. Быть рядом и надеяться. Самая сложная борьба — борьба с самим собой.       Проклятый страх обычно всё равно оказывается сильнее.       — Он приходит в себя. — Рид нарушает его идиллию самокопания в томящем предчувствии чего-то неминуемо дерьмового. Пускай, специалисты спрогнозировали положительный сценарий в завершении этой пизданутой растянутой гонки. Два года. Два ёбанных года... Конечно, деньги решают всё и за пределами Найт-Сити. Уж тем более в этой идеально вылизанной клинике, но люди всё ещё остаются не всесильными. — Ви, ты меня слышишь?       Ви осоловело моргает, неуверенно поворачивая голову на голос и что-то хрипит неподвластными голосовыми связками. Внешне он похож на тень самого себя: осунувшийся, бледный и болезный. Больше напоминает наркомана в завязке, которого насильно вырубили, а затем подключили к этим многочисленным проводам и экранам, приковав к риперскому столу. Кажется, Джонни всё же суждено ёбнуться окончательно просто глядя на весь этот пиздец.       — Кажется... Да, слышу.       Его голос вытаскивает из недр души знакомый скулёж. Джонни не переваривает команд и не терпит ошейников. Не выносит, сука, любых оков. Биочип был клеткой. Биочип стал проклятьем их с Ви безумной привязанности друг к другу. Едва вышло осознать эту зависимость, которая первые пол года после операции вылилась во что-то совсем нездоровое. Голову раскалывало на куски от гремящего эха неправильной тишины и одновременно плавило в переизбытке инородных чувств. Чужих. Джонни действительно перестал понимать где чьё. Его будто вывернули наизнанку и оставили оголённым нервом; сняли скальп, вскрыли череп и потыкали в воспалённый мозг грязным пальцем прикола ради, которого он сам не понял.       Сложно вообще прикинуть временную точку, когда у него получилось просто начать понимать где во всём этом бесконечном потоке затерялся он сам. Осознать себя. Свои мысли, свои желания. Собственные воспоминания — блеклая замыленная и сбитая с хронологии событий картинка. Призма восприятия мира, на который он слишком долго смотрел чужими глазами, исказилась. Новое наслоилось поверх старого, выцветшего временем. Пришлось медленно и филигранно раскладывать себя по полочкам, чтобы вытянуть свою сущность на поверхность. Собрать себя заново, как какой-то хитровыебанный паззл.       Двух лет с лихвой хватило, чтобы разобраться в себе и перестать так остро давиться бездонной пустотой. Но она, разумеется, никуда не делась.       — Отлично. Есть разговор. — подойдя ближе, Соломон зачем-то подхватывает Ви за запястье, словно помогая заземлиться. А вот осмыслить ещё предстоит. — Врачи спрогнозировали, что сознание начнёт возвращаться к тебе сегодня, максимум завтра. Тебя начали приводить в чувства несколько дней назад. Вручную.       Рид режет наотмашь и даже, сука, не спрашивает как Ви себя чувствует. Правильно, кому нахуй нужны эти приличия?       — Мог бы ещё захватить цветы и апельсины. — иронизирует Ви, несмотря на очевидное недомогание. Видно, что тело едва его слушается. Даже под капельницами и в тотальном раздрае непонимания происходящего Ви умудряется найти в себе силы, чтобы съязвить. Сложно не узнать того самого идиота, с которым Сильверхэнд познакомился два года назад. Это на самом деле хороший знак. — Раз я проснулся, значит, операция прошла успешно?       С усилием приподнимаясь на койке в полусидящее положение, Ви пространно и выжидательно смотрит на Соломона, который отходит чуть в сторону, сжимая пальцами переносицу. Да, разговор не из лёгких.       А затем лицо Ви искажается хмурой мрачностью.       — Где... — сбиваясь, Ви хрипит, прочищая горло, — Что с Джонни? Альт справилась?       Эта киберсука взялась помогать исключительно в угоду своим собственным интересам. О, она-то справилась. А вот те самые "лучшие хирурги Лэнгли" определённо где-то, блять, налажали.       — Он в порядке. Врачи спасли вас обоих, вы будете жить.       — И сейчас будет "но".       В груди начинает ворочаться что-то колючее. Что-то нечёткое, до омерзения неприятное. Хочется уже тупо выставить Рида к чёртовой матери и забрать Ви из этого вычурного и вылизанного гадюшника в более родной гадюшник. Пожалуй, пора бы уже вмешаться.       — Чтобы спасти тебя от энграммы, пришлось в корне перестроить твою нервную систему. Твои нейроны перестали выдерживать нагрузку от хрома. Мозг справится с личным портом и простыми сопроцессорами, не более. Боевые импланты могут тебя попросту убить. — Соломон садится к нему на койку, перетягивая всё внимание, и наверняка смотрит сейчас точно таким же печальным взглядом. — Прости, Ви. Жить как раньше ты уже не сможешь.       А вот это уже точно лишнее.       Они все смертные в этом мире. С имплантами или без. Раньше же как-то жили.       — Бля, Рид, не рассказывай ему чего он может или не может. — не выдерживая этого накала обрывает Джонни, решив, что сейчас настаёт самый подходящий момент, чтобы встрять в диалог. В конце концов, Ви заслуживает иного отношения. Он не какой-то там хуй с улиц, а теперь уже легенда. Дело далеко не в имплантах, а в силе воли, которая строится вокруг принципов, идейности и находчивости. — Хоть, сука, в хромовый шар себя закатать, а без ума любой становится куском дерьма в красивой обёртке. Только в этом истина.       Соломон поворачивает к нему голову, смерив каким-то чрезмерно равнодушным взглядом. Будто уже и думать забыл о его присутствии. Блять, хорошо, что больше не придётся иметь с ним дело. И со всем трижды ёбанным ФРУ, в частности.       — Я вас оставлю ненадолго. Вызови медсестру, если понадобится. — мягко произносит Рид, обращаясь к Ви, и осторожно треплет его по плечу, а затем снова смотрит на Сильверхэнда. — Ты знаешь, где меня найти.       Надо же, не пришлось даже говорить, что дальше Джонни справится сам. Какая, блять, чуткость для разнообразия. Дверь отъезжает с тихим шорохом и закрывается обратно. Джонни и Ви остаются наедине.       Мгновение, сука, второго пришествия. Два года он мариновался в жгучей буре помешательства — изо дня в день проживал в неизвестности и просто, сука, ждал того самого звонка от Рида. Конечно, Сильверхэнд приезжал в клинику уже несколько раз и каждый визит разжижал мозг непомерным грузом вины. Пускай всё произошедшее было лишь волей случая.       В момент, когда их взгляды встречаются двинуться с места кажется чем-то непосильным. Сейчас Джонни не знает как лучше подступиться — стоит помнить, что для Ви, провалявшегося в коме продолжительное время, минуло всего ничего. Не было двух лет, нет и понимания как об этом вообще сообщить.       — Хорошо выглядишь. — первым нарушает повисшую тишину Ви, окинув его внимательным взглядом с ног до головы. Кровь в венах обжигает кипятком. Почему-то ни разу не проклёвывается и малой доли удивления. Ви узнал его, вопреки заверениям Рида. Узнал легко и быстро.       Примерно восемьдесят килограммов плоти и навороченного хрома в выжженных мозгах, с которым Джонни ощущает себя долбанным боргом. Джошуа Хьюм — молодой сетевой имбецил, очарованный какой-то дебильной затеей штурмовать крепость закодированных данных «‎Милитеха». Доштурмовался, блять. Нетраннерам с их аппетитами путь в могилу заказан. Те, как уж водится, не доживают и до тридцатника. И такие вот юнцы, то ли от избытка свободного времени, то ли от кипящей в жилах дури молодости с тупой самоуверенностью прут на массивные крепости данных корпораций. Или бесстрашно гуляют по Киберпространству, рискуя наткнуться на Дикого искина и «Сетевой Дозор». Или же просто наёбываются на ровном месте, закономерно заканчивая сплавленными синапсами, вместо заоблачных эдди на своём счету. Выживают немногие — либо гении, либо пиздец какие везучие. Этот был ни тем, ни другим. И достался Джонни в качестве нового носителя. Вот только эта хата, в отличии от предыдущей, окончательно пустая.       План Ви сработал. Он может собой заслужено гордиться. Вот только сам получил очередной плевок в лицо от судьбы. Зато теперь будет просто жить, а не выживать...       — Это, наверное, самое приятное, что я от тебя слышал за всё время.       — И теперь мне придётся открывать рот, чтобы ты меня слышал? — он вымученно улыбается, опираясь спиной о стену и не сводя с него взгляда. — Можешь шутить на эту тему сколько угодно, но без тебя в моей голове стало тихо.       Блять.       Джонни моментально накрывает идиотским, но уютным ощущением бредового горячего вакуума, разделённого на двоих. Того самого, который затянул их в поток ‎обоюдного стремления друг к другу. Полное взаимопонимание и взаимодополнение. Всё это время порознь Сильверхэнд был не дополненным янем инь. Пустой, сука, и выжатый. И это пиздец, как дико, потому что всю свою сознательную жизнь Джонни считал себя существом независимым и цельным.       Но всё это нахуй разбилось о неумолимое принятие. Хрен разберёт, как описать эту жажду единения... Ви понимает и без слов.       Последствия ли их связи через биочип, результат ли повального переплетения сознательной и эмоциональной подноготной, наполняющих оттенок личности в виде жалкого огрызка — не важно уже нихуя. Вся эта дикость, этот звучный резонанс перетянутой между ними цепи, сковавшей их вместе, ощущается чем-то, сука, правильным и необходимым, но патологическим и абсолютно, блять, сумасшедшим.       — Как ты себя чувствуешь? — вместо того, чтобы действительно отшутиться в полученном разрешении на подобную излюбленную в их взаимоотношениях исходную, Сльверхэнд просто садится к Ви вплотную и бездумно кладёт ладонь ему на грудь. Этот жест у них стал чем-то вроде сокровенного признания, обещающим умиротворение и поддержку. Сердце бьётся ровно и размеренно. Сердце бьётся прямо под кожей и Джонни думает, что это самое до умопомрачения прекрасное осознание. Будто без него он не мог до конца поверить, что Ви живее всех живых.       Слабое прикосновение Ви к его пальцам прошибает каким-то новым незнакомым покалыванием, забивающимся под вены пламенем чужого тепла. Мозг чуть ли не готов прямо здесь же и расплавиться от всего и сразу.       — Нормально. Честно. — Ви беспринципно подхватывает Джонни за подбородок непослушными пальцами и с нажимом чуть поворачивает голову, чтобы рассмотреть и заново изучить с каждой стороны. Сильверхэнд мгновенно начинает ощущать себя каким-то диковинным экспонатом в музее, но против ничего не имеет. Лишь издаёт тихий смешок, позволяя Ви подобные манипуляции. — А ты? Как тебе живётся в новом теле?       — Было время, чтобы привыкнуть.       — Да? И сколько я уже так валяюсь? — Ви отпускает его и чуть приподнимается, порываясь, видимо, размяться. — Долго, должно быть. Мышцы будто ватные.       А вот и момент, сука, истины. Нежелательный и грубый. В груди вновь начинает что-то неприятно ворочаться, рычать неподвластным зверем.       Тревога.       — Два года.       Ви глупо моргает, глядя на него. Подвисает, пытаясь переварить озвученный факт. Джонни знает это чувство: сам ведь воспрял из пепла и осознал, что минуло несколько лет. Два года или пятьдесят лет — в рамках цикличных изменений этого вечно куда-то спешащего мира, почти равноценный срок. По крайней мере, Сильверхэнд до сих пор иногда ощущает себя лишним в Найт-Сити и в обществе в целом.       — В смысле... Сейчас семьдесят, сука, девятый? — порывисто выдохнув, Ви смотрит в окно над своей койкой, будто желая найти за стеклом ответы на все вопросы. — Ёбанный... Блять. Мне надо подышать.       Разумеется, малолетний идиот сразу же пытается подняться и рвануть к этому самому окну, хотя уже давно должен был понять, что от действительности никак не получится сбежать. Джонни терпеливо подхватывает Ви под руки, с готовностью подставляя плечо, когда тот грозится свалиться рожей прямо в кафельный пол, будучи пока что не готовым к подобным свершениям.       И, несмотря на обстоятельства, Сильверхэнд, наконец, ощущает себя на своём месте. Теперь не придётся просто беспомощно стоять и смотреть. Не придётся перехватывать контроль, давясь мигренью в очередном приступе. Он здесь — поддержит, поможет и в очередной раз выдаст отрезвляющего леща.       — Я тебе только что сказал, что ты лежал два года, долбоёб. Куда, блять, торопишься? На интернет торги за тачками нового поколения?       Ви, с помощью Джонни, упирается рукой о подоконник и удручённо прислоняет лоб к белой стене рядом. В любом случае, лицезреть данное состояние куда лучше, чем наблюдать в неизменном безволии распластанного родного человека в отключке на этой злоебучей койке.       — Иди нахуй, Джонни.       Понятно из-за чего тот так резко и затравлено огрызается. И не через такое проходили. Конечно, какие-нибудь цветочки и, нахуй, бабочки — не к Джонни. Ласково погладить по голове и пожалеть — можно, но только в особых случаях. Случай как раз особый. Сильверхэнд уже привык к роли голоса разума. Направлять и наставлять пиздюка на путь, сука, истинный приходилось ни раз.       — Ни это, ни отсутствие имплантов не конец света, Ви. — Джонни небрежно достаёт из кармана пачку сигарет, чтобы предложить в качестве усмирения для разбушевавшихся нервов. Сейчас для него всё услышанное ёбанная трагедия, но Сильверхэнд знает, что это пройдёт. Нужно лишь немного времени. — Ты справишься. Любому в этом мире далеко до твоей силы воли.       Ви странно на него косится, а затем медленно выдыхает и затягивается, когда Джонни помогает прикурить. Разговаривать с ним, спустя два года, без желчи не получается. Желчь эта горькая. О тоске и всё той же боли потери, которая до сих пор ноет где-то под сердцем. Правда, уже не так громко.       Конкретная тишина между ними на этот раз здравая и верная, её не хочется чем-то заткнуть. Всё таки, теперь они могут думать каждый о своём. Могут просто стоять рядом и курить каждый своими лёгкими.       Удивительно, что они не умудрились заебать друг друга в край, пока сосуществовали в одной голове.       Джонни ловит колкую нотку печальной ностальгии, созерцая красивый вид. Не то, что в Найт-Сити. Травка зеленеет, птички щебечут. Каждый приезд в Лэнгли будто возвращал его на полвека назад, когда корпы ещё не успели уничтожить планету индустриальным прогрессом. Но уже тогда природа задушено выла, сменяя свой прообраз на бетон и хром. От неё из года в год остаётся всё меньше жалких выжженных человечеством огрызков. Приятно видеть, что хоть где-то по-другому. Видимо, посыл Джонни в виде ядерной пыли, развеянной над городом, дошёл хоть до кого-то верным осознанием. Хотя, этот "заповедник" скорее сохранили для таких вот сливок высокого общества, как уёбки из ФРУ. Даже в этом вопросе победил капитализм.       — Я рад, что ты здесь. Думал, свинтишь, как только тебе найдут подходящее вместилище. — тихо произносит Ви, стряхивая пепел за окно, и снова принимается разглядывать Джонни. — Начнёшь с чистого листа.       Сильверхэнд непроизвольно закатывает глаза и щелчком пальцев отправляет недокуренную сигарету в полёт прямо за окно, наплевав на здешнюю прилизанность. Как говорится: даёшь анархию.       — Мне казалось, мы уже переросли тот этап, где ты считаешь меня эталонным безнравственным мудаком.       — Блять, я просто...       — Заткнись-ка на секунду. — обрывает Джонни, чувствуя хлёсткий отзвук бесцветной злости, и поворачивается к Ви, чтобы восстановить зрительный контакт. Неужели до этого идиота так и не дошло, что Сильверхэнд ради него в лепёшку, сука, расшибётся и любого из под земли достанет? Ведь он действительно готов был умереть. И ссылаться на подобное заключение попросту нечестно со стороны Ви. — Я всю прошлую жизнь прожил, считая себя никому ничем не обязанным и не должным. В итоге проебал всё, что только можно было проебать. Выводы я сделал, можешь быть уверен. Мне, блять, не всё равно.       Немного нервно передёрнув плечами после этих слов, Сильверхэнд, наконец, отмирает и подходит к Ви ближе, поддаваясь этому ведомому желанию одномоментно сцапать и никогда, сука, не отпускать. Та самая незримая сила, которая дёргает за поводок.       И Джонни вторит этой силе — крепко обхватывает лицо Ви ладонями. Цепко и совсем не бережно. Чтобы до красных следов на коже. Чтобы до сводящих пальцы судорог. Словно, сука, в последний раз может его коснуться. Словно в желании впитать, восполнить пробелы и слиться обратно. Прямо, как тогда — перед операцией — внешний мир исчезает, заключая их обоих в бешенный ритм знакомого омута. Ни света, ни звуков. Только прикосновения, дыхание и запахи. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.       Запал лихорадочного мутного безумия в жажде слияния вырубает мозги нахуй. Время перестаёт иметь какое-либо значение. Время замирает, сука, окончательно и ломается, на манер неисправного механизма, когда их так закономерно магнитит друг к другу. Он всё ещё не понимает, как описать эту взаимную тягу, что насильно зацикливает мысли о необходимости обладать и принадлежать. Это что-то совершенно новое, одержимое и звериное. Он никогда подобного не испытывал. И уж тем более, ему никогда не приходило в голову желание втиснуться в кого-то до боли.       Как же Джонни его не хватало — это был ёбанный ужас. Хотелось лезть на стенку и грызть глотки. Хотелось собственноручно вскрыть себе череп и выкачать всю эту инородную тишину.       Ви резко тянется к нему сам, буквально снося напором наповал. А Сильверхэнд взвинчивается и взрывается окончательно в плену бурлящих чувств, разгораясь сияющим и уничтожающим пределом. Это почти пугает, вселяя какую-то дикую дрожь. И Ви тоже крупно трясёт в месиве эмоций, пока Джонни целует. С силой и жадно, стукаясь зубами. Разум давит запахами лекарств, какой-то химии и крепкого никотина. Они неминуемо вжимаются друг в друга близко и тесно, делясь жаром, бьющим по вискам, и болезненно впиваются в каждый доступный участок тела. Джонни захлёбывается, когда Ви не менее жадно кусается. Джонни глухо рычит, когда тот на пробу перебирает длинные пряди отросших волос и оттягивает назад. Так правильно и вызывающе.       Душа возносится куда-то далеко за диапазон мироощущения на долгие минуты, покуда они оба пытаются тупо надышаться друг другом, отстраняясь.       — Джонни...       Яркая нега ебанутого блаженства полыхает обжигающей сверхновой где-то под солнечным сплетением. Вставляет похлеще любой новомодной дури.       Теперь остаётся только безупречное равновесие.       — Может перестанешь пытаться думать и как взрослые домой уже поедем? — вновь перебивает Сильверхэнд, раздражённо цокнув языком, когда Ви в очередной раз порывается что-то сказать и нарушить долгожданную идиллию.       Ви тихо усмехается и ведёт губами по скуле Джонни влажным прикосновением. Будто теперь пытается приручить его не только морально, но и физически. Засранец определённо делает это назло — знает, как довести нейроны до истерической пляски.       — Поехали.       Ебанутой гонки за жизнь больше не будет. Джонни сделает всё возможное, чтобы показать, что он всё ещё рядом. И всё ещё воюет с Ви бок о бок.       Нихрена не поменялось. И не поменяется.