Детоксикация

Когда появилась Анфиса сначала все стало охуеть как хорошо, а потом охуеть как плохо. Меньше, чем за месяц она подсела на систему вместе с Мишей. И тогда все стало еще хуже. Она долгое время только курила гашиш и запивала кислоту, чтобы не сильно выделяться в новой Мишкиной компании, но в конечном итоге этого стало недостаточно. Не только потому, что ее перестало брать, но и потому, что все в компании сидели на наркотиках потяжелее. Почти все были либо винтовыми, либо чернушниками. Ей совсем не хотелось оставаться в новичках. Нужно было пробовать что-то, что будет вставлять покруче колес. Кислотой периодически баловались практически все в группе. Миха часто любил вспоминать историю, как они с Андреем по первой поделили одно колесо на двоих, а потом были так сильно поглощены своим взаимоотношением с таблеткой, что догуляли от клуба до самого метро, где она наконец подействовала. Это был настоящий кошмар. Казалось, будто голову засунули в жестяную консервную банку и стучали по донышку ложкой. Грохот стоял чудовищный. Барабанные перепонки вот-вот и лопнут. Захотелось тут же сбежать, но Миха затолкал Андрея в закрывающиеся двери последнего вагона и грузно рухнул на соседнее сидение. Вот и все. Рыпаться теперь некуда. У других пассажиров в метрополитене были страшные рожи. Они плющились и вытягивались, вдобавок ко всему еще и меняли цвета. И в общем-то самое страшное в этих рожах было то, насколько они были серьезными. Миха представлял себе, что они наверняка сейчас едут из какого-нибудь захолустного бара или не менее дурацкой работы. Вернутся домой, лягут спать, а завтра снова на работу. Ску-ко-та. Нахрен уродов с серьезными лицами. Миша подумал, что такая жизнь сущий ужас. Потому что у него все совсем не так, все совсем по-другому. У него есть компания, он врубается в тему, а сейчас смотрит мультики вместе с Андреем. Его лицо почему-то было меньше, чем все остальные морды в вагоне. И выглядел он вполне нормально. Вылезли на Невском, когда уже торкнуло по полной программе. Огни домов по проспекту были невыносимо яркими, а уличные фонари сияли каждый как тысячи солнц. В метро было довольно холодно, но на улице стало невыносимо жарко. Промозглый Питер показался солнечной Италией. Все улицы были точно как с красивых плакатов, которые висели в туристическом бюро. Деревья были пальмами. Набережная — настоящим пляжем. Говорить не хотелось. Собирались переночевать на Миллионной, но доползли только до Марса и просидели там на мокрой траве до самого утра. Переждать, пока мосты закроют. На улице было чудесно. Ночное небо казалось таким низким, а деревья до невозможного высокими. Стена дома напротив засияла оранжевым, подалась вперед и словно занялась пламенем, как отражение восходящего солнца. Тени задвигались повсюду точно хотели освободить побольше места солнечному свету. Мосты и правда развели. Но на другую сторону было не нужно. Героин разорвался бомбой. В какой-то момент все только о нем и заговорили. Начать употреблять герыч — все равно, что пустить пулю себе в лоб. Но так получилось, что именно он одновременно сплотил одну компанию и почти до основания разрушил другую. Те, кто пробовал — принадлежали к высшему обществу. Ни у Михи, ни у Анфисы не осталось ни друзей, ни родственников, кроме этой сквотной компании. И не осталось интереса, кроме как быстро достать денег, а потом так же быстро достать героин, прежде чем начнет ломать. Они на самом деле мало походили на влюбленную пару. Скорее на пару наркоманов, которые в лице друг друга наконец-то нашли кого-то вроде сообщника. Андрей, на самом деле, даже не был уверен, что Анфиса по-настоящему спала с ним. Миша не распространялся о своих сексуальных подвигах. Андрей не спрашивал. Лезть к Горшку в постель казалось глупой мальчишеской бравадой. Не собирался, короче. Все разом стало настолько плохо, что тот почти-поцелуй после дембеля как-то сам собой позабылся. Было и было. Самое страшное заключалось в том, что бесновался всегда спокойный Андрюхин омут. Бурлил и заходился пузырчатой пеной. Омут, который сначала обласкал так, как не ласкал никогда, а затем выбросил на берег. Цепкая тупейшая паранойя. Андрей не сомневался, что Мишка ничего не вспомнит, но в глубине души надеялся, что этого не произойдет. То, что Андрей видел, как он думал, первый раз на своей квартире, Миха сказал, что ломкой назвать нельзя. — Ничего особенного, — хвалился он перед пацанами, — не страшнее обычной простуды. Ничего не болит, трясет только немного, и цвета раздражают, слюней еще полный рот, но в целом ничего. Нормально. Князев внимательно слушал и злился. Он же обещал. В глаза смотрел и обещал. И снова сорвался. Теперь у него появился новый любимый аргумент. — Я брошу, когда захочу, просто пока не хочу, понимаешь, да? Емко, четко, лаконично. Чего ж тут непонятного, Мишань? Горшок пиздел, что сможет не колоться целых двое суток. И Князь взял его на слабо. Миха вытерпел. Не кололся. Но по окончании сорока восьми часов был похож на живой труп. Но вытерпел. Получил за это честно заработанную бутылку пива. Ширнулся. Опоздал на репетицию на два часа, а когда пришел, то начал орать. Но ведь пришел же. Двое суток очень быстро превратились в один день, а затем в часы. Анфиса долгое время боялась колоться. Проблема была в том, что так приходилось ждать эффекта слишком долго. Миша был категорически против. Если начать гонять по вене — обратного пути не будет. Он на самом деле часто повторял, что она от него ничего не получит. Поэтому, когда ее ломало по полной — трясло и скручивало судорогами — Анфиса, всегда порядочная и дисциплинированная, устроила истерику прямо на точке. — Да ты совсем чокнулся! У тебя самого зрачки размером с булавочную головку. Я не собираюсь оставаться чистой. Повисла неловкая пауза. Смолкли барабаны, и затихла гитара. Это был первый и последний раз, когда они публично выясняли свои семейные отношения. Группе было все равно. Балу равнодушно передал Андрею раскуренный косяк. Андрей рассеяно затянулся. Клубы смолистого дыма поднялись к потолку, разросшись сизым облаком — хоть топор вешай. В голове приятно шумело. Во рту стало горько и сухо, и Князь залил в себя остатки выдохшегося пива. Никогда еще теплое пиво не было таким вкусным. — Ты для начала сам слезь и не смей мне больше говорить такого говна, — кричала она, — так и скажи, что ты просто хочешь оставить все себе. Миша вызверился моментально и вывалился с Анфисой в коридор. Какое-то время их не было. Репетиция продолжилась как ни в чем не бывало. Андрей пытался вызвать у себя хоть что-нибудь кроме ленивого безразличия и не думать о том, что творилось на расстоянии нескольких квадратных метров за тонкими стенами и кафельной плиткой. Внутри заскулило и толкнуло следом. Ударил себя по рукам. И если бы он не остановил себя сам, то его бы точно остановил Балу. — Не лезь. И Князь, честное слово, не полез бы. Миша вернулся один. Андрей только потом узнал, что он не смог ее уколоть и отправил домой. Еще позже Андрей узнал, что Анфиса нашла какого-то полуживого юзера в сортире метро, одолжила у него шприц и попросила уколоть. Всадить себе иглу в вену на локтевом сгибе самостоятельно она струсила. Боялась шприцов. Несмотря на то, что она много раз видела, как это делается, у нее ничего не получилось. Андрей узнал потому, что Анфиса стала жутко параноить из-за того, что она наверняка подцепила какую-нибудь инфекцию от того парня, а Миша потом долго ворчал и упирался, но все равно затаскался по поликлиникам. Результат отрицательный. Чистый. Вмазался. А потом исчез куда-то на несколько дней. Перестал появляться на репетициях и отвечать на телефонные звонки. Было принято стратегическое решение наведаться в квартиру, которую они вместе с Анфисой снимали у своего диллера. Страшная вонь ударила в нос еще на лестничной клетке — из-под дверей. Конечно, квартирой их семейное гнездышко назвать было нельзя. Совершенно убитая дыра. Полный отстой и настоящий притон. Точь-в-точь один из тех на районе, откуда Балу замучился вытаскивать Мишу. В квартире было пусто. Совсем. Анфиса в какой-то момент занялась продажей мебели и вещей. Повсюду на полу в масляных лужах валялись консервные банки с остатками рыбы и сигаретными окурками, воткнутыми в них. В одной из комнат обнаружилась истощенная до костей и рычащая из угла на непрошенных гостей собака, которую Анфиска все-таки выпросила и которой давно не занималась. С собакой не гуляли, и она гадила по углам и питалась скудными объедками. Пока ребята прибирались на кухне, Андрей заглянул в хозяйскую спальню. Шторы были задернуты, и в полумраке комнаты он не сразу разглядел старый продавленный матрас с разобранной постелью и миниатюрной фигуркой Анфисы. Ее чулок порвался, а юбка задралась до середины бедра. Девушка лежала в полубессознательном состоянии, разметавшись на грязной простыне, и пустыми глазами смотрела в потолок. Из приоткрытого рта на темные кудри тонкой ниточкой стекала слюна вперемешку с рвотными массами. Желудок сжался в приступе тошноты. Подошвы ботинок противно липли к дощатому полу. Он был заставлен пепельницами и чашками, до половины забитыми пеплом, табаком, бумажными салфетками и кофейной гущей. Андрей хотел подвинуть пару стаканчиков йогурта с одного края стола, как с другого полетели две рыбные банки с использованными презервативами. Жестяной звон не привлек никакого внимания. Вот тебе, Андрейка, и ответ: кто с кем спал и сколько раз. Хоть об этой защите они побеспокоились. Одноразовые шприцы были редкостью. И они передавали друг другу один и тот же по кругу, у которого постоянно забивалась игла — тупая, как вязальная спица — так что ее приходилось каждый раз затачивать чиркалом. Миша вытащил иглу из вены, набрал полный остатками крови шприц воды и выпустил розовый бульон прямо на ковер. Сделал так еще несколько раз, пока вода в канюле не приобрела прозрачность. И так он чистил шприц всегда. Это и было причиной сладко-гнилостной атмосферы в квартире — кровь, собачье дерьмо и рыбный соус. Посреди этого вонючего хаоса Миша сидел в обшарпанном кресле, блаженно откинув голову на спинку. Пытался уловить хрупкое ускользающее удовольствие. Андрей приблизился к нему и тронул ладонью за плечо. Миша чуть вздрогнул. Взгляд скользнул в сторону, голова заторможенно качнулась к Андрею. Миша с трудом сфокусировался на Князе, и тому стоило нечеловеческих усилий, чтобы не рухнуть на колени в ноги Горшку. Тормошить его до тех пор, пока у него не запрокинется голова и не ударится о стенку. Потому что по стеночке скоро пойдет уже сам Андрей. И умолять. Наконец, прийти в себя. Андрей молча поджал губы. — Андрюх, ты как тут? — взгляд плавал, и язык совсем его не слушался. — В гости зашел. — Ты че? Ко мне что ли? Миша обрадовался почти искренне, расплывшись в кривой беззубой улыбке. Попытался встать, но рука на плече сильнее прижала к креслу. — К тебе, Мих, к тебе. Андрей тяжело вздохнул. Все вокруг было пропитано смертью. Каждый день их с Анфисой семейной жизни должен был стать последним. Они убивали самих себя, убивали друг друга, дрались и разрушали все, до чего только могли дотянуться. Миша несколько раз пытался ее задушить, Анфиса до крови расцарапывала ему лицо. У них не было никаких запретов, как и не было возможности завязать. Если срывался кто-то один, автоматически срывался второй. — Надо же, блин! — так же радостно восхитился Мишка, потянувшись за пачкой сигарет на столе, — а пацаны? — Пацаны тоже здесь, — собственный приглушенный голос показался незнакомым, — что с телефоном? — Выбросил, — тягуче отозвался Миша, закуривая и расплываясь в кресле. — Почему выбросил? — Тебе позвонить хотел, — так же спокойно ответил Горшок. У Андрея затряслись поджилки, и колени подогнулись сами собой. Смотреть на Мишу сверху-вниз было неудобно. Он попытался заглянуть ему в лицо, но все равно не сумел этого сделать. Миха старательно избегал его взгляда, уставившись стеклянными глазами в облезлую стену за его спиной. — А дверь почему открыта была? — челюсти сжались против воли, и на щеках заходили желваки. — Тебя ждал. — Чего удивляешься тогда? — Думал не придешь, — Миша вдруг опустил глаза и медленно изучил Андрея. Князев еще не знал, что хуже — расписаться в собственной тупости или потом получить по зубам. Пальцы примирительно огладили острую коленку. Привлекая. Почти случайно. Миша отреагировал спокойно как удав. Казалось, разорвись сейчас в этой комнате бомба — он даже не вздрогнет. У Андрея внутри что-то подозрительно тикало. Он взял его за кисть, повернул к себе и несколько секунд разглядывал белоснежное запястье и россыпь багровых кратеров на локтевом сгибе. За Мишу снова страшно. Андрей дочиста выскреб себя изнутри чайной ложечкой, но все-таки позвонил его родителям. Миху забрали в больничку. Миша не был виноват в своей зависимости. И никого другого из его окружения нельзя было обвинить в том, что он влез в систему. Если бы он мог сделать другой выбор, он бы его сделал. Но Андрей прекрасно знал в каком состоянии и по каким причинам Миша сделал именно этот. Варианта поступить иначе в тот момент не было у них обоих. Первый раз они пробовали вместе в Купчино. Третьим был какой-то парень, который достал дозу. Он так сильно очаровал Горшка, что тот решил стать таким же. Парень выковырял из кармана чек и аскорбиновую кислоту. Достал из пакета шприц и ложку, в которую высыпал порошок. Накапал туда воды и добавил кислоту, чтобы порошок, который был, конечно, не слишком чистым, лучше растворился. Вскипятил раствор над зажигалкой и втянул его в шприц. Он много раз повторил про то, какое это полное говно и не стоило бы этого делать, но все-таки уколол сначала Мишу, а затем Андрея. У Князева практически не было видно вен на руках, и попасть в центряк удалось только с третьего раза. Треть раствора с размаху всадили в предплечье. Героин ударил как доской по затылку. Больше не было ни боли, ни страхов, ни переживаний. Была только тупейшая липкая пустота в голове, невесть откуда взявшееся исполинских размеров спокойствие и твердое убеждение в том, что передозировку придумали старые юзеры, которые не хотели делиться с новичками. Хотелось еще. Андрею понравилось ощущение вялого равнодушия, в моменте обернувшее его медвежьими объятиями будто в кокон, а еще ощущение собственной силы и безграничной свободы. Полтора часа необычайной невозможной легкости. Полет. Где-то высоко над собственным телом. И тела больше не было в принципе. Глупая, больная оболочка. Вместо нее осталось только чистое летящее сознание. Концентрированный кайф, который, казалось, можно было руками хватать и трогать. А вот блевать всю дорогу по возвращении домой совсем не понравилось. Зато Миха от полученного эффекта заходился в щенячьем восторге. Его попытки сбежать от того, что творилось дома, наконец, увенчались успехом. Хоть и весьма сомнительным. Начиналась новая жизнь. На грани голодного обморока и огромной вероятностью подцепить какую-нибудь дрянь если не в вонючем подвале, в котором он теперь жил вместе с кучкой отморозков, то от самих же отморозков. Все было очень плохо и становилось еще хуже. Андрей был злой как собака. И черт его знает, кто дернул Князева за язык, но он больше не мог и не знал, как заставить Мишу остановиться. Просто ничего не получалось. А Миша исчезал на глазах. — Что это? — прошипел Андрей, чувствуя, как ярость рвалась наружу и испытывая страшное желание дать ей выход. Или дать Михе по физиономии. В опустевшей гримерке повисла долгая напрягающая тишина. Андрей искал концертную жилетку под ворохом шмоток, небрежно скинутых на диван. Встряхнул Михину куртку, из внутреннего кармана которой крошечной лодочкой выпорхнула заначка с вечерней дозой прямо Андрею под ноги. Противная бумажка обжигала ладонь. Почти насквозь. — Я нашел это у тебя в кармане. Я спрашиваю — что это? Несмотря на то, что дышать совершенно нечем, он поступал правильно. Правильно, конечно же. Пристыжая Миху? — Какого хуя ты по моим карманам шаришься? Мише, когда его вот так пытались отчитывать, совсем не нравилось. Он оскалился и дернулся за чеком. Андрей отвел руку назад, и он не дотянулся. — Мих, пора завязывать, — Князев старался говорить спокойно, но голос все равно дрогнул. — Да с чем завязывать, я ж не подсел! Нормально все. Зубы стиснулись так сильно, что челюсть вот-вот и сломается. Внутри завыло и заскулило от безысходности. — Нет, Мих, не нормально, — с трудом выдавил он, — ты в прошлом месяце чуть весь тур не похерил, скажи спасибо, что откачали. — А че ты мне тыкаешь? Сам-то тоже хорош. Забыл? Хочешь напомню? Миша замахнулся в ответ на тяжелый взгляд. Кулак завис в воздухе аккурат возле правой Михиной щеки. Андрей даже не дернулся. Смотрел. Прямо в застывшие точки зрачков напротив. — Хватит на сегодня. — Мы не договорили. — Миш, все. Пообщались. Оказалось, что с Мишей так нельзя. Он только еще больше прятаться начал. И его из этой раковины выковырять можно было только обломав все пальцы. Андрей как-то случайно подслушал фразу от Михи к Балу: — Ты только Андрюхе не говори, я опять начал. И Шура молодец — не рассказал. Андрей сам обо всем узнал, но к Михе с этим больше не подходил. Миша пришел сам.