«Моя душа такая черная А нервы будто на избытке И я вообще такая спорная Рисую для тебя открытки И подпишу там в уголочке Вложу парфюм, свяжу носочки Черкну тебе четыре строчки Разочарованно вздохну…»
Вике всегда удавалось без труда располагать к себе людей. Она безусловно знала, что привлекательна, имеет врожденную харизму и обладает неким магнетизмом. Многие хотели бы дружить с ней. Только вот сама Вика после смерти родителей перестала подпускать к себе кого-либо. Ей казалось, что проще закрыться, оттолкнуть, чем объяснять, что нет, она не в порядке, что в тот роковой вечер вместе с родными в машине разбилась и большая часть ее сердца. И прежней Виктории Тарасовой никогда больше не будет. Той, которая всегда находилась в центре внимания, была заводилой в каждой компании… и про которую порой родители других ребят говорили — с ней лучше не дружить. «Золотые времена» — меланхолично размышляла Вика, рассматривая фотографии из прежней жизни. Делала она это раз в год — в годовщину смерти мамы и папы. Так совпало, что именно на этот день Панфилова назначила их следующую встречу. Вика хмыкнула, но отправила ответное сообщение, соглашаясь. Прошло достаточно времени, чтобы она уже начала забывать голоса родителей. От этой мысли ей постоянно становилось страшно. Что, если лет через десять она вообще не сможет даже вспомнить, как они выглядели? Не вспомнит мамину печальную, но безгранично теплую улыбку, когда ей в очередной раз звонили из школы и жаловались, что ее дочь, такая-сякая, снова сбежала с последнего урока. Маленькая Вика в ответ на замечания тогда лишь пожимала плечами, совсем не чувствуя себя виноватой. Ей даже хватало наглости возмущаться — кому пришла гениальная мысль ставить физкультуру последним уроком? Провокаторы! Папины большие сильные руки, которые бережно переносили ее из машины в дом, когда девочка засыпала в гостях… Они заботливо прижимали к себе, защищая, чтобы ни один порыв морозного ветра не смог коснуться ее пухлых щечек. Вика зарывалась носом в меховой ворот папиного пальто, вдыхая аромат его горького одеколона, смешанного с запахом крепкого табака и кожи. Ей впервые за долгое время стало стыдно. Если бы они только видели… в кого превратилась их маленькая девочка. Однако родителей не было в живых уже восемь лет, а Вика — здесь и продолжает жить. А жить ей хочется непременно хорошо, поэтому совесть и стыд задвигаются на задний план. Она подошла к гардеробной, чтобы начать собираться на встречу с преподавательницей. Она задержалась у большого окна на кухне, приоткрывая его на проветривание. Нашла в глубине ящика открытую пачку сигарет, достала одну, щелкнула зажигалкой, которая хранилась там же именно для таких случаев. Вдохнула настоящий никотиновый дым, другой рукой обхватив себя за плечи. Вика задумчиво наблюдала, как кружевные снежинки танцевали по ту сторону стекла, плавно опускаясь на землю. За последние несколько дней намело метровые сугробы. Дорожки очистили, и из убранного снега сделали высокие горки на детской площадке. С самого утра детвора с радостными визгами, схватив санки и надувные тюбы, лихо съезжала с ледяных скатов. Тарасова невольно улыбнулась, поднеся сигарету к бледным губам. Сегодня у нее не было настроения делать даже минимальный макияж. Натянув на ноги облегающие темно-синие джинсы, а сверху белый вязаный свитер размера на два больше, она вымученно улыбнулась самой себе, глянув в зеркало. Не всегда же ей быть королевой красоты. Честно? — Заебалась. Подъезжая по указанному Панфиловой адресу, Вика на всякий случай еще раз сверилась с навигатором. Ошибки быть не могло. Она приехала правильно. Перед ней возвышался огромный двухэтажный белоснежный дом, который напоминал скорее музей, чем место жительства обычных людей. Белые высокие колонны, подпирающие черную крышу, восхищали и пугали одновременно. Это все, что получалось разглядеть, ибо остальная территория была скрыта за высоченным забором из облицовочного кирпича. Вика иронично отметила, что не хватает только колючей проволоки поверху. «Что же вы такое скрываете, Марта Максимовна, раз прячетесь за такими высокими и толстыми стенами?» — хмыкнула Тарасова, нажимая на кнопку домофона у ворот. Проведя в просторном кабинете Марты Максимовны около часа, они успели найти три подходящих статьи. И пока Вика выписывала самое важное из них, она то и дело бросала мимолетные взгляды на террасу, отгороженную толстым стеклом, куда вышла преподавательница, когда ей кто-то позвонил — предусмотрительно завернувшись в теплый плед, одной рукой прижимая телефон к уху, а другой показывая, что через минуту вернется. Но минута растянулась сначала на пять, а потом на десять. Тарасова всерьез задумалась, — не замерзала ли женщина, стоя на улице в минус пять в одних черных брюках-палаццо и тонкой бордовой водолазке? С плеч спадал плед, наверняка совершенно не грея, а морозный ветер играл со светлыми волосами и оставлял румянец на бледных щеках Панфиловой. Такая хрупкая и красивая. Марта Максимовна внезапно улыбнулась своему телефонному собеседнику так широко, так непривычно искренние и тепло, что Вика непроизвольно задержала дыхание. Под ребрами заныло. Когда в последний раз ей самой кто-то улыбался так открыто и ласково? Собственная мысль пронзила ее ядовитой стрелой осознания: у нее в самом деле не осталось ни одного близкого человека. Вика не была искренней ни с кем, — и никто с ней в ответ. Девушка крепче сжала пальцами карандаш. Ей снова захотелось закурить. Что-нибудь покрепче. Она закрыла глаза: «Да, что со мной творится в последнее время?» Ей так и не удалось забыть ту ночь с Ксюшей, а теперь еще и Марта Максимовна. В какой момент в ней что-то перещелкнуло, и она больше не может контролировать свои чувства? Взглянув на продолжающую разговаривать преподавательницу, Тарасова достала телефон из кармана джинсов и, торопясь, написала Колесникову СМС с приглашением приехать сегодня к ней вечером. Клин вышибают клином. Или — накачанным, потным, мужским телом. — Я чудом не покрылась льдом, пока стояла, — съежилась женщина, закрывая за собой дверь на просторную террасу и впуская следом немного холода и морозного воздуха. — Ну, Вам нужно было брать не плед, а шубу, — улыбнулась Вика, двигая соседний стул ближе к преподавательнице. Нос и щеки которой мило покраснели от мороза, глаза светились намного ярче, чем до телефонного разговора, а на волосах блестели не растаявшие до конца снежинки. — Я не рассчитывала, что наша беседа затянется надолго, — Марта Максимовна села рядом, и Вика, не сдержавшись, глубже вдохнула цветочный аромат, смешавшийся с зимней свежестью. — Сын обычно разговаривает со мной не дольше трех минут. Спрашиваем, как друг у друга дела, что нового, и он снова бежит на занятия, — объяснила Марта, параллельно проверяя выписанные студенткой данные. Она указала кончиком ногтя на строку в блокноте. — Ты забыла добавить еще статью из Scopus. Заметив оплошность, Тарасова быстро сделала пометку слегка небрежным почерком и закусила губу, решая, имеет ли право задать личный вопрос. — А где он учится? — немного неуверенно все же спросила она, случайно задевая рукавом свитера шариковую ручку Марты Максимовны, лежавшую у самого края стола. Та упала на пол и закатилась куда-то под стол. Вика вздохнула и встала, чтобы найти и вернуть ее обратно. — В Лондоне, на первом курсе банковского дела, — спокойно ответила Панфилова, наблюдая за тем, как ее студентка, встав перед ней на колени и бурча под нос что-то не очень приличное, залезает под стол. Она изо всех сил старалась не улыбаться, но ей так забавно было наблюдать за происходящим, что Марта Максимовна поймала себя на невероятной мысли — эта девушка, ее студентка, каким-то чудесным образом смогла в корне изменить то первое нелицеприятное впечатление о себе. Теперь она готова признать, что поспешила с выводами — Вика точно не поверхностная, не банальная, и… не такая как все. И в ней есть что-то… невозможно притягивающее. Скорее всего, — природное обаяние или, как говорят, харизма. По-другому не объяснишь. Марта давно заметила — на парах, во время редких встреч в университетских коридорах, что Тарасова постоянно одна, ну, или с однокурсницей Олей. Вокруг Вики часто вились самые разные — парни, мужчины — от первокурсников до преподавателей. Конечно, другие студентки ревновали, видя такое повышенное внимание, и бросали в сторону Тарасовой косые взгляды. Преподаватели часто сплетничают о студентах, — до них доходят разные слухи, и, понятно, удержаться от выдвижения версий — могут не все. Но Марта никогда не участвовала в таких обсуждениях, считая себя выше этого. Тем не менее, неделю назад Панфилова задержалась на кафедре дольше обычного и стала невольным слушателем разговора двух коллег, которые как раз перемалывали новую порцию сплетен. Марта постаралась максимально погрузиться в работу и отрешиться. Она упорно вчитывалась в безобразно написанную курсовую до того момента, пока не услышала знакомую фамилию. — … Она спит с мужиками за деньги. Так и заработала на новую машину, — нарочито громко шептала одна из преподавательниц. Марта невольно напряглась. — Куда только родители смотрят! — воскликнула вторая, будто осуждающе качая головой. Панфилова не сдержалась и тихо цокнула языком. Она отнюдь не удивилась услышанному. Нынешняя молодежь не скрывала безнравственный образ жизни, а порой даже выпячивала. Как относилась к этому сама Марта? — Ей было совершенно плевать. Главное, чтобы студенты к парам готовились, не трепали ей нервы и не опаздывали с отработками. — А у нее нет родителей. Разбились, когда той исполнилось шестнадцать. Как бы сильно Панфиловой ни было все равно, после этих слов, ее сердце кольнуло, а живот неприятно скрутило. — Вот — у девочки нет примера, ничего удивительного, — со вздохом прокомментировала вторая, то ли подводя черту всему вышесказанному, то ли ставя диагноз — «не подлежит исправлению». Сплетницы перешли на другую тему об очередном залете одной из студенток, а Марта в десятый раз перечитывала одну и ту же строчку курсовой, не переставая прокручивать в голове воспоминания того, как Вика поглядывала на Дашу, одну из учениц ее школы, предполагая, что та ее дочь. Как студентка пыталась помочь им. Марте Максимовне стало не по себе. Курсовую сегодня она уже не сможет дочитать, и смысла сидеть дальше не было. Вике удалось схватить ручку до того, как та укатилась к стене. Выползая из-под стола на четвереньках, она очень даже ощущала всю неловкость ситуации. — Черт, — шикнула Тарасова, ударяясь головой об угол стола и проклиная собственную неуклюжесть. Что ж не так с этим днем. Потирая ушибленное место, она села обратно на стул, всячески избегая взгляда преподавательницы. Вика отчаянно надеялась, что не успела покраснеть. — Вы в порядке? — обеспокоенно спросила Марта Максимова, больше не улыбаясь. Она успела заметить, что обычно собранная Вика лишь физически находилась здесь и сейчас, мысленно же — была где-то далеко. Что происходит в жизни студентки понять она не могла. Да, и не сильно стремилась, ведь через полгода их пути разойдутся — как только Вика получит заветный диплом. — Все нормально, спасибо, сейчас пройдет, — отмахнулась Тарасова, хотя чувствовала, что достаточно сильно приложилась об угол — ушибленный лоб слегка саднил и пульсировал. — Подожди-ка минутку, — Марта Максимовна нахмурилась и неожиданно быстро вышла из кабинета, оставляя девушку в недоумении. Через несколько минут, которые для Вики показались вечностью, женщина вернулась, держа в руках небольшой белый тюбик. Заметив вопросительный взгляд, она пояснила: — Когда Пашка был маленьким вечно чудил: падал, набивал шишки, сдирал коленки, — Панфилова подошла к Вике непривычно близко, и девушка напряглась, выравнивая спину. Открутив крышечку, Марта выдавила немного прозрачного геля на руку. — И я всегда держала при себе эту мазь. Она быстро обезболивает и предотвращает синяки и шишки. Позволишь? Тарасова не могла выдавить из себя ни слова и лишь заторможено кивнула, не до конца понимая, что происходит. Неужели удар был такой силы, что мозг повредился и теперь выдает ей ложные картинки? Когда холодные пальцы коснулись лба, у нее сбилось дыхание, и сомнения в наличии галлюцинаций испарились. Вика ощущала, как сердце гулко бьется в груди. Марта Максимовна наносила травяную субстанцию максимально аккуратно, стараясь не делать больно — кончики пальцев слегка покалывало, то ли от ментола, то ли от непривычно комфортной близости между ними. Вика крепче сжала зубы. Ей захотелось подорваться, извиниться и убежать отсюда как можно дальше. Последний человек, который заботился о ней и также бережно залечивал ее раны — умер много лет назад. За это время она научилась рассчитывать только на себя и совсем забыла — какого это — доверять другому человеку настолько, чтобы позволить «забраться себе под кожу». А сейчас внезапно возникшее дежавю — заставило Вику ощутить нечто похожее. Все, кто пытался подойти опасно близко — тут же улетали в черный список. Было страшно снова остаться одной. Лучше совсем не знать, как это — любить кого-то, чем потом жить с вырванным сердцем. Почувствовав, как напряглась девушка, Марта Максимовна остановилась — убрала руки, отчего-то тоже смущаясь, и, прочистив горло, сказала: — Через пару минут боль утихнет, а запах пропадет, — заверила она, закручивая синенькую крышечку обратно. Вика не шевелилась и лишь неосознанно сжимала край своего чересчур теплого свитера. — Я думаю, на сегодня достаточно. Поработай с тем, что мы нашли и продолжим уже после праздников. Девушка вышла из оцепенения и лишь коротко кивнула, опустив глаза в пол, а затем все же растерянно поблагодарила: — Спасибо, Марта Максимовна, — она не смотрела на преподавательницу, закидывая вещи в шоппер, и при этом явно ощущая на себе пристальный взгляд голубых глаз. — Я найду выход сама. И Тарасова, попрощавшись, пулей вылетела из кабинета — лишь мимолетно кинув взгляд на задумчивую, как ей показалось, Марту Максимовну. Женщина так и не спустилась на первый этаж проводить. Она подошла к стеклянным дверям, ведущим на террасу, и смотрела, как белая «Тойота» резко выруливает на плохо очищенную от снега дорогу. Панфилова надеялась, что Вика не будет гнать. Ей почему-то казалось, что это вполне характерно для импульсивной Тарасовой.***
С трудом понимая, что с ней происходит, Вика ехала по заснеженной трассе, усиленно подавляя желание заехать в ближайший магазин алкогольных напитков. Она притормозила на светофоре у въезда в город. Перед ней стоял грузовик. Мозг, будто издеваясь, — яркими вспышками подсовывал воспоминания: Вике шестнадцать, она написала сложную контрольную работу по алгебре и мчалась домой, кутаясь в объемный шарф, который мама привезла из их недавней командировки с отцом. Снег приятно скрипел под ногами. Ее родители владели небольшим магазинчиком одежды и часто мотались на юг страны, где покупали вещи за минимальную стоимость и потом продавали у себя. Такие поездки случались несколько раз в месяц, и Вика давно к ним привыкла. Повзрослев, она убедила родителей разрешить ей оставаться одной на время их отсутствия. До этого момента за ней присматривала тетя Света — старшая папина сестра. Не то чтобы она обижала девочку. Нет, напротив, женщина души не чаяла в племяннице и всячески баловала малышку с самого рождения. У тети был единственный сын, который, достигнув совершеннолетия, уехал учиться в другую страну, а после остался на ПМЖ. Виделись они нечасто — или по Скайпу, или в те редкие случаи, когда он мог вырваться и приехать к матери в гости. С мужем Света развелась почти сразу после рождения сына, поэтому когда появилась Вика — всю нерастраченную любовь она посвятила девочке. Именно это и стало камнем преткновения между ними. Даже сейчас. Тарасова бежала от слишком навязчивой заботы. Тетю Свету она любила. Та была единственным человеком во всем мире, которого она могла назвать родным. Но, одиночество и свобода стали ее верными друзьями — и она не была готова их променять. Ни на что. Вика на секунду остановилась у фонарного столба перед входом в подъезд и точно так же, как и ее взрослая версия, залюбовалась витиеватыми снежинками, которые искрились в лучах искусственного света. Она подняла глаза вверх, нашла пятый, последний этаж их двушки, и широкая улыбка расцвела на ее лице — в окнах горел свет. Значит родители уже приехали. Мама обещала приготовить ее любимые котлеты по приезде, и Вика почувствовала, как во рту собирается слюна. Она так переживала из-за контрольной, что пропустила обед. Поднявшись на нужный этаж, девочка постучала ногами по резиновому коврику, стряхивая снег с сапог, чтобы потом мама не ругалась и не заставляла ее вытирать возникшую под обувью лужу. Поворачивая ключ в замке, Вика размышляла, что подарить родителям на Новый год, до которого оставалось меньше двух недель. Это должна была быть их последняя поездка в этом месяце, и папа обещал, что на Рождество они все вместе поедут в горы. Он будет учить ее стоять на лыжах. Толкнув дверь, она сразу заметила, что что-то не так. Скинула шарф на полочку и увидела, что в шкафу не хватает маминой шубы и папиной дубленки. Их обуви тоже не было, заметила Вика, когда ставила мокрые сапоги. — Мама, папа, я дома! — крикнула она, минуя темную спальню. В гостиной сидела тетя Света — опухшая от слез, остатки черной туши скопились в уголках глаз, темные волосы с проседью были завязаны на затылке в привычный тугой пучок, но прическа выглядела неаккуратно, будто ее делали наспех. Вика застыла на пороге, удивленно рассматривая женщину. Только через некоторое время она наткнулась взглядом на сидящего в кресле мужчину в полицейской форме. Темно-синяя служебная фуражка лежала на коленях. Вике его лицо показалось смутно знакомым — густые усы над тонкими губами добавляли еще больше сердитости и серьезности. Полицейский молча невозмутимо посмотрел на девочку и скосил глаза на растерянную Светлану. — Тетя Света, где мама и папа? — настороженно спросила Вика, переводя взгляд с мужчины на папину сестру. Тетя начала говорить первой, костяшки на ее крепко сжатых в кулаки руках побелели. Она сильно нервничала. — Викуля, — голос женщины дрожал, казалось, еще немного и она разразится рыданиями, — твои родители… Они попали в аварию. Водитель грузовика уснул и… Василий Петрович работает в полиции, его прислали сказать нам эту… Светлана не могла закончить предложение, видя как в страхе округляются глаза племянницы. — Но… они ведь живы? — Вика обратилась к молчавшему мужчине в форме. Он — смотрел на нее грустными глазами. — Мне так жаль, так жаль… — тихо лепетала тетя Света, осторожно подходя к девочке и касаясь сухими горячими ладонями Викиного ледяного запястья. — К сожалению, Виктория Геннадьевна, Ваши родители скончались на месте, так и не дождавшись приезда скорой помощи, — голос Василия Петровича был серьезным и безэмоциональным. Он делал это десятки раз за время работы в правоохранительных органах. Невосприимчивость к чужой беде — логичный отпечаток профессии — профдеформация. Увидев, как симпатичное девчоночье лицо искажается болью, и заливается слезами, он немного смягчился. — Мне жаль. — Вы все врете! — не выдержала Вика и сорвалась с места, игнорируя крик со словами — «Остановись!» — долетавший до нее как из-под толщи воды. Она выбежала из подъезда в домашних тапочках и без верхней одежды. Вика бежала, не останавливаясь ни на секунду. Она не ощущала ни сильного мороза, который пробирался в каждую клеточку, ни забившегося в тапочки снега, от которого промокли носки и заледенели ноги. Она размазывала рукавом по лицу слезинки-ледышки и хотела только одного — ни на миг не останавливаться. Никогда. Из тревожных воспоминаний Тарасову выдернул пронзительный звук авто-сигналов. На светофоре давно горел зеленый. В горле образовался ком. Вика резко развернулась под волну неодобрительных гудков и вернулась обратно на трассу. Она давно так не срывалась. Сегодняшний день, как и прошедший месяц — полностью выбили ее из колеи. Вика чувствовала, как казалось бы забытое, прирученное и подавленное чувство страха — вновь появляется в ней… запуская острые коготки глубоко внутрь и выворачивая наизнанку. Она выехала на скоростное шоссе и, заметив, что из-за метели вокруг почти нет машин, до упора вдавила педаль газа. Автомобиль принял вызов и за несколько секунд набрал скорость — 100, 150… еще пара секунд и стрелка спидометра подскочила до двухсот. Вика зарычала в параллель с мотором, когда машина отказалась ехать быстрее. — Да, чтоб тебя! — вскрикнула она, с силой ударив по рулю. Горячие слезы стекали по лицу и падали на джинсы. Вокруг темень, почти как у нее на душе, только впереди маячили стоп-сигналы других автомобилей. Но до них еще слишком далеко — остекленевшими глазами Тарасова смотрела вперед. На пассажирском кресле замигал брошенный телефон. Экран светился, и Тарасова боковым зрением заметила, что пришло новое сообщение. Марта Максимовна. Вика, вздрагивая от всхлипов, поняла, что из-за слез не может разглядеть дорогу, да и снег усиливался, делая видимость нулевой. Тарасова начала тормозить, и как раз вовремя — буквально в нескольких метрах от нее в сугроб занесло фуру. Прицеп перегородил половину трассы, и в темноте, без опознавательных знаков, вообще было сложно что-то увидеть. Ей снова стало одновременно страшно и радостно. Набрав разрешенную скорость, Вика объехала фуру и сильно ущипнула себя за переносицу, чтобы хоть немного прийти в себя… и затем плавно съехала на обочину, включив «аварийку». Она взяла в еще дрожащие от адреналина руки телефон и открыла входящее СМС, которое… возможно спасло ее от повторения судьбы родителей. «Добрый вечер, Виктория. Как Ваша травма?» Тарасова совсем забыла о ссадине и коснулась лба кончиками пальцев. Удивительно, но ничего не болит. Ничего, кроме сердца. Но как с ним справиться? У нее есть проверенный рецепт — крепкий алкоголь вперемешку со льдом и тоником. Непонятно, подозрительно… Почему преподавательница пишет ей? Привычная Марта Максимовна, которая выгоняет из аудитории за малейший смешок, которая убивает взглядом любого, кто переходит границы, только один вид которой выбивает почву из-под ног у студентов… Эта Марта Максимовна — не обратила бы даже внимания на случившееся, она бы с трудом вспомнила имя своей нерадивой студентки. Однако Вика каким-то необъяснимым образом смогла все же расположить ее к себе. А значит — она должна радоваться, ведь это то, чего она хотела — Панфилова больше не смотрит на нее с презрением, не разговаривает, как с полоумной. Только вот все, что сейчас в состоянии сделать Тарасова — со всей силы зажмурить глаза и попытаться вернуть себе самообладание, делая глубокие вдохи и выдохи. Спустя пару минут дыхательной терапии, Вика сфокусировала поплывший взгляд на экране и коротко ответила Марте Максимовне, что все в порядке, и еще раз вежливо поблагодарила за беспокойство. Телефон улетел на сиденье рядом — с недавних пор это стало его традиционным местом. Машина завелась и плавно выехала на дорогу. До конца этого адского дня оставалось всего несколько часов.***
Выходя из кабинета Миши, раскрасневшаяся, со спутанными волосами… В таком виде Вика точно не хотела встретить Ксюшу. С Ксюшей — она была тогда, энное количество недель назад, в ночном клубе. Сегодня — перед ней стояла именно Ксения Анатольевна: небесно-голубого оттенка свободная деловая рубашка с парящими рукавами-фонариками, талию сжимала темно-синяя джинсовая юбка до колена, открывающая вид на красивые ноги, и туфли на тонкой, но невысокой шпильке. Ксения что-то спокойно объясняла парню из доставки. Вика знала его, потому что именно этот курьер часто привозил ей еду из ресторанов Колесникова. Ей нравилось смущать молодого человека, открывая дверь, чтобы забрать заказ, в полупрозрачных халатах или до неприличия коротких футболках. Тарасова любила играть в кошки-мышки с мужчинами и слепо надеялась, что бумеранг за «проделки» — настигнет ее не скоро. Вика задержалась у двери, поправила на плечах свою коротенькую шубку, и, на удивление, не слишком откровенное черное платье — сегодня ей еще ехать на экзамен. Она впилась взглядом в финансового директора. «Сегодня ты не пьяна, не ослеплена светомузыкой, тогда что же с тобой не так, Виктория Тарасова?» — задала она риторический вопрос самой себе, ощущая новый прилив жара, когда ее карие глаза столкнулись с зелеными. Идеальная бровь Ксюши изогнулась в немом вопросе. Девушка ухмыльнулась и уверенной походкой направилась к женщине. Курьер, едва заметив любовницу директора, тут же залился краской и стал придумывать планы отступления. — Здравствуйте, Ксения Анатольевна, — чинно кивнула Вика, переводя взгляд на парня. — Привет, Максимка. Как дела? Максимка еще больше побагровел, промямлил что-то нечленораздельное, очень похожее на «мне нужно идти», и тут же сбежал. — Боже мой, ты на всех так влияешь? — покачала головой Ксения и легкая улыбка появилась на ее розовых губах. Она поправила свою и без того идеальную укладку, рассматривая девушку ровно так же, как это делала сама Тарасова минутой ранее. — Ну, это Вы скажите — на всех ли я так влияю? — Вика проклинала сама себя, но ничего не могла поделать. Флирт не входил в ее планы. Будто у нее вообще был план. Когда они находились рядом — атмосфера наэлектризовывалась сама собой. Она не могла перебороть себя и перестать заигрывать. Хотя именно Вика была той, кто так и не перезвонил и старался всячески избегать их любого контакта. — Думаю, этот вопрос лучше задать Колесникову, — хитро прищурилась Ксюша и развернулась на каблуках, чтобы скрыться в своем небольшом светлом кабинете. Тарасова пошла следом за ней, всячески игнорируя недовольный взгляд Ковальчук. — Слишком очевидно, — отмахнулась Вика, без приглашения присаживаясь в кресло напротив рабочего стола Ксении. Та сосредоточенно начала перебирать бумаги. Или делала вид, что занята документами. — А ты не любишь когда все просто? — шаловливым тоном спросила Ковальчук, умудряясь выглядеть при этом совершенно не заинтересовано. «Если бы я сама знала ответ на этот вопрос…» — грустно произнесла про себя Тарасова, закидывая ногу на ногу и открывая обзор на худенькие ноги, обтянутые черным тонким капроном. Ксения сдержалась, чтобы не закатить глаза и отчаянно старалась не представлять… что несколько минут назад делал между этих ног ее женатый начальник. — Я люблю по-разному, — легко парировала Вика, ныряя взглядом в неглубокий вырез на рубашке Ковальчук. Она в который раз убеждалась, что оказалась права, сходу решив тогда в клубе, что Ксения Анатольевна — по-настоящему красива. Ковальчук цепляла — темные волосы переливались, прямые локоны едва касались плеч, небольшие неровности у глаз и на лбу были едва заметны, напоминая, что зеленоглазая все-таки старше. Вика вдруг поняла, что до сих пор не знает ее реального возраста. Она бы дала уверенные тридцать пять, но спрашивать от-чего не хотела. Тарасова не любила игры в «угадай-ка». Очень тонкий лед. — Я заметила, — хмыкнула Ксения и отложила бумаги в сторону. Ее руки на столе сжались в замок. Под этим внимательным взглядом Вика почувствовала себя словно на собеседовании и неосознанно закусила нижнюю губу. — Что ты хочешь? Такой простой вопрос, а Тарасова зависла, думая над ответом. Она сама не знала, — что ей нужно, чего она хочет. Она не понимала, зачем сидит здесь, зачем вообще подошла и заговорила. Вика думала лишь о том, что после ее безрассудной гонки на трассе — она поняла, что больше не вывозит. Что нужно было что-то менять в ее жизни. Только как это сделать — она не знала. Тяжелый вздох непроизвольно сорвался с ее уст. — Я не знаю, — Тарасова откинулась на спинку мягкого кресла и расслабленно прикрыла глаза. — Я запуталась, Ксения Анатольевна. Слова вырвались так быстро, и так естественно, что обожгли этой искренностью обеих. — Вика… — мягко начала Ксюша, наблюдая за тем, как в тот же момент распахнулись глаза напротив. Ей не хотелось обижать девушку, но она далеко не «Мать Тереза» и не может работать психологической поддержкой для всех, кто волей случая оказался в ее постели. Если она и испытывает симпатию к Тарасовой, а глупо утверждать, что она не замечает, как включается химия между ними, — но взваливать на себя груз в виде неопределившейся со своими чувствами «натуралки», которая к тому же любовница ее босса — это уже за гранью. Их исходные условия — уже слишком проблемны. Продолжать бессмысленно. Но, она не произнесла этого вслух. Язык прилип к небу от вида потерянной Вики с ее большими карими глазами. На лице девушки сегодня нет боевого раскраса, и она выглядела такой юной и нежной… лишь немного блеска на губах, и чуть туши на ресницах. — Ты же выбросила визитку с моим номером, я права? Тарасова кивнула. Она устало провела ладонью по лбу, в шубе стало откровенно жарко. Ей пора уходить, скоро должен начаться последний экзамен перед началом зимних каникул. Нужно торопиться, чтобы успеть зайти во второй пятерке студентов. Она поднялась со стула, посмотрела на задумчивую Ксению Анатольевну и криво улыбнулась. Удивительно, но «маска безмятежности» дала трещину именно в этом кабинете, и с этим, едва знакомым Вике человеком. — Простите, что отвлекла Вас от работы. Не знаю, что на меня нашло, — вернулась прежняя Тарасова — уверенная и холодная, и направилась к дверям, чтобы выйти и больше никогда здесь не появляться. — Вика, — девушка обернулась и увидела, как Ксения встала из-за стола. Зеленоглазая выглядела так же растерянно, как и она минуту назад. — Это последний раз, клянусь. Больше никаких вторых шансов. — Ковальчук протянула ей маленький листочек, и Тарасова увидела наскоро написанные от руки цифры. Никакой официальной визитки, как в их первую встречу. — Позвони, если тебе будет снова грустно. Поговорим, может выпьем. Никакого секса. Вике хотелось возразить, что она была бы не против повторить ту ночь, мечтала даже быть может… но, промолчала и благодарно улыбнулась уголками губ. Потянувшись за клочком бумаги, она слегка соприкоснулась пальцами с Ксюшей… Тарасова сжала челюсти, ненавидя свое тело за то, что оно покрылось мурашками от этого мимолетного касания. С минуту они смотрели на друг друга неотрывно, а затем Вика шумно втянула носом воздух, одернула руку и вышла из кабинета. Вернувшись за стол, Ксения покачала головой, понимая, что обязательно еще пожалеет о том, что только что сделала.