Испанский для дилетантов

      Вика еще полчаса сидит на диване, тупо глядя в черный экран телевизора. Вздыхает, хлопает рукой по колену, будто что-то решая для себя окончательно. Принимает обжигающий душ, смывая с себя этот непростой день и надеясь взбодрить нейронные связи, избавляющие мозг от битых файлов прошлого. А затем обессиленная ложится спать, несмотря на то, что на часах еще совсем детское время. О дипломной думать сегодня она больше не может.       Стоя у входа в ресторан, где назначила накануне встречу Марта Максимовна, Вика отчего-то чувствует себя крайне неловко, в то же время в ней бурлит легкий мандраж предвкушения. Она привыкла видеть преподавательницу в окружении студентов, детей, и от одной мысли, что они вместе будут сидеть в кафе — пусть и общаться на тему исключительно учебы, — низ ее живота скручивает от волнения.       Поднявшись на второй этаж, Вика находит Панфилову за массивным столом у стеклянной стены. Женщина — это уже стало привычной картиной — сосредоточенно печатает на своем планшете. Вика, оказавшаяся здесь впервые, с интересом рассматривает интерьер вокруг, проходя по просторному залу. Полупрозрачный потолок делает помещение визуально еще объемнее; круглые люстры шоколадного цвета прекрасно дополняют заданную тематику этажа. В глазах рябит от множества разнообразных растений: огромных — под потолок — широколиственных и маленьких колючих, расставленных по центру каждого стола в причудливых вазонах. Небольшое количество посадочных мест создает каждой компании некую атмосферу уединения. Все они в основном сосредоточены у панорамных высоких окон — так больше света и открывается прекрасный вид на город. Бархатные, слегка вычурные фиолетовые диваны с позолотой на спинках отлично вписываются в стиль французского барокко. Все это режет глаз Тарасовой, предпочитающей мягкие тона и минимализм. Ей не совсем уютно здесь, но она старается абстрагироваться от этого чувства.       Марта Максимовна сидит на одном из таких диванов, и Вика на долю секунды останавливается на полпути, любуясь женщиной издалека: ее мягкими чертами лица, которое сейчас полностью сконцентрировано на процессе, ее тонкими пальцами — одной рукой она печатает, а второй сжимает бокал с водой. Так интересно наблюдать за людьми со стороны, когда они не подозревают об этом. Ты замечаешь то, чего не видел раньше. Панфилова с виду идеальна — в светлых джинсах и черной рубашке, — но, если присмотреться поближе, глаза заметно покрасневшие, и Вика хмурится — сколько часов преподавательница проводит со своим гаджетом? Почти вся помада на ободке бокала и пустой белой чашке из-под кофе, сиротливо отставленной в сторону. Особенно привлекают губы Марты: изящно очерченные, красивой формы, ухоженные… и отчего-то Вика думает, что очень мягкие и приятные, если коснуться их. Навряд ли ей суждено когда-то это узнать.       Перед тем, как поздороваться и присесть на желтое кресло-стул напротив, Вика, пользуясь моментом, что ее присутствие пока не обнаружено, окидывает себя быстрым взглядом в поисках несовершенств, непроизвольно проводя по одежде рукой, словно поправляя — она тоже в джинсах и темно-синей водолазке. Высокий хвост делает ее скулы более острыми, а карие глаза миндалевидной формы выразительными. Это, конечно, довольно резкая смена стиля с момента их последней встречи в театре, но Тарасова убеждена — Марте Максимовне абсолютно наплевать, во что одеты студенты — ее больше интересует то, что в их головах. Поэтому привычка наряжаться становится скорее вредной, нежели полезной, когда дело касается их встреч с Панфиловой.       Когда Марта замечает студентку, ласково улыбается. Вика считает это хорошим знаком, старается улыбнуться в ответ и не выглядеть при этом слишком уныло. Ведь именно так она себя чувствует последние двадцать четыре часа.       Через двадцать минут редактирования Панфилова вдруг тяжело вздыхает и под удивленный взгляд студентки отодвигает принесенные распечатки на край стола.       — Что с тобой происходит? Ты сегодня где угодно, только не здесь. — Она складывает руки в замок и пытливо смотрит на мгновенно потерявшую дар речи Вику. Что она может ответить? Соврать?       — Все в порядке. — Изогнутая вверх бровь и последовавшее молчание подталкивают Тарасову все же признаться: — У меня кое-какие проблемы в личной жизни.       — С парнем?       Ей хочется уйти от этой темы на более безопасную территорию, где снова можно притворяться, будто у нее все в порядке. Тем более, что в последнее время ей удавалось обвести вокруг пальца даже Ксюшу, которая обычно очень эмпатична и чувствует любую, даже самую незначительную смену настроения. И заготовленный пассивно-агрессивный ответ уже готов сорваться с языка, когда Вика краем глаза замечает, как внизу, у входа в ресторан, паркуется знакомый до боли белый «Рендж Ровер». Слова застревают в горле. Черт бы его побрал.       Марта прослеживает за ее взглядом: из машины выходит симпатичный подтянутый мужчина лет сорока пяти в хорошо сшитом пальто и спешит, чтобы открыть пассажирскую дверь. Марта сначала не узнает его, но, увидев вышедшую из внедорожника спутницу, вспоминает, что полгода назад на одном из благотворительных балов, где они часто бывали с мужем, их представляли друг другу. Имен, конечно, Панфилова не помнит, но то, что эта супружеская пара владеет сетью ресторанов, где работает ее хорошая подруга, прекрасно знает.       Марта больше не ждет ответа — она все видит по ставшему бледно-серым лицу студентки, ее стыдливо опущенному взгляду. Она обо всем догадывается сама. И Марта не может до конца понять, какое из чувств в ней преобладает больше: отвращение к Вике и грусть, что слухи оказались правдивы, или облегчение, ведь, выходит, отношения девушки с женатым мужчиной подошли к концу.       Тарасова в этот момент не знает, куда себя деть. Молчание становится угнетающим, и она хочет сорваться с места и уйти. Ей страшно от того, что может сказать ей Марта Максимовна — женщина, чье мнение по неизвестным причинам стало для нее равносильно приговору к расстрелу.       — Мы расстались, — выдавливает она, потянувшись к графину с водой одновременно с Мартой. Их пальцы соприкасаются, и Вика одергивает руку, едва не опрокинув стакан.       Ей становится еще хуже от того, что касание заставляет ее щеки гореть. В голове мелькает одна и та же мысль: «Это ваша последняя встреча, она не захочет иметь дело с такой, как ты. Ты все испортила. Как всегда».       Однако Марта Максимовна тщательно прячет эмоции на лице, и Вике остается лишь гадать, что же думает о ней преподавательница после того, как все карты вскрылись.       — Он тебя бросил? — Марте хочется огреть себя чем-то тяжелым, и она морщится, наполняя свой и Викин стаканы водой. Ужасный вопрос, ужасная ситуация, а она ужасный человек, раз бьет по самому больному.       — Нет, я его. Но это не столь важно теперь. Все закончилось, и я рада. — Тарасова делает маленький глоток и отставляет стакан. Она находит силы криво усмехнуться, ощущая себя не так подавленно, когда видит, что преподавательница продолжает с ней разговаривать и не хватается впопыхах за пальто, чтобы поскорее сбежать и вычеркнуть ее из своей жизни.       — Рада? — Марта хмурится, ничего понимая — зачем она задает эти вопросы? Следовало бы вежливо закруглить разговор и просто уйти. Но в гамме чувств прорастает необъяснимая симпатия к девушке, хотя это и кажется довольно странным, учитывая обстоятельства. И все же…       — Да, я теперь свободна, — более расслабленно отвечает Вика, решаясь впервые посмотреть в голубые глаза напротив.       Марта решает не уточнять, от чего та становится свободной, примерно понимая, что имелось в виду. В ее голове проносится шальная мысль — будет ли она чувствовать себя так же, когда разведется с Витей?       «Нет, — тут же исправляется Панфилова, — этому никогда не бывать». Нечего и думать о подобной чепухе… Это бред. Думать об этом нелепо.       — Расскажи мне, — шепчет Марта, решая — раз уж начала вникать в жизнь своей студентки, то, может, стоит разобраться и она сможет чем-то помочь? Учитывая, что сегодня вечером ей совершенно некуда спешить.       — Я… — неуверенно начинает Вика и умолкает, сжав руки под столом в кулаки до побелевших костяшек.       «Я не думаю, что это хорошая идея», — хочет сказать она. Она никогда ни с кем до этого не обсуждала свои отношения с Колесниковым. Лишь Оля иной раз могла отпустить шутку на этот счет или спросить ненавязчиво, как «у них» дела. А так, чтобы делиться всеми переживаниями, сомнениями, и тем более спрашивать у кого-то совет — нет уж, увольте. Вика умело хранит эмоции в себе. Ее девиз по жизни выбит на внутренней стороне черепушки: никому нельзя доверять.       Так почему Панфиловой она должна все выложить как на духу, лишь потому что та попросила? Вика прикрывает руками лицо в попытке выиграть хоть немного времени, чтобы придумать, как максимально вежливо отказать. К ее полнейшему разочарованию, ничего не приходит на ум. Вика сдается и открывает глаза, решив, что примет все, что скажет женщина. Она заслужила.       На губах Марты появляется слабая улыбка. Вика словно в замедленной съемке наблюдает за тем, как рука Марты Максимовны сначала скользит по гладкой поверхности стола, а затем накрывает ее собственную ладонь и едва ощутимо сжимает. Паника немного отступает под натиском приятных мурашек от касания.       — Ты можешь мне доверять, — говорит Марта, а Вика до боли закусывает нижнюю губу.       Она не понимает причин, не представляет последствий, но верит и доверяет Марте Максимовне… хотя с чего бы. Ответив на пожатие, она отпускает себя.       Откровение дается ей на удивление легко, будто Тарасова репетировала не один раз перед тем, как поведать Марте личное. Панфилова продолжает крепко держать ее руку в своей все время, пока Вика говорит. Лишь изредка, когда та запинается, описывая сложные моменты жизни, крепче сжимает ее пальцы. Вика видит в этих маленьких деталях поддержку и находит силы продолжать. Когда она заканчивает свою историю, за окном уже темнеет и стаканы воды на их столе естественным образом дополняются парой легких салатов и двумя бокалами белого вина. Они ужинают в тишине, которая теперь не кажется неловкой или затянувшейся. Марта дает обещание рассказать в следующий раз, как она училась танцевать танго. Вика как бы между прочим говорит, что «наверное, это очень сексуально», а преподавательница пожимает плечами и снова смотрит на Вику дольше положенного.       — Тебе определенно стоит попробовать тоже. — Марта Максимовна отрезает кусочек от и без того маленького ломтика авокадо и кладет в рот.       Вика наблюдает за этим, не переставая восхищаться женщиной перед собой — ее манерами за столом, ровной осанкой даже после тяжелого дня, белоснежной улыбкой, которая адресована сегодня вечером только ей одной. Ей нравится смешить Панфилову, нравится слышать ее смех с легкой хрипотцой и наблюдать, как в эти моменты на идеально ровной коже щеки появляется милая ямочка. Нравится быть рядом. Вика запоздало понимает, что последний час она была самой собой и почти не подбирала слова из опасения ляпнуть что-то не то. Это заставляет ее задуматься — почему именно Марта Максимовна смогла так легко пробить ее неприступные стены? Камень за камнем она рушит все барьеры, что так долго и кропотливо выстраивала Вика вокруг себя. Ответ она не успевает найти — приходит время прощаться. Они обе с сожалением смотрят, как официант несет счет.       Вика надеется, что их занятия продолжатся, и она по-прежнему будет видеть Марту Максимовну вне учебных стен. Этот разговор значит для Тарасовой намного больше, чем все ее предыдущие отношения. Он более интимный и душевный, чем секс.       А Марта удивляет саму себя и негласно принимает эту странную, совершенно противоречивую дружбу со студенткой.       Что может быть плохого в том, чтобы время от времени видеться с ней и общаться не только на рабочие темы?

***

      Покупая в супермаркете самое лучшее вино, которое можно было найти при скудном ассортименте, Вика думает только об одном. Когда она паркуется у дома и поднимается в лифте, снова думает о том же. Только когда входная дверь открывается, и Вика видит перед собой Ковальчук в чертовски сексуальном шелковом красном халате — будто та ждала и готовилась к ее приходу, — она больше не думает ни о чем. Она переступает порог и немедля требовательно притягивает Ксюшу к себе за талию, прижимаясь губами к ее губам. На секунду та зависает, ошарашенная внезапным вторжением, а затем отвечает на страстный поцелуй: руки живут инстинктами — вслепую находят и дергают на курточке Вики молнию, которая чуть заедает, но под напором все же поддается — верхняя одежда падает на пол.       — Я рассталась с Колесниковым, — неизвестно с какой целью шепчет Вика, опаляя желанную кожу шеи горячими поцелуями, которые на контрасте с ледяными руками на бедрах запускают по телу Ксюши волну мурашек. Возможно, таким образом она хочет объяснить свое появление и действия. Единственная преграда между ними исчезла. Бастион пал.       — Что? Подожди. — Ксюша распахивает глаза и безуспешно пытается оттолкнуть Тарасову, умерить ее пыл. Вика не дает этого сделать, снова возвращаясь к губам и захватывая их в плен без шансов на возражение.       Она не может сдерживаться, не может больше ждать, ею движет самый настоящий голод. Не прерываясь, Вика безошибочно направляет Ксюшу в сторону спальни — за время своих визитов она успела хорошо изучить квартиру, почти как свою.       На этот раз она действует более уверенно, определенно смелее, что не ускользает от внимания Ксении. Вика подталкивает женщину к кровати и хватается за пояс ее халата, избавляясь от помехи.       Это больше не эксперимент для нее.       Быстрыми движениями, не без помощи Ксюши, Тарасова стаскивает свою водолазку через голову, больно цепляя сережку в ухе. Две пары рук тянут узкие джинсы вниз, оставляя ее в одном нижнем белье. На подтянутом теле Ксении Вика видит ажурный комплект и не может сдержать тихий стон. Даже в полумраке комнаты заметно пылающий взгляд Ковальчук — Вика уверена, что ее собственные глаза светятся так же. Кожа покрывается мурашками, когда их обнаженные тела наконец-то соприкасаются. Ксения тянется к девушке с новым поцелуем, заводит руки за спину, расстегивая на ней бюстгальтер, а затем они вдвоем расправляются с нижним бельем Ковальчук. Их движения быстрые, резкие, будто если они срочно не притронутся друг к другу, то утратят что-то очень важное.       Вике нравится заданный ею же стремительный темп, ей хочется сегодня быть главной, и Ксюша послушно уступает, позволяя девчонке делать с ней все, что заблагорассудится.       Она целенаправленно не писала и не звонила Тарасовой последние несколько дней, надеясь, что у кого-то из них за это время мозги встанут на место, однако это оказалось напрасным.       Первый низкий стон слетает с губ Ксюши, когда Вика захватывает ртом ее затвердевший сосок и не скрывает очевидного удовольствия от процесса — она посасывает каждый по очереди, слегка задевая зубами и заставляя Ксюшу выгибаться от наслаждения. Наигравшись вдоволь с грудью, Вика отодвигается и поднимает взгляд на лицо женщины. На ее щеках появляется яркий румянец, а сама Ковальчук тяжело дышит и ясно как божий день, что если Вика будет продолжать медлить, то совсем скоро услышит не самые ласковые слова в свой адрес. Девушка поднимается выше, оставляя руки на талии Ксюши, тянется за поцелуем и немедленно получает желаемое. Сердце бешено стучит, а грудная клетка тяжело вздымается. Ксения дразняще проводит кончиком языка по ее нижней губе, а затем мягко пробирается внутрь. И теперь наступает очередь Вики тихо хныкать от того, что внизу живота начинает невыносимо тянуть.       Медлить у Вики больше не остается сил, она прокладывает дорожку из коротких поцелуев, постепенно направляясь вниз. Первый приходится на скулу, дальше шея, ключицы, поочередно каждая грудь, мягкий живот. Она минует то самое место, обращая внимание сначала на одну сторону внутреннего бедра, а мигом позже на другую. Миллиметр за миллиметром Вика приближается к клитору, жадно улавливая увеличивающуюся дрожь предвкушения Ксюши.       — Не вздумай со мной играть, — ахает и хрипло шепчет она, зажмурившись, пока горячий язык касается ее чувственного места и тем самым лишает на время здравого рассудка.       Она сама не понимает до конца смысл брошенной ею фразы — касается ли это сегодняшней ночи конкретно или их недоотношений в целом. Единственное, чего хочется Ковальчук, — наконец-то получить свой оргазм.       Она никогда никому не признается, даже под дулом пистолета, что последний секс у нее случился месяц назад с девушкой из бара, который располагался за углом ее дома — по будням там обычно собирались офисники из соседнего бизнес-центра, которые любили заказывать в основном шоты во время «счастливых часов», а в выходные играли местные рок-бэнды, поэтому бар забивала молодежь в кожаных куртках с неформальными стрижками. В одну из таких суббот Ксюша и встретила молодую симпатичную шатенку, которая сразу ее заинтересовала. Тем не менее, их секс не шел ни в какие сравнение с тем, что Ковальчук испытывала сейчас. Получив необходимую разрядку, они разошлись с незнакомкой, так и не узнав друг о друге ничего. Ксения даже не помнит ее имени. Да и спрашивала ли она его вообще?       С Тарасовой же выходит совсем по-иному.       Ксюша погружает руку в копну каштановых волос, нежно проводя ногтями по чувствительной коже затылка Вики, и при этом расставляет ноги пошире, в желании заполучить как можно больше тесного контакта с дразнящими пальцами Вики. Тарасова в таком же резком и быстром темпе, какой задала ранее, входит и выходит из лона женщины, время от времени заменяя язык пальцами. Когда она видит, что до разрядки Ксюши остается совсем немного, то всасывает горошину клитора и параллельно вводит внутрь два пальца, ловя правильный ритм. Вика дрожит, она готова взорваться прямо сейчас, лишь слушая то, как Ковальчук громко стонет, а вид того, как она мечется по кровати и сжимает руками простынь, окончательно сносит и без того поехавшую напрочь крышу. Открывшаяся перед ней картина заводит Тарасову больше, чем что-либо иное в этой блядской жизни.       — Вика, — вскрикивает Ксюша, находя вслепую ладонь девушки и переплетая их пальцы. Ее тело выгибается, и она плавно обмякает.       Тарасова вынимает пальцы, в последний раз ласково проводит по бедрам Ксюши, оставляет целомудренный поцелуй на животе и двигается наверх. Ее лицо озаряет счастливая, по-детски озорная улыбка, когда она видит уставшую и довольную Ксению, и ложится рядом, давая им время на небольшую передышку.       — Ты похожа на кота, объевшегося сливок, — закатывает глаза Ковальчук, переворачиваясь на живот.       — Я себя так и ощущаю, — хмыкает Вика и демонстративно проводит языком по своим губам. Ксюша тихо смеется и сокращает образовавшееся между ними непозволительно большое расстояние, чтобы завлечь ее в медленный томительный поцелуй.       Вике мало. Внизу невыносимо пульсирует, требуя к себе более пристального внимания. Она перехватывает запястье Ксюши, убирая со своей груди ее ладонь, которая успела поселиться там, играя и дразня, и тянет в другое место, где ее касания сейчас более необходимы.       — Проявите немного терпения, Виктория, — ухмыляется Ксюша, отдергивая руку, чтобы выиграть еще немного времени для поддразнивания девушки.       Глаза успели привыкнуть к темноте, и Тарасова с жадностью наблюдает за каждым движением Ксюши.       — Значит ты рассталась с Михаилом? — обманчиво сладко мурлычет она, убирая волосы Вики в сторону и начинает покрывать ее шею легкими поцелуями, от которых у той сбивается дыхание.       — О господи, ты в самом деле ужасно коварная, — пытается звучать скорее возмущенно, чем обреченно Вика. Выходит так себе.       Ковальчук часто задумывается о том, что ей чертовски сложно разгадать, что же в голове у этой студентки. У нее слишком много тайн, слишком сложно залезть к ней под кожу в попытке узнать чуть больше допустимого. Вика как маленький колючий ежик, которым и окрестила ее Ксюша, и с недавних пор так ласково и называет. Вика сразу выпускает иголки, стоит ей даже крайне осторожно поинтересоваться о родителях, о семье, друзьях. Поначалу, конечно, это задевало, заставляло Ковальчук стать в позу и не звонить первой, но со временем она смирилась и стала ждать. Ксения Анатольевна терпелива, очень терпелива… В отличие от Тарасовой.       — Он сделал тебе больно? — будто вскользь спрашивает Ксюша, задевая губами кончик уха и посылая тем самым по позвоночнику Вики новую волну мурашек. Ладонями она мягко сминает ее грудь, поглаживая твердые соски большими пальцами.       — Скорее я ему, — фыркает Вика, подставляясь для поцелуев.       Ее ресницы трепещут. Она опускает свои руки на бедра Ксюши и сжимает настолько крепко, что есть вероятность оставить синяки. Неконтролируемый стон срывается с ее губ от резкого ощущения наполненности. Ковальчук сжалилась и осторожно вошла в нее, однако не торопясь двигаться внутри.       — Ты его бросила? — Голос ее удивленный.       Проведя кончиком языка по одному соску, затем по другому, очертив подкаченные мышцы пресса, которые едва не свели Ксению с ума еще в их первый раз, она наконец-то спускается к самому желанному месту, начиная медленные движения пальцами внутри, отчего Вика резко втягивает носом воздух и закрывает глаза.       — Да, — с трудом отвечает Тарасова. Она начинает понимать, что задумала Ксюша, и готова в этот раз ей уступить. Ей жизненно необходимо получить этот чертов оргазм, который ей никак не дают. — Я тебе все расскажу, обещаю. Только, пожалуйста, Ксюша… Дай мне… кончить.       Ее дыхание сбивается напрочь от пришедших в действие пальцев и горячего языка, вызвавшегося на подмогу. Вике кажется, что она на несколько секунд теряет связь с реальностью, когда ее тело содрогается от настигнувшего каждую клеточку ее организма взрыва.       — У тебя есть минута прийти в себя и начать выполнять данное обещание, — по-деловому говорит Ковальчук, поднимая свою подушку к спинке кровати, чтобы сесть повыше.       Их обнаженные тела она накрывает тонким одеялом, и Вике впервые за много месяцев так хорошо, так спокойно, что ей совершенно не хочется не то что разговаривать, а даже шевелиться. Возможно, это то самое состояние, которое называют «нирваной».       — Мм… — стонет она, чувствуя, как ее настойчиво пихают в плечо, не давая провалиться в сладкую негу.       Вика предпринимает последнюю попытку: поворачивается на живот и утыкается лицом в подушку, которая щекочет ноздри приятным цветочным кондиционером для белья.       — Вика, — грозно начинает Ксюша, включая прикроватный свет. — Я свою часть договора выполнила.       Девушка улавливает ледяные нотки и на секунду отдается мечтам. Ксения Анатольевна — финансовый директор приличной сети ресторанов, — одетая как обычно в свой классический костюм; длинные ноги, высокая шпилька, волосы идеальной укладкой — этим самым тоном, а может холоднее и грубее, отчитывает своих сотрудников за… например, не вовремя проведенный аудит. А потом они в этом же кабинете, на этом же рабочем столе, где только что проводилось собрание, занимаются страстным сексом. И Ксения Анатольевна кричит теперь не от досады и некомпетентности рабочих, а от Викиного горячего рта между ее ног. Эта картина отдается приятным спазмом внизу живота, и Вика решает — раз уж в самом деле обещала, то отпираться не получится. Тем более она рассчитывает на второй раунд.       — Я принесла с собой вино, не хочешь выпить? — сдается Тарасова, переворачиваясь и приподнимаясь на локтях.       Она смотрит на растрепанные волосы Ксюши, слегка опухшие от поцелуев губы и ловит не совсем добрый взгляд, направленный прямиком на нее. Вика не сдерживается и улыбается. Наверное, впервые так искренне и мило.       — Только мне бы сначала в душ.       Ксюша недовольно цокает, но смягчается и неопределенно машет рукой.       — Чистое полотенце в ванной в шкафу.       Стоя под горячим потоком воды, Вика дает волю эмоциям. Она не может побороть льющиеся без остановки слезы, которые сразу смываются с лица. Почему именно сейчас? Почему именно здесь? Она так хорошо держалась эти несколько дней после расставания с Мишей, что сама поверила в то, что у нее нет никаких переживаний на этот счет. Получается, она обманывала саму себя?       Вика несколько раз прокручивает в голове сначала разговор с Колесниковым, потом с Мартой Максимовной, цепляясь все время за новые детали, всплывающие в памяти. Какой из них принес ей больше боли? Отношения с любовником рано или поздно зашли бы в тупик, и расставание не ранило ее так сильно, как настигнувшее оглушительной волной осознание того, что она доверилась другому человеку. И не просто человеку, а женщине, которую она знала всего полгода и которая странным образом перевернула ее жизнь на сто восемьдесят градусов. Теперь Марта Максимовна знала о ней больше, чем кто-либо. Этот факт заставлял ее ладошки потеть, а ее внутреннего интроверта метаться в агонии. Что сделано, то сделано. Остается лишь надеяться, что она не ошиблась, доверившись не тому.       А как же Ксюша? Стоит ли ей верить?       Вика, кажется, уже понимает, что испытывает далеко не дружеские чувства и к Ксюше, и… к Панфиловой. И это запутывает ее окончательно. Очевидно, если верить рассказам Оли, Марта Максимовна счастлива в многолетнем браке. С мужчиной. Нюанс еще тот, конечно. У нее не было и не будет ни малейшего шанса на что-то большее. А теперь, когда женщина знает, кто такая Виктория Тарасова и каков был ее образ жизни — уже подавно. Она возвышает преподавательницу вполне естественно и неосознанно, лишь проведя параллель между ними — преподавателем и студентом, молодой девушкой и опытной женщиной. Как бы она ни старалась достичь уровня Панфиловой — в стиле, манере поведения, умении держаться в обществе, социальном престиже и всеобщем авторитете, возникшем заслуженно — трудом, а не деньгами, — Вика всегда будет лишь блеклой тенью на фоне нее. Так почему же Марта Максимовна хочет дружить с ней? Вопрос, на который у нее нет ответа. Но она обязательно его получит.       — Ты не утонула, русалка? — раздается вопрос и тихий осторожный стук в дверь.       Это помогает Вике прийти в себя. Она закрывает кран и выходит из душевой кабины, выпуская горячие пары.       Распахнув дверь ванной, уже закутанная в мягкое белое полотенце, она иронично выгибает бровь, увидев стоящую со скрещенными под грудью руками Ксению.       — Могла бы и присоединиться.       — О, дорогая, — на лице появляется хитрая усмешка. — У нас тогда точно бы не хватило времени на разговоры, потому что твой язык был бы занят кое-чем другим, не менее энергозатратным…       Вика давится воздухом от неожиданной прямолинейной пошлости, выдавая растерянность во взгляде. Она буквально чувствует, как пылает ее кожа, когда Ксюша кончиком ногтя едва ощутимо, но уж слишком волнующе для такого невинного движения, проходится у кромки ее полотенца, задевая выступающие ключицы и спускаясь к очертаниям груди.       — Не вижу минусов, — быстро собравшись, отвечает в том же духе Вика, с вызовом смотря в глаза напротив.       — У тебя будет еще возможность. И не одна, мой милый ежик.       Рука исчезает, и девушка облегченно выдыхает. С Ксюшей нужно всегда быть начеку. Но, откровенно говоря, Вике нравятся эти игры, этот неприкрытый флирт между ними, граничащий с вульгарностью.       Ковальчук вызывает в ней страсть. Вика чувствует первобытное желание обладать, когда видит или представляет ее. После повторного секса Тарасова находит идею «друзей с привилегиями» идеальным вариантом. Конечно, они могли бы попробовать что-то серьезное, но, Тарасовой кажется, Ксения намекнула, что это не интересует женщину. Спорить с этим пока не находилось причин.       Вино заканчивается как раз в тот момент, когда Вика договаривает и трет переносицу. Слишком крепкое, и у нее начинается мигрень. Ей снова мечтается оказаться среди мягких подушек и одеял с манящим цветочным ароматом, но Ксюша точно не отпустит ее, пока не задаст все интересующие вопросы. Остается надеяться, что их будет не слишком много, и у Тарасовой найдутся ответы.       — И что ты теперь собираешься делать? — Ксюша поджимает губы, крепко впиваясь пальцами в тонкую ножку бокала. Она боится услышать, что девушка собирается найти «нового папика», хоть и не проговаривает это вслух.       Они никогда не поднимали тему Колесникова во время их встреч — Ксюша видела, как не нравилось это Вике, и старалась, чтобы их общение было комфортным. Тарасова же редко интересовалась деталями жизни Ксюши: могла спросить, как прошел день или передать вкусняшки для Джека, могла прислать из бутика фото платья из новой коллекции, которое, по ее мнению, на Ковальчук смотрелось бы сногсшибательно. А Ксении хотелось узнать Вику поближе. И поначалу ей даже казалось, что та не против… но по факту обсуждали они какие-то светские вещи — путешествия и страны, обязательные для посещения, вышедшие в прокат новые фильмы, и даже налоговый кодекс — такой скучный и сложный. Обо всем и ни о чем.       Про любовника Тарасова довольно резко высказалась лишь однажды, когда тот в очередной раз отменил намеченную встречу, и она приехала к Ксюше, чтобы составить компанию во время прогулки с Джеком.       — Я не буду о нем разговаривать. Никогда. Даже не пытайся. У вас конфликт интересов!       Действительно, конфликт. Она переспала с молодой любовницей своего босса практически у него под носом, потом предложила ей дружить, а когда «парочка» рассталась — снова переспала с девчонкой и, черт возьми, собирается сделать это снова и снова.       — Что делать… Открывать кофейню. Осталось полтора месяца. Если техника не приедет через три недели, как было оговорено изначально, то открытие перенесем на начало лета. — Вика погружается в такие приятные мысли о будущем бизнесе, что не замечает, как расслабленно опускаются плечи Ковальчук.       Она отставляет бокал и спрашивает дальше:       — Как же деньги? Тебе хватает?       Вика сиюминутно группируется, понимая, на что намекают, и оскаливается. В ней просыпается тот обиженный и отверженный всеми ребенок, требующий Вендетты.       — Не бойся, я у тебя просить ничего не собираюсь. Я трахаюсь с тобой не ради денег.       — Господи, Вика, — морщится Ковальчук, качая головой. Что за ребячество.       Ей хочется бросить в девушку чем-то тяжелым, например, той ужасно нелепой и милой чашкой в виде желтого цыпленка, которую Тарасова подарила ей на день финансиста (и неважно, что тот прошел еще в сентябре, а на дворе стоял февраль), чтобы Вика пришла в себя и не искала по привычке скрытые смыслы в каждом слове. Она мысленно считает до пяти, одергивает себя, чтобы не высказаться в ответ столь же резко. Ей необходимо показать Тарасовой, что с ней не нужно защищаться. Разве до сих пор не очевидно, что Ксюша понимает ее, как никто другой?       — У меня есть сбережения, — чеканит Вика. — Согласно бизнес-плану их хватит, чтобы продержаться, пока кофейня не начнет приносить прибыль, — продолжает она сдержанно, слегка вскинув подбородок. Голова раскалывается невыносимо, раздражение растет в геометрической прогрессии с каждым новым вопросом.       Глядя на то, как опущены Викины плечи, как она неохотно отвечает и время от времени опускает взгляд, Ксюша сдается и решает заканчивать их ночной разговор. Однако она не может не задать следующий вопрос, потому что понимает — второго шанса у нее не будет.       — Почему ты не согласилась на предложение Михаила?       Действительно, такой исход событий значительно бы упростил жизнь той. История стара как мир, почти сказка про «Золушку», только на современный лад — мужчина бросает жену и уходит к любовнице помоложе, покрасивее и… поглупее — так он, конечно, думает.       Тарасова и жила бы как в сказке: ее положение в обществе значительно поднялось, кэш и лимит на золотой карте никогда бы не уходили в отрицательный баланс, ее бы в прямом смысле носили на руках и сдували пылинки. А она — так вот просто отказалась от всего. Это вызывало в Ковальчук искреннее недоумение и сомнение в правильности принятого Викой решения. Естественно, их отношения, да и общение в целом, закончилось бы ровно в тот момент, когда обручальное кольцо коснулось безымянного пальца. В отличие от Тарасовой, у Ксении Анатольевны был принцип — не ложиться в постель с замужними. И она его успешно придерживалась всю свою жизнь.       Настает очередь Вики делать гримасу недовольства. Она закрывает и открывает глаза. Если до этого они искрились раздражением, то теперь Ксюша видит в них пустоту. Вика снова закрылась.       — Может я и похожа на глупую, но точно ею не являюсь. Я не собираюсь быть его трофейной женой, — хмыкает Тарасова и встает из-за стола. Она забирает пустые бокалы, поочередно ополаскивает их водой, вытирает и ставит в шкафчик. — Теперь идем спать. Пожалуйста. Я так устала, Ксюш.       Вика задерживается напротив женщины, кладет ладонь ей на плечо, и Ксюша чувствует согревающее тепло сквозь ткань шелка. Она мягко улыбается в ответ, накрывает ее ладонь своею, поддерживающе сжимая, и кивает.       — Идем.       Пусть она и не получила всех ответов, но хотя бы стала на шаг ближе к Тарасовой. Она теперь может спокойно ходить по офису и смотреть начальнику в глаза, не представляя при этом, как он прикасается к Вике. Порой эти мысли мешали ей даже спокойно находиться с ним в одной комнате во время совещаний.       «Во всяком случае, — думает Ксюша, — теперь мне не нужно делить ее с кем-то».       Она не знает, что на противоположном конце города другая женщина со светлыми волосами и глазами небесного цвета не может уснуть которую ночь, ворочаясь из стороны в сторону и думая о своей студентке — о ее непростой истории и пронзительных карих глазах, как у лани.