Испанский для дилетантов

      — Доброе утро, студенты.       Панфилова уверенно заходит в аудиторию на предпоследнюю лекцию выпускного курса, стуча тонким каблуком по старому, потертому местами паркету. Подойдя к своему столу в центре, она строгим взглядом осматривает всех присутствующих и наконец-то разрешает им присесть. Достав свой планшет и найдя в нем приготовленные заметки к сегодняшней теме, Марта Максимовна садится и без каких-либо лирических вступлений приступает к рассказу основного материала. Она в обязательном порядке предупреждает, что это предпоследняя возможность заработать дополнительные баллы к экзамену, и поэтому студентам лучше вести себя немного более активно.       За окном греет приятное мартовское солнышко, бессовестно портя дисциплину среди студентов сильнее, чем все остальные отвлекающие факторы. Им совсем не хочется сидеть в душной лекторной, слушать историю испанского языка, который половина из них в лучшем случае забудут, только переступив порог университета после вручения дипломов. Им бы туда — спрятаться в зазеленевших листьях парка через дорогу, улыбаться пению птичек и подставлять молодые, пышащие здоровьем лица солнечным лучам.       «В самом деле душно…» — рассеянно отмечает про себя преподавательница, надиктовывая материал для записи в тетрадь. Пока все сосредоточены на своих тетрадях, Марта тянется к пуговицам на воротнике своей розовой рубашки, чтобы хоть немного ослабить давление. Покончив с первой, она делает глубокий полный вдох и тянется ко второй. Марта Максимовна подымает голову и встречается с любопытным взглядом карих глаз, наблюдающим за ней из конца аудитории. Ее снова неожиданно бросает в жар. Вика не отводит стыдливо глаз, как порой случалось до этого, когда преподавательница подмечала подобные взгляды с ее стороны в свою сторону. В этот раз студентка с вызовом продолжает смотреть на Панфилову, а точнее на ее замершую руку у третьей пуговицы. Чем дольше они смотрят друг на друга, тем менее их переглядки остаются приличными. Вика подносит карандаш к своим губам и медленно закусывает кончик, ее глаза спускаются ниже. Именно туда, где показывается маленький треугольник оголившиеся светлой кожи. В голове у Марты совсем пусто, раз она позволяет такие игры студентам с собой. Тем более она еще и отвечает на них. Кончики ее губ дергаются в ухмылке, когда третья пуговица поддается и обнажает еще немного декольте, а Тарасова возвращается к голубым глазам и смотрит в них теперь далеко не невинно. Марта сглатывает от этого взгляда, внизу тяжелеет.       — Марта Максимовна, не могли бы вы повторить последнее предложение? — Вопрос другого студента резко возвращает в реальность, будто ей дали хорошую такую пощечину.       У Марты только один вопрос сейчас в голове: что только что произошло?       Она смотрит на Тарасову, но та лишь увлеченно что-то царапает в тетради, не обращая никакого внимания на преподавательницу. Будто ничего только что не было, и Марта окончательно съехала с катушек от недосыпа и переработок. До конца пары Панфилова надиктовывает дальше, но взгляд ее остается прикованным или к экрану планшета, или к окну, или к первым партам, где обычно сидят старосты групп — единственные, наверное, чьи имена она знает со всего потока. Кроме, конечно, одного возмутительного исключения, которое, кстати, после звонка направляется прямиком к ее столу с совершенно невозмутимым видом.       — Оль, займи очередь в столовой, хорошо? Мне нужно кое-что спросить по поводу дипломной, — слышит Марта обрывок фразы и крепко сжимает челюсти. Она фокусирует взгляд на своей сумочке, в которую закидывает планшет и стилус. Большие солнцезащитные очки теряются среди копны светлых волос на макушке, но проверить, на месте ли они до сих пор, не помешает.       — Марта Максимовна, — окликает ее Вика.       — У меня нет времени, — отрезает Панфилова, всячески избегая зрительного контакта со студенткой. Ее движения резкие и быстрые, что не остается незамеченным для Вики.       — Но…       Закинув сумку на плечо, Марта хватает стопку распечаток для следующей пары у первокурсников, но делает это неуклюже, и все листы разлетаются по полу.       — Черт.       — Я помогу.       Они вдвоем опускаются, стараясь собрать как можно аккуратнее.       — Я хотела поговорить с вами насчет того, что произошло на выходных… — начинает тараторить Вика, взяв в руки всего пару листов и сосредочив все внимание на преподавательнице, которая, в свою очередь, категорически отказывается смотреть на нее, словно разбросанные листы — самое интересное, что есть в аудитории. — Я и Ксюша… Ксения Анатольевна… — Тарасова в шаге от того, чтобы взвыть от собственной глупости в этот момент. Ей всегда удавалось находить нужные слова даже в самых сложных ситуациях, но почему-то именно эта женщина заставляла ее заикаться одним только своим присутствием. — Вы неправильно все поняли.       Не зная, куда себя деть от неловкости и абсурдности ситуации, Марта Максимовна делает то, чему ее научил многолетний опыт преподавания и супружеской жизни — она просто игнорирует. Делает вид, будто ничего не произошло. Во всяком случае до того момента, пока она хотя бы не будет готова выслушать девушку.       — Виктория, — почти что рыча прерывает ее Панфилова. — Меня совершенно не заботит ваша личная жизнь. — Она врет, нагло врет, но Марте жизненно необходимо выбраться из аудитории.       Подальше от Тарасовой с ее слишком переменчивой личной жизнью, которой она совсем не завидует — она полностью счастлива в долгом браке. С ее слишком искренними большими карими глазами, которые смотрят на нее прямо сейчас то ли с испугом, то ли со страхом от резкой смены градуса в их общении. Панфиловой становится противно от самой себя, но она не готова к разговору сейчас, поэтому женщина поспешно закидывает немного съехавшую на бок сумку на плечо и размашистым шагом обходит студентку на пути к выходу.       — Марта Максимовна, — обращается к преподавательнице Вика, беспомощно глядя вслед. Тарасовой хочется броситься следом — прям как тогда, — догнать ее, объяснить, но Марта в эту минуту — оголенный провод, который искрит током, и дотронуться невероятно опасно.       Вика думает, что все это из-за того, что Марта презирает таких как она. С одного богатого сразу на другую… Знала бы только Вика, что Панфилова сама отнюдь не понимает своей реакции. Более того — она ее пугает. Воскресенье.       Нажимая на кнопку лифта, Марта поправляет в отражении укладку, розовый шарф, купленный в попытке снять стресс шопингом от очередной командировки мужа — теперь он ей совершенно не нравится, но надевать приходится: как-никак сто баксов выложила. Разблокировав экран телефона, Панфилова тяжело вздыхает — почти девять, а к школе ехать минимум пятнадцать минут отсюда. Наверняка опоздает на занятие. Черт ее дернул именно в воскресное утро завезти подруге книгу, которую она одолжила с полгода назад. Панфилова знает, что подруга точно дома, так как ее большой черный лексус припаркован у входа, занимая сразу два парковочных места.       Выйдя из лифта, она немного теряется, вспоминая, какая из трех дверей ей нужна. Марта лишь единожды была здесь, когда ее пригласили на новоселье. В ее памяти тот вечер остался мутным пятном, так как приехали они уже слегка подшофе, а обратно Марту забирал водитель мужа, ведь Витя был так зол, что его супруга впервые за долгое время напилась в стельку, что еще неделю ночевал в гостевой спальне, совершенно не обращая внимания на ее извинения.       — Сто пятая, кажется… — рассуждает вслух Марта, нерешительно нажимая на кнопку звонка. Что ж, если она ошиблась, то всегда можно обворожительно улыбнуться, извиниться и уточнить, кого она ищет.       Спустя долгую, как ей кажется, минуту дверь распахивается, и она выдыхает — не перепутала.       — Доброе утро, — широко улыбается Марта, игриво приподнимая бровь на чужой удивленный вид.       Беглый взгляд давно замужней дамы скользит по женщине, застывшей в дверном проеме, подмечая малейшие детали: темные слегка влажные на кончиках — видимо только после душа — волосы сколоты на затылке, прищуренные изумрудные глаза выделяются на бледном лице, несомненно цепляя своей глубиной. Подруга среднего роста, едва ли выше самой Панфиловой, разве что на несколько сантиметров, поэтому питает такую же безграничную любовь к дизайнерской обуви на каблуке, как и Марта. Она имеет точеную фигуру, которая ей досталась не от природы, как многие считали, а тяжелым трудом — пару раз в неделю они вдвоем стабильно посещают зал для поддержания тела в тонусе. Там они и познакомились пять лет назад. Как это обычно бывает у взрослых самодостаточных женщин: не смогли поделить одного тренера — вернее его свободное время для тренировки. Им обеим нужен был вечер пятницы. Каждая таким образом пыталась снять стресс после напряженной рабочей недели. Договориться им удалось лишь засев в баре фитнес-клуба за бокалом Мерло — смена мужчины-тренера на женщину показалась идеальным вариантом.       — И тебе доброе утро, — в ответ улыбается Ковальчук, радушно пропуская блондинку в квартиру.       Если ее и обескуражило такое раннее и неожиданное появление Марты, то она вежливо молчит. Короткую спортивную куртку прячет в шкаф, выдает гостевые тапочки и, как вежливая хозяйка, говорит, что не отпустит Марту, пока та не выпьет с ней кофе, и никакие аргументы против не принимаются.       Проходя по коридору в кухню, Панфилова слышит звук льющейся воды из-за двери ванной поодаль. Она чувствует себя круглой идиоткой, ведь, направляясь сюда, даже не допустила мысли, что Ковальчук может быть не одна.       — Я не вовремя? — спрашивает Марта, усаживаясь на мягкий стул и наблюдая за тем, как Ксюша неоднозначно пожимает плечами, мол «ничего страшного». — Я лучше пойду. Просто и так обещала тебе вернуть книгу еще месяц назад и никак не могла вырваться.       — Без сахара и молока, верно? — Ксюша на автопилоте засыпает в турку две ложки молотого кофе, непременно любимой арабики, на глаз наливает воды и ставит на разогретую поверхность.       — Да. — Губы расплываются в улыбке. Ковальчук всегда отличалась отличной памятью даже к таким деталям. — И все же…       — Панфилова, сидишь? Сиди, — беззлобно отрезает Ксюша, краем глаза заметив, как заерзала на стуле женщина. — «Учитель», я так понимаю, тебе пришелся по душе, раз книга задержалась так долго.       Марта вспыхивает в желании тотчас снова извиниться, но в зеленых глазах пляшут смешинки и она понимает, что ее просто стебут. Это позволяет ей немного расслабиться. Кивнув в благодарность за исходившую паром чашку с напитком, поставленную перед ней, Марта трет переносицу и зевает.       — Тяжелая неделя? — сочувственно спрашивает Ковальчук, присаживаясь напротив и отпивая со своей маленькой чашки.       Марте особенно по душе этот сервиз: элегантная тонкая ручка, за которую удобно держать чашку, сделанная из черного стекла, напоминает изящную кошачью фигуру. Ксения невольно ассоциируется у Панфиловой как раз с кем-то из семейства хищников. Ранним воскресным утром она отдаленно напоминает домашнюю, уютную и с теплым, немного насмешливым взглядом черную кошку. Это контрастирует с ее повседневным рабочим образом. Единожды Марте выпала возможность наблюдать за Ксюшей в ее естественной среде — то есть во время работы, — и Ковальчук тогда точно нельзя было описать такими прилагательными, как милая и ласковая. С подчиненными она превращалась в гибкую, проворную, но совершенно беспощадную пуму с ледяным взглядом.       — Ужасная, — честно признается Марта, переводя глаза вниз на чашку. Исходящий от нее аромат невероятен. Он действует на нее расслабляюще и располагает к беседе. Может быть, все дело в корице, которую хозяйка квартиры всегда на автопилоте добавляет в свой кофе. Видимо, в этот раз она поступила также. Марта совсем не против. Ее всегда привлекал этот резковатый привкус. — В школе завал. Все учителя резко заболели, и мне приходится подменять. Двадцать четыре часа в сутки катастрофически мало для такого темпа.       Марта прислушивается и понимает, что звук воды в ванной утих. Познакомится ли она с новой пассией своей подруги? Эта мысль странно будоражит ее, заставляя то и дело поглядывать в сторону коридора.       Во время их первой встречи — где-то между пятым и шестым бокалом сладковатого вина — Ксюша без каких-либо прелюдий поведала Панфиловой о своей ориентации. Выглядела она при этом совершенно невозмутимо, однако Марта видела, как напряглась женщина в ожидании ее реакции на признание. И эта вальяжная небрежность, с которой Ковальчук, улыбаясь, предупредила, что блондинка не в ее вкусе от чего-то вызвала на лице Марты широкую веселую улыбку.       — Я люблю помоложе, если что, — зачем-то добавила Ксюша, чтобы немного сгладить резковатость брошенной фразы.       Однако Марту это не задело совсем. Да и почему ей должно быть неприятно от того, что она не нравится лесбиянке? Последние ее фантазии о подобном сексуальном опыте со своим полом исчезли еще когда она училась в университете и собиралась замуж за Витю. Тем не менее, все же что-то внутри нее подтолкнуло сказать, кривя губы в ухмылке:       — Не переживай, я тоже.       Слова вырвались необдуманно, спонтанно. Так обычно говорят психологи, когда проводят тесты и показывают различные картинки, перед этим предупреждая: «Говорите первое, что придет вам в голову».       Ксюша тогда только довольно улыбнулась и подняла бокал.       — За женщин.       Их бокалы громко соприкоснулись, словно запечатывая начало их неожиданно зародившейся дружбы.       — Сочувствую, я только пару недель назад наконец-то закончила со всеми годовыми отчетами, — говорит Ковальчук, качая головой.       От одних воспоминаний о днях и даже порой ночах, что она провела в офисе с кучкой болванов, которых она сама и наняла, ей становится тошно. Единственное, что ее держало тогда на плаву, — крепкий кофе, мысль, что это скоро закончится, и… сообщения от Тарасовой. Именно Вика порой не давала ей взорваться от негодования и стресса: приезжала поздно вечером, когда Колесников уже уходил из офиса, вытягивала ее из здания, сажала в машину, вручала стакан с черным чаем и в полной тишине катала по окрестностям, пока не замечала краем глаза, что женщина хоть немного расслабилась и больше не походила на Чикатило в юбке.       Когда приехать не удавалось, а Вика по переписке понимала — дело плохо, — то звонила и заставляла сделать перерыв на пять минут. Она рассказывала о том, как защитила бабушку от парня, который хотел впарить старушке какие-то купоны в кафе, где стоимость одного блюда превышает ее месячную пенсию; как студент из их потока опоздал на пару самой строгой преподавательницы и понес публичную казнь в виде декламирования стиха перед всеми. Главное условие — он должен был зачитывать его на испанском. К четвертому курсу парень так и не выучил ни одного слова, поэтому пару заканчивал он уже в кабинете ректора, строча объяснительную.       Тогда Ксюша, вместо того, чтобы сочувственно улыбнуться поступку нерадивого студента, лишь сильнее нахмурилась и спросила, покрепче сжав подлокотники своего кожаного кресла:       — Вика, а на кого ты учишься?       Спустя полгода их общения Ковальчук с удивлением для самой себя обнаружила, что не знает ни названия университета, ни факультета, где училась Вика. Все, что она знала к тому моменту, — это скудные обрывки фраз, которые обронил Колесников во время их знакомства в ночном клубе: «Что-то с языками…». Его пошловатая улыбка, последовавшая за этим, вызвала в ней приступ тошноты, а мозг попытался вытеснить эту информацию, впечатление от которой так похабно испортили.       — Я?.. На переводчика с испанского и английского.       — Интересно. — Ксения знала лишь несколько университетов, где изучают испанский. — А какой…       Закончить вопрос она не успела, к своей полнешей досаде — в двери кабинета робко постучали, в небольшую щелку просунулась рыжая и лохматая голова Вани — их нового сисадимина. Двадцатипятилетний мальчик чуть ли не терял сознание, когда на него устремлялся злой взгляд зеленых глаз финансового директора. — Ксения Анатольевна, все починили…       В чашке напитка остается всего на пару глотков. Кофейная гуща все чаще трещит на зубах, и Марта отодвигает остатки в сторону, давая понять, что закончила.       — А ты слышала, что Максим-то наш ненаглядный замутил со своей новой клиенткой и через месяц его с треском выгнали из спортзала? Теперь работает тренером в галимом спортзале в районе ХТЗ, — лукаво улыбается Ксюша, подпирая подбородок рукой. В ее взгляде читается мстительная радость. Это именно тот мужчина-тренер, с ссоры из-за которого и началась их дружба.       — Нет. — Светлые брови Панфиловой ползут вверх. Она тяжело вздыхает. — Вот видишь, пропускаю все самые последние сплетни…       — Будто ты когда-то принимала участие в их обсуждении. — Ксюша сразу поняла, что Панфилову не сильно увлекают разговоры о жизни других людей, поэтому с ней они могли обсуждать все, что угодно, кроме грязного белья, что порой Ковальчук удручало, ведь у них оказалось достаточное количество общих знакомых, и она все же иногда затрагивала подобную тему, как сейчас.       — А тебе все равно удается меня каким-то удивительным образом застаскивать в эти опасные воды под названием «кто же опозорился на этот раз во Вселенной Ксении Ковальчук». — Марта качает головой, но на ее лице отпечатывается улыбка.       — Признай, ты и сама не против. Я вижу, как в твоих глазах вспыхивает интерес, когда я начинаю рассказывать. — Марта снова качает головой и закатывает глаза. С этой женщиной даже ей тяжело тягаться в спорах. — Вот, между прочим, Максим наш — красавец и местный Терминатор — закрутил роман с женщиной старше его на пятнадцать лет! И блондинкой… Это я так, к слову.       — На что ты намекаешь? — Прищур голубых глаз колючкой цепляется за собеседницу напротив. Марта ненавидит подобные полунамеки, где под сомнение ставился ее брак и верность, и тотчас занимает оборонительную позицию. Ксюша же не является одной из ее студентов и поэтому ее, к сожалению, не испугаешь стальными нотками в голосе.       — На то, что тебе пора подумать хоть немного о себе и личной жизни. Когда у тебя был последний секс? — пнув воображаемый мяч с аргументом в сторону ворот Марты, Ковальчук иронично вскинула бровь вверх. Она понимала, что заходит на самую опасную территорию — брак Панфиловой, но учитывая тот факт, что подруг у Марты практически нету, то кто-то же должен указать той на очевидные вещи — муж ее совершенно не такой идеальный, каким она рисует его образ в своей голове.       Легкий румянец вспыхнул на бледных щеках.       — Ксюша, — предупредительно-обвинительный тон подруги ничуть не смутил Ковальчук. Она продолжала сверлить взглядом блондинку, чтобы та не смогла увильнуть.       — Ты же не хочешь обсуждать других — давай поговорим о тебе, — спокойный тон лишь еще больше начинал раздражать Панфилову. — Когда Витя приглашал тебя на свидания, дарил цветы не по праздникам, а просто так?       Что же Марту задевает больше — то, что чужой человек столь глубоко анализирует ее личную жизнь, что не позволено даже самым близким, или что Ксюше удалось добраться к той больной и гнойной ране ее, счастливого для всех окружающих брака, которую сама Марта всячески игнорирует и лишний раз не тормошит вот уже на протяжении нескольких лет? Она слепо надеется, что абсцесса не случится и все рассосется как-то само по себе.       — Мы женаты двадцать лет, это работает немного по-другому уже, — сквозь зубы цедит Марта, отфутболивая со всей силы брошенный ей мяч. — Тебе не понять.       — А твой муж об этом помнит?       Штанга.       — Прости, я использовала весь твой кондиционер. А вот если бы ты пошла в душ со мной, то этого бы не произошло, — в кухню зашла в Тарасова, шаркая по полу смешными розовыми тапочками, на ходу снимая с мокрых волос тюрбан из полотенца. Они россыпью падают ей на плечи и грудь, тут же делая и не без того тонкую ткань футболки еще более просвечиваемой — Ой.       Вика в ту же секунду замирает и теряет способность говорить, когда их взгляды с Мартой Максимовной пересекаются. Глаза женщины на краткий миг спускаются вниз и бегло осматривают ее обнаженные до середины бедра ноги, затвердевшие и просвечивающиеся от холода и воды соски, стекающей из кончиков волос и снова возвращаются к лицу. Вика на автопилоте тянется руками вниз для того, чтобы хоть немного одернуть большую футболку, которая обычно выглядела на ней как туника, но прямо сейчас казалась девушке постыдно короткой. Молчание длится ровно несколько секунд, но для двоих, в этой ставшей ужасно тесной комнате, оно ощущается вечностью.       — Мне пора, — первой выходит из оцепенения Панфилова резко вскакивая из-за стола. Она кивает хозяйке, а Вику больше не замечает. И от этого внутри девушки что-то обрывается. — Спасибо за душевный прием.       Марта пулей проносится мимо застывшей немым изваянием в проходе Вики, чудом не задев и не прикоснувшись к ней. Все, что женщина оставляет после себя — щекочущий аромат жасмина и легкий ветер. Тарасовой кажется, что она попала в один из своих самых худших кошмаров.       Ковальчук оборачивается назад и в недоумении смотрит на Вику, до которой наконец-то начинает доходить, что здесь произошло.       — Марта Максимовна, постойте, — она сглатывает и срывается с места в попытке догнать преподавательницу, но дверь уже хлопнула. Накинув на плечи Ксюшин длинный пуховик, Тарасова выходит на лесничную площадку — никого. Она в отчаянии наблюдает через окно, как из двора выезжает Хонда.       Оказавшись дома только ближе к восьми часам вечера, Марта устало бросает ключи на шкафчик у входа и чувствует себя абсолютно выжатой — как физически, так и морально. После кошмарного утра, когда она узнала, что ее подруга спит с ее студенткой, день тянулся невыносимо долго.       — Марта Максимовна, добрый вечер, — на кухне стоит пожилая женщина и тщательно намывает поверхность плиты. — Вы сегодня поздно.       На ее лице появляется добродушная улыбка и Марта не может не ответить тем же. Остановившись у холодильника, она стала скептически осматривать его содержимое, в попытке найти что-то подходящее для себя. Днем она так и не смогла в себя что-то закинуть из еды, кроме пары орешков.       — Трудный день, Эльмира, — сказала Панфилова и со вздохом поражения захлопнула тяжелые двери обратно. Ничего не хотелось. Даже любимый греческий йогурт, который помощница по дому постоянно покупала для нее и следила за его наличием, сейчас отзывался в ней легким отвращением. — Витя уже поужинал?       Эльмира оторвалась от своего занятия и отложила пенную губку для мытья в сторону. Ее седые волосы, затянуты в тугой пучок на макушке, к вечеру слегка растрепались, а на черном переднике проступило небольшое пятно и в ее покрасневшие глазах явно прослеживалась усталость. У Марты защемило сердце. Женщина работала на их семью около пятнадцати лет и за все это время не получила ни одного замечания. Она была для них не просто наемным работником, а настоящим членом семьи, который пережил наравне все взлеты и падения.       Первый рабочий день Эльмиры начался с неожиданного приступа тошноты без пяти минут как четырехлетнего Паши. Марта, которой срочно требовалось оказаться через тридцать минут на экзамене, главой приемной комиссии которого ее впервые назначили, в панике смотрела на заболевшего сына и не знала, что ей делать. Оставлять своего ребенка на совершенно чужого человека, да и еще когда он находится в таком состоянии, пугало, но и такой кредит доверия ей предоставили в университете впервые и второго шанса скорее всего не будет.       — Марта Максимовна, не переживайте, — спокойно удостоверила Эльмира, с теплотой и жалостью наблюдая за малышом, который крутился в постели. Она наполнила небольшой специальный шприц водой с глюкозой и аккуратно поднесла к бледным губам Паши. — Это обычный ротавирус. Мы справимся, езжайте.       Скрепя сердце, молодая мама все же утвердительно кивнула, продолжая чувствовать тревогу, напомнила о номере педиатра на быстром наборе и попросила отписывать ей каждые тридцать минут.       С тех пор Эльмира обосновалась в семье Панфиловых прочно и надолго. Она была свидетелем всех ссор между супругами, между Пашей и Виктором. Особенно ей запомнилось, когда у подростка выдался особо трудный период в четырнадцать лет, а Панфилов только-только выиграл тендер под большую коммерческую застройку в городе и выкрутасы на фоне бушевавших гормонов сына ему явно были не в приоритете.       — Ребенку нужно твое внимание, — мягко объясняет Марта, сидя напротив мужа за продолговатым обеденным столом в столовой.       Эльмира ставит плетеную корзинку со свежеиспеченным багетом и деликатно удаляется на кухню. Однако Виктор никогда особо не стеснялся прислуги и отвечал на довольно повышенных тонах, будто специально, чтобы Паша, который прятался на втором этаже, после очередной ссоры с отцом, и там услышал его недовольство.       — Ему нужно всыпать по первое число, — разгоряченно воскликнул мужчина, чувствуя в груди жжение от досады, что единственный его сын позорил, пока он работает не покладая рук, чтобы оплачивать их сытую жизнь. Он нервно поправил рукой свои волосы, густотой которых гордился, ведь в его возрасте его друзья постепенно начинали лысеть, но не Панфилов. Такая темная и блестящая шевелюра осталась только у него со всего окружения. — Это ты, Марта, его избаловала. Потакаешь всем его прихотям. Вот заберу у него все карманные и посмотрим как запоет. Ишь какой — в Лондон он учится не поедет!       Потянувшись к небольшому кусочку хлеба, Марта одернула себя. Витя неделю назад, во время их сборов на концерт Симфонического оркестра, тонко намекнул, что она явно набрала пару килограмм и следовало бы от них избавиться. Вернув руку на колено, она посмотрела на мужа и сделала еще одну попытку спокойно донести свою мысль, пропуская колкости мимо:       — Он боится. Паша — ребенок, не забывай. Ты хочешь отправить его одного за тысячи километров отсюда в закрытую школу.       — Лучшую закрытую школу! После нее гарантированный билет на обучение в Гарвард! Вот я мерзавец, что хочу дать нашему сыну лучшее образование в мире, чтобы он не работал в каком-то захудалом университете, как его мать.       Эльмира оставляет напротив Виктора тарелку с его любимым супом-пюре, в надежде, что это хотя бы ненадолго заставит его остыть и помолчать. Вторую порцию она ставит возле Марты, которая уже успела порядком устать от этой баталии. Аппетит пропал.       Она со скрипом отодвинула стул и встала.       — Ты куда?       — Не буду портить тебе аппетит мыслями о своем захудалом университете.       — Марта, я не это хотел сказать…       Но Марта его уже слышит, ведь весь разговор выглядел так, будто она ведет диалог с каменной стеной или с человеком, который говорит на другом языке. Эльмира лишь качает головой. Она обязательно заставит женщину поесть позже, тактично выскажите свою поддержку, а пока спрячет суп в холодильник.       — Виктор еще не приехал, Марта Максимовна, — с сожалением в голосе сказала Эльмира. Пропасть между супругами увеличивалась прямо на ее глазах. — Я запекла для Вас красной рыбы и немного овощей.       — Я не голодна, — сжав челюсти ответила Панфилова. Извинившись, она скрылась на втором этаже дома.       Их рабочие графики с Виктором стали не совпадать уж слишком очевидно. Последний раз она видела мужа вчера утром, когда он уходил на пробежку, пока Марта досыпала в кровати. Только в субботу она могла позволить себе такую роскошь, как сон до восьми утра. Выйдя из душа в восемь тридцать, она обнаружила, что муж к тому времени успел уехать с водителем по делам в город.       Набрав горячую ванну до самых краев, Марта постепенно опустилась вниз, чувствуя как кожа приятно покалывает от резкого контраста температур. Откинув голову на мягкий бортик, она прикрыла глаза и разрешила себе больше не сдерживаться. Несколько слезинок покатились по ее щеках, быстро теряясь на ключицах, где успели выступить пару капель пота.       Марте до боли обидно — на мужа, ведь она не понимала, почему он стал к ней так относится, ведь она образцовая жена — красивая, образованная, покладистая, все вокруг восхищались ею, как женщиной и хозяйкой. Никто не устраивал такие изумительные камерные вечеринки, как Панфилова. Несмотря на свои слегка за сорок, она держала себя в форме и ее подтянутое тело могло дать фору любой двадцатилетней барышне. У них никогда не возникало проблем ни в сексуальном плане, ни в общении. Их брак строился на дружбе, как ей казалось.       Витя всегда делился с ней идеями для своего дела, когда только начинал свою путь в строительном бизнесе. Марта безоговорочно поддерживала его во всех начинаниях, порой в ущерб собственной карьере. Ведь она в самом деле профеcсионал в своей сфере — синхронный — самый сложный вид перевода — ее стихия. Ей предлагали не раз должность в Аппарате Президента в столице. Однажды Марте позвонили из представительского офиса ООН, куда рассматривали ее как кандидата на схожую должность. А что Марта? Она отказалась. Компания Вити только набирала обороты и становилась узнаваемой в широких кругах их города, да и Пашка только первый класс окончил… Не до этого. Может быть как-нибудь потом.       Прошло почти двенадцать лет с того решения, а до сих пор «не до этого». Единственная отдушина в жизни и главная гордость после сына — ее языковая школа, которую Марта открыла самостоятельно, без какой-либо помощи мужа. Хотя на первых порах Витя очень переживал, что она работает — какой позор! , ведь в его семье практиковалась модель, где мать — тихая домохозяйка, сфера интересов которой начиналась и заканчивалась детьми и бытом, а отец — работал, обеспечивал всех, и перечить ему категорически запрещалось. Марта же росла при кардинально отличающемся укладе семейной жизни — слова «патриархат», «содержанка» и фраза «я так сказал» не произносились даже шутки ради. Отец и мать Марты — одно звено большого механизма под названием семья Литвиновых. Поэтому если Панфилова и готова была пойти на некоторые уступки для Вити, то что касалось ее социальной жизни — она отстаивала до конца. Марта никакая не домохозяйка. Она жизни не может представить без любимой работы, назойливых и чудаковатых студентов… И один, точнее одна, особенная студентка оказывается в какой-то поворотный момент ее жизни спит с ее подругой.       Не успела Марта отойти от рассказа Тарасовой о ее романе с женатым мужчиной, ее расставанием с ним, как тут она застает Вику полуобнаженной на кухне Ксюши. Марта не знала, что ее удивляет в сложившейся ситуации сильнее — то, что Вика спит с женщиной, или то что эта женщина ее близкая подруга.       Ладонь крепко вцепилась в прохладную ручку на ванной. Марта закрыла глаза и картины прошедшего утра замелькали перед ней: вот она собирается ответить Ксюше, чтобы прекратила лезть туда, куда ее не просят, как появляется Тарасова. Женский взгляд скользит по обнаженным стройным ногам, упругим бедрам, мельком задерживается на выпирающих сквозь влажную ткань темным ореолам и возвращается к переносице. Вика выглядит такой милой, домашней. Совсем не такой, какой она приходит на встречу к Панфиловой или в университет — в дорогой стильной одежде, боевом раскрасе и аккуратно уложенных волосах. Марта вскакивает и убегает, прекрасно слыша, как Тарасова зовет ее. Ей срочно нужно на свежий воздух, который приведет в сознание ее пылающие непривычно щеки и успокоит учащенное сердцебиение.       Образ полуголой Вики отзывается в Марте легким трепетом, который струится по ее телу и побуждает ее набрать в легкие побольше воздуха. Ей снова невыносимо жарко. Она резко распахивает глаза, когда ее рука мимовольно начинает спускаться вниз по бедру.       — Черт…       Все дело в поднявшейся слишком высоко температуре в ванной. Зеркало и окно запотело. Марта садится, подгибает ноги и откручивает кран с холодной водой. Зачерпывает ладонями прохладу и касается пылающих щек. Самое время открыть бутылку «Шардоне» и позвонить мужу. Она начинает сходить с ума. И от этого есть одно действенное и безбожно приятное лекарство — хороший секс с любимым мужем.