Особенности ухода

Пробуждаешься совсем не потому, что тебя разбудили, и уж тем более не потому, что выспалась. А потому, что организм дал команду очнуться, ведь ощутил рядом опасность — в лице чужого присутствия. Поднимаешь парадоксально ссохшиеся для настолько влажного помещения веки и вздрагиваешь, вжимаясь в стул ноющей от долгого пребывания в неудобном положении спиной. Прямо перед твоим лицом склонилось чужое. Медленно, словно боясь спугнуть, приближается бледная ладонь и убирает выбившуюся прядь твоих волос с щеки за ухо, намеренно задевая нежную кожу. — Красивая, — почти шепчет мужчина, что смотрит на тебя настолько влюблённым взглядом, что заставляет на мгновение усомниться, не кошмарный ли сон события вчерашнего дня. Может, свою роль играет и тёплый свет закатного солнца, что придаёт уюта чему угодно. Только вот путы, что сдавливают онемевшие руки, всё ещё на месте. Словно читая твои мысли, маньяк склоняется ближе, хотя мог бы и обойти, и нарочито поводит носом по твоей шее, делая глубокий вдох, попутно разрезая верёвки, высвобождая затёкшие запястья, вызывая у тебя скромный вздох облегчения. Мучитель не торопится отстраняться, задерживаясь в твоём личном пространстве на бесконечно долгие секунды, и вдруг кладёт на твоё горячее горло свою прохладную ладонь, проводя пальцами по месту, где бьётся в истерике артерия. — И вправду напоминаешь цветок. Такая же лживая, — тихо молвит пленитель, сдвигая ладонь ближе к трахее, усиливая захват, сбивая дыхание. И вдруг отстраняется, словно обжёгшись, отшагивая назад, пряча в карман блеснувший в последних лучах заката нож. И ты поднимаешь ватную голову, утыкаясь безучастным, пустым взором в того, кто ныне всецело обладает твоей... оболочкой. Как минимум. Однако за разум ты тоже уже не ручаешься. Беспокойный сон совсем не помог. Лишь сделал хуже, заставив измотанное сознание считать происходящее — кошмаром. Иллюзией. Подавил и так слабое желание сопротивляться. И ты на удивление безропотно принимаешь сей факт. Ибо так — лишь проще. Смещает ответственность за собственную судьбу с твоих плеч. Тебе даже... любопытно. Ты уверена, что ты — не первая его жертва. И потому возникает резонный вопрос: всем ли он говорит то же самое? Какая по счёту сия... постановка? Могло ли всё быть иначе? Может ли всё стать иначе? Хочется смеяться и плакать от одной лишь идеи о том, что ты испытываешь тягу к собственному похитителю. Неужели тебе настолько нечего терять? Неужели тебе нужно настолько мало? Кажется, ты сошла с ума слишком рано даже для стокгольмского синдрома. Если происходящее — твоя личная сказка о любви с первого взгляда, то ты явно проклята злой феей. У тебя нет стремлений — кроме как обрести эфемерный покой от суеты мира, который выстроили беспокойные души, лишь бы не оставаться наедине с мыслью о неминуемой конечности всего. За годы жизни ты успела не просто принять, а возжелать встречу с вечным забвением. Но так и не смогла решиться избавиться от себя самостоятельно. И вот выпал отличный шанс — не только получить долгожданный пропуск за кулисы, но ещё и вкусить сладкое чувство не просто обожания, а ответного обожания. Пусть и нездорового. Кажется, ты тоже далека от понятия нормы. Смаргиваешь наваждение, вдруг осознавая, как на тебя смотрят. Ты никогда не встречала понимания, что не требует слов. Не нуждается в подтверждении. Может, вы действительно одинаковых убеждений?.. Мужчина вдруг поводит головой, вновь меняясь в лице, и поворачивается к тумбам у окна, задерживая взор на садовых ножницах. — Ты не видела реку, так ведь? — скорее риторически спрашивает он и тянется к инструменту, в последний момент убирая ладонь. И поднимает взгляд к одному из растений, чьи острые листы тёмного фиолетового цвета, напоминающего свежий синяк, не обещают хорошего. — Ничем не отличаешься от остальных. Конечно, ты видела. Природа — одна из немногих вещей, что позволяет тебе чувствовать себя живой. Ты повидала десятки, если не сотни рек. Но явно не ту, про которую тебя спрашивают. — Покажи мне, — тихие слова срываются прежде, чем ты успеваешь их обдумать. Теперь эта игра — о двоих. Потому что к тебе резко переводят удивлённый взор с намёком на любопытство. И беззвучно усмехаются, едва заметно ухмыляясь, сводя брови к переносице. И всё же хватают ножницы, в два широких шага оказываясь рядом, раскрывая лезвия и поднося их к твоей шее, утыкая в неё излишне острую, кажется, намеренно заточенную кромку орудия, заставляя почувствовать болезненное натяжение. — Ищущий находит, — шепчет мужчина и смыкает рукоятки, оттягивая секатор к себе, разрезая тонкую кожу, пуская тёплую кровь. Рана отдаётся мерзкой острой болью, словно от бумаги, и заставляет зажмуриться. Однако, похоже, она недостаточно глубока, чтобы нанести значительный вред. Твои руки свободны. Ты могла бы дать отпор. Попытаться оказать сопротивление. Но зачем? Тёплая ладонь ложится на пульсирующий порез, поглаживая его — совсем не в желании успокоить, и уж точно не в попытке остановить кровотечение. Здесь замешано нечто иное. И ты приподнимаешь веки, задирая ватную голову, встречая нездоровый взор расширенных зрачков полуприкрытых глаз. — Я отведу тебя, — негромкий голос успокаивает, несмотря на ситуацию. Острые ногти жадно вгрызаются в рану, словно пытаясь зарыться в неё, схватить, будто рыбу под жабры, заставляя вцепиться в сиденье стула и до скрипа сжать челюсть. Но отвернуться или закрыть глаза ты не смеешь. Да и не хочешь. Что-то манит тебя, словно мотылька. — Ты умрёшь. Но ты ведь об этом и попросила.