иллюзия

Юнджи тащит Чонгука на местную тусовку художников, организованную по случаю близящегося рождества. Атмосфера в городе вся по канонам — огоньки, бешеные очереди и ни одного свободного места в забегаловках. Чонгук последнюю неделю до праздника не мог собрать ног после работы официантом в ресторанчике, которым заведуют теперь Хосок и Сокджин, по последнему из которых Чонгук до потери пульса страдал почти все то время, как работал. Пока он по-новому не стал смотреть на женщин. Боже, а это звучит еще глупее, чем казалось, что прозвучит. Что забавно, на женщин-то он специально и не заглядывался, вообще предпочитал избегать долгого контакта с ними (кроме Юнджи, естественно). Но даже на нее особо долго не таращился, если воспринимать «смотреть на женщин» буквально. В общем-то даже мнение по поводу женщин у него не меняется из-за Юнджи. Он по-прежнему их уважает и боится. Но это с младшей школы боязнь, потому что однажды его около полугода преследовала девочка, которую он отверг. Подбрасывала сладости и записки во все места, где, так или иначе, ошивался мальчуган, а он, будучи скромным и достаточно замкнутым, шугался из-за таких знаков внимания еще сильнее. Потому что… Блин, пацаны, как она узнала мое любимое место в компьютерном клубе?! Вопрос, который Чонгук никогда не решался задать вслух, потому что пришлось бы рассказать о маленькой сталкерше, казавшейся в то время великим преследователем-мучителем. А ведь та, вероятно, могла испытывать похожие на чоновские к Юнджи чувства. Мин держит его за руку (от переплетенных пальцев сердце уж слишком натужно и тянуще пульсирует), что-то рассказывает про одногруппников, Чонгук временами смеется, временами залипает на клубах пара, вырывающихся изо рта, временами проживает жизнь так, что потом и не помнит, что вообще происходило. Чувства его превращаются в большой пыльный слой — в конце концов, жизнь идет дальше, невозможно все время агонизировать. Как бы ему ни казалось, что, мол, это не выскребется, не сотрется, не исчезнет. Нет, сотрется: Чонгук привыкает к изменившимся ощущениям от мимолетных прикосновений — колошматит не сильно, реагирует не так остро. Вместо нехилого разряда со снопом искр, тухнущих и опадающих, Чонгука задевает только статическим электричеством. Терпимо и почти не чувствуется. Жить можно, взаимодействовать — тоже. Полностью избавиться, может, и не получится. Но. Но. Он смотрит на них обоих, идущих за ручку. Интересно, есть ли кто-нибудь из прохожих, кто цепляется за них взглядом — а они одеты довольно экстравагантно — и расстроенно отводит глаза, не надеясь стрельнуть номерок, потому что они выглядят как парочка? Дурацкие мысли. Дурья башка. Они — два пришельца, упавших в чан с блестками и: — Чонгук, как ты смеешь втихушку точить мои конфеты и без меня?! — Я их купил вчера. — Но лежали-то они у меня! Или неовампиры из сумерек с тентаклями на спине. Юнджи изрядно попотела, гриммируя их обоих. Чонгук тоже не пальцем деланный: помогал таскать коробки с прибамбасами для их костюмов, даже обращался к своему школьному другу, работающему в ателье, с просьбой попользоваться швейной машинкой. Так как Чонгук до кино увлекался швейным делом (но потом бросил, поняв, что не готов очень долго вкалывать в той отрасли, которая не приносит ему удовольствия, покрывающего, по меньшей мере, хотя бы треть затраченных усилий), он попытался воплотить в жизнь нарисованные Юнджи костюмы с закупленными на их общих бюджет материалами. Что сильнее всего сближает людей, как правило (а точнее — проверяет отношения на прочность конфликтами) — ремонт. И всякая совместная дребедень типа групповых проектов и прочего. Успели поцапаться они двадцать семь раз (он считал), конечно: то «прострочено не там, ты не видишь, что ли?», то Чонгук «криворукий идиот», то Юнджи бесконечно пиздящее корыто, не менее криворукое в отношении пошива, то «Чонгук, что за срань, почему это похоже на камзол, а не секси-шмекси облегающий верх?»… …но мирились всегда почти сразу. И вот. Здание, определенно точно ранее бывшее складским помещением. Куча незнакомых лиц: он тут, в принципе, никого кроме Юнджи и не знает. Но это не беда — немного пунша и алкоголя, который они с собой притащили, — и завязать пару непринужденных бессмысленных бесед будет не очень сложно. Внутри — до обледенения прохладно первые полчаса, а потом из-за прибывающего народа — и вовсе неплохо. Все аляповатое, местами в разной стилистике, футуристичные конструкции, кто-то даже додумался сделать огромный макет покореженной части НЛО. А потом Юнджи показывает Чонгуку его самого, как оказалось. И восклицает: — Ты был прототипом для этой картины! — а расписанную стену украшает то ли друид, то ли пришелец, вывалившийся из фэнтэзи. Несколько пар рук, струящаяся около тела мгла и притягательное в своем нечеловеческом обаянии лицо. Или… э-э… чем должно быть то, что нарисовала девушка. Обнаженный, но стратегически прикрытый в самых важных местах. Никто ведь не знает, есть ли у других видов гениталии. И если да — похожи ли они на человеческие. — Я сфотографировала ту работу, которую сдала, чтобы тебя уже не мучать, — и наискось улыбается. У Чонгука справедливо отваливается челюсть: — Потрясно, — он оглядывается вокруг. — Вообще все. — Снова обращается взглядом к Юнджи. И, боже, как же приятно устанавливать с ней зрительный контакт. — Спасибо? — в искреннем изумлении благодарит Чон. — Что за магию ты со мной вытворила? Обалдеть. Это невероятно. Ты волшебница. — Будет тебе, — бубнит Мин смущенно, толкая кулаком в плечо. — Заткнись. Чонгук едва сдерживает широкую улыбку, ограничиваясь оголившимися передними зубами. Наверное с гриммом это выглядит жутковато, потому что они почти убрали ему нос, добавив объема под глазами, расписали лицо неведомыми узорами и вообще. «Заставь меня» будет слишком провокационно, да? Чонгук легонько приобнимает девушку, чтобы не испортить почти неделю, потраченную на все это. Чонгук и не знал, что от одного понимания, что невзрачное складское помещение сделали таким ради рождественских праздников сами студенты художественного, может нехило закружиться голова. От литра проспиртованного пунша все перед глазами начинает плыть тоже. Но большей жертвой выпивки, чем он сам, становится Юнджи. Не потому что она слабачка. А потому что надралась вискарем, который притащила за пазухой. На ранних этапах сбора, когда они договаривались, что с собой возьмут, Чонгук знал, что брать виски — очень плохая затея. Юнджи становится ну слишком тактильной и дружелюбной. Можно сказать, любвеобильной. Притащенные хер пойми откуда мягкие кресла-мешки неплохо принимают чужой вес. Не проваливаются, а упруго удерживают. Даже двоих на одном мешке. Как они оказались в такой ситуации, где Юнджи, едва связывая слова в предложения, рекламирует всем своим друзьям Чонгука? Пиво немного выходит за берега ее стакана — расплескивается одному из рядом сидящих парней на колени, а тот даже бровью не ведет, слушая девушку в ее разглагольствованиях. Чонгук даже и не знал, что Юнджи настолько популярна. И вообще — авторитет и душа компании. Он о ней, кажется, вне их мирка вообще мало чего стал знать. Пора бы уже смириться с этим и отпустить. Все равно лезть в ее жизнь и пытаться заполнить все собой он не сможет. Да и кому из них двоих нужна эта нездоровая херня? Чонгук от стыда, разжигающего кострище на его щеках несколько десятков минут кряду, не может выдавить из себя и слова протеста: все-таки облегчить коммуникацию алкоголь не помог. Только в туалет хочется (не)много. — Если бы вы только видели его после тренировок, вы бы вообще с ума сошли, — пьяно тянет, а потом через плотные слои воздуха вскидывает руку — вскидывается та с трудом, — но горячее потного Чонгука может быть только заботливый Чонгук, стоящий у плиты. Или когда он ходит за обезболом по первой просьбе. Или когда приносит мне обеды, если я забываю их дома. — Так погоди, а нам ты его зачем сватаешь? Такого парня быстро уведут, — весело спрашивает одна из девушек. Самая трезвая, видимо. Обращается к Чонгуку тише, подмигивая. — Прости, что засмущали так, Чонгук-щи. Чонгук бы сказал, что эта безымянная девушка ну очень проницательная. Если бы не сидел как вареный рак и очевидно не умирал от неловкости. Жаль, он не запомнил, как ее зовут. Переспрашивать уже неловко, а он хотел бы увековечить уважение к ее тактичности хотя бы знанием имени. Что было — того не миновать. — Как это — зачем? — Юнджи по-птичьи склоняет голову набок. И глаза у нее смешно съезжаются на переносице. Кто-то в компании всхрюкивает от смеха, тыча в Мин пальцем с воплем, переходящим в хохот: «пиздец, она в дымину, ребята». — Ей нравится смотреть на мои страдания, — сквозь зубы отшучивается Чонгук, сжимая руки вокруг коленей и мечтая себе повырывать волосы сразу же, как получится лучше управлять телом. Может быть, ему бы еще хотелось, чтобы Юнджи не сидела, наполовину развалившись на нем. Или наоборот, чтобы сидела. Чонгук щипает себя за бедро, раздражаясь из-за мыслей-прилипал. — Не-е-е-ет, — громко отрицает, поворачиваясь к Чону и хватая его за руки своими холодными, — я хочу, чтобы ты был самым счастливым человеком! «Откуда тебе знать, что меня сделает счастливым?» — мысли его никак не оставят в покое. — Я готова сделать все что угодно, чтобы ты был счастлив! — сжимает его лицо в руках. «Исполнение желаний, которые могут привести к счастью (а оно кроется во многом в том, что связано с тобой), не сделает меня счастливым, если в результате будешь несчастна ты», — наверное, он еще достаточно трезв для того, чтобы понимать и реагировать на то, что говорит Мин. А не в принципе реагировать на Мин, потому что она что-то да несет. — Я хочу, чтобы другие люди знали, какой ты замечательный! — Но мне не нужны другие люди. Мне достаточно тебя, — грустно улыбаясь, говорит Чонгук. Он не знает, понимает ли сейчас хоть что-либо Юнджи. И как-то во взметнувшейся пыли и прошлом ему нет никакого дела до резко замолкнувшей — прямо как по команде — компании. Чонгук мягко гладит Мин по щеке. Огромные блестящие радужки. И нуждающееся выражение лица. Она такая хорошая. И столько всего сделала для него. И делает. Даже осчастливить сомнительными методами попробовала. Только это все… — Я пойду еще хлебну чего-нибудь, нуна. Не скучай. Бесполезно. Бессмысленно. Он отряхивает костюм от невидимых пылинок и смывается в другой угол, подальше от Юнджи. Ему хотелось бы все резко бросить и уехать, но он себя сожрет до костей, если оставит девушку в таком состоянии непонятно где, пусть и со знакомыми. Пусть и вызвав такси сразу же. Всякое случается. Поэтому приглядывает за ней. Как заботливый друг.