Бог кувшинок

      На улице не успело окончательно стемнеть, поэтому отсутствие света на лестничной клетке Мегуми не смутило. Но когда Юджи распахнул входную дверь и лицо несмело тронул сочащийся из глубины квартиры сизый февральский полумрак, Мегуми на секунду оторопел.       Тёмный провал коридора за спиной Юджи глядел прямо в глаза, широко разинув бетонную глотку.       — Я звонил, чинят. — Юджи, по-уютному домашний в светлой футболке и шортах, ответил на незаданный вопрос раньше, чем Мегуми раскрыл рот, и виновато взлохматил свои и без того растрёпанные волосы. — Что-то у них там случилось… авария. А я сижу такой — бах! — и всё, свет погас. Думал пробки выбило. Зайдёшь?       Мегуми быстро кивнул.       — Ты чего такой? — Юджи нахмурился.       — Трасса растаяла, — нехотя отозвался Мегуми. — Пришлось обходить два часа. Там всё превратилось лёд. Лестница эта ещё…       — Понятно, — протянул Юджи, оглядев его с головы до ног. — Ну, чай, кофе — это когда свет обратно включат… Могу предложить только фильм посмотреть.       Дверь запечатала их с тихим щелчком. Бетонная глухота надавила на барабанные перепонки, чернота обняла за плечи. Квартира, погружённая в полусонное молчание, послушно впустила Мегуми в объятия; сумрак расступался неохотно — мебель и стены материализовывались неспеша. Пришлось наощупь идти за Юджи, спотыкаясь обо что-то невидимое, пока они не оказались в одной из комнат, куда не доставал тусклый свет из окон, — по размерам Мегуми опознал в ней зал.       Здесь, в полной тишине, которую тревожило только дыхание Юджи, Мегуми одолела странная волнительная скованность. Внутри загорелось предчувствие, словно сейчас случится что-то необычное. Например, Юджи обнимет или возьмёт за руку. И когда плечо несмело тронули пальцы, Мегуми едва удержался, чтобы ответным движением не прижаться вплотную — тело к телу.       — Ты здесь? — тепло донеслось из тьмы, в контурах которой угадывалась округлость плеча и изгиб шеи. — Стой на месте, тут на полу всякое… Я сейчас свечу зажгу.       — Свечу? Ты тут в темноте, что ли, сидел?       — С планшетом. Да я, блин, просто фонарь дедовский охотничий не могу найти… Пришлось так.       Воздух неуловимо заколыхался: Юджи нырнул в недосягаемый мрак. Спустя несколько долгих секунд раздался щелчок — вспыхнул оранжевый огонёк зажигалки.       — Это ароматическая. Одногруппница подарила. — Юджи поднёс дрожащее пламя к увесистому стаканчику — фитиль в первую секунду заискрил и затрещал, как бенгальский огонь, но быстро успокоился. — Там еще запах… — Юджи принюхался. — Специи какие-то.       Мегуми заставил себя не углубляться в домыслы, что стоит за этим небрежно брошенным «одногруппница подарила» — даже зубы сцепил, будто надеялся, что так ни один вопрос не вырвется наружу.       Юджи подхватил свечу и опустил её на пол в центре комнаты — крошечное пламя выхватило из непроницаемой черноты углы велюровых диванных подушек и прозрачные пакетики из-под печенья или конфет. Опустившись в дрожащий тёплым светом круг, он приглашающе похлопал ладонью по соседней подушке.       — Падай сюда. — Юджи нащупал в темноте планшет и разбудил его тычком пальца — белый неживой свет пролился на мягких черт лицо. — Можешь ложиться на подушки. Батареи немного, но на фильм должно хватить…       Мегуми осторожно присел рядом. Под ладонью протестующе прохрустела целлофаном пачка чего-то мягкого и упругого. Юджи моментально отозвался:       — Угощайся.       — Чем?       — Это мармелад… или не знаю, желе? Желатиновая фигня, в общем.       — Нет, спасибо. Не особо его люблю.       Юджи как-то странно хихикнул и перегнулся через Мегуми. Коротко прижавшись к нему грудью, попытался вслепую нашарить что-то на полу. Мегуми тихо и часто задышал — тепло и близость тела Юджи обездвижили на долгий миг, пока на колени не упал пакетик, набитый крупными и, судя по всему, цветными ломтиками.       — Вот эти попробуй.       Юджи вернулся к поиску фильма. Мегуми, заинтригованный, разорвал пачку, вынул упругий, немного липкий кубик размером с полпальца и осторожно положил его в рот. На вкус — будто бы сладкий, но… Мегуми прорвал языком тугую мембрану — нежная мякоть разошлась, засочилась; на язык резко брызнуло что-то сливочное, горячее и остро-обжигающее. Мегуми едва не подавился.       — Они с ликёром, — пояснил Юджи. — Кто-то из этих утырков, друзей Сукуны, собирался ларёк или точку открывать, но что-то там не заладилось. Теперь кучу товара доедаем, чтоб не испортилось.       — Предупреждать надо. — Во рту и горле горело, словно там полыхнуло керосинкой, но в груди, напротив, разливалось приятное тепло. Контраст ощущений показался интересным — терпкие иглы алкогольной горечи перебивала вязкая сладость.       — Я сам офигел, когда попробовал, — искренне сообщил Юджи. — У нас таких целая коробка.       Он ткнул по экрану, и пустоту комнаты разбавила мелодия вступительных титров.       Пришлось последовать примеру Юджи и тоже лечь на пол. На этот раз фильм оказался не таким уж и плохим — Мегуми даже успел заинтересоваться судьбой таксиста, который оказался без средств связи в австралийской пустыне. Юджи, который таскал из пакета ликёрный мармелад и ёрзал в ожидании экшена, очевидно, происходящим не впечатлился, поэтому когда экран сначала предупреждающе мигнул «у вас осталось двадцать процентов заряда», потом «десять процентов заряда», а после вовсе погас, с облегчением перевернулся на спину и шумно выдохнул:       — Наконец-то. Я думал, он никогда не кончится.       — По-моему, неплохой сюжет, — пожал плечами Мегуми — насколько это было возможно из положения лежа.       — Он сорок минут бродил, и ничего не происходило. Сколько времени там?       Мегуми подтянул к себе телефон, сдавил кнопку блокировки:       — Восьмой час.       — Блин, и свет никак не включат… — обречённо пожаловался Юджи.        Вечерняя тишина, разрезанная тихим потрескиванием фитиля, уютно замкнула пространство. Мегуми примолк, млея от близости и согревающего, почти осязаемого тепла под боком. Юджи сладко потянулся всем телом, с хрустом размял шею. Домашняя футболка приподнялась, и Мегуми сковало открывшимся видом впалого живота с красивыми и гладкими округлостями мышц. Дрожащее мерцание свечи подсветило в полумраке изгибы — и две ложбинки внизу, над резинкой великоватых домашних шорт, и едва угадываемую выпуклость у линии рубчатого шва.       Мегуми сглотнул, спрятал глаза в сгибе локтя. Коснуться бы его сейчас, пусть даже случайно…       — Давай сыграем во что-нибудь, пока ждём, — предложил Юджи.       — Во что? — сдавленно отозвался Мегуми.       — Настолок у меня нет в этой квартире, может тогда… Не знаю.       Юджи зашелестел почти опустевшей пачкой, выбрал оттуда мармеладный кубик и закинул в рот. В уголке губ замерла блестящая капля — мелькнул влажный кончик языка и быстро её слизнул.       — Может, в правду или желание? — Слова таяли и слипались во фруктовое желе — неясно, каким чудом Мегуми удалось составить из них связное предложение.       — Правда или действие, — поправил Юджи. — Ну, давай. Только я не буду кукарекать на четвереньках перед дверью соседей, имей это в виду.       — Договорились. Ты первый.       — Так, ну… — Юджи задумался. — Кто надоумил тебя поступать на… Ты же на экономическом, да?       — Страховое дело, — нехотя отозвался Мегуми. — Никто не надоумил, я сам. Но это… бред всё. Мать уговаривала пойти на геологический, на метеорологический в крайнем случае. Я решил — что угодно, лишь бы не ковыряться в земле.       — А где учился бы, если бы не страховое дело?       — Это уже второй вопрос. Сколько у тебя братьев?       — Ох… — Юджи нервно рассмеялся. — Родных нет. Троюродных, всяких через три колена… Полно.       Вопросы потекли один за другим — с каждым разом становясь смелее, словно темнота придавала им откровенности. Так Мегуми узнал, что Юджи на самом деле втайне любит караоке, но стесняется петь вслух. Что с Сукуной более или менее ладит только он один — никто из братьев с ним не общается. Что в детстве Юджи ходил на карате, но перестал, потому с трудом переносил вид чужой боли — особенно той, что причинял сам.       — Это произошло через месяц, — объяснял Юджи, — через месяц, как дед отвёл меня на первое занятие. Новичкам не разрешали бить друг друга всерьёз. Так, ерунде учили: как правильно падать, как беречь руки и лицо… И как-то к нам пришёл парень с другой группы, важный такой. Он уже имел опыт, был старше нас всех — но не настолько, чтобы понять, что тот, кто слабее — не противник и не мишень. Ходил, цеплялся ко всем, предлагал подраться…       Юджи неожиданно умолк. Мегуми деликатно подтолкнул:       — Так. И что случилось потом?       — Я вызвался, потому что он к совсем мелким стал цепляться, и… ну, каким-то образом сломал ему руку. — Юджи закусил губу. — Я мог бы этого не делать: помню, в какой-то момент он понял, что сейчас проиграет, и взглянул на меня так, словно осознал свою ошибку, словно просил отпустить, но я не отпустил. И когда он согнулся, взвыл — я никогда не видел, чтобы человек так кричал, — прибежали тренеры… Они ничего нам особенно не сказали после — это, мол, спорт, разное случается. Но я навсегда запомнил этот взгляд, потому что это был не просто перелом. Парень собирался на соревнования, был одним из лучших в своей возрастной категории, — я ему не кость сломал, а репутацию. Я это к чему… Это, конечно, слишком буквальный случай, но мы все живые. Не всегда до конца понимаем масштаб последствий. Поэтому — всё это не моё, лучше я буду делать наоборот…       — Понятно, — спустя минуту ответил Мегуми. — Ты поэтому сказал Сукуне, что я твой одногруппник?       Юджи повернулся лицом и проникновенно улыбнулся одними глазами — дрожащее пламя тепло заблестело в тёмных зрачках. В горле возник комок. Что-то неуловимо уязвимое, но одновременно с этим непримиримое, отчаянное и сильное прорвалось сквозь его откровение и повисло в воздухе. Юджи, с его подростковыми увлечениями актрисами и фильмами, с детскими ещё взглядами на жизнь, с мармеладками этими, караоке, показался мудрее всех, кого Мегуми знал. Подумалось — в эту самую секунду их будто отдалили друг от друга световые годы, хотя они лежали рядом.       Юджи говорил что-то ещё, а Мегуми отчаянным, мучительным усилием хотелось оторваться от пола и прижаться к нему, прильнуть к тёплому плечу, впитать в себя хотя бы крошечную частичку его души, согреться под крылом этой самой силы. Но стоило шевельнуть хотя бы рукой, решимость развеивалась, и приходилось делать вид, будто всё, чего он хотел, — это дотянуться до мармелада с ликёром.             — Встречался с кем-нибудь в школе?       Мегуми не сразу понял смысл вопроса. Прошла ещё секунда, прежде чем Юджи уточнил:       — Или это слишком личное? — Губы растянулись в лукавой улыбке. — Что выбираешь: правду или действие?       Голову разом заполнило нежное и пьяное эхо лопнувшей надвое мармеладки; по языку растеклась сладко-сливочная горечь. Мысли моментально изменили направление.       — Правду, — выбрал Мегуми едва ли не вибрирующим от волнения голосом. — Особо ни с кем. Ничего серьёзного.       — То есть, ни с кем ничего вообще или отношений не было серьёзных?       — Разное… было. Отношений не было, — быстро сказал Мегуми и, лишь бы не поднимать глаз, зачем-то проследил, как Юджи выбирает из пачки мармелад. — Почему ты только фиолетовый берёшь?       — Они вкуснее, — просто ответил Юджи. — Давай свой вопрос.       Сердце объял страх: о чём он сейчас думает? Правильно ли он понял Юджи?..       — А ты? Встречался с кем-то?       Юджи издал звук, который напоминал всхлип и надломленный смешок одновременно:       — Выбираю действие.       Мегуми всё же заставил себя поднять взгляд. В неровной темноте выражение лица понять невозможно.       — Ладно, — тихо выговорил он. — Ладно. Давай сюда свою фиолетовую ерунду.       Юджи продемонстрировал ломтик в зубах, давая понять, что последняя — у него во рту.       Целую вечность Мегуми слышал только дыхание Юджи, барабанный рёв крови в висках, целую вечность выхватывал из темноты то блик, скользнувший по молочной косточке запястья, то ямочку под острым коленом, то нежную, бархатную тень за ухом. Горячая тяжесть скатилась вниз живота, душа заметалась в пламени свечи…       Тело само подалось вперёд, подчиняясь молитве сердца.       Сползло кружево сомнений, стёрлись границы страха — Мегуми склонился над распахнутыми глазами и прихватил зубами ломтик мармелада, мазнув губами по губам Юджи. Успел ощутить и жар, исходящий от его кожи, и лёгкий запах его шампуня, и короткий удивлённый вздох, одетый в тончайшую дрожь.       Ликёр обжёг язык. Юджи с секунду смотрел в глаза пытливо и внимательно, потом засмущался, отвернулся, проглотил оставшийся во рту кусочек, но из кольца рук не вырвался.       — Ты меня почти поцеловал, — порывисто выдохнул он и испустил скомканный смешок.       Светлая ткань футболки сползла, открыв полоску незащищенной кожи у ключицы.       — Наверное, — тихо сказал Мегуми, — Извини. Я…       Он не договорил, едва не задохнувшись от нахлынувших чувств. Плюнуть на всё, попробовать его только сейчас, а потом — будь что будет. Пусть они навеки перестанут общаться, но он сохранит это в памяти. Мегуми склонился, вскользь тронув пересохшими губами кожу виска, где начиналась шелковистая тушевка волос, где лихорадочно билась прохладно-голубая жилка. На краткий миг — вдохнуть биение его жизни и навсегда унести с собой. Спустился к дрожащей вуали ресниц, оставляя след прерывистого дыхания, замер на горячей скуле, всей кожей ощутил, как Юджи заколотила дрожь.       Сладкая тревога стянула грудь упругой лентой. Мегуми прижался к его губам, давлением вынудил разомкнуть их и проник языком в рот, параллельно задыхаясь от смелости — как же долго он мечтал об этом, как долго не решался сделать… Юджи шумно выдохнул, испуганно стиснул ткань толстовки на плечах Мегуми, но поцелую поддался — скованно и неуверенно — словно его всего скрутило от нервов.       — Расслабься, пожалуйста, — с трудом оторвавшись от него, вполголоса попросил Мегуми.       Нервный смех брызнул из Юджи колотым стеклом. Кожу на его скулах залил румянец, различимый даже в полупьяном колебании свечи. Тихо и учащённо дыша, он накрыл глаза ладонью:       — Докатились. Это, наверное, ликёр этот в мармеладе… Нельзя нам пить.       — А что можно тогда? — терпеливо шепнул Мегуми.       Юджи не ответил. Его грудь коротко поднималась и опадала, словно он боялся, что воздух разорвёт его изнутри. Мегуми, не сумев вынести затянувшегося молчания, вновь прижался к его губам — и уже не смог оторваться.       Тепло. Если бы у тепла существовал запах, цвет или форма — они всецело принадлежали бы Юджи. В неярком полукруге света гасла острота мыслей, тьма путалась в изгибах тел — не осталось ничего, кроме шума в ушах, кроме вздрагивающего живота под осторожной лаской ладоней, кроме прерывистого влажного дыхания и изумлённо-отзывчивых губ. Мегуми, не помня себя, проходил путь дорожкой из поцелуев от скул к шее, ловил сокровенный встречный, но неуверенный порыв рук, что неловко сжимали его плечи или касались волос.       — Мегуми, подожди…       Внизу живота сладко и требовательно ныло. Мегуми приник к обнажённой груди под задранной футболкой, прикрыл глаза и растворился в воске прикосновений. Приласкал пальцами сосок, тронул языком, вызвав рваный вдох, потерялся и забылся в полной жара темноте.       — Мегуми… Стой.       Желание перехлёстывало через край, точно морской прибой. Не помня себя, осыпая гибкое тело под ним короткими поцелуями, Мегуми спустился вниз и уткнулся лбом в мягкую кожу над резинкой домашних шорт, как внезапно нашёл возникшую рядом ладонь. Юджи сгрёб пальцами ткань, не позволяя себя раздеть. Слуха достигали невнятные мольбы — о чем он просит? Продолжать?..       — Мегуми.       — Что случилось?       — Мы или накидались совсем, или… Не надо.       — Чем накидались? — Мегуми вскинул на него затуманенный взгляд. — Конфетами твоими?       — Просто… просто не надо.       — Точно?       Юджи шумно сглотнул и накрыл глаза рукой; ресницы отбрасывали на лицо колеблющиеся тени, крылья носа трепетали. Мегуми на пробу потёрся щекой о лежащую рядом ладонь и коротко её поцеловал. Лизнул подушечку пальца и, подумав, погрузил его в рот. Наверху придушенно всхлипнули, когда он медленно скользнул губами вверх, а затем вниз, подсказывая, что именно будет, исчезни рука Юджи с пояса домашних шорт.       — Мегуми, мы так всё испортим… — беспомощно выронил Юджи. — Остановись.       Пламя свечи мигнуло, на краткий миг погрузив комнату в непроницаемый мрак. Темнота обрела черты, зашевелилась, потянулась из углов прямо к сердцу, раздвоила сознание… Мегуми послушно выпустил руку Юджи, и она безвольно упала на пол. Выдохнул, приподнялся на локтях, неожиданно ощутив мышцы свинцовыми, прилёг рядом. В груди отчего-то стало тесно и странно-больно, будто там ширилась голодная пустота. Юджи молчал, часто и коротко дышал, прижав ладонь к лицу так крепко, словно хотел выдавить себе глаза.       — Что случилось? — шёпотом спросил Мегуми, пытаясь придать голосу мягкости, но он всё равно дрожал, как перетянутая струна. — Я тебя напугал? Что-то не так сделал?       — Слушай, просто… — Юджи судорожно выпустил воздух из лёгких. — Давай без этого всего. Я что-то… я не понял, что… что-то не то происходит. Вообще.       Закружилась голова. Пространство, уютно сомкнутое вокруг них, закачалось и разошлось по швам, впустив в комнату горбящиеся ледяные плиты и грубую волну отвратительной, тошнотворной зелени. Зелень затянула глаза, провалилась в желудок, заклубила между ними дымом…       — Ладно, — быстро согласился Мегуми. — Можем не торопиться.       — Нет, я… — Юджи перекатился на бок и заглянул Мегуми в глаза. — Дело не в этом. Не знаю, что на меня нашло. — Он попытался улыбнуться, но улыбка поплыла и соскользнула с его лица, как восковая слеза с огарка свечи.       Мегуми раскрылся живой раной. В образовавшийся разлом рухнули испуг и грусть расширенных зрачков, похрустывание догорающего фитиля, мрак и темнота, тепло и гул огромного сердца, что больше не помещалось в груди и принадлежало кому-то чужому. Мегуми долго смотрел на Юджи, вылавливал в его глазах своё отражение, но видел только выломанный тёмный провал, натянутый на прозрачную плёнку.       Вдруг показалось — из берегов вышли озера и реки; бешеная вода подхватила его, закружила в водоворот и утянула на дно.       — Только что ведь всё было нормально, — сказал Мегуми, до конца не понимая, к кому он обращается — к Юджи или к себе самому.       Юджи виновато устремил взгляд в потолок.       — Прости, но для меня это не… не совсем нормально.       

***

      Что-то внутри Мегуми хотело большего и не соглашалось на меньшее. Отпинать бы это требовательное существо ногами, думал он, поднимаясь по кособокому склону, обросшему нежной молодой травой и мхом.       Небо над ним, отполированное весенними дождями и свежестью, расправило кружева облаков и сияло чистым цветом незабудок. Прозрачный бледный воздух, прогретый скрытым в вечном коконе из тумана и дыма солнцем, ронял на землю золотую пыльцу.       Март рано принёс тепло. Сопки, облепленные, точно шляпками плесени, клочками нерастаявших сугробов, впитали в себя последний снег, покрылись ёжиком зелени. Мегуми забрался на самый верх, откуда чашей огромных ладоней раскрывался бывший лыжный склон, и остановился в той самой точке, где вдали виднелось обмелевшее озеро — зеркальное отражение неба.       Воздух был чист, но Мегуми казалось, он задыхается.       К подножью кривилась борозда, местами влажная и в комьях глины. Мегуми аккуратно, стараясь не испачкать кроссовки, пошёл вниз, но стоило только зажать в кулаке мыслей эту тропу, как остальное, точно мощная волна, накрывало само собой: жёлтая шапка, борд с тиграми, лицо Юджи, близко-близко, и его губы, которые Мегуми всё же суждено было поцеловать.       Желая отвлечься, он уставился на остриженные зимой лиственницы, перешептывающиеся под носом у голубого ветра, вытянутые вверх, точно свечи в накидке из росы, но воспоминания уже вовсю поползли по проторенным дорожкам памяти, как ручьи по весне, что заполняют когда-то высушенные каналы. Каждое — рисовало Юджи и резало на живую так, что сжималось сердце.       Всего их было два.       Первое воспоминание — неделя после (или около того; Мегуми не знал, сколько прошло времени), когда за окном комнаты Юджи алел закат, вымазывая кровью кремовые обои и диван, проливал безжалостный свет, выгонял из укромных углов тени. Не спрятаться больше и ничего не скрыть.       — Ты ведь знаешь, что я гей, — сказал Мегуми тогда.       — Ты гей?       Юджи стоял напротив, прислонившись спиной к компьютерному столу. В его руках оказалась копилка-кролик с умилительно-робкой мордочкой — он вертел её в пальцах так сосредоточенно, словно от этого зависела его жизнь.       — А на что это иначе похоже? — сдавленно спросил Мегуми.       — Блин, Мегуми… — Юджи потёр переносицу, избегая встречаться взглядом. — Я вообще об этом не думал, если честно. Если ты про Сукуну, то я решил, он просто из-за денег к тебе прицепился или чего-то в этом роде. Раньше он угрожал всем подряд, некоторые ему платили, лишь бы он отвалил. Серьёзно, я думал, это просто предлог.       — А когда мы целовались — о чём ты думал?       Юджи промолчал с несвойственным ему, каким-то неестественным спокойствием.       — Ты писал мне каждый день, — вырвалось у Мегуми. — Мы ходили в кино. Ты позвал меня. На ночь. Ты спросил… ты буквально сам предложил мне…       Юджи вскинул глаза. Они были такие же испуганные, как у кролика-копилки. Мегуми осёкся.       — Извини, — сказал Юджи виновато, но серьёзно. — Догадываюсь, как это выглядело со стороны. Может, на твоём месте я тоже решил бы, что мной манипулировали или там… не знаю. Но я ничего такого не имел в виду.       — Я тебе нравлюсь?       Сердце забило горло гладким шариком. Юджи помолчал, отставил кролика обратно на стол.       — Как друг — да.       — Мы целовались, — предпринял отчаянную попытку Мегуми. — И ты меня не остановил.       Юджи потёр глаза рукой, словно безмерно устал.       — Я тебя остановил.       — Не сразу.       — Слушай, ну ты же знаешь, как это работает. Меня просто слегка увлекло, но в процессе… — Он вздохнул. — Блин, Мегуми, я, видимо, даже от тупых конфет могу опьянеть, я вообще не знаю, что было в моей голове.       — Ясно, — кивнул Мегуми.       По светлому ковру полз багровый след умирающего дня, разрезая комнату на две половины. Они замолчали. Стало слышно, как грохочет приставка в спальне Сукуны.       — Для меня ничего не изменилось. Совсем, — первым нарушил тишину Юджи. — Я, может, сейчас не совсем понимаю, к чему ты клонишь, но если ты всё это время думал, что я как-то… — он сдержал улыбку, шумно выпустив воздух, — то нет, я не пытался к тебе подкатить.       — Спасибо, что прояснил.       — Тогда… друзья?       Мегуми почему-то запомнил, как мигнул, прячась между крыш соседних домов, закатный луч, и комната погрузилась в прохладный, лёгкий ещё полумрак. Всё окрасилось в дымчато-розовый: кролик превратился в пепельный комок, искупанный в вине, на стенах тоже высыхало вино, испрялось, и, может быть, кто-то из него потом делал неббиоло.       В глазах Юджи отражалась чёрная, как свернувшая кровь, пропасть. Мегуми не смог ответить: «Нет», и вопрос утонул, теряясь в лабиринте памяти, раз за разом всплывая заново, неизбежно цепляясь за другое, второе воспоминание.       В нём он находил себя заключённым в четырёх стенах своей комнаты, но уже ночью — в одну из ночей после их разговора с Юджи. В окно глядел жемчуг полнолуния, то стекал в подоконника на пол, то исчезал в накидке облака. Мегуми лежал, долго, в полной тишине, точно распятый невидимыми железными спицами, пока в стекло не ударила первая капля весеннего ливня.       Юджи. Кап. Извини. Кап. Как друг. Кап. Я тебя остановил. Кап. Юджи. Раз. Извини. Два. Как друг. Три. Я тебя остановил. Четыре. Юджи. Один, два, три, четыре, извини, как друг, я, тебя, остановил, копилка, вино, я, тебя, как, друг!.. Один, два, три, четыре. Я. Тебя. Остановил. Друг. Копилка. Больно.       Один. Два. Три. Я. Тебя…       Небо раскололось надвое, покрывая асфальт поцелуями. Ветер шептал признания. У города — больное-больное сердце и запутавшийся сердечный ритм.       Мегуми застыл у рощи, откуда жёлтыми бусинами высыпали восковые головки крокусов, и огляделся. Глубоко погружённый в мысли, пропустил, как оказался у места, куда так целенаправленно шёл.       Объяснить себе, зачем понадобилось искать озеро, о котором когда-то говорил Юджи, Мегуми не мог, но что-то неумолимо толкало его сюда — будто всё, о чём говорил Юджи, всё, что он делал, всё, чем делился, приобрело сакральный смысл. Хотелось разгадать — что он нашёл для себя в этом озере такого, чего ещё не понял о нём Мегуми, — будто это позволит прикоснуться к душе, что-то осознать…       Например, почему их общение — пусть неизбежно сократившееся, стало другим. Юджи старательно и ловко обходил все темы, которые могли как-то намекнуть на произошедшее между ними, а сам Мегуми…       Мегуми вздохнул.       Вглубь негустого лесочка вела мшистая тропа, мокрая, но проходимая, а ещё дальше, в небольшой низине, виднелся заросший водоём, ровный, точно покрытый свежей эмалью.       В кармане завибрировал телефон. Время задохнулось, замерло сливочным соцветием на рыхлой и влажном клочке земли, но тут же вновь разочарованно и уныло потянулось. Мегуми равнодушно уставился в экран, пытаясь наскрести со дна души хотя бы крохи эмоций, чтобы понять, какие чувства у него вызывает выплывший текст. И заодно человек, который его написал.              <12:53>, Сатору Годжо:       Привет!       Совсем ты что-то пропал, Мегуми :)       Предлагаю увидеться, как ты на это смотришь?