А ты попытаешься убить меня, эпистат?

В голове не рой мыслей, а одно единственное имя. Эва. Эва… Зудит под кожей так, что хочется выпотрошить себя, чтобы только избавиться от скребущего чувства внутри. Эвтида… Грудную клетку раздирает животное желание найти её, прижать к себе, чтоб не выпуталась, не смела отодвинуться ни на миллиметр, и коснуться своей кожей её — такой мягкой, смуглой, полностью пропитанной цитрусовым ароматом. Как же подходит ей этот запах… Яркий, дерзкий, с кислинкой, прямо как Эва. Снова это имя. Эвтида… Перекатывая на языке, смакуя гордое звучание, Амен громко хлопает дверью своего дома, оказываясь на прохладном ночном воздухе в полной растерянности. Внутри всё мечется, кидая эпистата из стороны в сторону. Серо-голубые глаза спешно осматривают каждый дом, улицу вокруг, в надежде, что высокая смуглянка притаилась где-то рядом, и Амен просто не заметил настолько худое тело. Глупо. Он заметит её всегда, уж слишком стал одержим. Грудную клетку колотило сердце, эпистат рвано дышал, бегая глазами из стороны в сторону. Эва. Эва… В ушах лилейный хитрый голос. — Господи-и-ин… Это она позвала? Пятки мигом развернули огромное тело на 180°. В черных зрачках промелькнула пустая тропа, лишенная той, кого он так отчаянно ищет. Заливистый мелодичный смех зазвенел в ушах, насмехаясь над наивностью и слабостью эпистата. Амен резко зажмуривается, хмурит белоснежные брови, стараясь выбросить из головы желанный девичий голос, и натыкается в своём треклятом воображении на её лицо: наглая усмешка, коварные глаза, блестящие хитростью и азартом от игры, черные длинные ресницы, розоватые губы и самые приятные на ощупь волосы, мягко обрамляющие лицо. Выглядит, как богиня, и знает это, вертит эпистатом, как может. Зло выдохнув, буквально выплюнув из легких последние остатки воздуха, Амен в гневе сжал руку в кулак. Выступающие на мощных мышцах вены качнулись, перекатывая бурлящую раздражением и страстью кровь. Он больше не может терпеть своё существование без неё. Найдёт. Где бы она не была. Вытянет из дома наставника, куда наверняка пошла, вытащит из постели, если всё-таки хватило ума остаться у себя и лечь спать, перероет весь Египет, если сбежала, но вернет себе. Сил терпеть девчонку не подле себя больше нет. Видеть её с постоянно ухаживающим лекарем невыносимо, на ладонях зудит бьющееся о границы тела раздражение, а в груди, разрастаясь до неописуемых размеров, клокочет ревность. Стремительными шагами преодолевая расстояние от своего дома до дома Эвтиды, Амен знал, что не застанет девушку в постели. Слишком не в её характере спокойно жить. Кругом тишина, прохлада. Эпистат только сейчас заметил, что идет по поселению в одних только штанах и обуви, совершенно забыв набросить что-то наверх. Не совсем прилично для его положения, но Амену все эти правила были глубоко безразличны, потому что по артериям вместо крови всю ночь текла пылкая страсть и неподвластное мужчине тело реагировало на каждую мысль об Эве. Толкнув входную дверь сильнее, чем стоило бы, Амен недовольно нахмурился: лунный свет одинокой тропой подсветил большую, но пустую кровать. Её кровать. Заглянув в покои глубже, эпистат увидел лишь крепко спящую соседку. — Ты просто невыносима, Эвтида, — рычит, злится, хочет найти. Ломка по девушке достигает максимума. Амен слишком долго держался вчера, не касаясь Эвы, и теперь она преследовала эпистата в эротических снах, в мыслях, мерещиться начала. — Найду. И больше никуда тебя не отпущу, Эва. Он понимал, она у своего наставника. А если занимаются своей работой? Нет, эпистат не должен этого видеть, иначе придётся её словить как черномага. Он никогда в жизни не простит себе этого. Уж лучше всю жизнь обманывать себя и не искать правды, чем не видеть Эву рядом. Злость на то, что она черномаг, была привычнее любого другого чувства, но сейчас сердце тонко уколол страх, что наставник девушки может её подставить. — «Не глупая ведь, не ведись. Уж лучше разгуливай сейчас, где попало, но только не будь у него». Ночной свежий ветер мазал по обнаженной груди, стремясь успокоить горячие чувства внутри — Амен стоял напротив дома Реммао, прислушиваясь. Наставник был дома, чутьё верховного эпистата на шезму толкало мужчину ворваться внутрь, но Амен терпел, пытаясь определить, один ли черномаг в помещении. — Присаживайся, Эва. Я тебя ждал, — Реммао усаживается на стул напротив, коварно глядя в глаза ученицы. Она кривит губы, отворачивается, не без брезгливости отвечая: — Спасибо, я постою. — её закрытая поза веселила черномага: девушка переживает, ожидает подвоха, скрестив руки на груди и избегая лишнего зрительного контакта. — Присядь, мне будет не совсем удобно разговаривать, если я буду сидеть, а ты стоять, — Эва сжала губы, вкладывая в свой взгляд всю неприязнь к наставнику, острожно подошла ближе, вручая кипу свитков. — Ты просил принести. — Да, спасибо, — улыбается, из силы натягивая уголки рта, и это выглядит как оскал. Усмехается про себя, замечая осторожность девушки. Эва медлит, оценивая риски, и всё же присаживается на край выставленного специально для неё стула. — В чём дело, Эвтида? Ты сама не своя. — Что в свитках? — Не читала? — Не имею привычки лезть, куда не надо. — Очень зря. Шезму часто стоит так делать, чтобы не быть пойманными. — Я тебе доверяю, — глядя прямо в коварные глаза, произнесла Эвтида, силясь убедить собеседника в честности своих слов. Он улыбнулся шире, натуральнее, но Эва чувствовала в этом действии угрозу. — В свитках полезная для меня информация об охотниках. Зря не читала. Сейчас опасное время, стоит быть бдительнее, — он поднялся со своего места, обходя Эву вокруг. Она проследила за ним взглядом, внутренне напрягшись ещё сильнее. Не стоило идти сюда. — Знаешь, кто подставил Дию? — Реммао хрипло рассмеялся, вставая у Эвы за спиной. — Знаю, — Эва резко подскочила с места, как в эту же секунду мужские руки надавили на плечи, припечатывая к стулу. — Ты. Сердце в панике забилось о ребра, как мечущаяся в клетке птица. Холодный пот спустился по позвоночнику, а сильные пальцы больно надавили на ключицы. Скрипящий низкий голос зашептал на ухо: — Ты ведь мне рассказала о её ночных похождениях. — Смерть Исмана — тоже твоих рук дело? — выдавливая из себя брызжущие ядом слова, процедила девушка. — Что значит тоже? Дия сама во всём виновата, но, возможно, прожила бы на пару дней дольше, если бы ты умела держать язык за зубами. — Ненавижу… — прошептала Эва, ощущая, как сухие руки медленно сдавили шею. — Ты следующая… Она попыталась вырваться, вскакивая со стула, но мужчина дернул тело на себя, едва на опрокидывая девушку назад. Она вскрикнула, пытаясь выпутаться, мотнула головой, замахнулась локтем, стараясь ударить. Всё вокруг зашевелилось, задребезжало, Реммао зашипел, чувствуя жгучую боль в животе, когда она попала локтем, и попытался схватить за руки. Эва присела, ногами оттягивая себя подальше от наставника, толкнула стол, опрокидывая стоящие на нём стекляшки. Они с громким звоном разбились об пол, рассыпаясь на мелкие осколки, смешиваясь своим тонким звуком с писком Эвтиды, притянутой за руки к телу Реммао. Он схватил девушку за талию, поднимая вверх, когда шезму начала бить ногами наотмашь, стараясь вырваться. — Отпусти! Входная дверь сильно ударилась о стену, оставляя там вмятину. Песок осыпался, а сама дверь перестала принадлежать постройке. Разъярённый эпистат набросился на Реммао, и тот от неожиданности раскрыл руки. Эва упала на землю, скуляще застонав от боли, и так и осталась лежать на полу, не в силах подняться. Амен схватил Реммао за воротник одежды, больно ударяя о стену спиной. Мужчина пылал яростью, его грудь рвано поднималась вверх, а лицо исказила эмоция чистого, животного гнева. Он сжал горло черномага одной рукой, как делал это наставник с Эвой, и с пылающей злостью в мигом почерневших от бешенства глазах надавил на сонную артерию, приподнимая черномага над землёй. Тот схватился за руку эпистата в тщетных попытках разжать пальцы, от паники пытался оттолкнуться ногами. Амен посмотрел вниз, замечая его жалкие попытки, и вцепился руками в края одежды на плечах. Реммао шумно втянул воздух ртом, чувствуя, что сейчас сможет сконцентрироваться и дать отпор, но эпистат швырнул его в противоположную сторону. Худощавое мужское тело грузно свалилось на пол, задевая стол. Осколки от разбитого стекла вонзались в кожу. Амен тут же оказался рядом, переворачивая черномага на спину. Тот попытался отползти, но эпистат со всей силы ударил по лицу, разбивая нос. Кровь брызнула вокруг, маленькими каплями рассыпаясь по белой коже Амена. Он ударил ещё раз. И ещё раз. Вбивая, вколачивая тело в пол, вкладывая в каждый удар агрессию, ненависть, все эмоции, накопленные за день. В глазах плескалась жестокость и безжалостность. Бесчеловечные удары, лишенный здравия рассудок и одна сплошная ненависть. Амен прекратил, когда Реммао уже не мог пошевелиться. Он остался жив, но хрупкое сознание висело на волоске, постепенно отпуская мужчину в забытье. Эпистат яростно выдохнул, отодвигаясь от недвигающегося тела. Лицо Реммао было мало похоже на что-то приятное: всё в крови, ранах, со сместившимся в сторону носом. Пытаясь привести дыхание в норму, Амен поднялся, осматриваясь: комната была вся разгромлена. Эпистат открыл сундук, переворачивая вещи внутри, затем второй, вытаскивая оттуда какую-то тряпку и вытирая об неё залитые кровью руки. Устало выдыхая, подошел к полкам, тщательно осматривая их, и, наконец, находя, что искал, — верёвку. Взяв найденный предмет, вернулся к черномагу, переворачивая того на живот. Заломал назад руки, перевязывая их узлом, затем ноги, чтобы наверняка не смог ничего сделать. Только завершив работу, Амен почувствовал, как с него спало накопленное за день напряжение. Словно вода, стекло вниз по плечам, расслабляя перенапряженное тело. Мужчина устало потер лицо руками, стараясь отогнать усталость, зачесал волосы назад, переводя взгляд на лежащую на полу Эву, безэмоционально глядящую впереди себя на Реммао. — Эва… — он опустился подле неё, растерянно оглядывая. Не плачет, не истерит, держится, но всё ещё напугана. Может, вновь испугалась именно Амена? Эпистат аккуратно положил руку ей на голову, проверяя реакцию. Девушка не отшатнулась, наоборот, заглянула в наполненные волнением серо-голубые ледяные глаза. — Пойдём, нечего тебе здесь делать. Амен заботливо взял её на руки, грудью чувствуя спокойное биение женского сердца. Она прижалась ближе, явно доверяя, словно кошка, лицом мазнула по коже, приподнимая то чуть выше, ближе к груди, холодными пальцами коснулась пылающей кожи, пуская по телу эпистата волну колючих мурашек из-за контраста температур. Амен опустил голову вниз, вдыхая запах волос, любимые цитрусовые ноты масла, которое она наносила на кожу за ушами, и сжал бедра чуть крепче, увереннее, относя девушку к себе в дом. Навстречу вышел Тизиан, явно не спавший всю ночь из-за приказа эпистата следить сегодня за шезму. Он с любопытством посмотрел на кроткую, смиренную Эвтиду, которая в мыслях была будто не отсюда, на руках у его начальника. Эпистат махнул головой в сторону дома уже без двери и спокойным, но твердым голосом приказал: — Отведи его туда, куда следует. Без меня ничего не начинать. — Тизиан всё понял, только кивнув, и ещё раз посмотрел на закрывшую глаза Эву. На стенах дрожал желтый свет от свечей, не потушенных Аменом перед уходом. Мужчина бережно переложил девушку на свою кровать, не зная, как поступить. Ему следовало бы привести себя в порядок, полностью отмыться от капель крови, но как его уход расценит Эва, нуждающаяся прямо сейчас в заботе, не знал. Опустившись рядом с ней на постель, ласково провел по пряди волос у лица, отодвигая ту подальше от глаз девушки. — Как ты? — в ответ тишина. Эва смотрела в стену и думала о чем-то своём, в то время как Амена разрывало чувство беспокойства за неё. Во время казни Дии девушка не выглядела настолько потрясенной, как сейчас. Что же произошло? Может, накопленные эмоции дали о себе знать?.. Одно Амен знал точно: он не позволит шезму впасть в ту степень отчаяния, какая была после смерти Исмана. — У тебя есть те люди, кому ты можешь доверять? — она повернула к нему голову, внимательно смотря в лицо. Затем приняла положение сидя, подмечая, насколько малюсеньким между ними стало расстояние. Опустила взгляд вниз, рассматривая большие мужские руки, недавно избивавшие её учителя, а теперь смиренно покоящиеся рядом с её ногами. Близко. Почти касаясь. — Нет. — вся его команда, даже несмотря на свою подчиненность, не была источником доверия. Вряд ли кому эпистат смог бы доверить какой-нибудь свой секрет. Даже Тизиану, который был к эпистату ближе всех. — Я могла доверять только Исману. Но он мертв, — Эва усмехнулась, пальцами перебирая мягкие складки простыни. — Интересно получается, да? Ты можешь всю жизнь учиться у одного человека, но это не будет значить, что в один из дней он не попытается тебя убить. Тоненькие женские пальцы первыми легли на широкую мужскую руку. — «Смелая. Не любишь ждать», — пронеслось в голове, когда Эва рукой заскользила вверх по мышцам, перемещаясь к груди. Нежными подушечками пальцев едва ощутимо, в совершенно интимном жесте коснулась капель высохшей крови. Амена кинуло в жар, и между ног всё предательски напряглось, реагируя на контакт кожи с кожей. — А ты попытаешься убить меня, эпистат? — Она заглянула ему в глаза, взмахнув пушистыми черными ресницами. Амен сглотнул, из последних сил сдерживая реакции собственного тела. Острый вопрос напрямую, мягкий, уверенный тон голоса, которым она его задала… Амену голову сносит от этой девушки. — Если только ты попытаешься попасться мне, шезму. Этого хватило, чтобы пересесть ему на колени. Конечно, она знала, что он в курсе. Дия успела предупредить. Неизвестно только, почему факта, что она черномаг, не хватило на приговор к смерти на эшафоте или в горячих песках пустыни. Но Эве нет никакого дела до этого, раз эпистат сейчас держит её за бедра, вжимая их в своё тело, а не тянется за своим клинком. Его громкое дыхание застревает в ушах. Пальцы больно сдавливают кожу бёдер, а из гортани вырывается рык, стоит только заметить алый след от чужих пальцев на шее. — Тварь… — шепчет рядом с кожей, дыханием распаляя участок под губами, и касается ими отметины, залечивая рану. Эва теряет рассудок, запрокидывая голову выше, открывая доступ к шее, и тянется телом вверх, когда горячий язык скользит по изгибу. Пальцы больно впиваются в кожу бёдер, возвращая девушку на себя, и Эва чувствует, как эпистат возбуждён. Она плавно двигается вперёд, вырывая из груди мужчины хриплый выдох. Амен пылко целует шею, а затем ещё раз, ниже и ниже, поднимается вверх, оставляя на коже блестящие следы, сверкающие в свете свечей. Звук, с которым его губы отрываются от кожи, распаляют Эвтиду, она глухо стонет, ногтями впиваясь в твердые плечи, делает ему больно и умирает внутри от затягивающегося в узел наслаждения. — Непокорная… Станешь моей? — голос хрипит от возбуждения, и Амен не верит, что всё, что происходит сейчас, — не очередной его сон, не наваждение при виде тонкой фигуры, а такая желанная реальность. Он не представляет ответа без букв «д» и «а» в нём и не оставляет никаких других размышлений, опускаясь губами к острым ключицам. Сухие ладони рук ласкают талию, язык очерчивает косточки ключиц, и Эва, смешивая ответ со стоном, произносит: — Да… — он улыбнулся, медленно целуя ложбинку между ключиц в последний раз. Вернулся к шее, коснувшись губами ещё пары мест, и прошептал на ухо: — Я скоро, — отрываться от её тела было ужасно больно, ещё неприятнее снимать её бедра со своих, но ему нужно было смыть чужую кровь с груди. Эва хитро улыбается, прикусывая край губы, замечая, как оттянуты у эпистата штаны, и беззвучно посмеивается от счастья, отворачиваясь — впервые появившиеся за все годы жизни бабочки внутри вспорхнули, распахивая душу, защекотали всё внутри, прошибая тело дрожью. Амен скрылся в другой комнате, а Эва прислушалась: шуршащий звук отрывающейся ткани, вода, переливающаяся из кувшина в миску. Девушка бесшумно поднялась, тихо проходя в другую комнату. Она остановилась у входа, рассматривая широкую крепкую спину. Мышцы твердые, как железо, самые сильные во всём Египте руки, подтянутое тело — при одном только взгляде на всю эту мощность мужского тела, на его размеры, Эва уже плавилась, желая оказаться в кольце этих властных рук. Капли звучно бились о гладь воды в медной миске, Эва, затаив дыхание, смотрела, как Амен выжимает из тряпки воду и представляла, что он может сделать с ней этими руками. Эпистат растирал собственную грудь, даже не зная, что та, к которой стремилось его сердце, стоит за спиной. Дорожки воды тонкими змейками стекали по рельефу пресса, уходя не только вниз, но и в бок, светились теплым медовым светом от дрожащего пламени свечей. Эва сделала несколько шагов вперёд, становясь прямо за спиной. Рядом с мужчиной девушка ощущала себя слишком хрупкой: она вдвое его уже, ростом не дотягивает даже до носа. Амен замер, телом ощущая, что она за ним. Тонкая женская ладонь легла поверх руки мужчины, в которой он держал тряпку на груди. Эпистат задумчиво взглянул на худые длинные пальцы, розовые ногти, запястье, настолько тонкое, что боязно касаться. Эва сделала ещё один шаг вперёд, прислоняясь к твердой спине, и сжала своими пальцами край тряпки, выдавливая на тело мужчины немного воды. Амен проследил за тонкой струйкой, уходящей вниз по животу, и развернулся к Эвтиде лицом. Она зачарованно рассматривала капли на его груди, торсе, а затем не выдержала. Положила ладони на его тело, собирая мерцающие влажные следы, медленно поползла руками вниз, к белым штанам, и неторопливо, смакуя этот момент, провела пальцами по мокрой резинке, впитавшей в себя всю воду. Облизнув губы, посмотрела из-подо лба вверх на задержавшего дыхание эпистата и слегка оттянула край его штанов, тут же отпуская свои руки, дразня. Амен бросает тряпку в миску, разбрызгивая воду, хватает Эву под берда, поднимая девушку вверх, сжимает мокрыми ладонями ягодицы, и девушка окольцовывает мужскую спину своими длиннющими ногами, прижимается грудью к его влажной груди, тянет на себя за шею и впивается губами, терзая язык в спешной ласке. Эпистат держит девушку одной рукой, второй проводит по груди, опускается к животу, и одним пальцем надавливает чуть ниже, между ног, ловя своими губами звучный стон. Воздух будто наэлектризовался, заискрился, начав сверкать. Эпистат, не отрываясь от девичьих губ, рвано целуя, в тщетных попытках насытиться больно кусает, зализывает раны, языком лаская нёбо, её язык, то углубляя ласку, то почти отрываясь, уносит желанную к себе в комнату, наяву исполняя самую сильную потребность — быть с ней. Между ног становится слишком больно, тело требует разрядки, и Амен опускает Эву на простыни, раздвигая ноги. Она тяжело дышит, ловит воздух ртом как-то неправильно, и мужчине видно, что ей его не хватает. Пламя от свечей, смущаясь, становится меньше, полутенью покрывая женский плоский живот, половину лица, углубляя линию скул. Её губы влажные после него, блестят так, что Амену хочется к ним вернуться, разведённые длинные ноги манят, заводят, вышибают последние мысли, вверяя эпистата действиям на грани инстинктов. Её воспалённое тело выгибается в спине, стоит только коснуться. Эвтида позволяет стянуть с себя всю одежду. Эпистат проводит по груди очень приятно, сладко, не торопясь, заводит руку к лопаткам и пробирается под красную ткань. Затем развязывает какие-то узлы, и вот верх становится нагим. Амен суетливо набирает носом воздух, перемещается к округлым бёдрам. Эва подмахивает ими, укладывая на руки мужчины. Он, восхищенно рассматривая заливающееся краской лицо черномага, стягивает юбку, рассматривая стройное подтянутое тело, блестящее, желанное. Эпистат проводит по внутренней стороне бедра, вышибая из девушки дрожащий вздох, который она мигом хочет стыдливо спрятать в его волосах, как пальцы, пропускающие через себя мягкие белёсые пряди. Девушка не хочет выглядеть, как уже покоренная, стараясь сдерживать звуки, непроизвольно вырывающиеся из груди. И медленно проводит ногой по бедру эпистата, гладит, стягивая штаны. Амен перехватывает её, прижимая ближе, подтягивает пылающее тело к краю кровати и опускается на колени, принимаясь целовать плоский живот. Эва жалобно стонет, вертится, старается сжать ноги, но эпистат не даёт, раздвигая их снова и снова, изводя натянутое, как струна, тело, испытывая себя на то, сколько ещё сможет продержаться. Ладонью ведёт вверх, замирает между груди, контролируя частоту, с которой вздымается грудная клетка. — Пожалуйста… — не просит, умоляет, когда Амен проводит пальцем и надавливает на ту точку, которая приносит больше всего удовольствия. Эпистат усмехается и надавливает ещё раз — Эва хнычет, вздрагивает, начинает дрожать, стоит ему ещё раз сделать движение пальцем. — Я уже не могу… — сипло шепчет, сжимая простынь. — Мы только начали, моя Неферут. — равняется с ней лицами и смотрит, долго смотрит в блестящие огромные глаза. Эва покрывается румянцем пуще прежнего, стоит увидеть себя в его черных, закрывших почти всю светлую радужку, зрачках, стоит только встретиться со всем его желанием, ярым пламенем. Амен тыльной стороной ладони ласково проводит по щеке, томяще, медленно, изводя, любуется. Кладёт большой палец на нижнюю губу, надавливает, распахивая женский рот, и чувствует её возбужденное дыхание, произносит, глаз не сводя с раскрасневшихся от укусов и поцелуев губ. — Красивая. Самая красивая женщина Египта. Переворачивает её на живот, сжимает в ладони шоколадного оттенка волосы, перед этим убрав их с красивых острых плеч. Эва остаётся вжатой в кровать и с нетерпением ждёт заветного, тяжело сглатывая. — Выгнись. Приподнимись на локтях, — он ослабляет хватку на голове, но не снимает руки, наоборот, наматывает на кулак длинные волосы. Эва делает, что приказано, и слышит довольное: — Умница. Теперь подтяни под себя ноги, но не сжимай. Снова выполняет и ожидающе покачивает бедрами, слыша, как тяжело Амен сглатывает. — Прекрасная… — рукой ведёт от шеи, вниз по позвоночнику, наслаждаясь гибкостью тела. Пальцами словно пересчитывает позвонки, доходит до изгиба в пояснице и опускает взгляд на ягодицы. В ушах звенит, перед глазами всё плывёт, тело мокнет, Амен теряется в пространстве, видит лишь Эву и не желает ничего другого, кроме как её под собой. Слишком долго мечтал. Слишком прекрасно получает. Эпистат вновь издевается, перемещая пальцы туда, где у девушки всё ноет. Она скорее пищит, чем стонет, роняя голову на руки, и двигается пальцам навстречу. Задаёт ритм, понимая, что иначе как по правилам Амена, ни по каким другим играть не получится. Он хочет её вот так. Пусть получает. Неважно, ведь ей в любом случае слишком приятно. Её тело извивается подобно волне навстречу пальцам, между ног влажно уже давно, Амен зачарованно смотрит на неё, тянет за волосы вверх, упиваясь властью, желая рассматривать то, как выгибается шея, но Эвтида уже не может, валится с рук, начинает трястись, роняет голову, стонет так жалобно, что Амен ускоряется ещё больше, выхватывая грудные стоны, писки, жалобный вой. Растягивает её влагу, нажимает, играется так, что Эвтида превращается в одуревшую от страсти девчонку: просит ещё, быстрее, хватает эпистата за руку, хнычет от его касаний, от нервов, избитых током. — Я… Не могу… — мышцы на её ногах начинают двигаться, дрожать, конвульсия бьёт взмокшее тело, руки не выдерживают, и Эвтида падает грудью на простыни, втыкаясь в постель носом. Ноги всё ещё под животом, широко разведённые, дрожат. Эве хочется кричать, чтобы эпистат остановился, и в то же время совершенно не хочется. Сердце, как заведённое, колотит грудь, а широкие мужские пальцы скользят между её ног в быстром темпе. Девушка начинает думать, что у неё сейчас остановится сердце. Глотать слюну больно из-за прижатой к простыне головы. Свободной рукой Амен сжимает её волосы, тянет на себя, рвано дышит. В какой-то момент стоны прекращаются, Эва задыхается, давится воздухом, раскрыв рот, вся трясётся, а затем вновь начинает кричать на весь дом, возбуждая Амена так, что он начинает двигаться ещё быстрее, прижимает пальцы сильнее, проверяя, сколько ещё Эва сможет продержаться. Её тело ворочается, само стараясь избавиться от ласки, и эпистату приходится задрать её руки надо головой, натягивая тело, сжать запястья, приковывая к кровати. Женское тело пронзает острым удовольствием, девушка долго стонет, рассыпаясь в эмоциях на тысячу огней. Амен вдруг останавливается. Эва всё ещё бьётся в конвульсиях, хныча от удовольствия. В уголках глаз скопились слёзы. Эпистат ухмыляется и нажимает между ног — Эву прошибает ещё одной волной оргазма. Она не выдержит, если эпистат сделает так ещё хоть раз. — Тише, девочка, тише… — отпускает раскрасневшиеся запястья со следами от пальцев мужчины, поглаживает по затылку, пальцами распутывая волосы, которые и сам же сбил в копну, убирает руку, оставляя между ног пустоту, и Эва падает на постель полным телом, наконец-то вытягивая ноги. Её трясёт, звуки, вырывающиеся из груди, походят на плач, но Амен знает, что это от наслаждения. — Умница моя, маленькая… — шепчет ласковые слова на ухо, обнимает за спину, талию, ведёт рукой по ногам, целует в щеку, плечо, позвоночник, давая время прийти в себя. Его губы нежно касаются липкой спины, руки берут в свои её ладони, и вот Амен целует их. Каждый пальчик, каждую косточку, запястья, предплечья. Эва тонет в нежности, накрывшем экстазе, расслабляется так, как не расслаблялась никогда. Чувствует себя самой красивой, самой желанной на свете и забывает каждую мысль, посещающую голову. Девушка не в силах говорить, шевелиться. Она в силах только чувствовать. Очень остро и ярко. Когда её дыхание хотя бы отдалённо начинает напоминать норму, поцелуи прекращаются. Эва понимает, что будет дальше, набирает в легкие побольше воздуха и слышит, как что-то с тихим звуком рухнуло на пол. Девушка жмурится, крепко сдавливая разметавшуюся простынь до неказистых складок. Амен берёт Эву за бёдра, подтягивает к себе, вновь разводит ноги. Уверенный быстрый толчок. Эва давится стоном, вытягивается вперёд, и тут же громко гортанно кричит, стоит Амену толкнуться ещё раз. Он даёт ей время привыкнуть к своим размерам. Замирает, чувствуя, как она принимает удобную для себя позу на кровати и шипит от остроты ощущений. Каждое её или его действие приносит удовольствие, ощущается так чутко, что девушка вообразить себе не может, что можно получать от процесса настолько много наслаждения. Амен поглаживает её ягодицы и вдруг чувствует, как Эва толкается ему навстречу. Готова. Он берёт инициативу в свои руки, вновь делая уверенный толчок, вышибая из её груди сдавленные сладкие стоны. — А-а-а-х… — она пытается что-то сказать, или нет, ему неизвестно, но у девушки не получается уже даже произносить звуки, потому что Амену даже сильно стараться не нужно, чтобы доводить её до лучшего наслаждения. Он двигается поначалу медленно, рассматривает, как она трется об постель, как приподнимается, тут же опускаясь, как желает повернуть голову, но не получается. Амен толкается не резко, но очень уверенно, и звуки, которые вырываются из груди Эвы, кажутся трясущимися. Она закатывает глаза, морщит нос, умоляюще стонет, так тонко, что Амен ускоряется. Он наращивает темп, кровать ударяется о стену, Эва скользит по постели, но простыни прилипают к телу, раздражая. Эпистат хрипло выдыхает, наматывает волосы на кулак, выбивает из Эвы стоны, стонет сам, пусть и тихо, рычаще, и заводится ещё больше от того, когда видит, как девушка мечется по постели. — А-а-а-амен, — встаёт на локтях, кружит бедрами, и эпистат начинает двигаться ещё быстрее. Влажные звуки ударов, кровать, бьющаяся об стену, женские крики, мужские вздохи. Эпистат видит, как двигается женское тело, накрывает её грудь руками, сжимает, и Эва в экстазе хватается за простыню, вытягивая её из-за края кровати. Скулит, а Амен вбивается с диким ритмом. Выходит почти полностью, и тут же резко толкается, ловя первую крупную женскую дрожь. Грубо бьётся об женские бедра, сжимает талию до боли, тянет на себя за волосы, целует шею, кожу за ухом, чувствуя, как усилился аромат её масла, нанесённого в горячие точки. — Остановись… пожалуйста… — хнычет, хватает его за волосы, сжимает, чувствуя влажный язык на шее. — В самом деле? — кусает за мочку уха, не прекращая быстрого темпа и получает в ответ: — Не-е-ет… Не слушай. Доведи… — задыхается, ощущая, как эпистат до максимального предела задрал её голову и сжал шею рукой, — Доведи меня до… Ах! Он вновь сильно толкается, возвращая палец между ног, и Эва валится на простыни, хватая мужчину за бедро. Ему становится неудобно ласкать её, и эпистат вынимает руку. — Ладно, будь по твоему, непокорная. Останавливается практически на пике, не доводя до финала, слушая, как жадно девушка ловит ртом воздух, и выходит. Эва трется лицом о постель, кладёт голову на сгиб локтя, крепко зажмуриваясь, и тут же чувствует, как её умело переворачивают, словно она ничего не весит. Амен, игнорируя затекание мышц, отнимает женскую ладонь от лица, любуясь румянцем, искусанными губами, совершенно осоловелым взглядом. Эва смущается, отворачивает лицо, а эпистат мягким жестом поворачивает его к себе за подбородок. — Смотри на меня, Эва. Я хочу видеть, как тебе хорошо. И не смей отворачиваться. Она заворожённо кивает, видя, как пепельные пряди падают на глаза, закрывая их, как дрожат белёсые ресницы и как вздулись вены на руках. Его раздраконенный небрежный вид возбуждает пуще прежнего. Эва тянет мужчину на себя за бедра, впиваясь в пылающее тело ногами, гладит по рукам, очерчивая вены и томно просит: — Поцелуй. Он выполняет. Нависает над девушкой, своей грудью касаясь её голой груди, видит, как она тянется к нему, выгибается, словно кошка, ластится, носом трётся о его щёку, нежно ползёт выше, к уху, губами мажет над серёжками, дрожжащими пальцами убирает свисающие на собственное лицо светлые пряди, мягко щекочущие, и так лучисто улыбается в ответ на его нахмуренные брови, что что-то внутри эпистата разбивается на множество частичек, растекается теплом, пробивает в груди большущую рану. Оказывается, Эвтида нежная и чуткая, а ему казалось, что она умеет лишь дерзить и пакостить. Большим пальцем она проводит по складке, образовавшейся из-за близко сведённых друг к другу бровей, и заботливо шепчет: — Не хмурься, — осторожно целует в губы, касаясь тех лишь на секунду, но Амен упирается в кровать локтём, второй рукой забирается под шею, придерживая голову, приникает к губам в более долгом поцелуе. Языки сталкиваются в мягком сопротивлении, эпистат оттягивает её нижнюю губу, но Эва не принимает правила игры. Кладёт похолодевшие от волнения ладони на острые скулы, и понимает, что вот этот момент нежности между ними самый интимный и главный. Не вся та дикая страсть, а простой трепет в груди, вспорхнувшее внутри сердце, уносящие глубоко ввысь чувства звенящего счастья и лёгкости. Губы запоминали его губы, а язык — те движения, какие Амену были наиболее приятны. Эва то и дело улыбалась сквозь поцелуй, а эпистат буквально отлипнуть не мог. Он медленно вошёл внутрь, чувствуя выдох девушки. Со звонким звуком оторвался от её губ, глядя на то, насколько красными и пухлыми они стали. Эва запрокинула вверх голову, готовясь дойти до своего финала. От всех этих сладостных пыток за всю ночь ощущения обострились в несколько сотен раз, а её тело до сих пор не могло привыкнуть к размерам Амена. Он ускорился, тоже чувствуя, что близок к пиковой точке. Дрожащий голос Эвтиды сводил с ума, её руки больно сжимали его пальцы, но эпистат не обращал внимания, давая ей возможность закончить в очередной за сегодня раз. Он сжимал её грудь, толкался, громко вздыхал, выбрасывал неприличные мысли, стоило только взглянуть на распахнутые женские губы. Ускоряя темп, слушая шлепки, глядел в прямо смотрящие на него глаза. Девушка периодически нарушала правила, запрокидывая голову, но тут же вспоминала, возвращая взгляд. Надувая губы, скуля, уже слабо разбирая силуэт, Эва смотрела прямо в серо-голубые глаза, полностью утонувшие в страсти. Её огромный дикий взгляд, часто раздувающиеся в попытках надышаться ноздри, раскрытый влажный рот доводили до пика. Эва водила руками по собственному телу, кричала на весь дом, роняла нескончаемые то грудные, то гортанные стоны, дрожала на нём. Амен схватил девушку за бедра, стремительно вдалбливаясь в её тело. Толчок. Удар кровати. Протяжный тягучий крик. Ещё толчок. И ещё. Быстрый ритм. В один момент Эва сжала себя возле горла, выгнулась, затряслась, сжимаясь на мужчине так, что он больше не мог терпеть, откинутый на волну экстаза. Тут же вышел из девушки, успевая не совершить непоправимого. Тяжело задышал, рукой проводя по лицу, наваливаясь на Эву сверху. Он заботливо убрал прилипшие к раскрасневшемуся лицу темные пряди, легонько поцеловал в губы, уже понимая, что Эвтиде такие нежности очень нравятся, и утянул её за собой, перекатываясь на спину, чтобы не давить весом собственного тела. Он размазал её по своей широкой груди, с наслаждением целуя в висок, перебирая между пальцев мягкие волосы. Эва уставше приобняла его, носом втянула яркий аромат мирта и граната, коснулась губами груди, благодаря. Пальцы сами прошлись по длинному шраму, а глаза, прикрытые от тяжести век, наткнулись на красный след на плече. — Не ходи под солнцем без накидки, — его кожа была очень мягкой и нежной, настолько белой, что тут же реагировала на солнце, покрываясь ожогами, стоит выйти на улицу в час пик. Амен улыбнулся, целуя Эву в макушку, не зная, как реагировать на подобный жест заботы. Эва устало выводила на крепкой груди круговые линии, медленно погружаясь в сон. — Засыпай, моя непокорная. Ты очень устала, — прошептал ей в волосы, натягивая на худое взмокшее тело простынь, чтобы девушка не простыла от перекатов прохладного ветра. — Твоя… — на выдохе прошептала она, отбирая у Амена один удар сердца. Пусть благословит её солнечный Ра, и Амен никогда не поймает её за черной магией.