become a star and come to me, i'll be in room 1117 ⚝

      Мысли Хонджуна плыли как лёгкие облака в ночном небе, но над ними тяжело лежало ощущение давящего пространства. Он закрыл глаза, пытаясь освободиться от этого бремени, но стены больницы казались непроницаемыми, словно вековые скалы, окружающие его своим монолитным молчанием.       Он смог выпросить у Сана пребывание в общей комнате во время тихого часа, за что он заплатил полной сессией с психологом, с которым даже парой слов перекинулся, а это уже прогресс. Признаться, больше всего Хонджун ненавидел оставаться в своей палате, особенно в одиночестве. Стены будто давили на него его двумя неудавшимися попытками суицида.       Что, если бы он не пытался покончить с собой? Где бы он был? Что с ним было бы?       Хонджун медленно опускает свой взгляд на правую руку, тяжело вздыхая при виде продолговатого шрама. Он прижимает руку к груди, словно пытаясь скрыть её от посторонних глаз, но не может оторвать взгляд от этой грубой, неприглядной раны. Швы уже сняты, и розоватая кожа кажется странно неподходящей к его обычно бледной коже. Он кривится от дискомфорта, пристально рассматривая новый шрам, словно пытаясь привыкнуть к его присутствию на своём теле. Цвет крови ему всегда казался привычнее и ближе, чем эта плотная, розоватая ткань, которая теперь стала его частью.       Громкость в наушниках увеличивается едва ли не до максимума. Мысли были слишком громкие, и они не хотели от него уходить, что очень злило. Лист бумаги с незаконченным рисунком вновь рвётся. Уже июль, и за всё время пребывания в больнице, Хонджун не сохранил ни единого своего рисунка, — все отправлялись в мусорку, порванные на бесчисленные бумажки, даже если они ему хотя бы малость нравились.       Мимо общей комнаты прошёл Ёсан, кажется, он как раз о чём-то разговаривал с Саном в его коморке, где они закрылись несколько минут назад. Хонджун соврёт если скажет, что его совсем не заинтересовало то, почему у Ёсана было такое поникшее выражение лица, хотя заходил он туда изначально с приподнятым настроением. Да и Сан, который принёс Хонджуну несколько неизветных таблеток, выглядел не лучше, и молчал он подозрительно долго.       — Что-то случилось? — сделав свой голос незаинтересованным спросил Хонджун, выводя линии на новом листике.       — А..? Всё в порядке.       Грифель простого карандаша с треском сломался, когда он особенно сильно надавил на него. Сан передал ему точилку, совсем не поднимая взгляд вверх. Значит, что-то таки случилось.       — Пойдёшь на улицу после тихого часа?       В ответ Хонджун лишь кивнул, так и не посмотрев на Сана ещё с того момента, как тот сел напротив него. После предложения выйти на улицу резко стало душно, кровь будто прилила к лицу. Холодная рука коснулась горячей щеки, когда он растегнул ещё одну пуговицу на выданной больничной рубашке. Неприятно.       — Когда меня отсюда выпишут?       — Не знаю.       Ещё одна странность, что доказала существование какой-то проблемы — немногословные и будто незаинтересованные ответы Сана.       После тихого часа, Хонджун уже довольно ходил по парку. Хоть с виду он выглядел так, будто его ничего в этом мире не волнует, он не может отрицать, что почувствовал себя лучше, когда смог вдохнуть полной грудью, считая деревья вокруг. Хонджун бесцельно ходил по парку, слыша за собой раздражающие шаги. Уж лучше бы Сан ему что-то рассказывал, не затыкаясь, чем просто молча следовал позади него.       Краем глаза он замечает две знакомые фигуры у одной из лавочек. Присмотревшись, понимает, что те рисуют что-то цветными мелками на бетонной плите. Правая рука будто сама потянулась к левой, Хонджун невольно и неосознанно начал расчёсывать свою руку отросшими ногтями, но совсем скоро чувствует на своём плече ладонь Сана, которая моментально отрезвляет его. Хонджун кривится, скидывая с себя чужую руку, делает глубокий вдох и идёт дальше.       — Да сходи ты уже и извинись перед ним! — не выдерживает Ким, когда они уже в третий раз проходят мимо тех, кого Хонджун хочет презирать.       — Ты о чём?       Дальше Хонджун берёт Сана за руку и целенаправленно идёт в сторону Ёсана и Сонхва. Сан уже взрослый, и, вроде как, имеет неплохой жизненный опыт, но будто не понимает, что своим молчанием в сторону друга, которого, Хонджун уверен, он обидел, делает лишь хуже и себе и Ёсану.       — Ёсан, — зовёт его Хонджун, а тот сразу оборачивается, недоумевая. Стоит тому только подняться с корточек, как его руку хватают и скрепляют с рукой Сана. — Он хочет тебе что-то сказать. Идите!       Хонджун толкает их в спины, чтобы те отошли подальше и обсудили свои недопонимания наедине, а сам садится на лавочку, упрямо игнорируя нахождение рядом Сонхва, что всё продолжал рисовать разноцветные звёздочки, цветочки, кроликов и сердечки мелками.       — У тебя сердце кривое, — невольно говорит Хонджун, когда замечает ужасно нарисованное сердечко, в котором одна половинка была явно больше другой, и выглядело это совершенно непростительно.       — Надо же, почти назвал мой диагноз, — со смешком отвечает ему Сонхва, и начинает искать на бетонной плитке сердечко, которое не приглянулось противному злодею Ким Хонджуну. — Которое из них тебя не устроило?       Вместо ответа он присаживается на корточки рядом, и отбирает из рук Сонхва синий мелок, едва прикасаясь своими пальцами к чужим. По руке будто удар тока прошёлся и направился он прямо к пустому желудку. Кажется, будто какой-то жар прилил к щекам, но сегодня просто очень жаркий летний день. Прикусив нижнюю губу, он нашёл маленькое сердечко, что привлекло его внимание, и дорисовал одну половинку, делая его семетричным.       — Тут рядом есть чистая, ровная плитка, которая вся к твоим услугам, — предложил Сонхва подвигая ведёрко с цветными мелками ближе к Хонджуну.       Это неловко и... мило.       Внутри непонятное ощущение, а на лицо, отчего-то, просится улыбка, но в ответ Хонджун лишь мычит что-то нечленоразделительное, и «ворует» у Сонхва жёлтый мелок, чтобы начать выводить аккуратную тропинку, оставляя чистое место для пришедших в голову персонажей из когда-то любимой истории. Краем глаза он замечает, что на соседней лавочке сидят Сан и Ёсан, наблюдая за ними с неоднозначными улыбками, кажется, те уже успели помириться. И всё таки, думает Хонджун, Сан слишком труслив в каких-либо отношениях с людьми.       — О, я вижу Изумрудный город? — со вздохом восхищения спросил Сонхва, что на своей плитке рисовал чёрного дракона с зелёными глазами, Хонджун видел такого в мультфильме примерно неделю-полторы назад. — Знаешь, я как-то так и представлял замок, которым ты его изобразил.       — Неужели ты представлял эти ужасные, лишние корпуса всё это время?       — Замки обычно огромные, почему сразу «лишние»?       — Я фанат минимализма.       — И тем не менее, нарисовал огромный замок с «лишними» корпусами, — Хонджун явно слышит усмешку с его стороны.       Спустя какое-то время, на плитке уже были изображены силуэты, в которых, можно было узнать Дороти, Страшилу, Железного Дровосека, Трусливого Льва и даже Оз выглядывал из замка.       — Ты забыл про Тотошку, — слышится спокойный голос справа. Хонджун переводит свой взгляд на Сонхва, который продолжает рисовать свои непонятные, маленькие, разноцветные картинки без истории.       — Про кого?       — Пёсик Дороти.       — Дорисуй сам, мне уже лень.       Сонхва смотрит в ответ недоверчиво и не успокаивает свой взгляд до тех пор, пока Хонджун одобрительно не кивает ему, доверяя свою работу в чужие руки. Увлёкшись деталями, пока рисовал пёсика, Сонхва не замечал на себе чужого взгляда. Хотя, даже если бы он был очень внимательным, Хонджун всё равно был ещё более осторожным.       На соседней плитке, Хонджун обвёл свою ладонь голубым мелком, позже штрихуя. У него было странное ощущение удовлетворения от этого кривого, неакуратного и недетализированного рисунка мелками. Почему-то он уверен, что нарисуй он такой же на бумаге — порвал бы позже, не думая. Сомневаясь в своих действиях, Хонджун хватает Сонхва за руку, отчего тот почти падает, но успевает найти утраченное равновесие достаточно быстро. Розовым мелком он обводит его ладонь рядом с собственной.       — Ты тоже приложил свою руку к этому рисунку, так что это было бы нечестно — не оставить упоминания твоего авторства, — поясняет Хонджун, когда замечает на себе чужой удивлённый взгляд. Ему кажется, или он испытывает смущение?       — Мило, — всё, что об этом говорит Сонхва, и Хонджун ловит себя на мысли, что он хочет послушать чужой голос подольше.       Это всё слишком странно. Особенно странно то, что рядом с этим задохликом Хонджуну хорошо. Мотнув головой, он молча подымается с корточек и идёт в сторону больницы, слыша, как сзади к нему уже подбегает Сан.

***

      Кровь медленно, тягуче стекает по порезанному запястью, пачкая когда-то белоснежную футболку. Стены шкафа давили, будто в один момент они могли сплюснуть между собой Хонджуна, что в очередной раз прятался в нём от гнева отца, от равнодушия матери и брата, и от своих проблем с выражением эмоций. Было бы хорошо, если бы у шкафа это получилось.       Дыхание возобновляет, а по телу проходит дрожь от чужого прикосновения. Оглядываясь вокруг, Хонджун находит себя сидящим на скамейке в уже заученом парке. Он переводит взгляд вниз, замечает, что его пальцы переплетены с чужими, слишком тонкими, как для человека в здоровом весе, но разве Хонджун может судить кого-то, когда страдает таким же недобором в весе? Он догадывается, что рядом с ним сидит Сонхва, потому что Сан несколько минут назад отошёл куда-то, потому что к Хонджуну пришёл посетитель (он уже догадывается, кто вдруг решил его посетить), а кроме него и Сонхва, Хонджуна больше никто не окружал в этот день, да и, будем честны, никому он больше и не нужен. Убирать свою руку из чужой не хотелось, она была тёплой, приятной наощупь и комфортной, но он сделал это, потому что это в его стиле. Потому что, недоверие всем подряд в какой-то момент спасает твою жизнь.       — Хонджун, с тобой хотят поговорить, — Сан появляется бесшумно, но всё дело только в том, что упомянутый погряз в своих мыслях о чужой руке, что неожиданно вызвала в нём подобие спокойствия. — Всё будет в порядке, — тише добавляет практикант, и Хонджун замечает, что тот мягко улыбается, будто уверяет, что всё действительно так будет. Но как он может утверждать, что всё будет в порядке, если он не знает даже части их истории с братом.       Поднявшись на ноги, Хонджун осторожно выглядывает из-за спины Сана, и видит как в нескольких метрах от них его ждёт Бомджун, в своём ужасном деловом костюме, который так сильно ему не идёт. Он шумно сглатывает, не понимая, почему тот снова решил его навестить. Сказано было не высовываться — Хонджун не высовывался, и никаких репортёров, что пытались сорвать сенсацию, он не видел. Неуверенными, медленными шагами он направляется к брату. Остаётся только догадываться о целях его визита.       — Привет, — Бомджун улыбается, и даже протягивает Хонджуну руку, на которую тот смотрит несколько секунд, прежде чем поднять на чужого ему человека свой привычно пустой взгляд, оставляя его руку без внимания. — Обойдёмся без рукопожатия... Как ты тут, Джуни?       Хонджун уверен, что его губы скривились после произнесённой формы его имени, которой его все звали в детстве. Он не понимает всего этого лицемерия со стороны брата, и всё ещё думает о причине его визита.       — Нормально.       — Как твоё самочувствие?       — Нормально.       Не может всё быть так просто, Хонджун уверен, что Бомджун вновь хочет предупредить его о какой-то проблеме, связанной с компанией отца, что уже была переданна брату.       — Зачем ты пришёл? — он перебивает Бомджуна, когда тот уже успел открыть рот, чтобы снова задать ему какой-то глупый вопрос.       — Поинтересоваться, как ты тут.       — Зачем?       — Ты — мой брат, мне не всё равно на тебя, Джуни. Никогда не было.       — Знаешь, тебе лучше и дальше продолжать бежать от меня, у тебя отлично получается, и нам обоим от этого проще. Не боишься, что сюда сейчас нагрянет пресса? — на лице улыбка — защитная реакция. — Просто забудь о моём существовании, неужели так сложно?       — Я просто хочу наладить с тобой отношения, Джуни.       — Не называй меня так! — пелена гнева в один момент застилает глаза, делая чужой образ размытым, всего лишь силуетом. — А ты не задумывался, хочу ли этого я?       — Хонджун... — брат протягивает к нему свою руку, а тот делает защитный шаг назад, выставляя руки перед собой.       — Не трогай меня! — голос немного повышается, он пропитан злобой. — Тебе лучше уйти, и больше никогда обо мне не вспоминать. Удачи желать не буду. Прощай.       Закат этим вечером был по-особенному красивым, но совсем скоро тёмное небо затянуло тучами, и на землю начали падать первые капли начавшегося дождя, что незаметно перерос в грозу, что так хорошо отражала внутреннее состояние Хонджуна.       Смотря в потолок, Хонджун всё не мог избавиться от мыслей, когда же он свернул не туда, и почему он не может ответить на вопрос, почему он ненавидит всю свою семью, а особенно того человека, на которого порой смотрит в зеркало. Но и представить свою жизнь без этой ненависти он больше не может, потому что это непривычно, потому что эта ненависть позволяла сделать ещё один болезненный вдох, чтобы продолжить такую же ненавистную жизнь.       Окно открыто, Хонджун сидит на подоконнике, наблюдая за плотной стенкой падающих капель. Как он открыл окно? Особого труда он и не прикладывал для того, чтобы «одолжить» ручку у господина Вана, когда его не было в его кабинете. Между пальцев зажата сигарета, а в мыслях полнейший бардак, в которых, то и дело, что проносятся лица и голоса чужих ему людей, которых он называл своей семьёй, сжимая челюсть до боли.       Хочется верить, что та влага на щеках — попавший на него дождь, но боль глазах говорила ему об обратном. В мыслях предательски всплывает сломленное выражение лица Бомджуна, которому только что сказали «прощай». Хонджун чувствует себя плохо от произнесённых слов, но ещё хуже он себя чувствует от обиды, на когда-то близкого человека, которая живёт с ним вот уже девять лет. Вечный номер два; вечная тень, на которую никто не обращает внимания; вечно сломанная кукла, на которую можно вылить все свои накопившиеся чувства и эмоции; вечно никем нелюбимый человек.       Грудь сдавливает, из горла вырывается какой-то непонятный звук, который Хонджун не смог сдержать, когда ему хотелось кричать до того момента, пока он не сорвёт свой голос, или пока ему не вырвут голосовые связки, чтобы он, наконец, заткнулся. Колени саднят после встречи с твёрдым полом, а грудь сдавливает болью всё сильнее. Хочется снова сжать своё запястье с большой силой, чтобы эта боль отрезвила его чувства, чтобы снова увидеть, как белоснежные бинты вновь и вновь пропитываются кровью. Но он не может. Не может по двум причинам, одна из которых заключается в том, что теперь разорвать рану сложнее, а вторая причина... он хотел побыстрее выписаться из больницы, и довести всё до конца, став одной из прекрасных звёзд на ночном небе.       Хонджун чувствует какую-то боль, словно огненные стрелы пронзали его раз за разом, он ощущал, как волны боли накатывают на него, словно огненные стрелы пронзали его сознание. Усилиями воли он смог остановить свои руки, но теперь он понимал, что всё это время пытался вырвать собственные волосы. Хонджун почувствовал отвратительные нервные смешки в своём животе. Отвращение сжимало его горло, когда он осознал, что держит в руках свои вырванные волосы. С кажущейся непреодолимой усталостью он отпустил их, чувствуя, как они скользят между пальцами. И когда он раскрыл ладони, увидел несколько красных, вырванных прядей. Хонджун ненавидел красный цвет. Он видел в нём не только цвет крови, но и символ страдания и потери, который преследовал его с самого детства.       А потом... Потом наступил рассвет.       Наблюдая за тем, как весь мир оживает, Хонджун внезапно почувствовал себя лишним, как ненужный мусор, засоряющий этот красивый мир. Вокруг него всё кипело жизнью, ветер шептал свои тайны, цветы расцветали в ярких красках, а птицы легко парили в небесах. Но в этой красоте он видел лишь свою собственную никчёмность. Наполняясь горечью, он осознал, что другие люди, что были к нему так щедры, только подчеркивали его собственное бессилие и негодность. Каждый взгляд, каждое слово доброты казалось ему мукой, напоминанием о том, что он не заслуживает этого. И он чувствовал, как эта горечь затмевает красоту мира вокруг него, делая его собственную жизнь тусклой и унылой.       Он оступился. В какой момент? Неизвестно.       Утром он снова ловил разочарованные взгляды Сана, который сидел перед ним, ожидая, пока Хонджун съест хотя бы ложечку. А может, ему просто показалось, что чужой взгляд был разочарован. Может, Хонджуну хотелось в это верить. Но он больше ни в чём не уверен, кроме того, что чужая, костлявая рука слишком часто появляется в его мыслях. Он не хочет искать корень этих мыслей, хочется просто плыть по течению, ни о чём не думая, и ожидая своей выписки, чтобы всё, наконец, закончить.       С рассветом наступал новый день, полный обещаний и надежд. Но для Хонджуна каждый новый рассвет казался лишь повторением безнадёжной рутины. Он наблюдал, как лучи солнца проникали сквозь покрывавшие окна тучи, освещая мир вокруг своим теплом и светом. Но этот свет никогда не проникал в его собственное сердце. Для всех остальных рассвет означал новое начало, возможность измениться, расти и процветать. Но для Хонджуна каждый рассвет лишь напоминал ему о его собственной изоляции от мира и невозможности найти место среди остальных. Он стоял у окна, глядя на этот новый день, и чувствовал, как его собственная пустота лишь усиливается с каждым проходящим рассветом.       Собственная слабость перед своими же эмоциями давила, она оставляла красные полосы на его коже каждый чёртов день. У Хонджуна давно уже опустились руки, которые он больше не хочет поднимать. А в его рисунках, что всё так же продолжали рваться на бесчисленные бумажки, подозрительно часто начали мелькать костлявые пальцы. Хонджун застрял в своих мыслях, и они никогда не заканчиваются. Он хочет, чтобы всё было в порядке, и он хочет стать лучше, но он этого не делает. Ему будто нравятся негативные чувства, которые он испытывает, но Хонджун не хочет быть тем человеком, которым они его делают.       «Прощай».       — Прощай.

***

      Гирлянды, приятного жёлтого цвета, включены, ароматный какао, с маленькими маршмеллоу в чашках, дымится на журнальном столике, а последние детали пазла, наконец, на своих местах. С улыбкой рассматривая проделанную ими работу, Юнхо не может удержаться от того, чтобы краем глаза посмотреть, как лёгкая, едва заметная, улыбка запечаталась на лице Минги, который мысленно восхищался результатом.       — Думаю, мы поработали с тобой очень хорошо, — психолог выставляет перед собой руку, обращая на себя внимание своего пациента, а тот даёт ему «пять», осторожно дотрагиваясь до чужой ладони своей. — Как насчёт того, чтобы закрепить наш успех кусочком шоколада и партией в уно? — Юнхо наблюдает за тем, как Минги кивает ему головой.       Может быть, его методы не совсем компетентны, но, в первую очередь, ему нужно укрепить эту нить доверия, что завязалась между ними ещё когда они вместе сидели под кабинетом господина Гу. Юнхо думает, что пациент должен для начала прощупать эту почву, чтобы сам захотел рассказать о наболевшем психологу, чтобы он знал, что его точно не осудят, что он может выпустить свои эмоции, что ему помогут отпустить прошлое. Он не должен вытаскивать из Минги воспоминания, Минги сам должен прийти к тому, что он хочет этим поделиться, а для этого нужно доверие между ними. Юнхо применяет метод своего авторства, которому дал название «психолог — близкий друг» — что-то наподобие того, как мы рассказываем своим близким о наболевшем, и просто советуемся с ними.       И, вроде как, у него получается.       В первую встречу, мама Минги говорила, что тому сложно пойти на контакт, он просто напросто смирно сидел на приёмах у других психологов. А сейчас его мама благодарит Юнхо за то, что Минги начал изредка улыбаться дома. Значит, он делает всё правильно. Это утешало и мотивировало выдумывать новые развлечения для их сессий, и вспоминать какие-то сумасшедшие истории из своего прошлого, чтобы и Минги чувствовал, что ему доверяют, и мог начать доверять в ответ.       — Как ты провёл время вчера вечером?       — «Я наконец-то дочитал ту мангу, которую ты мне отдал», — отвечает ему Минги жестами, когда Юнхо внимательно наблюдает за этими движениями, переводя жесты в слова.       Было безумно интересно узнать, как же звучит голос Минги. Юнхо очень надеется, что когда-нибудь у них получится дойти к желанному результату, и он будет иметь честь услышать, как разговаривает его пациент. Звучит ли он монотонно? Может быть, его голос мягкий и усыпляющий, как у Ёсана? Или он звучит довольно громко и приятно, как, например, Сан? Он надеется когда-то перечеркнуть свои догадки, и описать то, как по-настоящему звучит чужой голос.       — Расскажи мне о своих впечатлениях.       — «Мне безумно понравилось. Жаль, что эта манга ещё не закончена. Интересно узнать финал».       — Не могу не согласится, — на его лице улыбка, когда он понимает, что Минги теперь всегда смотрит на него в ответ во время сессий, а не куда угодно, только не на Юнхо, как было на первой их официальной встрече. — Может быть, через несколько лет мы узнаем финал, а пока можем лишь строить невероятные теории.       Таймер прерывает их, оповещая о том, что установленное время уже вышло, и им снова придётся попрощаться на несколько дней, чтобы на следующей сессии снова вернуться к бессвязным разговорам с незаметными улыбками на лицах.       — В этот раз я хочу задать тебе домашнее задание: перед сном выписывай где-нибудь свои мысли и чувства насчёт того, как прошёл твой день. Был ли день хорошим или плохим, чувствовал ты себя хорошо или плохо, события прошедшего дня — значительные или незначительные. Я не буду это контролировать, уж тем более, проверять, что ты там написал. Эта информация — твоя личная, и я доверяю тебе самому себя контролировать.       — «До каких пор я должен делать это?»       — Вплоть до нашей последней сессии, а дальше по своему желанию. Хорошо отдохни этим вечером, может быть, посмотри какую-то комедию. Думаю, в следующий раз мы можем снова прогуляться по парку. До встречи, Минги.       — «До встречи».       Дверь за пациентом закрывается, и Юнхо вдруг чувствует внутри себя пустоту. Собравшись со своими мыслями, он спускается на седьмой этаж, где почти сразу же встречает чем-то расстроеного Сана.       — Привет? — он подходит ближе, а на чужом лице негативные эмоции вдруг резко сменяются улыбкой, которая, как Юнхо заметил, держится там с трудом.       — Как твои дела? — приветствует его Сан, который сидел возле одной из палат. Юнхо подозревает, что это палата того парня, за которым приглядывает Сан ежедневно.       — Всё хорошо, я зашёл к тебе попрощаться.       — Надо было всё-таки идти на кафедру психологии, не приходилось бы торчать здесь целыми днями, — с нотками зависти произносит Сан, когда его новый друг(?) садится возле него.       — Да ну, наоборот интереснее проводить здесь целый день. Дома безумно скучно, а эта жара каждый раз меня убивает, когда я решаю прогуляться. Кстати, о прогулках, не хочешь вечером пройтись?       — Может, где-то после восьми?       — Хорошо, я скину тебе смс-кой парочку хороших мест, выберешь что-нибудь, и мы уже потом обо всём договоримся. До вечера, Сан-и!       Сан прощается в ответ, надеясь, что он не выглядит так, будто его что-то очень сильно тревожит, потому что его сегодня окружает сплошная неудача. День изначально показался ему неудачным: с утра он пролил на себя горячий кофе, испортив свою новую белую футболку и получив небольшой ожог; затем, выходя из дома, будто забыл о существовании последних двух ступенек в подъезде и успешно разбил себе колени; прямо у больницы какая-то машина окатила его водой из лужи; Хонджун снова отказался от завтрака, при этом сказав ему пару ласковых; полчаса назад Сан бездумно смотрел на контакт мамы в своём телефоне, в один момент его палец дёрнулся, и он позвонил ей. Казалось бы, разговор с родителем — не так уж и плохо, но он обнаружил, что мама его заблокировала, как и отец пару месяцев назад. Сан просто надеется, что день поможет ему спасти этот чудной Юнхо из кафедры психологии, который ни с кем в университете не общается из-за того, что все считают его странным, а порой и вовсе забывают о его существовании.       — Хонджун, пора на вечернюю прогулку, — спокойным голосом говорит Сан, заходя в чужую палату, какое-то время он наблюдает за тем, как его подопечный складывает бумажного журавлика, ведь тому обязательно нужно довести своё дело до конца.

***

      Чужая ладонь такая же холодная, как у Хонджуна, она нежная и мягко проводит по его руке. Пальцы Хонджуна невесомо прикасаются к чужим, он чувствует себя в безопасности, когда переплетает их пальцы.       — Ты не нелепый, и ты не бесишь меня, — произносит он, смотря на костлявую руку, которая чуть крепче сжала его ладонь. — Мне правда жаль, что я мог такое говорить. Но... Кто ты?       Взгляд поднимается выше, но вместо чужого лица, напротив себя он видит лишь размытое пятно. Значит, неважно, кем может быть этот человек, главное то, что Хонджуну сейчас хорошо, и он не чувствует никаких негативных эмоций, только тепло и безопасность от этих касаний, пусть и руки их всё ещё холодные, это было другое тепло, не физическое.       — Найди меня, — произносит незнакомец голосом, который Хонджун вроде бы помнит, а вроде бы и слышит впервые. — Найди меня, пожалуйста. Найди...       Глаза открываются после быстрого сна. Некоторое время Хонджун ещё может чувствовать приснившееся ему тепло, но уже через несколько минут он не может вспомнить, что именно ему снилось, и не может понять, почему внутри, после этого сна, осталась лишь пустота и желание перенестись снова в этот же сон.       Сидя на подоконнике он наблюдает за летящими мимо птицами и привычным пейзажем за окном. Вечером Сан сказал ему, что до августа Хонджуна должны уже выписать, если всё будет хорошо и психолог выпишет справку, что он «нормальный». Радовало, что торчать ему в этих белых стенах ещё не больше двадцати семи дней. Главное, попробовать всех убедить, что с ним всё в порядке, и его не нужно переводить в другие больницы, где от мозгоправов уже не убежать, или продливать срок пребывания в этой. Но сейчас он, почему-то, вообще не может думать о том, что будет делать после выписки, Хонджун уже будто и забыл, что за воротами больницы может существовать обычная жизнь. По его мнению, будущего, после начала августа, для него больше не существует. Даже появился какой-то страх и нежелание выписки, ощущение, будто он не сделал всего, чего хотел, оставил какие-то дела нерешёнными.        — Доброе утро! — у Сана сегодня очевидно хорошее настроение, не такое как было вчера. — Уже время завтрака, ты пойдёшь?       Хонджун хотел ему ответить «нет», но почему-то решил кивнуть. Наверное, ему на подсознательном уровне не хотелось портить Сану настроение, ведь в последние дни тот и вправду ходил подавленным. Не хотелось верить, что он является одной из причин.

***

      Бессоница словила его внезапно. Сонхва и раньше, порой, страдал ею, но она быстро уходила от него, а в этот раз решила приютится у него не на несколько дней, а вот уже на неделю. Он договорился с Ёсаном, чтобы тот попробовал поговорить с отцом, и столовую на одиннадцатом этаже не закрывали ночью. Ромашковый чай помогал уснуть, но он обязательно должен быть свежим, приготовленным по-особенному, индивидуально, так что вариант с термосом отпал ещё до того, как о нём кто-нибудь подумал. И у Ёсана всё получилось, даже если его отец — главврач больницы, — сказал им «нет».       Вечер для Сонхва был тяжёлым, ведь он снова словил приступ, или приступ словил его, когда он был в своей палате после вечерней прогулки. Так что о сне он уже и не мечтал. Сидя за излюбленным столиком в столовой и смотря в окно под мигающей лампочкой, он думал о том, как же сильно хотелось сейчас оказаться в каком-нибудь поле, подальше от города и всей этой рутины, чтобы просто пролежать всю ночь на траве и бездумно смотреть на звёзды, выискивая знакомые созвездия и самые яркие звёзды.       — Ух ты, я думал, что хорошие мальчики в это время уже спят, — послышался из-за спины знакомый голос, от неожиданности Сонхва едва заметно вздрогнул.       — Что ты здесь делаешь? — спросил он, когда Хонджун, по какой-то причине, решил сесть прямо напротив него.       — Сан сказал, что ночью здесь будет открыто, но мне пришлось сливаться со стенами, когда я сюда шёл.       — Будешь ромашковый чай? — в ответ он получает лишь отрицательный моток головой. — Тогда мне больше нечего тебе предложить...       — Это неважно, я просто решил развеяться, а не обворовывать тебя. Вот скажи мне, что в тебе есть такого особенного? Ты же обычный.       На несколько секунд время будто замирает. Сонхва думал, что Хонджун тоже хочет просто посмотреть на звёзды, ведь с этого места выходит лучший вид, но он не был готов к тому, что тот начнёт с ним говорить на весьма... эксцентричные темы.       — Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать...       — Ещё бы! В тебе действительно нет чего-то выдающегося, так что я совершенно не понимаю, почему ты так сильно радуешься всему подряд.       — Наслаждаюсь простыми моментами, чтобы не чахнуть в одиночестве.       — Знаешь, ты немного напоминаешь мне красный цвет, — неожиданно перевёл тему Хонджун, внимательно смотря в чужие глаза. Сонхва заметил в чужом взгляде непонятную ему агрессию.       — О, правда? Почему?       — Потому что я ненавижу этот цвет, — с едва заметной улыбкой Сонхва на секунду перевёл свой взгляда на чужие волосы, что когда-то были ярко-красными, но цвет их уже практически полностью смылся. — Не понимаю твою улыбку сейчас. Это глупо. Ты глупый, Сонхва.       — Ты не злой, — спокойно ответил ему Сонхва с всё теми же звёздами в глазах.       — Что? — он недоумённо уставился на человека, который, по идее, должен начать ненавидеть Хонджуна.       Все сказанные ранее слова будто ножом вырезались на сердце Хонджуна, хотя изначально он хотел наоборот обезопасить его. Это он глупый. Нет, чертовски туп.       — Ты должен был ударить или прогнать меня! Да хотя бы начать ненавидеть! — голос ломался на каждом произнесённом слове, глаза пекло от наполнивших их слёз. Это были не слёзы злости, хуже, это были слёзы жалости. Жалости к себе.       — Зачем? Ты ведь поступил храбро, — ещё больше непонимания появилось в глазах Хонджуна. — Ты не боишься сказать всё в лицо человеку, я считаю это храбрым поступком. Даже зная, что каждое твоё слово — ложь, — он улыбнулся. — Когда ты врёшь, то у тебя краснеют ушки, а глаза мило прищуриваются.       — Да что за бред ты несёшь!? — Сонхва на это лишь посмеялся, так по-доброму, что Хонджун начал ненавидеть себя ещё больше.       — Когда я вру, то я неосознанно начинаю кусать губы, и мои брови забавно приподнимаются, я не могу никак контролировать это, — он смотрел на Хонджуна так доверчиво и невинно... — Теперь, когда ты это знаешь, я хочу, чтобы ты смотрел на меня, и услышал, что я тебе говорю.       — Да нахрен мне не нужна эта информация. И ты мне нахрен не нужен!       Он зло выплёвывал слова, но та нежность с которой смотрел на него Сонхва заставила застывшие слёзы наконец скатится по щекам. Хонджун развернулся на сто восемьдесят. Он слабый. Он так чертовски слаб перед этим прекрасным человеком. И он не привык к тому, что в душу лезут.       — Даже сейчас у тебя были красные ушки и небольшой прищур.       Сонхва, обойдя Хонджуна, снова оказался с ним лицом к лицу и вытер его слёзы ладонями. Его движения были аккуратными и изящными, в них читалась забота. Тонкие пальцы оказались на чужих плечах в подобии объятий.       — «Я ужасный человек, но его руки такие теплые».       — Джуни, ты не злой, ты не грубый и ты не безсердечный, каким пытаешься казаться. Ты хочешь спрятать ото всех настоящего себя, огрызаясь и говоря плохие слова, но тем самым ты делаешь плохо только себе и, быть может, ранимому Сану, но он легко справится с этим.       Хонджун тряхнул плечами, чтобы сбросить с себя чужие руки, но в ответ на это его лишь прижали ближе в полноценные объятия. Вот тогда он уже не стал брыкаться и пытаться сдержать собственные слёзы.       — Ты хороший, — совсем тихо прошептал Сонхва, но он точно знал, что его услышат. — Я знаю, какое у тебя на самом деле доброе сердце.       — Ты ничего обо мне не знаешь, — с перерывами на всхлипы скорее прорыдал Хонджун.       — Верно, я совсем тебя не знаю. Но это не мешает мне понять, что когда ты смотришь на меня якобы злым взглядом, тот блеск в твоих зрачках — сожаление. Я так же знаю, что я не противен тебе, как ты пытаешься мне доказать. И я знаю, что ты пережил много плохого, раз так усердно выстраиваешь вокруг себя защитную стену. Будь всё иначе, я бы не говорил тебе этого, а ты бы не плакал сейчас, находясь в моих объятиях.       — «Я ненавижу себя!» — кричал собственный голос в голове, когда Хонджун неосознанно руками обхватил Сонхва в ответ.       Никто не знает, что печальнее: испытывать на себе ненависть других или ненавидеть себя и считать, что это оправданно.       — Прости меня... — тихий шёпот вперемешку с такими же рыданиями наполнил помещение после продолжительного молчания между ними.       Они рисковали быть замечеными, но всё равно продолжали стоять под переодически мигающей лампочкой. Чувствовалась в этом определённая атмосфера, которую ни одному из них хоть как-то передать невозможно. Никто не хотел покидать это место, несмотря на приближающиеся два часа ночи.       — Мне не за что прощать тебя, — голос Сонхва был немного сонным. Находится в объятиях Хонджуна было настолько комфортно и приятно, что он впал в состояние полусна.       — Да хотя бы за то, что я ворую твой сон, — Джун хватался за Сонхва, как утопающий, будто он — его последняя надежда, быть может, так оно и было. — Я даже не знаю, как искупить свою вину перед тобой...       — Дружи со мной, — неожиданно Сонхва отстраняется, но его пальцы всё ещё сжимают чужие плечи. — Я имею ввиду, что мы могли бы стать хорошими друзьями, Джуни.       Он берёт в ладони лицо Хонджуна и вытирает большими пальцами ещё мокрые дорожки от слёз. Сонхва смотрит прямо в глаза, так пристально и доверчиво, а эта его лучезарная улыбка... Хонджун не может ничего ответить, это всё слишком, и правильных слов он не может найти, поэтому просто снова втягивает их в крепкие объятия, будто говоря тем самым, что и просить уже не нужно, он останется рядом.       — От меня тяжело избавиться.       — А может, я не хочу от тебя избавляться, Джуни?

***

      — Доброе утро, Минги! — открывает дверь Юнхо после стука, который обычно делает только его пациент. — Прости, что нам пришлось перенести встречу на более раннее время, просто я совершенно забыл о том, что ближе к вечеру мне нужно быть на другом конце города...       — «Ничего страшного, я всегда просыпаюсь рано, так что это не проблема, — Минги уверенно и правильно выстраивает слова пальцами, Юнхо вспоминает, что его мама как-то упоминала, что он начал изучать язык жестов не так давно, но тем не менее смог добиться очень хорошего результата. — Как твои дела?»       — Всё таки опередил меня, — практикант делает наигранное опечаленное лицо, вызывая короткую улыбку у Минги. — Сегодня я встречусь со своей семьёй, так что мои дела лучше некуда. А твои как?       — «Могу сказать, что хорошо. Активно заполняю самую красивую тетрадку своими мыслями».       — Я рад, что ты прислушался к моему совету. Скоро это войдёт в привычку и ты, возможно, найдёшь в этом свою отдушину.       В целом их сессия проходит обычно. Юнхо всё ещё много разговаривает, чувствуя, что Минги начинает ему доверять, ведь тот становится всё более общительнее, если более частые движения его пальцев можно назвать «общительнее». И в принципе Юнхо мало что хотел менять, но...       — Не против взять себе ещё одного пациента? — но господин Гу решает подкинуть ещё немного безоплатной работы. — Он отказывается работать с нашими психогами, а без специальной выписки от психолога, что он в порядке, мы так же не сможем его выписать из больницы.       — Я постараюсь, но ничего не могу Вам обещать.       — В любом случае, спасибо. Я слышал, что твои методы помогают Сон Минги.       — Да, он начал мне доверять, иногда рассказывает поверхностно о том, что его тревожит.       — Это не может не радовать. Я выпишу для тебя хорошую характеристику и помогу с отчётом практики, если потребуется.       — Спасибо, господин Гу.       Уже завтра Юнхо начнёт работать с Хонджуном. Он знает, что этот пациент, требует не только профессиональных навыков, но и эмпатии и терпения, хотя, для работы с Минги требовалось точно такие же задачи и Юнхо неплохо справлялся с тем, что имеет. Но всё же взаимодействие с таким пациентом может быть напряжённым из-за его непредсказуемых реакций и сопротивления к изменениям. Однако, через терапевтический процесс Юнхо постарается понять причины поведения пациента, помочь ему осознать свои эмоции и мысли, а также развить лучшие, в его случае, стратегии для решения проблем. Несмотря на сложности, успех в лечении столь сложного пациента может принести не только облегчение для него самого, но и удовлетворение для психолога, видящего положительные изменения в жизни своего нового «пациента». Да и больше всего нравился тот факт, что он получит хорошую характеристику в лучшей больнице их города.       Когда Юнхо на первом этаже спешил по коридору, чтобы успеть домой к назначенному времени, он неожиданно столкнулся с Ёсаном, который также был занят своими мыслями. Их взгляды встретились, когда Юнхо словил его за руку, спасая от падения.       — Извини, — нервно выпалил Юнхо       — Ничего страшного, — ответил Ёсан с тёплой улыбкой, когда смог вернуть себе утраченное равновесие.       — О, ты читаешь «Волейбол»? — взгляд Юнхо зацепился за значок, что был прикреплён к чужому медицинскому халату.       — Да, — удивился Ёсан тому, что кто-то здесь ещё увлекается мангой. — Не знал, что тебе нравится это.       — Но это же логично, что странному однокурснику, который везде ходит один, нравится аниме, — посмеялся Юнхо, и только сейчас заметил, что его рука всё ещё держала руку Ёсана, он тут же её отпустил. — Оу, извини, совсем не заметил. Мне пора бежать, бывай.       — Увидимся, — говорит ему вслед Ёсан, он оборачивается, чтобы провести неуклюжего Юнхо взглядом и почти сразу же натыкается своим взглядом на пришедшего Чонхо, который, кажется, пришёл сюда сразу со школы. — О боже мой, почему ты всегда появляешься так неожиданно?       — Не хотел тебя напугать, хён, извини, — Чонхо подходит ближе, усердно делая вид, что его внутренности не разрывает чувство нежелательной ревности, которое он испытал пару минут назад, когда наблюдал за тем, как Ёсан держится за руку с каким-то парнем и при этом мило улыбается ему. — Ты не знаешь где Сан?       — Должен быть на седьмом этаже, мы с ним сегодня не пересекались.       — Ну прямо параллельные прямые.       — В таком случае, сегодня параллельные прямые находятся на расстоянии друг от друга, потому что не хотят столкнуться и создать «линию невероятности».       Чонхо думает, что он готов женится прямо сейчас, потому что с кем ещё он сможет шутить математические шутки зная, что их поймут и поддержат?       — Поэтому вы хорошо ладите? У вас нет поводов для столкновений? — Ёсан улыбается ему в ответ, пожалуй, этот день стоит обвести красным сердечком в календаре.       На самом деле, Чонхо боялся, что его чувства к этому милому практиканту действительно могли быть мимолётными. Ещё ведь даже года не прошло с тех пор, как его родители погибли в результате ДТП, а его двоюродный брат Сан решил взять Чонхо под свою опеку. Он очень хотел, чтобы его чувства были настоящими, а не подсознательно созданы лишь для того, чтобы тем самым вытеснить грузные мысли, что это он виноват в том, что они попали в аварию, когда всей семьёй ехали в школу Чонхо. В тот день должна была проходить финальная игра по баскетболу, где он должен был всем доказать, чего на самом деле стоит и попасть в сборную, но эта авария... Он всё ещё хромает на левую ногу и сейчас вместе с ним живёт и ненависть к баскетболу, как постоянные напоминания о потерянных возможностях и потерянной семье. Теперь он не знает, кем является и что он хочет получить от этой жизни. Но рядом с Ёсаном ему хорошо, он словно находится в безопасной гавани среди бурь и непогоды жизни.       — Кстати, хён, — начинает Чонхо, когда они едут в лифте, в неловком молчании, каждый на свой этаж, — не хочешь сегодня снова покататься на скейтах в центральном парке?

***

      Свобода всегда казалась ему чем-то недосягаемым. Хонджун восхищался птицами, вероятно, они чувствовали себя свободными, находясь в полёте. Перед сном он часто вспоминал день, когда захотел получить такие же крылья, что могли помочь ему обрести свободу от своих мыслей и от самого себя. Тогда мама отвезла его в загородный дом на две недели, просто потому, что ей надоело постоянное присутствие четырнадцатилетнего сына в квартире, хотя, может, она просто тогда хотела проводить больше времени с её тогдашним мужчиной.       Кажется, Хонджун и сейчас может в деталях вспомнить, как смотрел на птиц сидя на крыше дома. Идея пришла в его голову спонтанно и была настолько навязчивой, что он больше не мог так просто отказаться от неё.       Хонджун мечтал получить другие крылья.       Нет, он не решил тогда спрыгнуть. Расстояние до земли было пустяковым, он едва ли смог бы получить лёгкий ушиб.       И сейчас Хонджун отчётливо помнит, как трещали дрова в костре, который он тогда распалил в центре леса, что был в нескольких километрах от дома. Иногда он даже чувствует ту фантомную боль, что преследует его при панических атаках. Становится настолько невыносимо, что он подсознательно старается избавится от неё, расчёсывая кожу рук ногтями, чтобы всё его внимание сосредоточилось на новой, настоящей боли.       — И что ты сделал тогда? — едва заинтересовано спросил мужчина, сидящий за столом.       Хонджун застыл. Он настолько сильно впал в свои воспоминания, что забыл о том, что сейчас у него была встреча с психологом.       — Оторвал свои никому не видные крылья.       — Имеешь ввиду, что они у тебя были? — мужчина сделал какую-то пометку на бумаге, прежде чем снова начать наблюдать за мимикой пациента.       — Крылья — это свобода. И когда я оторвал их, я начал более активно калечить себя, потому что преднамеренное причинение себе вреда — это не свобода. Это лишь метафора, я не вижу того, чего на самом деле нет.       Этот контраст. Холодный камень и два раскалённых металлических подстаканника в виде звёзд на нём, что были успешно взяты из ещё горящего костра палочками. Хонджун помнил, как он кричал от боли, срывая голос, когда его голые лопатки встретились с невыносимо горячим металлом. Он так же помнил, что заставлял себя продолжить лежать на том камне, как бы больно ни было. Казалось, он снова мог услышать запах горелой плоти. Может быть, в тот день он мог умереть от болевого шока.       Топот.       Хонджун вырвал свои крылья, принеся их в жертву несуществующему Богу, чтобы тот дал ему лучшую жизнь. Он прижёг раны от вырванных крыльев, оставив на своих лопатках вечное напоминание о них. Но, видимо, жертва была напрасной, Бога ведь не существует, Хонджун тогда лишь убедился в этом.       Топот.       Он больше не помнит, насколько больно было обрабатывать свои лопатки. Этот период навсегда пропал из его памяти, как и то, как он в тот день добрался в дом.       Топот.       Почувствовав лёгкую боль в бедре, Хонджун едва ли смог посмотреть вниз, чтобы увидеть воткнутый в ногу шприц, через который ему вводили какой-то препарат, прежде чем впасть в свои воспоминания всё глубже, находясь уже в бессознательном состоянии.       Это больно.       Кажется, он потерял своё сердце именно в тот момент, когда добровольно лишился своих крыльев. Его рождение было очевидной ошибкой. Снова всё сводится к одному и тому же виду ненависти.       Глаза медленно открываются, спасая от очередного сна из прошлого. Хонджун думает, что лучше не спать вовсе, чем каждую ночь видеть сны, которые он действительно не хотел видеть. Пальцы правой руки прикоснулись к левой и он неосознанно начал расчёсывать свою кожу, чтобы нежелательные картинки покинули его. Ногти особенно сильно впиваются в кожу, когда между тем в мыслях проносится собственная ладонь, которая аккуратно сжимала чужую, что была без единого изъяна. Он осознанно проводит ногтями ниже, царапая кожу до кровавой росы на руке.       — Здравствуйте, Ким Хонджун. Меня зовут Юнхо. Рад Вас видеть. Как Вы себя сейчас чувствуете?       — Я не хочу сейчас разговаривать, — Хонджун отворачивается совсем не глядя в сторону очередного психолога.       — Понимаю Ваше чувство, — Юнхо понимающе кивает и садится напротив своего нового пациента, подмечая свежие бинты на чужой руке, которых там вчера ещё не было. — Иногда начинать разговор может быть трудно. Но я здесь, чтобы помочь Вам, если Вы готовы.       — Мне не нужна помощь, — Хонджун цепляется взглядом за облака, что за окном, словно пытается в них найти хоть какое-то утешение.       — Иногда разговор с кем-то может помочь увидеть вещи с другой стороны. Я здесь, чтобы выслушать Вас.       — Хорошо, может быть, когда-то... Но не стоит ожидать, что я буду открываться сразу или вообще захочу это сделать.       — Конечно, никто не заставляет Вас делать что-то, с чем Вы не готовы сейчас справиться, — Юнхо мягко улыбается, желая словить чужой взгляд своим. Он прищуривается, пытаясь уловить подоплеку чужих эмоций.       — Может, просто помолчим? — он неосознанно прижимает ладонь к виску, пытаясь смягчить появившуюся пульсацию. — И прекрати обращаться ко мне на «Вы», я ничего для этого не сделал, — его руки скрещены у груди, тем самым он закрывается от психолога и уходит в себя, словно пытается защититься от нового испытания.       — Конечно, мы можем скоротать время за какой-то настольной игрой или пазлами. Как ты относишься к пиратской тематике? — Юнхо почти взрывается внутри, когда замечает любопытный блеск в чужих глазах, это льстило.       Хонджун и сам не заметил, что те выделенные полчаса давно прошли. Ему нравилось снова чувствовать себя беззаботным ребёнком, который мечтал стать самым добрым капитаном пиратского судна. Не нужно было представлять себя запертым в шкафу, чтобы на долю секунды почувствовать утраченное спокойствие, достаточно было просто увлечься тем, что ассоциировалось с самыми лучшими моментами жизни.

***

      — Привет, — рядом кто-то садится, отвлекая Хонджуна от занятия, которому он отдавался последние двадцать минут. Он быстро узнает голос Сонхва, хотя кандидатов было не так много.       — Давно тебя не видел, — Хонджун переводит на другого человека свой взгляд, замечая, что тот стал выглядеть здоровее, пропали тёмные круги под глазами, кожа больше не была ужасно бледной, а взгляд больше не казался до безумия усталым.       — Путешествовал планетами, — Сонхва мягко улыбается и прикрывает глаза, позволяя лучам уходящего солнца укутать его своим теплом. — Что рисуешь?       — Воздушный пиратский корабль, — почти сразу же он замечает на себе непонимающий взгляд. — Стимпанк и скайпанк. Это... весьма интересные жанры? Ну ты только представь, как прикольно может быть куда-то плыть по облакам на воздушном корабле. А летающие острова? Я представляю их очень красивыми!       Неожиданно подул прохладный вечерний ветер, проникая под одежду, заставляя тело поёжиться и зажмуриться, чтобы от ветра не появилось неприятное ощущение сухости в глазах. Несколько страниц альбома для рисования переворачиваются, открывая бесчисленные рисунки чужих рук, но Хонджун быстро соображает и закрывает альбом, потому что эти рисунки кажутся ему слишком личными, чтобы их мог видеть кто-то ещё. Ветер стихает так же неожиданно, как и появился, наконец-то можно поправить волосы так, чтобы было комфортно.       — А у тебя есть ещё рисунки? — спрашивает Сонхва после того, как закатное солнце снова подарило им утраченное тепло.       — Нет, — опуская взгляд, говорит Хонджун, вспоминая, что Сонхва легко может вычислить его ложь, — я их не сохраняю.       — У тебя очень хорошо получается рисовать. Если тебе интересна моя оценка — мне безумно нравится твой воздушный корабль.       — Не хочешь присоединиться к команде и стать квартирмейстром? — улыбнулся Хонджун, решив собрать себе команду пиратов. — Будешь отвечать за дисциплину и назначать наказания за нарушения пиратского кодекса на корабле.       — Может, в следующий раз? — в иной жизни. — Сейчас я вынужден бежать, точнее идти, иначе мне не избежать гнева Ёсана, а он, поверь мне, очень страшный, когда кто-то пропадает, ничего не сказав.       — Увидимся завтра? — в ответ он замечает лишь то, как чужие плечи на секунду подскакивают вверх, и так же быстро опускаются. Стало интересно, чем же сейчас таким занимается Сонхва, что Хонджун начал видеть его так редко, хотя раньше они могли встречаться каждый день.       В глубине души что-то трепещет, словно маленький огонёк, который только что разгорелся, но Хонджун ещё не совсем осознает, что это за чувство поселилось внутри него. Неужели это то, что чувствуют люди, которые решили потянуться за изменениями себя? Вид Сонхва, удаляющегося всё дальше, в самую дальнюю часть парка, только усиливает странный тёплый волнующий толчок в его груди. Мысли заполняются образами и чувствами, которые он ещё не готов полностью осознать.       Последующую неделю они так и не виделись, но когда Хонджун, смотря в окно, заметил Сонхва на улице в компании Ёсана и Юнхо, он подумал о том, что Сонхва может готовится к выписке. Кажется, что даже та нездоровая худоба начала понемногу покидать чужое тело, а волосы стали гуще. Признаться, Хонджун был растроен тем, что есть шанс больше никогда не увидеть человека, который решил в него поверить, который своей верой смог подтолкнуть его к первым изменениям. Но Хонджун так же понимает, что скорой выписки у Сонхва не будет, когда у того случается сердечный приступ на первом этаже, когда они с Ёсаном возвращались с вечерней прогулки, а Хонджун и Сан только шли на неё. Даже если неизлечимо больной пациент временно почувствует себя лучше, это не гарантирует, что его состояние будет стабильным, впоследствии оно может вновь ухудшиться, так же резко, как и улучшилось. К счастью или к сожалению, все были готовы к тому, что это может случиться.

***

      Сан убежал к Ёсану, который как раз шёл за водой, и сказал Хонджуну присесть на какую-нибудь скамейку, чтобы потом они возобновили свою прогулку, и продолжили непринуждённый разговор про любимых животных. Хонджун быстро находит ту лавочку, которая будет ему по душе, ту, где сидит Сонхва. В предвкушении встречи, в мыслях даже проносится «ну наконец-то», на которое он старается не заострять внимания, чтобы не думать слишком много о том, о чём не должен.       — Привет, — Хонджун садится рядом и его сразу окутывает необъяснимое ему тепло. Сонхва, кажется, не ожидал его появления здесь, потому и вздрогнул, когда к нему обратились, отвлекая от чтения. — Что читаешь?       — Это «Маленький принц». Читал когда-нибудь?       — На самом деле, это моя любимая книга, — краем глаза, Хонджун с любопытством наблюдает за чужой реакцией. — Какой момент тебе запомнился больше всего?       — Думаю, — какое-то время Сонхва ещё задумчиво молчит, наблюдая как листок, прижатый к стволу дерева, медленно колышется на ветру, прежде чем дать ответ, — это сцена с лисёнком, когда принц узнаёт, что «видит сердцем, а не глазами». Что ты о ней думаешь?       — Для меня это означает, что истинная красота и смысл часто раскрываются только через глубокие чувства и эмоции, а не через поверхностное восприятие, — голос Хонджуна звучит убедительно и мягко, словно он рассказывает о чём-то личном и значимом. — Мне так же нравится сцена, где принц встречается с розой.       — О, — воодушевлённо тянет Сонхва. — Эта сцена напоминает мне о том, что наши близкие и уникальные взаимоотношения делают нашу жизнь особенной. Для меня это символизирует искреннюю любовь и заботу о том, кого мы ценим, — его глаза сверкают от внутреннего волнения, когда он начинает говорить, словно перенося себя в мир, описанный в книге. — Роза — это не просто цветок, она стала для принца чем-то большим, что он должен заботиться и защищать. Эта сцена заставляет задуматься о значении любви и преданности.       Пока Сонхва делится с ним своими мыслями, Хонджун не упускает возможности понаблюдать за ним, подмечая изменения во внешности: волосы снова были обесцвечены, тело, кажется, ещё более худое, чем было до лживого выздоровления, а на уголке глаза он заметил небольшую покрасневшую линию-стрелку, быстро осознавая, что в последнее время тот часто плакал, наверное, на уголке второго глаза такое же пятнышко.       — Я стараюсь ценить и ухаживать за теми, кто мне дорог, так же, как принц заботился о своей розе. Это напоминает мне о важности бережного отношения к близким людям.       — А ещё говорят, что это сказка для детей, — Хонджун улыбнулся, когда Сонхва повернулся к нему, тот какое-то время наблюдает за ним, «заражаясь» улыбкой. — Что?       — Ты улыбаешься! — воскликнул Сонхва, вызывая какое-то непонимание в глазах Хонджуна, на его лице всё продолжала расцветать улыбка, словно весенний цветок под лучами солнца.       Поняв, что они находятся наедине уже достаточно долгое время, Хонджун неосознанно огляделся по сторонам, стараясь зацепиться взглядом за знакомые силуэты тех, кто внезапно решил их оставить. Когда его глаза наткнулись на Сана и Ёсана, он стал свидетелем сцены, где двое людей пожимали друг другу руки с явным азартом.

***

      Центральный парк, окружён высокими деревьями с изогнутыми ветвями, создающими плотный зеленый купол над головами, он украшен яркими цветами и кустарниками, а изящные тропинки извиваются между зелёных лужаек. Слышно щебетание птиц и шум листьев, подчеркивающий тишину этого уединенного места. Вдалеке виднеются скамейки, приглашающие отдохнуть среди природы. Раньше Ёсан ходил сюда исключительно, чтобы проветрить мозги после окончания курсовой работы, или после защиты реферата у строгого преподавателя, потому что на одной стороне парка располагается небольшой пруд с чистой водой, на поверхности которого плавают утки и лебеди, и люди там встречаются редко, а воздух пронизан запахами цветущих деревьев и свежей травы, создавая атмосферу спокойствия и умиротворения. Но сейчас он приходит сюда, чтобы попрактиковаться в своём новом хобби, потому что они с Саном поспорили на желание, что к концу лета у него получится полностью освоить скейтбординг, разумеется, Ёсан ставил на то, что у него получится, да и Чонхо, помогающий ему изподтишка, верил в него.       На асфальтированной площадке, озарённой лучами закатного солнца, Чонхо стоит с скейтбордом под ногой, терпеливо объясняя Ёсану тонкости выполнения кикфлипа. Его руки жестами показывают правильное положение ног, а глаза сияют энтузиазмом, готовым поддержать каждую попытку своего ученика.       — Почему у меня ничего не получается? — вздыхает Ёсан, начиная терять надежду.       — Не волнуйся, это нормально, — отвечает ему Чонхо, улыбаясь, в попытке подбодрить. — Всему своё время. Попробуй ещё раз, просто расслабься и сфокусируйся.       Ёсан вдохновленно кивает и снова поднимается на скейтборд. Следующая попытка приближается к успеху, но всё ещё не совершенна. Сколько вообще времени они пытаются освоить кикфлип?       — Почти! — восклицает Чонхо. — Продолжай, ты близок к успеху!       Но к сожалению, ещё одна попытка заканчивается не успехом, а падением... Ёсана на асфальт. Какое-то время он пытается осознать, что только что произошло, когда к нему подбегает Чонхо, опускаясь перед ним на колени, распрашивая о самочувствии.       — Ты упал прямо на руку! — восклицает Чонхо, стараясь визуально оценить повреждения на чужом теле. — Попробуй сжать её в кулак.       — Не могу, — после пары неудачных попыток заключает Ёсан, думая, что если бы он был здесь один, то кричал бы как вне себя от переполняющей его боли, а так приходится кусать свою губу до боли, лишь бы не приворачивать к себе лишнее внимание.       — Сильно болит? — он осторожно берёт чужую руку в свою, стараясь не причинить лишнюю боль. — Либо разрыв связок, либо перелом, я думаю. Нам нужно в травмпункт, это в любом случае серьёзно.       — Спасибо, Чонхо, — Ёсан признательно улыбнулся, стараясь отвлечься от пульсирующей боли.       В травмпункте, Чонхо сидит рядом с Ёсаном, обдумывая произошедшее. Ёсан смотрит на свой гипс, выражение лица смешанное из разочарования и полного принятия ситуации.       — Извини, что это случилось, — говорит Ёсан, опуская голову. — Я всегда что-то порчу.       — Эй, не говори так, — он кладёт руку на плечо Кана, пытаясь того подбодрить. — Это не твоя вина. Главное, чтобы ты был в порядке.       — Но ты ведь планировал наши занятия, вероятно, я занял слишком много твоего времени сегодня, — возражает Ёсан.       — Не беспокойся об этом. Мы со всем справимся, и ты ещё освоишь кикфлип. Главное, чтобы твоя рука тебя так сильно не беспокоила.       — Всё равно я правша, это не сильно на мне скажется.       Их прерывает медсестра, которая попросила немного задержаться после наложения гипса. Она расспрашивает, первый ли это перелом в жизни Ёсана, после чего даёт краткий инструктаж, что ему нужно будет делать на протяжении тех недель, пока он будет с гипсом.       — Просто следуйте инструкциям по уходу, и всё будет в порядке, — Чонхо кивает, зная, что они преодолеют это испытание, вместе.

***

      На часах уже давно заполночь, когда Сонхва и Хонджун снова встречаются в столовой на одиннадцатом этаже. В этот раз Хонджун был тем, кого застали врасплох с чашкой лавандового чая в руках. Вдали темнеют тёмные контуры города, но небо над ними ясное и усыпано звёздами. Всё больше хотелось сбежать из этого места, куда-то в поле, чтобы красивые цветы окружали, пока он мог всю ночь пролежать на зелёной траве, наблюдая за прекрасными, сверкающими звёздами, не смея думать ни о чём.       — Кажется, звёзды сегодня особенно яркие, — завязывает разговор Сонхва, когда садится напротив Хонджун с дымящейся чашкой в руках, вероятно, заварив себе ромашковый чай от бессоницы. — Они словно маленькие огоньки, что наблюдают за нами, как и мы за ними.       — Помнишь, как в «Маленьком принце» говорилось, что каждая звезда — это мир, где живут души? Можно представить, что мы тоже часть этого великого космоса.       — Иногда мне кажется, что каждая звезда хранит в себе нашу мечту или желание, которое мы загадываем, смотря на них, — Сонхва коснулся пальцами стекла окна, словно пытаясь дотянуться до ближайшей звезды, он будто загадывал какое-то желание, смотря на ночное небо.       Хонджун много чего хотел сказать, в несущихся мыслях было много неразберехи, его слова точно перемешаются и создадут неловкий момент между ними.       — «Ты сам словно звёздочка» — пронеслось в его мыслях неожиданно чётко.       Чтобы отвлечься от мыслей он переводит взгляд на небо, и почти сразу замечает, что Сонхва всё ещё касается окна своими пальцами. Так вот, чьи руки он всё это время рисовал.

***

      Уже через две недели будет август. На удивление, Хонджун хорошо поладил с Юнхо, хотя тому, наверное, повезло начать работу с ним уже после того, как он решил двигаться дальше и встать на путь к изменениям. В одну из их встреч, Хонджун даже спросил его о своих чувствах, описав всё, что произошло между ним и Сонхва за весь период его пребывания здесь, на что в ответ он получил мягкую улыбку и безумно странное выражение лица, которое Юнхо объяснил как «я умилился», так ещё и впридачу он добавил ещё какую-то ересь о том, что Хонджун просто влюбился, причём почти с самого начала, но подсознательно пытается это отрицать, потому что, вероятно, испытывает такое впервые и не знает, как на это реагировать, отсюда и было отторжение и непринятие собственных чувств. На всё то, что сказал психолог, Хонджун хотел просто покрутить пальцем у виска, сказав при этом «ты несёшь хуйню», но он быстро вспомнил момент, когда Сонхва сказал ему, что он не злой. Хонджун понимает, что принимать оборонительную позицию больше нет смысла, потому что негативные эмоции испытает от этого только он.       В коридоре на одиннадцатом этаже, что втайне называли хосписом, было тихо, там совсем нет людей, будто этаж заброшен, но Хонджун ведь знает, что по крайней мере в одной палате точно кое-кто есть. Его кулак замирает в паре сантиметров от двери в палату 1117, когда он хочет постучать в неё, ради того, чтобы увидеть Сонхва, может быть, поболтать с ним, убеждая себя в том, что Юнхо всё ещё не квалифицированный специалист, а всего лишь практикант, который даже из университета не успел выпуститься для того, чтобы так смело говорить о том, что Хонджун влюбился. Сомневаясь, он всё же стучит, и когда через пару мгновений дверь открывается и он замечает человека, который смог его вдохновить, Хонджун нехотя думает о том, что Юнхо, может быть, совсем малость прав.       — Хонджун? — чужие глаза блеснули удивлением. — Что ты здесь делаешь? Сейчас тихий час.       — Решил предложить тебе вместе нарушить пару правил, — Хонджун улыбнулся, когда по выражению лица Сонхва понял, что мысленно тот уже согласился. Сонхва тот ещё любитель что-то учудить, в стенах больницы действительно скучно живётся, развлекается, как может. — Только нам нужно будет передвигаться словно ниндзя.       Хонджун вытягивает руку, предлагая тем самым взяться за неё, если, конечно, Сонхва действительно согласен пойти с ним. Элегантным движением, Сонхва вкладывает свою ладонь в чужую, даже не пытаясь подавить свою улыбку, а зачем её подавлять, если это его эмоции?       Вместе они дошли прямиком до лестнечной площадки, постоянно оглядываясь, чтобы не привлечь внимание медперсонала. Пришлось даже спрятаться за дверью, на восьмом этаже, когда мимо, переговариваясь, шли два хирурга. Это было весело — входить в роль незаметных теней, готовых уйти во тьму в любой момент, чтобы избежать обнаружения. Они перемещаются по коридорам седьмого этажа с максимальной осторожностью и ловкостью, словно настоящие мастера ниндзюцу. Их движения легки и бесшумны, они «прикрываются тенью» и используют каждую возможность, чтобы оставаться незамеченными. Пару раз их спасали углы и большие растения. Хонджун даже не знает, что и думать, когда в очередном укромном месте он ощущает чужое тёплое дыхание своей кожей; казалось, что это было чем-то правильным. Следуя своей миссии, они тактично преодолевают препятствия и уверенно продвигаются вперёд, прямо к торговому автомату со всяким. Сонхва мельком взглянул на Хонджуна, который стоял перед торговым автоматом, изучая его содержимое.       — Выбирай быстрее! — шепнул он, стараясь сохранить спокойствие в своём голосе.       — Я выбрал шоколадный батончик! — таким же шёпотом ответил Хонджун, вставляя монеты в щель автомата, надеясь, что Сонхва оценит его выбор.       Сонхва моментально повернулся, чтобы проверить, нет ли кого-то поблизости. Вдруг он заметил медсестру, что быстрым шагом шла прямо в их сторону по коридору, будучи увлечённой какими-то бумагами в своих руках.       — Хонджун, быстрее, — прошептал он, нервно оглядываясь на своего сообщника.       — Давай, уходим, — сказал он, забирая купленный батончик и снова протягивая свою ладонь, за которую тут же схватился Сонхва.       Они быстро направились в сторону другого конца этажа, стараясь снова сливаться с окружением. Сонхва придерживался позади, всё ещё оглядываясь, чтобы удостовериться, что их честь в безопасности и никто не сделает им выговор. И когда у лестницы они услышали голос Юнхо, который, кажется, ссорился с кем-то по телефону — приняли спонтанное решение спрятаться в кладовке, которая, к счастью, была открытой, и внутри можно было закрыться без ключа, чтобы их точно никто не нашёл. Внутри было темно, глаза не так быстро привыкли к темноте, благо, Хонджун по какой-то причине знал, как тут всё устроено и быстро нашёл небольшой фонарик.       — У меня ощущение, будто мы украли ожерелье королевы из Сокровищницы Британской короны в Тауэре и теперь вынуждены всю жизнь прятаться и менять свои имена, чтобы не сесть за решётку, — посмеялся Сонхва, когда они присели прямо на пол друг напротив друга.       — Фактически, мы не сделали ничего незаконного.       Они посмотрели друг на друга смущённо, зная, что это не лучшая идея — есть шоколад, который непридусмотрен специально выписанными врачами лечебными диетами, но соблазн был слишком силён. Хонджун молча достал батончик из кармана и, разломив его пополам, протянул одну половинку в чужие руки. Сонхва улыбнулся, признавая своё падение перед искушением, и взял кусочек шоколада, который, кажется, последний раз ел пару месяцев назад, если не лет. Они знали, что это нечестно по отношению к себе, но в этот момент им было всё равно. Они просто наслаждались этим запретным удовольствием, забыв о своих проблемах и заботах. Ведь иногда немного шоколада в тёмной кладовке — всё, что нужно, чтобы забыть о трудностях и просто насладиться этим странным моментом вдвоём.       — Никогда не думал, что мне придётся прятаться по кладовкам для того, чтобы съесть немного шоколада, — произнёс Хонджун предусмотрительно сделав свой голос тише. Ему нравилось находится здесь, несколько раз он прятался в этой кладовке от Сана, когда он ещё был «злым», это место напоминало ему шкаф из детства, здесь было спокойно и... безопасно. — Обожаю это место.       — Часто ты здесь находишься? — спросил Сонхва, его голос звучал приглушённо в темной кладовке.       — Последний раз я был здесь примерно недели две назад, — ответил Хонджун, придвигаясь ближе, чтобы его было лучше слышно, ведь говорить достаточно громко здесь не стоит, если они не хотят быть пойманными. — Прихожу сюда, когда хочется отдохнуть от людей и всё хорошо обдумать.       — Понимаю, — сказал Сонхва, углубляясь в свои раздумья. — Мне тоже здесь нравится, как будто весь мир остаётся за дверью, а ты в своём собственном уединении, — Хонджун кивнул в знак согласия, пока они оба сидели там, поделившись запретным лакомством, наслаждаясь моментом спокойствия в этом мире полном суеты.       — Знаешь, — вдруг начал Хонджун, решив, что сейчас может быть подходящий момент для того, чтобы наконец поблагодарить Сонхва за то, что тот в него поверил, — мне кажется, что я всё ещё не сказал тебе «спасибо» за то, что ты помог мне потянуться к изменениям себя. Это странно, но каждый раз, когда я вижу тебя, я чувствую, что моя жизнь имеет смысл, что мой мир становится ярче и теплее. Я думаю, без тебя я был бы потерян. Спасибо тебе за то, что ты решил вот так появится в моей жизни.       Сонхва слушал слова Хонджуна с открытым сердцем, его глаза также блестели от радости, а внутри появилось странное ощущение, словно глотнул большое количество витамина B, что отвечает за серотонин. И в этот момент они поняли, что их связь — что-то более глубокое и значимое, чем просто дружба.       — Может быть, ты — тот, с кем мне хочется просто находиться. Будь то молчание или какой-то разговор — это не имеет значения. — Хонджун сделал небольшую паузу, и облизнул свои пересохшие губы, не замечая на себе заинтересованого взгляда Сонхва, прежде чем снова начать говорить. — Думаю, мне просто комфортно с тобой.       Сонхва уже хотел было ответить ему, рассказать о собственных чувствах и эмоциях, что ему дарит это ходячее нечто, но за дверью вдруг отчётливо послышался голос Сана, что, проклиная всё вокруг, уронил ключ от этой самой подсобки.       — Доверься мне и подыграй! — шёпотом приказал ему Хонджун, пряча обёртку от шоколада в своих больничных штанах.       Сонхва смог лишь доверчиво кивнуть, прежде чем на удивление сильные руки подхватили его под бёдра и усадили на чужие колени. Секунда и чужие руки оказываются на его щеках. Хонджун притягивает его ближе и врезается в губы поцелуем. Осознание происходящего доходит до Сонхва лишь тогда, когда он слышит, как проворачивается ключ в замке.       «Доверься мне и подыграй!» — точно, подыграть. Он несильно сжимает чужие плечи своими пальцами, как только прикасается к ним и закрывает глаза в ту же секунду, когда дверь открывается, ответить на поцелуй было выше его сил, уж извольте. Актёрское мастерство они включают на все двести процентов, а потому Сонхва резко отстраняется от Хонджуна и оба смотрят на Сана круглыми глазами, как олени, пойманные светом автомобильных фар, словно они совсем не ожидали его появления сейчас.       — Я... — голос практиканта звучал совсем хрипло и тихо. Сан протёр глаза, будто думал, что картинка перед ним нереальна. Он прокашлялся, тем самым прочистив горло, снова взглянул на пациентов и неожиданно расплылся в улыбке. — Я так и знал, что между вами что-то есть! А кто первым признался? Когда это случилось? Божечки, как я счастлив за вас!       Хонджун и Сонхва вовсе не удивились, когда будущий хирург опустился перед ними на колени и обхватил их двумя руками, чтобы обнять и поочереди поцеловать в макушку. Кажется, его вовсе не смущало то, что Сонхва так и продолжал сидеть на бёдрах Хонджуна.       — Мои звёздочки, — нежно протянул Сан, не в силах сдерживать свои эмоции, — благодаря вам, Ёсан теперь должен будет целый день отвечать «да» на любой мой каприз! Вы же подтвердите перед ним, что состоите в отношениях, так ведь? Нет, вы не подумайте, я в долгу не останусь...       — Сан... — тяжело протянул Хонджун, когда тот наконец хоть немного отлип от них. — Слишком много текста.       — Ой-ой, точно! Простите, что побеспокоил, мне тут одну коробочку забрать нужно, — он осторожно переступил через ноги Хонджуна, взял неизвестную закрытую коробку и вышел из подсобки, напоследок окинув пациентов довольным взглядом.       Как только дверь за ним закрылась, Сонхва облегчённо выдохнул. Если бы их поймали с шоколадом, то отчитывали бы по самое не хочу. Но он вдруг вспомнил об их весьма неловком положении, и уже хотел было встать с насиженного места, вот только сильные руки припечатали его обратно и он вопросительно посмотрел на Хонджуна.       — Я хочу ещё раз... — шёпотом ответил ему Джун, переводя свой взгляд с глаз на губы и обратно.       Несмотря на темноту в подсобке, он всё равно заметил появление румянца на щеках Сонхва, и не мог больше отрицать того, что тот всегда выглядел очаровательно. Руки Хонджуна снова оказываются на чужих щеках, а Сонхва будто дар речи потерял, лишь невинно хлопает своими длинными ресничками, пока рассматривает глаза напротив. Ни Хонджун, ни Сонхва не знают точно, кто первый поддался вперёд и соединил их губы в нежном поцелуе. Лишь приятное ощущение от собственных чувств и их взаимности.       — Я это, что спросить хотел... — вдруг снова врывается в подсобку Сан, и «звёздочкам» в этот раз даже актёрское мастерство подключать не нужно. — А чего вы именно тут решили..?       — Чхве Сан! — голос прерывает практиканта достаточно резко для того, чтобы тот покинул тесное помещение и плотно закрыл за собой дверь.

***

      Бомджун какое-то время стоит у чужой двери, не решаясь зайти, но он находит в себе силы постучать и открыть дверь в комнату его младшего брата. Хонджуна он находит быстро, тот был на полу в полулежачем положении, опираясь спиной в кровать, глаза его были прикрыты, а музыка в его наушниках была настолько громкой, что достигала ушей Бомджуна, который находился в трёх метрах от него. Родители снова весь вечер кричали друг на друга, обвиняя в изменах и получая подтвеждения неверности. Для двенадцатилетнего Хонджуна это было бы слишком, поэтому он достаточно быстро среагировал, вспоминая все разы, когда Бомджун отдавал ему свои наушники, включая громкую музыку, лишь бы он ничего не слышал, чтобы не травмировать свою неокрепшую, в силу возраста, психику.       Старший брат плотно закрывает за собой дверь, стараясь найти спасение от чужой ссоры, он подходит ближе к Хонджуну, присаживаясь перед ним на корточки, взглядом он натыкается на тонкую струйку уже свернувшейся крови, что тянулась от рукава свободного свитшота до кончика указательного пальца. Бомджун берёт чужую руку в свои, и когда хочет отодвинуть рукав, чтобы осмотреть руку на наличие каких-либо повреждений, встречает сопротивление. Хонджун прижал руку к своей груди, защищаясь, его глаза сверкнули недоверием, когда он посмотрел брату прямо в глаза.       — Ты не постучал, — сказал Хонджун, снимая наушники, какое-то время пытаясь привыкнуть к относительной тишине вокруг.       — Стучал, ты не слышал, — стыдливо отвёл взгляд Бомджун, ведь он знает, как его младший брат ценит своё личное пространство. — Что с твоей рукой?       — А что с ней?       Пока Хонджун делал наигранно недоумевающее выражение лица, его брат тем временем наткнулся взглядом на маникюрные ножницы, что лежали практически рядом с ним, конец которых был испачкан кровью. Пазл в голове сложился достаточно быстро.       — Хонджун, ты занимаешься самоповреждением..? — его голос ощутимо дрожал, когда он снова перевёл свой взгляд на младшего брата, который весь сжался от того, что его секрет раскрыли.       — Нет! — слишком резко ответил он, выдавая ложь. — Я ничем таким не занимаюсь!       — Покажи мне свою руку, — начал немного давить Бомджун, боясь, что его опасения могут подтвердиться. — Пожалуйста, Хонджун, просто покажи мне свою грёбаную руку!       — Там ничего нет!       — Тогда, докажи мне, что там ничего нет! — голос, незаметно для его обладателя, повышается, у него получается взять ладонь Хонджуна в свою, и он держит её настолько крепко, что становится больно.       — Нет! — то ли крик, то ли всхлип вырывается из него, когда Бомджун задирает рукав вверх, замечая всё. Брат тут же отпускает его руку, издавая какой-то непонятный звук и отворачиваясь, чтобы попытаться сейчас всё переварить.       — Как... — голос брата звучит хрипло, совсем не слышно, — как давно ты..?       — Пожалуйста, уйди... — шепчет ему в ответ Хонджун, чувствуя, как глаза начало щипать ещё больше, он вот-вот расплачется.       — Прости меня... — Бомджун осторожно обнимает его, а Хонджун плечом чувствует чужие слёзы, больше не в силах сдерживать собственные. — Прости, я был ужасным страшим братом.       — Это... это только моя вина, Бомджун.       — Нет, это моя вина, что я не смог проследить за тем, чтобы у тебя беззаботное и счастливое детство, поэтому ты делаешь это с собой, — старший брат отстраняется, чтобы вытереть с чужих щёк слёзы, что слишком быстро достигали подбородка. — Ты не одинок, Джуни.... Я здесь для тебя. Пожалуйста, больше не делай этого. Мы найдём способы справиться с этим вместе, я обещаю. Ты мне веришь?       — Прости... — Бомджун обнимает Хонджуна крепко, его сердце разрывается от боли и обиды за своего младшего брата.       Позже, старший брат помог ему обработать все порезы и забинтовать руки, узнавая о наличии таких же на предплечьях. Хонджуну казалось, что, быть может, сейчас он сможет отучить себя от пагубной привычки превращать негативные эмоции в раны на своём теле, но... В ту же неделю, когда Хонджун вернулся домой со школы, он застал дома только маму, которая смотрела какой-то сериал по телевизору с бокалом вина в руках и растёкшейся тушью на лице. Когда он спросил у неё вечером, где его отец и старший брат — женщина сказала забыть о них, ведь те их бросили.       Хонджун больше не видел Бомджуна, только слышал что-то о нём в новостях про бизнес.       Единственное, что не нравилось Хонджуну в Юнхо, было то, что тот является его психологом, потому что в любом случае его ожидала терапия, даже если она проходила до этого совсем незаметно. Воспоминания вновь и вновь острыми иглами дырявили Хонджуна, который больше всего хотел просто забыть всю свою прошлую жизнь, потому что, там было слишком больно.       — Это звучит, как довольно сложная ситуация. Бомджуну тоже не дали выбора. Фактически, ваши родители вас разделили между собой, и запретили общаться.       — Он точно мог бы найти способ связаться со мной раньше, я уверен, но, очевидно, он этого не захотел. Тогда он просто стёр меня из своей жизни, хотя дал обещание, что вместе мы со всем справимся.       — А сейчас? — мягко спрашивает Юнхо, стараясь не давить на своего пациента.       — А сейчас уже слишком поздно. Я больше в нём не нуждаюсь. Мне уже всё равно, кто виноват, мне уже всё равно, что он забыл обо мне на несколько нет. Я привык жить без него, понимаешь?       — Гештальт насчёт него всё ещё не закрыт. Я думаю, ничего плохого не случилось бы, если ты попробуешь вернуть вашу когда-то утеряную связь, тем более, он уже сделал к тебе первые шаги. Подумай о том, чтобы подойти к нему с открытым сердцем и выслушать его версию того, что тогда произошло, без обвинений.       — Юнхо, я не хочу со всем этим разбираться, вот серьёзно. Тем более, я уже отвык от того факта, что когда-то у меня была семья, мне без них лучше, — Хонджун тихо вздыхает, переводя свой взгляд на часы и понимая, что до конца их сессии ещё целых двадцать минут. — Давай мы закончим на сегодня? Я чувствую себя ужасно выжатым.       — Конечно, — соглашается психолог, что уже некоторое время наблюдал за тем, как Хонджуна медленно покидали силы. Всё таки, психология — это сложно, причём, как для психолога, так и для пациента. — Может быть, ты хочешь лавандового чая?       Какое-то время они проводят в тишине, пока запах излюбленного чая не наполняет кабинет. Хонджун вздыхает, задумчиво поглядывая на свою чашку с чаем, которая излучает нежный аромат. Он ощущает, как напряжение начинает рассеиваться, когда приближает чашку к губам. Его воображение уносится в поля Прованса, где фиолетовые лавандовые поля тянутся до горизонта, наполняя воздух сладким ароматом. Хонджун чувствует, как каждый глоток наполняет его ум спокойствием и умиротворением, словно он прогуливается по мягким лепесткам лаванды. В этот момент он почти забывает обо всём, что его беспокоило, погружаясь в блаженное состояние умиротворения, которое приносит ему этот чудесный напиток. Всё-таки, была у него какая-то личная неприязнь к ромашковому чаю.       — Сан уже второй день трещит нам с Ёсаном о том, что ты и Сонхва, оказывается, вместе.       — Это очень странная история, — отвечает Хонджун, чувствуя, как улыбка невольно вырисовывается на его лице от приятных воспоминаний. — Если бы не внезапное появление Сана, мы бы с ним не поцеловались...       — Так это правда! — воскликнул Юнхо, который до этого сомневался в правдивости слов своего друга. — Я думал, что он, может быть, как-то договорился с вами двумя, чтобы победить в том глупом споре между ним и Ёсаном!       — Официально, между нами ничего нет. Поцелуй был спонтанным, потому что мы расстерялись, и я решил, что лучше нас поймают на этом, чем...       — Чем?       — А это уже не только моя тайна! Не смею разглашать.       Юнхо улыбнулся, его тело согревалось от мысли, что он смог построить доверие между ним и Хонджуном, который не мог принять до него ни единого психолога в этой больнице. Его следующие мысли уже касались будущего Хонджуна и Сонхва: их возможного счастья вместе, их путешествия вдоль пути любви и поддержки друг друга. Юнхо улыбнулся, чувствуя себя гордым и радостным за своего пациента, который наконец-то нашёл смелость признаться в своих чувствах хотя бы самому себе. Если Хонджун не струсит, а Сонхва его не оттолкнёт и примет со всеми его чувствами, отвечая на них взаимностью, это может вылиться в огромную историю для них.       После психолога, Хонджуна ожидал лёгкий ужин, который он смог полностью съесть под «незаметную» улыбку Сана, который почти всё время за ним наблюдал, а после их ожидала прогулка по парку, где Хонджун надеялся встретить Сонхва, чтобы иметь возможность хотя бы со стороны на него посмотреть, и понять, изменилось ли в нём что-то после случившегося в подсобке.       И он увидел его.       Сонхва сидел на корточках возле искусственного прудика и наблюдал за рыбками, глубоко о чём-то задумавшись. В этот момент глаза Сонхва казались сверкающими звёздами, притягивающими взгляд и уводящими в другой мир. Хонджун не мог оторвать взгляд от этой картинки — он никогда раньше не видел Сонхва таким, и каждая его черта казалась безупречной. Лучи закатного солнца играли на его лице, подчёркивая изящные черты его профиля, он казался таким утончённым и уязвимым в этот момент, что Хонджун не мог оторвать от него свой взгляд, краем уха слушая, как Сан советует ему подойти и хотя бы поздороваться. Сердце Хонджуна билось сильнее, когда он осознал, что действительно влюбился в этого человека, когда тот вот так сидит, сосредоточенный и невероятно красивый.       — Сан, сделаешь мне два одолжения? — повернулся Хонджун к своей «няньке», пытаясь сделать такое выражение лица, чтобы ему точно не отказали.       — Эм... да? Что мне нужно сделать для тебя? — ответил Сан с улыбкой, уже готовый помочь своему подопечному.       — Я хочу покрасить волосы в ближайшее время, мне нужен осветлитель и сама краска, а второе одолжение — отвлеки сейчас Ёсана на себя.       Хонджун ловит плохо скрываемую улыбку Сана, который без лишних слов подошёл к другой «няньке», заводя понятный лишь им разговор о Чонхо. Ёсан, похоже, быстро всё понял и уже совсем скоро возле пруда остались только Хонджун и Сонхва. Возможно, он немного сомневался в своих намерениях, улавливая небольшое волнение внутри себя, но потом он подумал о том, что Сонхва слишком хорош, как для того, чтобы грубо его прогнать, он не такой, он точно примет Хонджуна.       Всё вокруг казалось наполненным магией: шёпот листвы, ласковый ветер, ласкающий кожу, пруд, окрашенный в огненные оттенки заката, словно природа сама таяла в объятиях этого момента, и улыбка Сонхва, которая появилась на его лице, как только Хонджун присел рядом с ним. Словно звёзды утоплены в его глазах. Когда пальцы Сонхва едва ощутимо прикоснулись к его руке, Хонджун ощутил, как сердце его замирает в ритме чужих бархатных прикосновений. Он взял руку Сонхва в свою, и в этот же момент будто погрузился в другой мир, где время теряло своё значение, а каждое мгновение было наполнено едва известной нежностью и любовью. Их касания словно танцевали в гармонии, создавая мелодию чувств, которая переполняла их сущности.       Наблюдая за рыбками в пруду, они наслаждались своей молчачивой сценой, словно это была иллюстрация их собственной истории. В этом моменте слова становились лишними, ведь их души уже давно нашли друг друга и говорили языком, который воспринимался лишь сердцем. Они знали, что между ними много чего изменилось, и теперь они в отношениях, даже если не было официальных признаний — это чувствовалось буквально в воздухе, что их окружал. Казалось, даже бабочки кружились вокруг них, добавляя моменту какой-то странной особенности.

***

      Тихие коридоры больницы, обычно наполненные лишь разговорами сотрудников и шуршанием халатов, в этот момент пронзила атмосфера напряжения и тревоги. Стены, казавшиеся непроницаемыми и спокойными, теперь колебались под влиянием грузного натиска трагедии. Прибытие парня-суицидника, накрытого белой простыней, что была пропитана кровью, вызвало шок и смятение среди медицинского персонала, те банально не ожидали. Тяжёлое дыхание реанимационного аппарата сопровождало каждый шаг, словно напоминая о хрупкости человеческой жизни. Под тяжестью груза страдания, коридоры больницы теряли свою привычную неподвижность, оживая от рывков судьбы. Шорох под ногами медицинского персонала казался эхом той борьбы, которая разгоралась внутри каждого из них. Они работали на грани своих возможностей, стремясь вернуть хоть каплю света в ту тёмную бездну, в которую угодил суицидник.       И в это тяжёлое мгновение Сан вдруг осознал, что медики несут на себе не только бремя медицинской долготерпеливости, но и надежду на возрождение жизни, на возможность избавления от той бездны, в которую кто-то упал. Наблюдая со стороны за всей этой суетой среди медперсонала, Сан задумался, а готов ли он к тому, что может стать частью всего этого? Готов ли он взять на себя ответственность за чужую человеческую жизнь? Он действительно хочет связать свою жизнь с тем, чтобы чувствовать эту ответственность? Когда-то он будет проводить операции, и это его действия будут решать, будет ли человек живым или мёртвым. Ему придётся спасать даже ужасных преступников, потому что это его работа — спасать всех людей. Он точно к этому не готов.       И хотя коридоры больницы теперь были наполнены не столько молчанием, сколько напряжением и тревогой, в каждом сердце медицинского персонала горел огонь решимости и надежды. Ведь именно в таких моментах проявляется суть их профессии — быть светом во тьме, быть надеждой в безысходности, быть спасением там, где всё кажется потерянным. Сан не чувствует себя светом во тьме. Он не может быть частью этого.       — Чего такой взвинченный? — рядом появился господин Кан — главврач больницы.       — Всё в порядке, — отрекается Сан, понимая, что никакой суеты вокруг больше не было — хирурги и медсёстры с анастезиологами спокойно выполняли свою работу.       — Этот парень... — вдруг продолжил отец его друга, — если он выживет — будет твоим новым пациентом.       В этот момент внутри Сана что-то перевернулось. «Если он выживет» — мужчина сказал это настолько спокойным тоном, будто у того просто кровь из вены брали. Разве с опытом приходит и такое безразличие к человеческим жизням? Сан не такой...       — Но... Хонджун?       — Неделя-полторы и его можно будет выписывать, а у тебя ещё два месяца практики.       — Хорошо, я понял, — его мысли кружились, он чувствовал, что его ожидают весомые изменения в его жизни, и это наполняло его тело страхом.       Перемены. Он всегда боялся перемен. Боялся потому, что не знал, что они для него принесут. Но сегодняшние перемены были пугающими и неприятными, хотя ничто никогда не сравнится с тем вечером, когда его любимый дядя с женой и их сыном попали в ДТП, оставив его двоюродного брата Чонхо сиротой. Сан знал, что когда-то должен будет попрощаться с Хонджуном. Они прошли через многое вместе, и мысль о том, что они больше не будут видеться, заставляла сердце Сана сжиматься от горя.       И ещё одна переменная: новенький пациент. Новые пациенты всегда приносили с собой неизвестность. И как он мог быть готов к этому, когда его разум был занят мыслями о прощании с Хонджуном с пониманием, что вряд-ли они увидятся ещё хотя бы раз?       Сан понимал, что ему нужно было научиться принимать перемены как неотъемлемую часть жизни. Но как? Как он мог найти силы прощаться с тем, кто неосознанно помогал его росту как человека?       Сан отмахнулся от своих мыслей. Он знал, что у него есть обязанности перед своими пациентами, и он не мог позволить своему страху парализовать его. Сан решил, что сделает всё возможное, чтобы найти подход к новому пациенту и помочь ему, как только сможет. Если он выживет...       Подходя к выходу, он вздохнул. Да, перемены могут быть страшными, но они также могут быть возможностями для роста и развития. И если он не будет готов принять их, он никогда не сможет двигаться вперёд. Сан решил, что он должен будет преодолеть свой страх и принять ещё одну перемену, как часть своего пути.       Какое-то время он стоял у окна, не решаясь выйти на улицу, его взгляд скользил по двум фигурам вдали, которые с энтузиазмом обсуждали что-то, сидя на лавочке и держась за руки. Хонджун и Сонхва, словно огонь и вода, казались неразлучными, их энергия наполняла воздух вокруг них. Сан чувствовал себя наблюдателем за сценой из фильма, где он играет роль лишь зрителя. В то время как Хонджун и Сонхва что-то оживлённо обсуждали, вероятно, это были сказки, Ёсан безучастно смотрел на рыбок в пруду, в нескольких метрах от них, иногда его взгляд мимолётно зацеплялся за парочку справа, чтобы убедиться, что всё в порядке.       Сан медленно приближался к Ёсану, осторожно шагая по залитому вечерним солнцем парку. Ветер играл с его волосами, придавая облику загадочности и невидимости. Ёсан сидел на корточках, погружённый в раздумья, он не заметил приближающегося друга, пока тот не присел рядом. Ёсан вздрогнул от неожиданности, а затем улыбнулся от своей реакции.       — Когда-нибудь люди перестанут ко мне так подкрадываться, — произнёс Ёсан, поправляя рукава своего медицинского халата, стараясь не тревожить сломанную руку слишком сильно.       — Ты просто всегда будто в другом мире находишься. О чём ты всё время думаешь?       — Ни о чём таком важном, — увильнул он от чёткого ответа.       А Ёсан думал много и часто, больше всего о семье. В его голове всегда возникали образы прошлого, где его отец всегда был окружён только пациентами, а он сам оставался в стороне, безуспешно пытаясь привлечь его внимание. Фактически, Ёсана воспитали медсёстры, ведь мама умерла при родах, а отца он, казалось, совсем не заботил. Почему другим людям он уделял столько времени и внимания, а Ёсану, его собственному сыну, всегда говорилось «давай позже, я сейчас занят»? Может быть он не был достаточно хорошим сыном? Может быть, ему не хватало таланта или способностей, чтобы привлечь внимание отца? Но потом Ёсан осознал, что это не его вина. Это были выборы его отца, его приоритеты и его недостаток внимания и заботы о своей семье. Ёсан не должен себя винить за его отсутствие. С решимостью в сердце, он всё таки тоже поступил в медицинский, зная, что его будущее будет лучше, если он будет учиться на ошибках прошлого и строить потом свои отношения на любви и взаимопонимании.       — Так странно видеть их вместе, — вдруг прервал тишину Сан, косясь на парочку, которые всё продолжали свой энергичный разговор. — Никогда не думал о возможности того, что это случится.       — Если бы ты был внимательнее — давно бы заметил, какие долгие взгляды кидал на него Хонджун, а если бы ты чаще общался с Сонхва, он бы рассказал тебе о своих чувствах к Хонджуну ещё в конце июня.       Сан не мог поверить в то, что он упустил так много, когда думал лишь о себе. Ему всё ещё казалось, что он находится в том времени, когда выписывалась Момо — его бывшая пациентка.

***

      После полуночи Хонджун и Сонхва снова встречаются в столовой на одиннадцатом этаже, хоть и не договаривались о встрече. Хонджун пытается незаметно подойти сзади, и накрывает чужие глаза своими руками, что вместо него говорили «угадай, кто?»       — Хонджун, кроме тебя сюда в час ночи больше никто не заходит, — обломал его Сонхва, отводя чужие ладони от лица, чтобы нежно взять их в свои руки.       — А я хотел устроить сюрприз, — он делает наигранно-грустный голос, наблюдая за тем, как Сонхва играет с его пальцами своими.       — Может быть, в следующий раз, — на выдохе произносит он, отпуская руки.       Хонджун обходит стол и садится напротив с нетерпеливым выражением лица. Дело в том, что после вечерней прогулки Сан помог ему остветлить волосы, а после помог их покрасить в синий цвет. Он решил, что этот цвет будет самым удачным по двум причинам. Первая: это его любимый цвет. Вторая: когда-то Сонхва сказал, что этот цвет будет гармонично смотреться с его внешностью. Поэтому Хонджун решил, что для него этот цвет станет символом его зарождающихся чувств.       — Как тебе? — его сердце колотится быстрее, чем обычно, от нетерпения.       Сонхва смотрит на него с изумлением, его глаза наполняются теплом, и сверкают, словно звёзды, когда он не может отвести свой взгляд от чужой причёски. Он всё ещё помнил момент, когда Хонджун сказал, что ненавидит синий цвет, но позже он говорил такое же про красный цвет, и тогда это звучало убедительньнее.       — Ты выглядишь потрясающе, — шепчет он, смотря прямо в глаза. Своими пальцами Сонхва ласково проводит по его волосам, понимая, что всё-таки не ошибся, когда сказал, что Хонджуну подойдёт этот цвет. — Твой лавандовый чай уже заварился.       Хонджун смотрит с недоумением, а потом замечает маленький чайник на столе, который обычно Сонхва не использует, ведь заваривает свою ромашку прямо в чашке. Он, кажется, на несколько секунд забыл как дышать. Было приятно? Ему непривычно от того, что кто-то может вот так о нём позаботиться за просто так, даже без просьбы.       — Спасибо... — неуверенно произносит Хонджун, чувствуя, как разливается тепло в груди. — Мне, правда, очень приятно от твоей заботы.       На ночном небе танцуют звёзды, словно бриллианты на чёрном атласе, а окно возле их излюбленного столика стало рамкой для этого великолепного шоу. Хонджун не может оторвать взгляд от Сонхва, что не скрывает своей улыбки, после сказанных слов. Сердце наполняется чувством блаженства, когда он видит его улыбку, освещающую его лицо ярче, чем самая светлая звезда на небосклоне. Он молча восхищается его красотой, словно Сонхва — самый драгоценный дар вселенной.       В тишине Хонджун слышит лишь их дыхание и шёпот ветра за окном. Но в его сердце раздаются аккорды нежности и любви, мелодия, которую они создают вместе, словно вечная симфония. Он хочет сказать Сонхва, насколько он прекрасен, но слова кажутся слишком малыми для выражения его чувств. Так что он просто смотрит на него, сияющего под светом звёзд и луны, наслаждаясь каждым моментом, проведённый рядом с ним, словно это последний день их жизни.       Хонджун смотрел на Сонхва, и сердце его замирало от волнения и страха. Ему точно нравился парень напротив, но порой Хонджун сомневался, сможет ли он по-настоящему довериться ему. Когда он взглянул на Сонхва в этот момент, он увидел в его глазах искренность и нежность, которые заставили его сердце замирать от восхищения. Он почувствовал, как внутри него рождается новая волна любви и уважения к этому невероятному парню, который так спонтанно решил стать его опорой и вдохновением. И в этот момент все сомнения и страхи показались малозначительными по сравнению с тем, что он чувствовал к Сонхва. Он осознал, что то, что он чувствует — это не о сомнениях или недоверии, а о готовности открыть своё сердце и довериться другому человеку без оглядки на прошлое или страхи.       И они сидят так, смотря на ночное небо, словно две звезды, связанные не только своими руками, но и своими душами, вечно объединённые в бесконечном танце любви под великолепием вселенной.       Теперь всё будет хорошо.       — Не хочешь сегодня остаться в моей палате? — неожиданно предложил Сонхва, переводя свой взгляд на парня напротив, что слишком внимательно смотрел на него, не стесняясь, уже какое-то время. Его глаза были наполнены теплотой и нежностью, он был полностью уверен в своём предложении.       Хонджун мгновенно почувствовал смешанные чувства. Он знал, что это противоречит правилам больницы, но в то же время каждая минута, проведённая с Сонхва, казалась ему бесценной. Он колебался, его разум и сердце ведали борьбу.       — Но правила... — начал он, но его слова прервала улыбка Сонхва, которого откровенно веселила чужая правильность, особенно, если вспомнить, каким Хонджун был раньше, и что «пай-девочкой» называли только Сонхва.       — Правила иногда нужно нарушать, — сказала она, протягивая руку к его лицу, чтобы погладить чужую щеку в успокаивающем жесте.       Теплота его касания смешалась с теплом сердца, и Хонджун понял, что никакие правила не могут сравниться с тем, что он чувствует к этому парню. С улыбкой он кивнул и взял его руку в свою.       — Тогда я останусь, — сказал он, прижимая чужую ладонь к своим губам и целуя его пальцы. — Хочешь сделать бумажных журавликов?       — Я не умею...       — Я тебя научу! — воскликнул Хонджун, но быстро осёкся, вспоминая, что их нахождение здесь можно назвать незаконным.       — Тогда чем раньше, тем лучше.       Под покровом ночи, когда больничные коридоры казались особенно пустыми и тихими, Хонджун и Сонхва пробирались к палате, держась за руки, словно это была единственная нить, связывающая их в этот момент. Шаги их были лёгкими и бесшумными, как будто они становились частью ночи, стремясь не привлекать лишнего внимания. Сердца их бились в унисон, наполненные адреналином запретного и рискованного. Они остановились перед дверью палаты, и Хонджун, глядя в его глаза, улыбнулся, словно в этот момент весь мир принадлежал только им.       — Ты точно в этом уверен? — шёпотом спросил он, и его ответом был лишь кивок головы, исполненный решимостью и зарождающейся любовью.       С такой же решимостью Сонхва открыл дверь, и они вошли в палату, где свет луны проникал сквозь окно, озаряя их путь. Вместе они нашли убежище от суеты мира в объятиях друг друга, где время замедлило свой бег, чтобы дать им этот момент счастья. Как тени, скользящие по стенам, они осторожно прокрались к кровати, где слились в нежном обьятии. Их дыхание было спокойным и согревающим, словно они создавали свой собственный мир, где никакие правила не смогли бы разлучить их.       Спустя пару минут тёплых объятий, они сидели в уютном уголке палаты, окружённые красочными листами бумаги разных оттенков. Хонджун улыбнулся и взял в руки лист синей бумаги. Сонхва с интересом посмотрел на лист бумаги и улыбнулся от выбранного цвета. Хонджун терпеливо показывал каждый шаг: как правильно складывать бумагу, чтобы получить крылья, как формировать голову и хвост. Сонхва внимательно следил за его движениями, стараясь повторить их на розовой бумаге.       Постепенно, под руководством Хонджуна, Сонхва начал ощущать уверенность в своих навыках. Его журавлик получался всё более изящным и аккуратным с каждой новой попыткой.       — Ты делаешь это прекрасно, — похвалил его Хонджун. — Теперь ты можешь сделать своего первого бумажного журавлика самостоятельно.       Сонхва улыбнулся и с удовольствием принялся за работу. Его пальцы ловко складывали бумагу, создавая изящную форму. Вскоре перед ним встал маленький, но красивый бумажный журавлик розового цвета. Он с гордостью рассматривал своего первого бумажного журавлика, чувствуя радость и удовлетворение от нового навыка, который он усвоил благодаря помощи своего парня. Хонджун с улыбкой наблюдал за тем, с какой детской радостью Сонхва рассматривал своё творение, разделяя с ним этот приятный момент. В этот момент в нём зародилось понимание, что ради этого человека он готов на всё.       Луна медленно поднималась над горизонтом, озаряя комнату своим мягким светом. Они лежали рядом на уютной кровати, в сердцах царило спокойствие, а дыхание медленно сплеталось в ритме ночи. Сонхва чувствовал тепло и безопасность, лёжа рядом с Хонджуном. Он смотрел на его лицо, освещённое лишь лунным светом, и сердце его трепетало от любви и благодарности за то, что тот был рядом. Хонджун мягко прикоснулся к его плечу, прижимая к себе ещё сильнее. Он чувствовал, как их души становились всё ближе, как будто сливаясь в одно целое под магией лунного света.       — Знаешь... — вдруг начал Сонхва, прерывая тишину тихим шёпотом, когда глаза уже сами закрывались от желания поспать. — Когда-то я прочитал, что в греческой мифологии утверждается, что люди изначально были созданы с четырьмя руками, четырьмя ногами и головой с двумя лицами. Ужасаясь их могуществу, Зевс разделил их на две отдельные части, обрекая их проводить свою жизнь в поисках своих других половинок...       — Тогда ты моя вторая половинка, — таким же шёпотом ответил Хонджун придвинувшись поближе. Своими губами он нежно коснулся губ Сонхва лёгким поцелуем, который можно назвать простым прикосновением. Это их третий поцелуй, ведь после того дня в подсобке появилось какое-то стеснение на этот счёт, казалось, что поспешили. Но сейчас это ощущалось правильно. — Ты мне очень нравишься.       — И ты мне нравишься, Джуни, — растягивая губы в улыбке ответил ему Сонхва, пряча своё смущение в плече Хонджуна.       Они лежали так долго, наслаждаясь моментом и ощущая, как их связь становилась крепче с каждой секундой. Для них не было нужды в словах — их слияние было более глубоким, чем любые буквы или фразы могли выразить.       Они были словно две звезды, сливающиеся в небесной симфонии. Их дыхание, лёгкое и ровное, словно танцевало под мелодию ночи, наполняя палату теплом. Сквозь сон, Сонхва вдыхал чужой запах, словно нектар, пропитывающий каждую его клеточку. Он ощущала, как сердце Хонджуна бьётся в унисон с его собственным, словно два сердца, ставшие одним волшебным ритмом. А Хонджун нежно прижимал его к себе, словно он боялся потерять Сонхва в этой ночной сказке. Тела, слившись в объятиях, словно растворялись в этом моменте вечности, забывая обо всем, кроме своей любви друг к другу. В этой ночи они почувствовали, что их связь стала нерушимой и непостижимо красивой, словно самая романтическая история, которую могли только вообразить.       Утренний свет проникал сквозь тонкие занавески, распуская нежные лучи по комнате. Ёсан планировал совершить привычный обход одной единственной палаты, на которую у него были права. Но когда он открыл дверь в палату, он увидел сцену, которая заставила его сердце замиреть. На кровати лежали двое: Сонхва, его голова покоилась на плече Хонджуна, который, в свою очередь, нежно обнимал его обеими руками. Их лица отражали спокойствие и умиротворение, словно они погрузились в мир собственного счастья. Ёсан замер на месте, не в силах отвести взгляд. Эта нежность, этот момент полного единства, словно растворял в себе все боли и страдания, оставшиеся в этой больнице. Он не мог не улыбнуться, видя, как два сердца нашли друг друга в этом мире, полном боли и разрушений. Он медленно вышел из палаты, оставив их наедине со своим миром любви и нежности. Этот момент был как дар судьбы, напоминание о том, что даже в самых тяжёлых временах, любовь остаётся светлой и непобедимой силой.       Руки сами потянулись за телефоном, который он всегда носил в левом кармане своего больничного халата. Через мгновение он уже печатал сообщение для Чонхо, в котором желал ему хорошего дня и интересовался возможностью провести вечер на скейтбордах. Его сердце замирало при мысли о Чонхо, словно магнит притяжения, неотразимо влекущий его к нему. Всё чаще он замечал, что его мысли забиты лицом нового друга, что его сердце бьётся быстрее, когда он рядом. Но в этой сладкой плене смутно таяли сомнения. Ёсан не мог понять, что чувствует на самом деле. Он лишь знал, что это неправильно, но не мог найти в себе силы отпустить свои непонятные чувства. В этом зыбком мире смутных чувств, он упорно пытался найти опору, но единственное, что мог видеть ясно, — это то, что всё изменилось с Чонхо. Вздохнув, он отправил сообщение, погружаясь в сладкое и страшное неопределенностью ожидание. Он не хотел думать о том, что мог влюбиться, в конце концов, у них большая разница в возрасте, да и Чонхо ещё несовершеннолетний. Моральные предубеждения ставят большой крест на зарождающихся чувствах. Потому что, это неправильно.       — Привет, Сан!       — Я не могу сейчас разговаривать, — послышался с того конца голос лучшего друга. — Ёсан, тут ситуация S.O.S. Хонджун пропал!       — Твоя пропажа у меня на этаже, сладко спит.       — Я даже не думал о таком развитии событий, — после продолжительной паузы ответил Сан, по шуму можно было понять, что тот уже поднимается по лестнице наверх.

Любовь — это не вечное наслаждение красотой, а принятие кого-то со всеми его недостатками.