***
Закрыв за собой дверь во внутренний дворик, я достал телефон и, проходя через дом, набрал номер. Проверять подъездную дорожку и убеждаться, что этого ублюдка Барри уже нет, я не стал. Парень обмочился, пока бежал к своей машине. Этот факт был достаточным подтверждением того, что в ближайшее время он не приблизится к Сету. — Привет, я как раз собирался тебе позвонить, — сказал Мэв, взяв трубку. — Этот Филдс — тот еще фрукт. Мне удалось сохранить спокойствие, и я спросил: — А подробнее? Перед кухней располагалась дверь, которую я искал. Распахнув ее, я включил свет и стал спускаться по лестнице в тускло освещенное помещение, когда Мэв заговорил. — Я обнаружил запретительные судебные приказы в трех разных штатах. Все от бывших пациентов, которые утверждают, что их бывший психолог, некий доктор Барри Филдс, преследует их. — Какое-нибудь насилие присутствовало? — спросил, я, в кои-то веки надеясь на утвердительный ответ, потому что это стало бы оправданием, чтобы покончить с ублюдком. — Нет. Куча телефонных звонков, преследование по месту работы, и все такое… Кажется, это прекращалось каждый раз, когда издавались запретительные приказы, а потом он приступал к следующему парню. — Уничтожь его, — приказал я, спускаясь по лестнице. — Что? — удивленно спросил Мэв. — Забери все. Лицензию, деньги — все. Убедись, что он не сможет начать и в другом штате. Я был рад, что Мэв не стал подробно расспрашивать, но все же он сказал: — Это займет некоторое время. — Сделай это своей первоочередной задачей. Несправедливо было сваливать все на Мэва, ведь он лишь подменял меня, пока я не нашел нового специалиста на место Бенни, но вид Барри, насильно удерживающего Сета, лишил меня остатков разума. — Понял тебя, — тихо ответил Мэв и завершил вызов. Не потребовалось много времени найти то, что я искал в прохладном винном погребе. Я мысленно поблагодарил отца Сета за то, что он хранил, вероятно, очень дорогой виски в дополнение к бесчисленным бутылкам вина. А также поблагодарил Трейса. Он предусмотрительно поставил меня в известность о существовании винного погреба и не раз приводил сюда, когда нам требовалось уединиться для бурного и жаркого поцелуя, пока гостили у его семьи. Я схватил первую попавшуюся бутылку виски и достал из ящика один из штопоров. Подниматься наверх за стаканом не стал — просто сделал несколько глотков и позволил обжигающему теплу пройти сквозь меня. Без сомнения, алкоголь обошелся отцу Сета в целое состояние, но я почти не заметил вкуса. Как бы ни хотелось напиться в надежде забыть образ Сета, вырывающегося из-под тела другого мужчины, парнишке может понадобиться, чтобы я оставался полностью в своем уме. Поэтому я закрыл бутылку и убрал ее, прежде чем вернуться наверх. За шесть лет с тех пор, как Майкл «Хоук» Хоукинс помог мне добиться справедливости для Трейса, я забрал больше жизней, чем спас за все годы врачебной практики. Нет, не все они погибли непосредственно от моей руки, но я отдавал приказ на каждого. Ни одна из этих смертей, каким бы отвратительным ни был преступник, не приносила мне удовольствия. Удовольствие доставило только наблюдение за смертью каждого из убийц Трейса. И я без тени сомнения знал, что лишение жизни Барри стало бы еще одним исключением. Этот факт должен был беспокоить меня гораздо больше, но нет. Единственное, что беспокоило, — Сет увидел настоящего меня в том инциденте. Сколько раз я переживал, что поклонение Сета перерастет в нечто большее, когда парнишка был моложе. А сейчас даже не ожидал, что так остро почувствую потерю этого последнего связующего звена между нами. Может быть, потому, что не хотел, чтобы Сет утратил еще одну вещь из своего прошлого. А может эгоистично переживал, что произойдет, когда потеряю эту последнюю связь с прежним собой. Вернувшись наверх, я беспокойно мерил шагами кухню, ожидая возвращения Сета. Время на телефоне показывало, что с момента его ухода прошло всего пятнадцать минут, поэтому, решив чем-то занять себя, я поднялся в свою комнату и переоделся из брюк в джинсы. Рубашку оставил, но избавился от пиджака и наплечной кобуры. Я засунул один из своих «Глоков» за пояс джинсов, а затем вернулся вниз. Снова выглянул через заднюю дверь, но Сета по-прежнему не было видно, поэтому я занялся сменой кода безопасности на входной двери. В какой-то момент придется заняться и воротами в конце подъездной дорожки, но поскольку в поместье Сета ничто не защищало периметр от злоумышленников, ворота были не слишком надежным сдерживающим фактором. Когда я закончил, Сет отсутствовал менее получаса, но будучи слишком беспокойным, чтобы дать парню еще немного времени и пространства, я вышел через дверь кухни и направился в сторону пляжа. Но сразу остановился, увидев, что Пуля лежал рядом с одним из шезлонгов на дальнем краю бассейна. Шезлонг был повернут в противоположную от бассейна сторону и обращен к темно-синим водам Пьюджет-Саунда и Олимпик-Маунтинс за ним. Я не захватил ни одного из стульев, подходя к Сету, и обрадовался, что парень, хотя и не поднял глаз при моем приближении, но все же убрал ноги, позволив мне присесть на край шезлонга. — Я не заметил, — прошептал он. — Чего? — Того, что он стал опасным, — ответил Сет. — Я знал, что в последние месяцы что-то не так, но думал, что слишком остро реагирую. Я не хотел ранить его чувства, если бы ошибался. Он… он помог мне. — Он воспользовался тобой, — поправил я. Сет покачал головой. — Почему ты вернулся, Ронан? — Я не уходил, Сет, — ответил я. — У меня сегодня были кое-какие дела, — подстраховался я, не желая признаваться, что следил за ним. — Я оставил свои вещи в гостевой комнате. Из горла Сета вырвался нервный смешок. Было видно, что парень близок к тому, чтобы выйти из себя. — Ты уходишь, когда мне нужно, чтобы ты остался, и остаешься, когда я прошу тебе уйти. — Сет сдвинулся с места и перекинул ноги через край шезлонга, но не встал. — Ты не позволяешь мне прикасаться к тебе, но не перестаешь прикасаться ко мне. Тебе нужны ответы, но сам их не даешь. — Сет поднялся и продолжил: — Я не могу понять, что, блядь, хуже — желание, чтобы ты перестал видеть во мне младшего брата Трейса, или ужас от того, что ты уже это сделал. Я позволил Сету уйти. Как я мог сказать, что единственное по-настоящему плохое во всей его жизни — я сам?Глава седьмая. Ронан.
17 апреля 2024 г. в 18:44
Ронан
Шестью годами ранее
— Доктор Гришам?
— Не называйте меня так, — автоматически ответил я, отворачиваясь от мужчины, стоявшего у двери номера мотеля, и продолжая возиться с крышкой флакона с лекарством. — Вот, — сказал я, бросая мужчине бумажник. — Возьмите все, что я Вам должен.
Меня не смутило, что мужчина последовал за мной в комнату, хотя, повторно взглянув на него, я понял, что это могли быть и двое мужчин, поскольку мое зрение было расфокусировано.
— Сколько вас? — тупо спросил я, пытаясь наощупь отыскать бутылку водки, которую куда-то засунул, когда пошел открывать дверь.
Мужчина не ответил, и, по правде говоря, мне было наплевать, потому что я наконец-то снял крышку упаковки с таблетками. Но когда попытался высыпать таблетки в ладонь, ни одна из них не попала по адресу, и я растеряно уставился на множество белых точек, разбросанных под ногами.
— Вот, — сказал мужчина и вложил одну из таблеток мне в руку.
Где-то в глубине сознания мелькнуло, что таблетка синяя, а не белая, и выглядит не овальной, а круглой, но мне было все равно.
— Нужно больше одной, — пробормотал я, запихивая таблетку в рот и проглатывая насухую, поскольку не успел найти водку.
— Мне понадобится некоторое время, чтобы собрать их, — ответил гость. — Почему бы Вам не расслабиться, а через секунду я дам Вам еще парочку?
Внутренний голос подсказывал, что менеджер мотеля слишком любезен, учитывая, каким засранцем он был все предыдущие разы, когда стучался в мою дверь, требуя оплаты, но я понял, что мне и на это насрать. Прекрасные овальные белые таблетки скоро сделают свое дело. Надеюсь, круглые синие тоже.
Из-под потяжелевших век я смотрел, как мужчина опускается на колени, чтобы собрать рассыпанные таблетки, и протягивает руку, передавая их мне. Но спокойствие наконец завладело моим уставшим телом, я опустил голову на подушку и закрыл глаза, наслаждаясь этим.
Когда я проснулся в следующий раз, неудобной кровати подо мной уже не оказалось. Рот был словно набит ватой, а голова болела чудовищно. Потребовалась не одна секунда, чтобы понять, — я больше не в номере мотеля, и приятное жжение от Оксиконтина, который я глотал, как конфеты, последние несколько дней после выписки из больницы, исчезло. Я смутно вспомнил и синюю таблетку, которую проглотил, не задумываясь, и теперь понимал, что это, скорее всего, было успокоительное или снотворное.
Пришлось заставить себя открыть глаза и позволить зрению сфокусироваться. Я сидел на переднем пассажирском сидении автомобиля, но в салоне больше никого не было. Автомобиль был припаркован посреди луга, а вокруг не просматривалось ничего, насколько хватало взгляда. Ну, почти ничего. В ярдах ста от машины обнаружился небольшой пруд со скамейкой для пикника, на которой сидел мужчина спиной ко мне. Я взглянул на замок зажигания, но ключей не увидел. Обыскивая машину в поисках оружия, я не нашел даже клочка бумаги, указывающего на владельца авто. Моего телефона не было, как и бумажника.
Я с удивлением почувствовал дрожь от страха, что было просто смешно, ведь мне было совершенно наплевать, выживу я или умру, когда заперся в номере мотеля и стал глотать таблетки, от которых забыл обо всем на свете. Открыв дверь салона, я на ватных ногах кое-как покинул машину. Не сводя глаз со спины мужчины, я повторно осмотрел окрестности, но не увидел ни других машин, ни дорог, ни вообще каких-либо признаков жизни. Дул легкий ветерок, заставляя высокую траву колыхаться, но в остальном было абсолютно тихо. Я направился к мужчине, решив принять любую участь, которую тот мне уготовил, потому что мне было уже все равно. Трейса больше нет, и человек, которым я был, умер вместе с ним. Я видел, как кровь из наших искалеченных тел растеклась по сухому горячему песку, и чувствовал, что моя жизнь закончилась в ту же секунду, что и жизнь Трейса. Незнакомец, который по какой-то причине привел меня сюда, больше ничего не мог у меня забрать.
Мне потребовалось немало времени, чтобы добраться до мужчины, и я ненавидел это. Мои раны зажили достаточно, и врачи выписали меня из военного госпиталя в Бетесде, но я еще не настолько восстановился, чтобы передвигаться быстрее улитки и без ярко выраженной хромоты. Подойдя ближе, я понял, что стол для пикника, за которым сидел мужчина, находился на вершине небольшого возвышения у воды, хотя большая часть земли вокруг нас была ровной. И только оказавшись футах в пятнадцати от незнакомца, понял, что мы не одни, и остановился, как вкопанный, увидев открывшееся передо мной зрелище.
Другой мужчина стоял на коленях, его руки были связаны за спиной, а на голову надет какой-то мешок. На нем были синие джинсы, заляпанные грязью, и синяя рубашка с пятнами крови. Ноги были босыми, но именно лист пленки под мужчиной заставил меня тяжело сглотнуть.
Какого хуя?
Инстинкт подсказывал, что нужно осмотреть мужчину, но, подойдя ближе, я узнал незнакомца из мотеля, незнакомца, который привел меня сюда, и заметил в его руке пистолет. Меня охватила паника, но все же удалось сохранить абсолютную неподвижность. Я не мог разглядеть лица, но видел профиль, и больше всего выделялся шрам от ожога, покрывавший правую щеку, челюсть и шею. Шрам исчезал под воротником рубашки, и меня посетила неуместная мысль, не продолжается ли он далее на теле. А потом меня затрясло, когда я рассмотрел остальную часть внезапно ставшего знакомым профиля. Я уже знал, что шрам действительно продолжается под рубашкой.
— Брук, медицинский центр армии, — сказал незнакомец. — Две тысячи пятый.
— Пожар… пожар в доме, — сумел вымолвить я. — Я был интерном, а Вы и Ваша девушка…
— Жена, — поправил мужчина без особых эмоций.
— Жена, — прошептал я. — Вы и Ваша жена попали в отделение скорой помощи.
Этот случай запомнился мне на всю жизнь и стал одной из причин, по которым я решил выбрать в качестве специализации хирургию. В тот вечер отделение скорой помощи было переполнено пациентами из-за ужасной автомобильной аварии с участием множества машин. Я бросился помогать, где мог, но, когда привезли этого мужчину и его жену, дежурные хирурги и все ординаторы уже проводили операции другим пациентам. Мужчина сильно обгорел, но в более критическом состоянии оказалась его жена, поскольку, помимо ожогов, она получила множество ножевых ранений и, как следствие, внутреннее кровотечение. Других врачей не было, и мне пришлось оперировать ее, пока один из хирургов подсказывал мне, что делать, с соседней койки, где одновременно боролся за жизнь шестилетнего ребенка. Тогда мне удалось спасти жизнь женщины, но она умерла через несколько дней от ожогов.
— Ревей, — тихо сказал я. — Так ее звали, верно? — Мужчина кивнул. — А Вы — Майкл, — добавил я.
— Хоук, — поправил мужчина. — Она была единственной, кто называл меня Майклом.
— Мне очень жаль, — осторожно сказал я. — Жаль, что я не смог сделать больше.
— Вы подарили мне три дня с ней. Три дня, которых без Вас у меня бы не было. — Я посмотрел на мужчину, стоящего на коленях на пленке. Он плакал, но, черт возьми, я не мог понять, что происходит. Если Майкл не винил меня в смерти своей жены, то кем же был этот пленник? — Я не могу дать Вам еще три дня с Трейсом, но могу дать вот это, — пояснил Хоук, кивнув на мужчину.
Я был ошеломлен, услышав упоминание о Трейсе.
— Как… как Вы узнали об этом? — спросил я.
Обстоятельства смерти Трейса тщательно скрывались военными, а я был слишком подавлен, чтобы осознать всю значимость произошедшего с ним… с нами.
Хоук наконец посмотрел на меня, а затем снова кивнул в сторону человека на куске пленки.
— Снимайте.
Я знал, что речь шла о мешке на голове парня. Руки задрожали, я бросил еще один взгляд на Хоука, а затем спустился по небольшому склону. Наступив на пленку, я испугался, иррационально ожидая, что пуля пронзит мне спину, но раздался лишь приглушенный плач пленника. Потянувшись к мешку, я снял его с головы. Широко раскрытые, полные ужаса глаза встретились с моими, и мужчина попытался что-то сказать сквозь ткань, обвязанную вокруг головы и затыкающую ему рот. Но меня это не волновало, я видел только пронзительные голубые глаза… те самые, что в прошлый раз были полны жажды крови.
На меня нахлынули воспоминания, отчего я инстинктивно отступил на несколько шагов. Мужчина перестал скулить, мгновенно узнав меня. В голове по кругу замелькали образы истерзанного тела Трейса, когда мужчина, стоявший передо мной, жестоко издевался над ним. Сейчас я не видел его рук, поскольку те были связаны за спиной, но помнил их силу — после того, как закончил с Трейсом, он удерживал меня, пока один из его дружков делал со мной то же, что и с Трейсом. В моей памяти поганый рот, заткнутый сейчас кляпом, открывался в жестокой ухмылке, и я слышал тяжелый тембр голоса, продолжающего спрашивать Трейса, нравится ли ему это.
Я не мог пошевелиться, не мог говорить, не мог сделать ничего. Лишь почувствовал, как Хоук подошел сзади. Не отрывая глаз, я смотрел на человека перед собой, который взглядом умолял меня о пощаде. Но во мне не было милосердия. Никакой пощады. Точно так же, как он не пощадил меня, когда я умолял его отпустить Трейса.
— Как? — спросил я у Хоука.
— Случайно подслушал, как он рассказывал своим приятелям, что два месяца назад в Баграме они с парнями поимели пару педиков. Его слова, не мои, — добавил Хоук, очевидно имея в виду оскорбления. — Мой друг был в составе военной полиции на той базе. Он рассказал, что они сделали с тобой и Трейсом, а также о том, что впоследствии все было скрыто. Когда я узнал, что ты стал одной из жертв, подумал, что ты захочешь оказать им честь, — продолжил он. — Или, на худой конец, немного сравнять счет, если хочешь сохранить руки чистыми. — Хоук протянул пистолет. — Тебе выбирать, — сказал он. — Если хочешь отпустить его, просто развяжи ему руки, и покончим с этим.
Мужчина на пленке стал всхлипывать, услышав Хоука, но жалости, которую должен был испытывать врач во мне, не было. Ненависти и ярости почему-то тоже. Все, что я чувствовал, — всепоглощающий жар в груди при взгляде на мужчину. Возможно, если бы он с дружками прежде, чем насиловать меня, подождали, пока Трейс умрет, я бы почувствовал что-то другое. Может быть, смог бы воззвать к последней крупице милосердия и пощадить жизнь подонка.
Но они не подождали. Как мне пришлось наблюдать, как этот мужчина раз за разом засовывал в Трейса металлическую трубу, пока дружки с хохотом удерживали моего парня, так и Трейсу пришлось смотреть, как-то же самое происходило со мной, пока его тело покидала жизнь. И я знал, что именно это было для него самым тяжелым — именно тогда он сильнее всего страдал. Потому что я был врачом, а он — защитником. Горстка уродов украла у него даже это.
Я не хотел заставлять мужчину страдать и не хотел затягивать момент. И мне не нужно было сохранять руки чистыми — они не были чистыми с тех пор, как я впервые увидел этот момент во сне. Я забрал у Хоука пистолет, без колебаний и сомнений подошел к мужчине, прицелился ему в голову и нажал на курок. Никаких последних слов, никаких пожеланий сгореть в аду — я подарил подонку гораздо лучшую смерть, чем та, что он удостоил Трейса.
Этого было достаточно.