***
на утро за столом собираются все, кроме композитора. для Нортона это было ожидаемо, а остальные косятся на пустое место с непониманием. еды на столе тоже нет, так что ни у кого и мысли не возникает об опоздании Крайбурга, да хотя, впрочем, будто он способен опоздать. неужели случилось что-то? нарушает тишину с данным вопросом писатель: — никто не видел, случайно, композитора? не появиться за завтраком так странно для такого человека.. — Орфей молчит с несколько секунд, косится на Нортона, чуть склоняя голову, — не вы ли стали причиной, по которой мистера Крайбурга нет с нами сегодня? — он смеётся тихо, как и всегда не может упустить шанса задеть шахтёра, — ах, видит Бог, как же хочется мне увидеть то, как он разочаруется-таки в вас, мистер Кэмпбелл. репортёрша и энтомолог не решаются заговорить: одна лишь наблюдает с интересом за чужими разборками, а вторая предпочитает сосредоточиться на приёме пищи. Орфей, как и всегда, создаёт весьма неловкую ситуацию для всех, кроме себя. Кэмпбелл смотрит на писателя хмуро, но быстро отводит взгляд, ничего не отвечая. совершенно нетипичное для него поведение — ни злости, ни громкой перепалки.. того это явно не устраивает. — молчание — знак согласия, не правда ли? что ж, кажется, вы лишь подтвердили мою догадку, хоть я и не более чем.. — поговорим об этом после трапезы, писатель, — Нортон почти что шипит, озлобленно и тихо, перебивая. Орфей вздыхает лишь в ответ, не скрывая своего разочарования, и всё же притрагивается наконец-то к своей еде, ведь что ещё делать, если развлечь себя разговором не получилось? Кэмпбелл, впрочем, за всё время не ест ни куска — из-за стола уходит совершенно голодный. и это уже второй знак чего-то неладного. писатель тоже уходит, оставляя то, что не доел — просто сказал, что не голоден, и торопится последовать за Кэмпбеллом. уж слишком интересно ему стало. — ну что, расскажете, что случилось, хм? — Орфей спрашивает заинтересованно, однако чуть хмурится, когда не получает никакого ответа, — ну не томите, Боже, вам явно есть, что сказать, разве нет? — тебя это не касается. — правда? — писатель чуть усмехается, — весь твой хмурый вид лишь подтверждает мою теорию о том, что у тебя с композитором что-то случилось, иначе ты так не реагировал бы ведь. ну правда, не томи. у него-то я всегда могу спросить, но мне бы хотелось узнать и то, что можешь сказать об этом ты. — то, что случилось между мной и Фредериком — наше личное дело. не лезь со своим непрошенным любопытством. — м.. не соглашусь. то, что случилось с композитором, касается и меня, так что прошу вас, поведайте мне о произошедшем. — я не обязан.. — не обязан, это верно.. — Орфей подходит на шаг ближе к Кэмпбеллу, одной рукой удерживает его подбородок, не позволяя отвернуться или просто отвести взгляд, а сам говорит тише, — ..но пожалуйста, мистер Кэмпбелл, удовлетворите моё любопытство, пока у меня ещё хватает терпения быть с вами вежливым. Нортон смотрит на писателя с некоторым отчаянием — явно не хочет, чтобы тот знал. ведь если Фредерик не явился к завтраку, никому ничего не сказав к тому же, значит произошло нечто серьёзное. и виной этому был никто иной, как мистер Нортон Кэмпбелл. — ну? — по-твоему, ты способен заставить меня говорить.. угрозами? не слишком ли высокого ты о себе мнения, писатель? — хм? не думаю. однако в чём же проблема просто сказать, что ты сделал и по какой причине? — мы с тобой уж точно не в тех взаимоотношениях, когда подобное хочется обсуждать. Орфей тихо вздыхает, молчит с пару секунд, но всё же начинает вновь говорить, только уже тише и серьёзнее: — полагаю, ты должен понимать, что я за него переживаю, а ты своими действиями лишь подтверждаешь тот факт, что между вами что-то произошло, причём что-то не очень хорошее. если ты хоть раз поведёшь себя как человек, умеющий нормально решать проблемы, а не реагировать на всё агрессивно, то я могу попытаться помочь. не допускал подобной мысли, хм? мне в любом случае надо разобраться в том, что случилось, но ты и он ситуацию, вероятно, будете видеть по-разному, а есть ли смысл ориентироваться лишь на одно субъективное мнение с сомнительными выводами? спросить вас двоих и сделать свои выводы куда логичнее. Кэмпбелл молчит. хмурится. явно думает о чём-то. он виноват, и сам это понимает, а потому не хочет, чтобы писатель знал, что он сделал. — ну не томи, Боже.. просто дай спокойно разобраться в ситуации, м? хватит вести себя так, будто я твой враг. просто скажи, что произошло и по каким причинам. — я.. — Нортон медлит, но, кажется, всё-таки сдаётся, вырываясь из цепкой хватки, делает шаг назад и отводит взгляд, — это случилось из-за вашего разговора вчера вечером. — хм?.. — писатель явно удивляется, — что ты сделал и почему? в том разговоре даже не было ничего такого.. он же.. просто защищал тебя, как и всегда.. — Орфей осекается, видя на чужом лице искреннее удивление, — ты.. только не говори мне, что ты даже не дослушал наш разговор до конца и сделал какие-то свои выводы.. — какие ещё мне было делать выводы, когда он согласился с твоими словами о моей никчёмности? — он был согласен, но лишь отчасти. он не считает.. кхм.. не считал, по крайней мере, твоё поведение недопустимым. да, он согласен с тем, что тебе не хватает манер, согласен и с тем, что сейчас тебе особо нечего делать в высшем обществе, ведь все на тебя будут коситься с недовольством, однако он наивно полагает, что люди способны меняться, и ты тоже.. не то чтобы безнадёжный случай. да и привлекает его чем-то эта твоя простота, хотя он подобное в людях совсем не любит обычно. и ты это понял бы, если бы послушал наш разговор немного дольше. Нортон не смотрит. он делает глубокий вдох в попытке успокоиться, сжимает кулаки. всё это.. неправильно. Орфей смотрит молча, не понимая, что ему стоит сделать в такой ситуации. попытаться помочь Кэмпбеллу успокоиться, чтобы нормально продолжить разговор, или допытывать его так?.. он медлит, но после всё же подходит вплотную к Нортону, кладёт руки свои ему на плечи, но не обнимает — не слишком-то они для этого близки. одну руку писатель убирает, чтобы заставить шахтёра поднять голову и посмотреть на него, а сам говорит тихо, практически успокаивающе, словно бы и не он тот, кто считает Кэмпбелла чуть ли не ничтожеством: — успокойся. просто дыши. всё.. не так плохо ведь, полагаю. скажи, что ты сделал вчера? — наверняка у тебя уже есть предположения, писатель. — с тобой, кажется, точно знать ничего нельзя, так что даже если и есть, я не стану их озвучивать. — я.. притащил его в комнату и.. Орфей даёт ему время на то, чтобы успокоиться, не говорит ничего, когда Кэмпбелл замолкает. лишь ждёт, когда он будет в состоянии закончить то, что начал говорить. — я прину́дил его, унизил, изнасиловал.. писатель ничего не говорит сразу, щурится лишь, невольно сжимая пальцы на плече чужом чуть сильнее нужного — злится, но вздыхает глубоко в попытке успокоиться. молчит с несколько секунд, чтобы не сорваться на ненужную грубость и чтобы просто собраться с мыслями. — ты это сделал лишь потому что он тебя разозлил этим, я правильно понимаю? ха.. я даже и не знаю, можно ли тут что-то исправить. — кажется, у тебя всё же есть повод радоваться, писатель. — радоваться тут не получится, учитывая, что ты добился этого таким отвратным способом, — Орфей отходит от Кэмпбелла, но не сводит с него недовольного взгляда, — и что, так всё это и оставишь, м? — есть ещё какие-то варианты? — о, вот какое у тебя мышление? забавно. хотя бы попробовать извиниться и объясниться не хочешь? я, конечно, предполагаю, что он будет тебя избегать, но всё же.. ты просто без причины взял и изнасиловал его, а теперь, даже зная о своей ошибке, хочешь это так и оставить? если так, кажется, тебе и вовсе никогда до него дела не было. — я не думаю, что мои попытки будут хоть сколько-то успешны. не лучше ли тогда всё оборвать? — ты не можешь знать наверняка, будут они успешны, или нет. сначала просто попробуй. главная проблема для тебя тут — заставить его тебя выслушать, а с таким стремлением что-то исправить естественно ничего не выйдет. даже если он тебя не простит, ты сам должен понимать, почему — нормальные люди других не насилуют просто потому что. и всё же, быть может, он отнесётся к тебе с пониманием.. опять. как знать? но побудь хоть раз воспитанным человеком. объясни всё и принеси свои извинения. — он не станет меня слушать. ты и сам это прекрасно знаешь. — вероятно, да, так и будет. в любом случае, удачи снова всё испортить. Орфей отпускает Нортона, делает шаг назад, рассматривая чужое лицо с несколько секунд, и наконец идёт дальше по коридору, оставляя Кэмпбелла в одиночестве.***
композитор лишь на следующий день приходит на завтрак. кажется, он всё ещё не пришёл окончательно в норму, ведь трость свою сжимает чуть сильнее обычного, стоит лишь ему краем глаза заметить Кэмпбелла, но взгляд отводит почти сразу. трапеза проходит в давящем безмолвии, даже Орфей не говорит ни слова. Фредерик почти не притронулся к собственной порции. привычно поднимаясь после завтрака по лестнице, он ощущал себя.. странно. и лишь когда обернулся, дабы успокоить собственную тревогу, наткнулся взглядом на Нортона, застывшего в дверях холла и отчаянно прожигающего его взглядом. Крайбург спешит отвернуться и продолжить идти, чуть ускорив шаг. кажется, его даже чуть передёрнуло. сложно забыть совсем недавно произошедшее.. однако Кэмпбелл идёт за ним, нагоняет в считанные секунды, но не смеет дотронуться. композитор не оборачивается, не желает смотреть, лишь сильнее сжимает трость и пытается пройти дальше, хотя это сложно от накатившего беспокойства. ему страшно от того, что Нортон так близко, да и кому бы не было не по себе после такого? тот пытается сказать хоть слово, но не может заставить себя выдавить ни звука, а Фредерик и не думает останавливаться, лишь идёт дальше, надеясь, что Кэмпбелл поймёт, что разговаривать с ним он не желает. и в этот раз Нортону приходится отступить.***
следующие несколько дней с точностью повторяют события предыдущих. каждое столкновение, — неважно, случайное или нет, — идёт по одному и тому же сценарию, заканчиваясь полным провалом. в конце концов, терпеть это становится невыносимо, и Кэмпбелл идёт дальше — не выдерживает, хватая композитора за руку. тот заметно вздрагивает, пытается вырвать руку из чужой хватки, даже оборачивается невольно, и в глазах его отражается искренний страх повторения того, что произошло в тот день. однако Нортон смотрит с не меньшим отчаянием, не хочет причинить боли, но и другого способа заставить Фредерика его услышать найти не может. Крайбург предпринимает ещё одну попытку вырваться, но она не заканчивается успехом, и он всё же решается первым заговорить: — мистер Кэмпбелл, я попрошу вас отпустить меня, — беспокойство композитора выдаёт лишь лёгкая дрожь и то, что он избегает смотреть на Нортона, но говорит он твёрдо, с холодом — насколько вообще на это способен человек на грани приступа паники. — не могу. мне нужно лишь, чтобы ты меня выслушал, — Нортон смотрит на него, сжимает пальцы невольно чуть сильнее. — а ты хотел меня слушать? — композитор чуть ли не шипит со злостью, вновь пытаясь вырваться и уйти. у него не получается, что очевидно. — я.. я знаю, ладно? я идиот. я услышал ваш разговор в тот вечер и.. Крайбург не перебивает, всё же слушает Кэмпбелла, хоть это и весьма трудно. он пытается сохранить остатки спокойствия, хотя и дураку очевидно, что никакие пустые слова не искупят вины Нортона — в чём же смысл тогда всех этих оправданий? тот и сам это понимает, да и не пытается сказать, что вовсе не виноват. — Фредерик, — Нортон говорит тихо, сдавленно, — прошу тебя, я что угодно сделаю, только дай мне шанс всё исправить. — мне нечего у вас просить, чтобы вы могли что-то сделать, мистер Кэмпбелл, — Крайбург говорит тише, специально обращается к Нортону именно так — знает ведь, что после их былой близости ему будет неприятно слышать столь официальное обращение в лицо, — если придумаете что-то, что по вашему мнению может исправить это — ну, попробуйте. — ты же знаешь, что я ничего не смогу придумать.. ты специально так говоришь, да? знаешь, ты.. ты мог сразу прямо сказать, что не дашь мне никакой возможности. композитор молчит. чуть опускает голову, хмурится.. лишь через полминуты говорить начинает: тихо, озлобленно и с долей неприкрытого страха: — я бы хотел, чтобы ты пережил то же, что сделал со мной, но это невозможно, ведь даже так ты не прочувствуешь того, что прочувствовал я. ты просто не поймёшь, каково это, когда ты абсолютно бессилен перед тем, кого считал близким, не почувствуешь этого липкого страха, когда по ощущениям твоя жизнь находится в руках того, кто имеет огромное значение и кто желает сделать тебе больно, — Крайбург наконец-то вырывает руку свою из чужой хватки, делает пару шагов назад, но не уходит. впервые за весь разговор он поднимает взгляд свой на Нортона, — ..и я не знаю, что может заглушить это желание мести, мистер Кэмпбелл, — он добавляет это спустя пару секунд. Нортон не пытается схватить его снова, не пытается удержать — он лишь смотрит с безмолвным отчаянием, не находя, что ответить. но Фредерик не уходит, даже и не думает об этом. он шумно выдыхает в попытке справиться с нарастающей тревогой, дрожит едва заметно, но пытается эту дрожь унять, и лишь внимательно следит за Кэмпбеллом, чтобы он просто не подошёл ближе, ведь сделает хуже, если попытается успокоить. они молчат с минуту, композитор не хочет нарушать тишину. не хочет, но знает, что надо. он вообще на это предложение соглашаться бы и не хотел из упорства своего, но слишком уж сильно он чувствует эту предательскую жалость к шахтёру, хотя и должен жалеть лишь себя после всего произошедшего. это кажется мерзким. — если ты так хочешь что-то сделать, то.. ладно, хорошо, — Крайбург сдаётся, — ты исполнишь что угодно из того, что я от тебя потребую, как только придумаю, что, и принесёшь мне искренние извинения за то, что сделал, как тебе такое? — у Фредерика крайне высокие требования, и он сам прекрасно понимает, что едва ли его удовлетворит извинение Кэмпбелла — ну не умеет этот человек достойно строить речь и подбирать слова, но слишком многого он, пожалуй, и не ждёт, — но сразу скажу, что одним «пожеланием» ты, вероятно, не отделаешься. не после такого уж точно. композитор прожигает Нортона взглядом, ожидая ответа, а сам отходит к стене, чтобы опереться о неё. подавить дрожь не выходит, ему хочется отойти от Кэмпбелла, слишком уж неуютно находиться так близко к нему, ещё и наедине.. но всё же он надеялся, что ничего не произойдёт. Нортон согласно кивает. — что угодно, — он подтверждает тихо, уверенно, — обещаю. Крайбург лишь рассеянно кивает в ответ, взгляд в сторону отводит и шумно, рвано выдыхает. успокоиться всё не получается.. он вздрагивает, когда Нортон касается его, делает шаг назад, но тот удерживает, молча тянет композитора в коридор и, несмотря на чужие молчаливые протесты, доводит до комнаты писателя, стучит свободной рукой. Фредерик молчит, сдерживая своё недовольство, не хочет ничего говорить дрожащим голосом, но смотрит на Кэмпбелла с осуждением — разве он не понимает, что нарушает его комфорт? однако у того сейчас задача простая — передать Крайбурга Орфею в руки, и придётся признать, что у того они явно более надёжные, чем у него самого. через несколько секунд писатель-таки открывает дверь и встречает гостей непонимающим взглядом. увидеть Нортона с Фредериком он всё же не ожидал, что не удивительно. — ну и что это? — Орфей спрашивает, чуть склонив голову, не знает даже, как на это реагировать. единственное, что он может понять — композитор явно не в лучшем состоянии. — позаботься о нём, — Нортон чуть подталкивает Фредерика, отпуская, и добавляет тише, — пожалуйста. писатель только кивает в ответ, хотя и одаривает Кэмпбелла каким-то странным взглядом — явно думает о чём-то, но всё же проводит Крайбурга к себе и закрывает дверь, не говоря шахтёру ни слова. Фредерик на удивление спокойно и молча идёт за Орфеем, позволяет ему усадить себя на кровать, но взгляда на него не поднимает. он краем сознания лишь цепляется за сказанное писателем «подожди немного», вздыхает тихо, но всё же сидит — ждёт, ведь что ещё ему остаётся? через несколько минут Орфей возвращается, а за ним идёт дворецкий с чайничком и кружкой, которые ставит на тумбу у кровати. слуга их оставляет, а писатель наливает чай и протягивает кружку композитору. тот медлит, не сразу решается взять её дрожащими руками, но всё же в конце концов принимает и делает небольшой глоток горячего напитка. Фредерик едва вслушивается в чужие попытки успокоить его, дышит всё ещё немного рвано, но, кажется, всё же постепенно приходит в себя. Орфей замечает это, но не торопится что-то делать — даёт Крайбургу время, чтобы он окончательно успокоился, сам говорит что-то тихо о том, что он в безопасности. это явно помогает — композитор дрожит уже меньше, дышит нормально. чай допит, кружка стоит рядом с опустевшим чайником, и Фредерик лишь тянется к писателю, чтобы прижаться к нему, позволив заключить себя в объятия. это комфортно. так они и сидят: Крайбург слушает речи о том, что всё в порядке, чувствует тепло чужого тела, расслабляется, дрожать понемногу перестаёт. Орфей не смеет нарушать идиллию, пока композитор окончательно не успокаивается. лишь тогда он спрашивает тихо, даже мягко, словно бы и не настаивает на том, чтобы ему моментально дали ответ: — что произошло у вас с Кэмпбеллом, мистер Крайбург? Фредерик тихо вздыхает, медлит с ответом, думая, стоит ли говорить. приходит он к выводу, что, пожалуй, да — быть может, писателю стоит знать об этом.. на всякий случай. — мистер Кэмпбелл просто.. попытался извиниться и предложил сделать что угодно в попытке заслужить моё прощение. — вот как.. но почему же тогда вы были в таком состоянии? — мне просто было страшно находиться так близко к нему после.. ну, вы знаете.. в итоге он просто привёл меня к вам. ничего более этого не случилось, не беспокойтесь. — надеюсь, вам лучше? — писатель спрашивает мягко, всё пытается заботиться. это необычно. — да.. определённо. благодарю вас. — что ж, это прекрасно. но возвращаясь к нашему разговору.. и как вы, согласились на такое предложение? — ..согласился, — композитор отвечает после недолгой паузы. — придумали, что у него просить? — честно говоря, ещё нет. это.. весьма сложно. — могу помочь вам определиться, — Орфей тихо усмехается, — если желаете. — зависит от того, что вы можете предложить. — почему бы ему не почувствовать того же, что и вы в тот день? поступите с ним также. ну, насколько это возможно. — я.. думал об этом, — Фредерик тихо вздыхает, — но едва ли это имеет смысл. понимаете ли, даже так он не почувствует и толики тех боли и страха, через какие пришлось пройти мне. — очевидно, — писатель соглашается, — но потому я и сказал «насколько это возможно». композитор ничего не отвечает, кажется, задумывается о чём-то. Орфей не мешает ему думать, прекрасно понимая, что если Крайбург захочет, то мыслями своими поделится. однако.. кое-чего он всё же не ожидал. — скажите, мистер Орфей, — Крайбург начинает тихо, смотрит на него слишком уж серьёзно, — согласились бы вы мне помочь немного в этом? писатель тихо усмехается: — стал бы я отказывать, по-вашему? — как знать.. — что же у вас в мыслях, мистер Крайбург? — ему не будет сильно плохо, если нечто подобное сделаю с ним я, не думаете? а я всё же считаю, что он заслужил почувствовать себя также отвратно, как чувствовал себя я тогда. но «также» не получится, а посему я предлагаю нам вместе что-нибудь сделать. — хм.. это имеет смысл. я не могу отказать вам в этом, — не может, да и не хочет, но об этом Орфей решает всё же умолчать. — благодарю, — композитор чуть кивает, осторожно разрывает объятия и отстраняется от писателя, — я, пожалуй, не стану более отнимать у вас время. ещё раз спасибо, что.. кхм.. позаботились обо мне. — что ж, как пожелаете. до свидания, мистер Крайбург, — писатель встаёт, чтобы пройти с Фредериком до двери и закрыть за ним. тот же, попрощавшись с ним, уходит к себе в комнату, желая просто.. отдохнуть.***
ещё несколько дней Крайбург никак не контактирует с Кэмпбеллом. не избегает его намеренно, однако сам не подходит, а тот, по всей видимости, также первым что-то делать не стремился — осторожничал, не желая вновь всё испортить, и просто ждал, когда Фредерик сам придёт к нему с каким-то своим требованием. и тот, если уж честно, тянул бы и дальше с этим, однако писатель в какой-то момент настоял на том, чтобы навестить шахтёра, и композитору пришлось согласиться. в дверь Нортона стучит Орфей — Крайбург просто не хочет этого делать, вот и попросил его. Кэмпбелл интересуется сначала, чей это визит, и лишь после открывает — вздрагивает, сразу же натыкаясь на холодный взгляд писателя. почему они тут вдвоём?.. объяснять это никто из них не торопится, лишь композитор тихо просит пропустить их, а после закрывает за собою дверь, когда Кэмпбелл-таки позволяет им пройти. все они молчат с несколько секунд, каждый о своём думает, но никто не торопится нарушать тишину. делать это приходится Фредерику. — мистер Кэмпбелл, вы ведь помните о нашем уговоре? — конечно, — он отвечает тихо, настороженно. — прекрасно, — композитор удовлетворённо голову склоняет, смотрит на Нортона с холодом. с писателем здесь спокойнее — Крайбург явно не вынес бы встречи с шахтёром наедине, — в таком случае, сейчас вы полностью подчиняетесь мне и даже не пытаетесь спорить, хорошо? и не тратьте время на лишние вопросы, они всё равно останутся без ответа, — Кэмпбелл коротко кивает в знак согласия, — тогда раздевайтесь. Нортон повинуется — руки у него немного дрожат, движения ломанные, на гостей он не поднимает взгляд. и всё же, спустя пару минут он избавляется от последнего элемента одежды, и Крайбург жестом указывает на кровать, намекает Кэмпбеллу, чтобы он лёг, но Нортон только садится, не понимая, как именно ему лечь, чего от него хотят? Фредерик не нарушает тишину приказами — пока что и так сойдёт, у него есть ещё одно дело. Орфей молча протягивает композитору верёвку, которую шахтёр, кажется, заметил только сейчас, и тот её берёт, чтобы связать руки чужие за спиной. после ему завязывают глаза, и только тогда Крайбург наконец-то заставляет его лечь. немного грубо, без какой-либо осторожности, он заставляет его развернуться так, чтобы голова его находилась не на кровати, а свисала. это им понадобится, а сам композитор устраивается меж ног его. — к вашему сожалению, мистер Кэмпбелл, я бы не хотел, чтобы для вас всё ограничилось лишь неприятным минимум в виде того, что вы окажетесь в непривычной вам позиции, — начинает Крайбург, — и именно по этой причине я решил позвать к нам мистера Орфея, так что будьте добры использовать сегодня свой рот для чего-то более полезного, чем оскорблений в его адрес. сам Фредерик тем временем начинает его растягивать. не то чтобы осторожно, совсем не пытаясь не причинить боли — скорее, даже наоборот. неужели Кэмпбеллу можно, а ему — нет? Нортон терпит. тело его напряжено, но он молчит — терпеть боль ему явно привычно. он чувствует и другие руки — приподнимающие его голову за подбородок, слегка сжимающие челюсть. Кэмпбелл рад лишь тому, что ничего и никого не видит. Крайбург долго не возится с ним, не даёт такой роскоши, как позволить привыкнуть и не ощущать боли — вытаскивает пальцы, когда думает, что этого будет достаточно, чтобы войти не без того, чтобы сделать больно. писатель в то же время расстёгивает одной рукой свои штаны, чуть приспускает с нижним бельём, и говорит тихо, усмехаясь: — ну давай, удиви меня. Нортон не видит, а потому чувствует чужой член у себя во рту, едва приоткрывает его. Орфей делает несколько толчков сам, не давая ему сориентироваться, но замедляется, теперь давая относительную свободу действий. Кэмпбелл тратит несколько секунд на то, чтобы прийти в себя, но Крайбург входит вдруг, толкается уж как-то слишком грубо — от него это даже как-то неожиданно. Нортон дёргается, но каждое чужое движение заставляет насаживаться сильнее на член писателя — куда ни двинется, везде неприятно. композитор двигается намеренно грубо, желая сделать больно, сжимает рукой своей чужой член до ощутимого дискомфорта, склоняется, чтобы оставить несколько сильных укусов, а Орфей тянет Кэмпбелла за волосы, заставляя двигаться, намекает, чтобы работал нормально — в его же интересах сделать всё как можно лучше. Нортону нужно время, чтобы хотя бы немного привыкнуть, и только тогда он начинает пытаться сделать что-то, хотя из-за связанных за спиной рук координация слегка нарушена и даже движения головой даются ему с трудом. писатель перестаёт держать шахтёра за волосы, даёт ему действовать самостоятельно, но руку с головы его не убирает. Фредерик недолго смотрит на то, как Кэмпбелл работает, но отворачивается почти сразу, чувствуя себя немного неловко, ещё и ощущает на себе заинтересованный взгляд Орфея, а потому не смеет показать своей реакции и того, что ему нравится видеть Нортона здесь и сейчас именно таким. он впивается ногтями в чужую талию, оставляет царапины, хотя и понимает, что Кэмпбелл перетерпит, привык ведь давно уже к боли физической, да и не будет она для него такой ощутимой. Нортон старается сосредоточиться как может, хотя движения его неловкие и явно неопытные, что весьма ожидаемо. писателя это, впрочем, устраивает — так даже забавнее. он зарывается пальцами в волосы шахтёра, чуть сжимает, тянет, заставляя взять глубже, сам чуть толкается. Кэмпбелл вздрагивает, терпит, замирая на мгновение, впивается ногтями в ладони. отсутствие координации и должного равновесия, эти ощущения.. словно бы слишком много всего. и если физическую боль он чувствовать привык уже давно, то всё остальное заставало врасплох и заставляло теряться. Фредерик толкается сильнее, глубже, тихо выдыхает, но прекрасно осознаёт, что так грубо двигаться ему не нравится, это просто не приносит никакого удовольствия. видеть Нортона таким, несомненно, хорошо, но ведь ему даже не неприятно — и в чём тогда смысл? Крайбург чувствует злость, в первую очередь на себя — за то, что не может даже заставить Кэмпбелла почувствовать хоть часть того, что чувствовал он тогда, за то, что не наслаждается он тем, что сам делает. он злится и срывается на Нортоне, двигаясь грубее, пытаясь сделать всё, чтобы ему было неприятно, но.. это бессмысленно, не так ли? Орфей смотрит на него, тянется, чтобы едва ощутимо коснуться волос композитора, провести успокаивающе — ему ведь совсем необязательно заставлять себя. а Кэмпбеллу и без того дискомфортно, да и гораздо противнее ему от того, что здесь писатель. представать так перед ним он точно не хотел. Крайбург всё же немного замедляется, позволяя себе двигаться так, как более комфортно, хотя всё равно грубо и быстро. писатель же вновь давит на голову Нортона, молча намекая на то, что ему лучше бы не отвлекаться. Кэмпбелл заставляет себя двигаться, несмотря на отвращение, и со временем получается даже чуть лучше — Орфей тихо выдыхает, не сдержавшись. всё же неплохо. Фредерик же вновь склоняется, чтобы оставить несколько ощутимых укусов, но они слабее, чем предыдущие, да и двигается он чуть менее грубо, словно бы жалея шахтёра, хотя это совсем не так, ему.. просто некомфортно, и что с этим делать совсем неясно, ведь так Нортону просто не будет так плохо, как могло бы быть, а если Крайбург будет себя заставлять, то никакого удовлетворения ему это не принесёт. впрочем, возможно, ни один вариант его не удовлетворит — какая тогда разница? писателя же, впрочем, всё вполне устраивает, чего нельзя сказать о Кэмпбелле, но никого тут не волнует, каково шахтёру сейчас — его и не должно тут что-то устраивать. Орфей тянется, чтобы коснуться Фредерика, заставляет его приподнять голову, смотрит с пару секунд, а после тянет его, чтобы коснуться чужих губ своими, углубляя поцелуй почти сразу. композитор даже не противится, выдыхает лишь тихо, но на поцелуй отвечает. Нортон понятия не имеет, что происходит, и оно, пожалуй, и к лучшему. писатель одной рукой расстёгивает несколько пуговиц чужой рубашки, также поступает и с пиджаком, с одной руки своей перчатку стягивает, чтобы провести по телу Крайбурга кончиками пальцев холодных, заставив вздрогнуть. Орфею нравится такая реакция, и он продолжает, не стесняясь касаться чувствительных мест Фредерика. тот чуть ускоряет движения свои, тянется ближе к писателю, желая получить больше, дышать тяжелее начинает, чуть более рвано — Орфей слишком хорошо его знает. Кэмпбелл пусть и не видит, но слышит, хотя в полной мере о происходящем не догадывается. он прикладывает все усилия, чтобы продолжать двигаться, хотя шея уже ноет от лёгкой боли, а скулы сводит. писателя, впрочем, это не сильно волнует, но вторую руку он всё же кладёт на голову Нортона, даже чуть проводит, зарываясь пальцами в волосы чужие, словно бы хвалит за прикладываемые им усилия — знает ведь, что Кэмпбеллу это и понравится, и нет одновременно. Нортону мерзко с самого себя, ведь, что бы он ни говорил, а это простое действие вызывает слишком много эмоций — Орфей знает, что делает. а Нортон.. Нортон просто надеется, что это закончится. может быть, не скоро, но хотя бы закончится. но заканчивать тут ещё никто не торопится. писатель продолжает касаться тела Крайбурга, что тянулся к нему послушно, двигаясь грубее, хотел получить больше, пытался даже тянуть Орфея чуть ближе, лишь бы просто получить желаемое. тот ему это охотно давал, наслаждаясь тем, что композитору всё это начинало нравиться, а Кэмпбеллу всё также не особо. можно считать заслугой писателя то, что Фредерик всё же кончил, причём довольно быстро. даже стыдно немного от того, что Орфей так хорошо его знает. Крайбург выходит из тела Кэмпбелла, в порядок себя приводит, но не торопится уходить без писателя, прекрасно понимая, что этого лучше не делать. смотреть на них он, впрочем, избегает — неловко. Орфей и сам уже близок, а потому чуть толкается, заставляет Нортона брать глубже, стараться чуть больше, даже шумно выдыхает, голову свою опуская, чтобы глянуть на шахтёра. тот, кажется, держит голову из последних сил, но этих сил ему всё же каким-то чудом хватает, чтобы всё же довести и писателя. тот даже и не думает отстраниться, когда чувствует, что скоро кончит — Кэмпбелл, в конце концов, заслужил кривиться от отвращения. он отстраняется лишь когда уже кончает, удерживает голову чужую за подбородок, заставляя всё проглотить, и только тогда удовлетворённо отпускает Нортона.