Серебряные оковы

– А вот и ты, мальчик мой. Блудный сын, что наконец вернулся в семью. Как видишь, мы ждали тебя, – Касадор мерзко улыбнулся и обвел руками зал часовни: между каждой парой колонн в луче красного света парило тело одного из отродий, «брата» или «сестры» Астариона, и только дальний постамент оставался свободным – тот, что был уготован ему самому. За спиной Энви раздался металлический лязг: это Лаэзель доставала из-за спины свой серебряный меч, готовясь бежать напролом, рассекая безразличностью лезвия мягкие податливые тела оборотней и летучих мышей вампирского лорда. Он неплохо подготовился к столкновению, возможно, ожидал, что Астарион придет не один, и теперь вокруг каменного гроба в центре часовни стояли гурцы, превращенные в огромных вурдалаков, и несколько скелетов-магов. Энви скользила взглядом по залу, подсчитывая противников и спешно разрабатывая стратегию боя. Огненная стена, дверь в пространстве, туманный шаг – все нужные свитки располагались на ремне, прямо под рукой. – Посмотри на себя, во что ты превратился без моих наставлений. Сутулишься, хмуришься, портишь свое прелестное личико, якшаешься с каким-то сбродом. Разве этому я тебя учил? Разве так я тебя воспитывал? – Воспитывал?! – оскорбленно и негодующе взвизгнул Астарион, – ты только наказывал! За любую оплошность, за малейший проступок! – Я лишь пытался добиться совершенства, даже с таким неподходящим для этого материалом как ты. – спокойно отмахнулся от него Касадор, – Но теперь все это в прошлом, теперь тебе пора занять свое место в лоне семьи, – он перекинул посох из одной руки в другую. – А тебе пора наконец заткнуться, – выпалила Энви. – Что это такое, Астарион? Ты позволяешь этому мясу говорить за тебя? – в голосе Касадора воедино слились презрение, высокомерие и как будто бы искреннее удивление. – Поганый ублюдок, – злобно выплюнул эльф, – не смей так ее называть! Истинный вампир гадко усмехнулся и пристально посмотрел на эльфийку. – Аааа, ты завел себе личную игрушку, мой мальчик, как мило, – Энви рефлекторно дернулась, чтобы поправить воротник своего легкого кожаного доспеха, но затем встряхнула головой и наоборот, еще больше выставила на обозрение Касадора две красные отметины на своей шее. Лорд вампиров скривился от злости, как только заметил их, и бросил испепеляющий взгляд на Астариона, – и даже дерзнул испить ее крови, позабыв мои правила! – Я больше им не подчиняюсь, – едко прошипел эльф, – да и правила эти не твои, ты украл их у своего хозяина, – последние слова ударили точно в цель: Касадор слегка отшатнулся, поняв намек своего отродья. – Ты заслуживаешь смерти, лорд Зарр, – Энви сделала шаг в сторону, отделяясь от своих спутников и словно что-то внимательно разглядывая на гладком каменном полу, – за все семь тысяч душ, что собрал для исполнения своего контракта, за всех семерых отпрысков, что мучил веками, – она двигалась медленно, плавно, будто прохаживалась по тенистой парковой аллее в знойный воскресный полдень, а не по залу мрачной, огромной часовни, скрытой глубоко под землей, – и особенно за Астариона, чью жизнь ты превратил в один бесконечный кошмар, – эльфийка остановилась на металлической решетке у подножья одного из постаментов, красный свет, что заполнял линии на полу, слегка померк, и это разожгло слабую улыбку на ее лице, – слишком долго ты подчинял его своей воле. Но любые оковы должны быть разрушены, – блеск серебряных глаз встретился с пылающим гневом его бордовых, и Астарион увидел всю ее решимость, – как и те, кто их выковал. Уже в следующую секунду эльф бросился на своего создателя, но рука его беспомощно зависла в нескольких сантиметрах от лица вампира, подчиняясь инфернальному договору. Касадор взмахнул посохом, и Астарион взмыл в воздух, направившись точно в сияющий красный столп света на другом конце зала. Энви же только хмыкнула и потянулась к нужному свитку: еще мгновение, и ее ладонь коснулась его застывшего тела, пойманного в магические силки, еще один свиток, и они оба переместились назад. – Сначала проредим их ряды, а затем добьем оставшихся! – крикнула Энви, вычерчивая стену огня посреди зала, в которой бесполезно сгорали летучие мыши, пока Лаэзель сносила голову уже второму вурдалаку. Как бы ни оборачивался Касадор сгустком тумана, как бы ни метался из стороны в сторону, но сила жрицы Селуне, способной изгонять нечисть, и кинжалы двух эльфов, напитанные лучами солнца, теснили лорда все дальше и дальше вглубь зала. Шэдоухарт поднялась почти вплотную к одному из постаментов, над которым парил Бледный Петрас, отправляя в небытие еще одного оборотня. Лаэзель обратила в прах парочку скелетов, а Астарион снова и снова всаживал лезвия в тело своего хозяина, стоило последнему хотя бы ненадолго принять человеческий облик, пока Энви поддерживала силу заклинания. Как вдруг огненная стена погасла. Касадор позорно проскользнул под крышку своего каменного гроба, но Астарион с воплем скинул ее наземь. – Ну уж нет, никакого целительного сна для тебя! В ту же секунду, когда он рывком потянул Касадора наружу, в зале раздался крик Энви: последний оставшийся в живых вурдалак с размаха всадил свои длинные когти ей в живот. Пробежав половину зала, Лаэзель снесла голову уродливому созданию, пока эльфийка обессиленно опускалась на пол. – У тебя осталось зелье? – быстро спросила гитьянка, но Энви отрицательно покачала головой. Почти весь бой она не отбивалась, старательно удерживая концентрацию на огненной стене, которая защищала их отряд от лишних нападений: вместо этого она лишь залечивала раны, один за другим опустошая маленькие пузырьки с зельями. – Шэдоу, у тебя остались заклинания? – крикнула Лаэзель. Астарион склонился над Касадором и не обращал внимания на слова девушек. – Убери от меня руки, червь! – Ха, не я здесь ползаю в грязи, – усмехнулся эльф и приставил кинжал к его шее. Мимо него пробежала жрица, на ходу крикнув «Всего одно!», но не это заставило Астариона отвести взгляд от ненавистного вампира, а внезапно раздавшиеся в воздухе… хлопки? По ступеням с показательной медлительностью спускался человек. – Браво! Какое восхитительное сражение! Какой продуманный план, какая слаженная работа! Наблюдать за вами было настоящим… – он повел рукой в воздухе, словно пытаясь нащупать нужное слово, – наслаждением. И кстати спасибо, что очистили весь дворец от нечисти, фанатиков и слуг – мне не пришлось марать о них руки. Шэдоухарт опустилась на колени возле Энви и бегло осмотрела ее раны. Дело было плохо: ядовитые когти вспороли тело эльфийки, прорезав его почти насквозь. Без быстрого лечения Энви могла не протянуть и получаса. Астарион устремил взгляд на мужчину и сразу вспомнил, где видел это лицо: в воспоминаниях Энви. Карвел. Волшебник из Аткатлы на службе Витой руны. Его имя прочно осело в памяти вампира даже не будучи произнесенным дважды. – Забавная вещица, правда? – высокий мужчина продолжал неспешно спускаться, крутя в руках тонкое древко с костяным наконечником, – У каждого торговца на всем Побережье мечей можно купить с дюжину подобных, и никто даже не задаст вопроса, зачем тебе столько. И уж тем более никто не задается вопросом, почему эту стрелу так называют. Ильматер – покровитель страдающих и угнетенных, так почему же стрела его имени не дает излечиваться тем, кто ею ранен? Ты знаешь ответ, Астарион? Предупреждающим жестом Лаэзель достала из-за спины свой серебряный меч, а Шэдоухарт неровно поднялась на ноги и попыталась собраться с силами, чтобы в случае чего дать бой еще одному новоявленному противнику. – Не знаешь… – усмехнулся Карвел, продолжая вертеть стрелу пальцами, – мне всегда это казалось таким ироничным, усмешкой самой судьбы, пока я не узнал, что стреле дала название одна из жриц Ловиатар. Тогда все встало на свои места… Мученики, погибшие, чтобы другие смогли жить, всегда благословенны Ильматером. – волшебник почти дошел до последнего лестничного пролета, когда Лаэзель сделала пару шагов в его сторону. – Я не знаю, кто ты, но тебе лучше быть на нашей стороне. – О, я на вашей стороне, не сомневайся. Главное, чтобы ваша сторона была моей, – он отпустил неприятный смешок, от которого Астарион невольно поежился. – Но сейчас тебе и вашей жрице лучше помолчать. И с этими словами он молниеносно вскинул руки в воздух, вычерчивая в пустоте символы, каждый из которых сопровождался нужным словом. Его речь была гораздо быстрее чем у Гейла в такие моменты, и Астарион не успел сообразить, что происходит, как Лаэзель и Шэдоухарт неподвижно застыли, скованные параличом. – Так-то лучше, теперь сможем поговорить без постороннего вмешательства, – волшебник двинулся быстрее по ступеням, отринув свою напускную грациозность, и приблизился к Энви, что лежала неподвижно, устремив взгляд в потолок часовни, теряющийся где-то в непроглядной темноте. – Не трогай ее! – крикнул Астарион, отводя руку с кинжалом, которая все это время так и оставалась в миллиметре от горла Касадора. Но Карвел только шикнул на него, опустился на пол и бережно уложил голову эльфийки себе на колени. Руками Энви все еще зажимала раны, но кровь сочилась сквозь пальцы, и Астарион чувствовал ее запах все сильнее. Сбившиеся пшеничные пряди, окропленные багряно-бурыми пятнами, заструились по бархату и коже брюк волшебника, и тот трепетными, ласкающими движениями принялся распутывать их, словно пытаясь пальцами впитать всю мягкость ее волос. От этого зрелища к горлу вампира подкатила мерзкая тошнота. – Мой дивный эльфийский цветок… – голос Карвела звучал почти по-настоящему нежно, – как будет грустно, если ты увянешь без света в этом подземелье… Но такова судьба многих красивых вещей. – Она не вещь! – еще более яростно закричал Астарион. Но Карвел никак не отреагировал на это. Вместо того он вновь погладил волосы эльфийки, что по-прежнему не могла вымолвить от боли ни слова, и не отрывая взгляда от нее, заговорил. – Давай уже переходить к делу. Ты хочешь вознестись. Не буду скрывать: для отродья ты зашел достаточно далеко, что вполне заслуживает восхищения. Но, к сожалению, это почти все, что я могу предложить тебе в награду. Это… и жизнь Энвиэль, – он наконец поднял взгляд на Астариона, и вампир замер, пораженный его словами. – Видишь ли, моим заказчикам позарез нужен этот свиток, который так аккуратно припрятан у тебя в голенище сапога, – наконечником стрелы Карвел указал в нужном направлении, и взгляды Энви, Астариона и Касадора устремились вниз. – Даже не вздумай этого делать, мерзкий мальчишка! – подал голос истинный вампир, – ты думаешь я просто так уступлю тебе свое место? – Заткнись! – зашипел на него Астарион и пнул, не сдерживая сил, по ребрам. – Ха! Руны, что я вырезал на твоем теле, связывают тебя с ритуалом! – поперхнулся Касадор, отчего на губах его выступили капли крови, – Прочти текст и сам будешь принесен в жертву! – О, я уже догадался, спасибо, – Астарион наклонился к нему и гадко ухмыльнулся, – и продумал этот момент. Он потянулся к другой ноге, доставая из сапога аккуратно сложенный вчетверо лист бумаги, на который несколько недель назад рукой Энви были тщательно перенесены все линии и точки с его спины. – Астарион, не делай этого. Слабый, едва слышный голос Энви прозвучал для Астариона неожиданно громко. Разговор с Касадором и Карвелом отвлекал его, но где-то на периферии он продолжал слышать стук ее сердца. – Да, Астарион, не делай этого, – с улыбкой вторил ей волшебник. Он переложил голову Энви обратно на пол и поднялся на ноги. – Лучше послушай меня и тщательно взвесь все варианты. Ты можешь убить своего хозяина – в этом я не стану тебе мешать. Он так отвратителен и мерзок, что его давно пора отправить в ад, – Карвел широко улыбнулся, глядя на бессильную злобу, отразившуюся на лице Касадора. – Убей его, затем возьми посох и уничтожь семь тысяч его отродий. Ты избавишься и от господина, и от собратьев, и от мук совести за то, что помог ему их сотворить – тройной выигрыш для тебя! Затем отдай мне свиток, и мы разойдемся как хорошие друзья. Астарион слушал, беспрерывно мечась взглядом между Карвелом и Энви, которая становилась все бледнее. – Я же, в свою очередь, оставлю Энви в живых, да еще и расколдую вашу жрицу, чтобы она успела немного подлатать твою возлюбленную. – Карвел замолчал, прохаживаясь вокруг парализованной Шэдоухарт, – Но, если ты откажешься… никто ей уже не поможет. Только теперь Астарион понял, к чему клонил волшебник. Еще в самом начале он дал ему подсказку. «Мученики, погибшие, чтобы другие смогли жить, всегда благословенны Ильматером». Стрелы напитаны некротической силой, что пожирает раненых изнутри, и не дает им лечиться ни магией, ни зельями. Стоит Карвелу вонзить стрелу хотя бы в руку Энви, и Шэдоухарт уже никак не сможет ее излечить. Ее жизнь в обмен на его. Мысли бешено закрутились в его голове. От силы, настоящей силы Вознесенного вампира, его отделяло всего ничего – несколько минут быстрых отточенных движений кинжалом по мягкой, изнеженной коже Касадора, а затем несколько строк, обращенных к Мефистофелю. После двух столетий боли, истязаний, пыток и унижений он заслуживал взять ее себе, отыграться за все, принести бывшего хозяина в жертву. Стать наконец свободным. Его воспаленный мозг изо всех сил пытался найти способ получить силу, но и сохранить Энви жизнь. В конце концов, он действительно собирался сделать ее своей навсегда – своей любовью, своей невестой, своей неподвластной времени, вечно молодой спутницей. Но теперь, когда над ней стоял Карвел, готовый в любую секунду передать ее в руки Ильматера, сомнения начинали брать верх. И тут в давящую тишину часовни прокрался тихий, гадостный смех Касадора. – Ах, Астарион, мальчик мой… ты жалок как никогда прежде, – глаза истинного вампира еще больше сузились, лицо было белее мела, но голос звучал с прежним высокомерием, будто настоящая смерть не протягивала к нему свои костлявые пальцы, – стоишь над своим хозяином, как всегда мечтал, в одном шаге от невероятной силы, от которой ни один вампир во всем мире не отказался бы, и о чем ты размышляешь в этот момент? О какой-то девчонке! О мясе, что всего лишь призвано питать тебя! – он снова зашелся мелким гнусным смехом, то и дело отплевывая сгустки крови. – Ты навсегда останешься рабом. От этих слов Астарион не мог не посмотреть на своего бывшего господина. Внутри заклокотала ярость, бешеная и мощная, та самая, что два столетия копилась внутри. Ему хотелось свернуть Касадору шею, оторвать голову, пальцами протолкнуть глаза внутрь черепа – поиздеваться над ним всеми возможными способами, доставить максимум возможной боли, вернуть ее всю, сполна, с процентами, прежде чем вырезать на нем руны и принести в жертву. – Даже сейчас ты не свободен, – но Касадор продолжал как ни в чем ни бывало, – Как там сказала твоя еда? «Любые оковы должны быть разрушены, как и те, кто их выковал»? Так взгляни же в ее глаза, узри серебряные оковы, что уже сейчас удерживают тебя от Вознесения! – лорд вампиров разразился отвратительным хохотом, и эхо разнесло его по громадным, пустым нефам и приделам часовни. Внезапно бушующая ярость отступила. Страх сжал все внутри Астариона. Он посмотрел на Энви: черные зрачки заполонили собой почти весь зрачок, расширились до предела, и вокруг них были едва-едва заметны тонкие кольца серых радужек… Касадор закашлялся, кровь из его губ струилась теперь почти не переставая. – Но ничего, скоро и они падут, ведь девчонка в любом случае умрет. Она уже умирает. И тебе никак ее не спасти – ее добьют или раны, или стрела этого ублюдка. А ты думай, думай дальше, мой мальчик, – и он опять хрипло засмеялся, отчего по спине Астариона с новой силой пробежал холод. Даже на пороге смерти Касадор умудрялся оставаться собой – извращенным садистом, упивавшимся чужой болью. С нескрываемым удовольствием он смаковал каждое слово, сказанное Астариону: его уже не волновало, что так он лишь сильнее подталкивал своего «сына» к ритуалу. Он лишь хотел напоследок сполна насытиться его страданиями, вонзить как можно больше отравляющих мыслей в его голову, изрезать остатки души своего отродья. Отродья… Отродье. Если бы у Астариона было чуть больше времени… А если оно у него все же есть?.. Он сам был почти при смерти, когда Касадор нашел его. И все же ему удалось… Он вновь взглянул на Энви и прислушался к ее пульсу: тот еще был отчетливо слышен, легко различим для вампирского слуха, а значит сердце эльфийки не сдавалось. Он еще может успеть. Он должен успеть. Энви будто уловила эту перемену мыслей на его лице, и преодолевая боль повторила: – Не делай этого, прошу тебя… Но было слишком поздно. Одним движением он перевернул Касадора и кинжалом вспорол ткань дублета на его спине. В эту же секунду зал наполнился криком Энви, когда стрела Ильматера глубоко вошла ей в плечо. Карвел отступил назад и слегка пригнулся, когда на его плечи легло заклинание убежища, с которым Астарион не смог бы причинить ему вреда. Концентрация на параличе спала, и Шэдоухарт с Лаэзель пришли в себя. Жрица тут же подбежала к Энви, а гитьянка рванулась к волшебнику, вскинула меч и занесла над его головой, но металл легко отскочил назад, наткнувшись на невидимую магическую преграду. Астарион же был поглощен нанесением рун. Касадор кричал и извивался, пока сознание его отродья наслаждалось стонами словно чистейшей музыкой. – Астарион, что ты делаешь? – воскликнула Шэдоухарт. – Помолчи и лучше помоги Энви! – резко ответил вампир, не отвлекаясь от своего занятия, сосредоточено выводя символы на коже истинного вампира, даже не обращая внимания на струйки крови, что лились из порезов. – Перестань, это ее не спасет, – взмолилась Шэдоухарт, но Астарион ее уже не слышал, – она бы этого не хотела! Слезы текли по ее щекам, все сильнее окрашивая их в черный, голубое свечение целительной магии бесполезно перетекало из ее пальцев к коже Энви, но раны не затягивались, кровь не останавливалась, боль не уходила. – Энви, скажи ему что-нибудь! – Лаэзель склонилась и взяла ладонь эльфийки в свои руки. В ставших прохладными пальцах почти не оставалось сил, чтобы ответить на этот жест. – Я успею! – закричал Астарион, и голос его был наполнен одержимостью. Карвел стоял на ступенях и морщился от развернувшейся перед ним картины. Задание было наполовину провалено, и он это понимал. Вампир почти был готов вознестись, но сам свиток еще находился здесь, рядом. Оставалось лишь дождаться нужного момента, чтобы забрать его, и можно было возвращаться в Аткатлу, хоть и с таким позорным результатом. Но все же лучше, чем вовсе с пустыми руками. А уж будет в этом мире один Вознесенный вампир или два – лично его нисколько не волновало. Как только Астарион покончил с рунами, он схватил посох и силой его направил тело Касадора, уже почти обезумевшего от боли, на предназначенное для Астариона место в кругу прочих отродий. Краем уха прислушался – сердце Энви еще билось. Медленно, слабо, но билось. Он успеет. Он не может не успеть! – Ecce dominus, has animas offero in sacrificio, Nunc volo potestatem quam pollicitus es mihi! Ставший ненужным свиток выскользнул из его пальцев. Одно за другим тела отродий лопались в воздухе с кошмарным влажным звуком, и последним превратился в склизкое кровавое месиво сам Касадор. Красный свет заструился с высоты, наполняя каждую сухую, выжженную клеточку тела Астариона новой силой. Тяжесть двухвекового голода, болезненного и дурманящего, спадала, растворялась, исчезала. Уши заполнил гулкий шум крови, что с новой силой бежала по венам, будто сама жизнь – настоящая жизнь! – возвращалась к нему. И когда кровавое сияние иссякло, Астарион услышал его – стук сердца. Своего сердца. Впервые за 200 лет оно снова билось. Оно выдавало мерный ритм, и он готов был слушать его сутки напролет. Красоту этого идеального звука портили лишь громкие рыдания на фоне. Астарион обернулся и увидел, как Шэдоухарт заливается слезами, несдержанно плачет и причитает, прижимая к себе голову Энви. Вознесенный вампир обратился теперь уже к другому стуку, но не нашел его. Он замер, ища его в каждом уголке огромной часовни, будто он мог оторваться от эльфийки и спрятаться где-то поодаль, но нигде не находил даже малейшего отзвука. Ее сердце молчало. Ноги не слушались, когда он направился к своим спутницам. Когда же в его действия закралась ошибка? Он ведь должен был успеть! В каждую секунду ритуала он продолжал прислушиваться к ритму ее пульса, когда же тот остановился совсем? Чувства будто бы на секунду оставили Астариона, передав бразды правления в голове холодному расчету. И моментом замешательства решил воспользоваться Карвел: стараясь не привлекать к себе внимания, он медленно спускался обратно, надеясь прошмыгнуть мимо вампира и схватить выроненный им свиток. Но едва подняв его, он ощутил, как сила заклинания начала спадать. – Ты! – зашипел Астарион, в одно мгновение метнувшись к волшебнику и схватив его за грудки, – это все твоя вина! Теперь, когда в нем текли новые силы, Астарион представлял собой куда более грозного противника. Каждое его движение стало молниеносным, и Карвел по-настоящему испугался, когда понял, что ему нечего противопоставить Вознесенному вампиру. – Ха, – неловко и неуверенно хохотнул он, – нет, друг мой, я ни в чем не виноват. Ты сам решил променять ее жизнь на… Но Астарион уже не слушал: он вонзил клыки в шею Карвела и принялся пить его кровь, а затем рвать его плоть на куски, вымещая весь раздирающий изнутри гнев на жалком теле волшебника. Кожа надрывалась легче слабых швов на ткани, кости ломались будто тонкие сухие ветки. Свежие силы переполняли тело вампира, и он жаждал мести, надеялся перекрыть ею муки от потери, что вот-вот грозились затопить собой все сознание. Как только Карвел превратился в еще одну бесформенную кучу плоти, Астарион упал на колени. Окровавленный, он подполз к телу Энви, не веря в происходящее, и взял ее за руку. Та была безжизненной, безучастной. Он притянул всю ее к себе, сжал в своих уже теплых объятиях, но теперь она казалась холодной. Горячие слезы заструились по щекам, из груди рвались рыдания, ошеломляющая боль прогрызала себе дорогу наружу, подкатывая к горлу, оседая на связках, и наконец Астарион закричал. Он не мог поверить, не хотел верить. Все было неправдой, страшным сном, очередным кошмаром, чем угодно, но не реальностью. Он был так силен и совершенно бессилен. И вдруг в его голове раздался тихий, едва различимый смешок… Слишком знакомый. Невозможный. Его обладатель только что сдох, и Астарион видел это своими глазами. И все же гнусная усмешка затапливала слух. Захлестнувшие его рыдания на мгновение смокли, и в ушах раздался голос Касадора: «Вот теперь ты по-настоящему обрел свободу, мальчик мой. Надеюсь, ты доволен ценой, что заплатил за нее?»