Серебряные оковы

Старый лифт отвез их в глубину подземелья, что распростерлось под дворцом Зарров. Эти высокие мрачные залы не были отмечены ни на одной карте, их происхождение и возраст оставались тайной даже для самого владельца, и лишь пурпурный цвет камня да латунные светильники под потолком выдавали дварфскую работу, схожую с той, что украшала храм Шар. Шэдоухарт, Лаэзель, а за ними Астарион и Энви шли в полной тишине по угрюмому длинному коридору, не зная, за каким из поворотов их будет ждать зал, подготовленный для ритуала: одна дверь могла внезапно закончиться обрывом, другая же скрывала за собой странные покои, где половину стен составляла необработанная горная порода. В одном из таких залов слабо горел свет. Анфилада комнат, последовательно уменьшавшихся в размере, вела к небольшому, хмурому помещению, убранство которого было скрыто в полумраке. Узкий каменный мост нависал над шестиугольным пространством, куда можно было спуститься по ряду ржавых металлических ящиков. Перейдя на другую сторону, четверо спутников попали в рабочий кабинет Касадора: не тот, что в самом дворце, служивший прикрытием, а самый настоящий, а оттого и заметно более неряшливый, захламленный и неприбранный. Руки слуг не касались этих стен, не смахивали слой пыли с книг, не натирали до блеска полы и не взбивали подушки. Возле стены здесь располагался широкий письменный стол, над ним тяжело нависали полки, по бокам стояли покосившиеся книжные шкафы, и повсюду валялись куски пергамента, черновики писем, испорченные перья и разбитые пузырьки чернил. Энви привычно профессиональным взглядом скользила по бумагам, отделяя те, что служили своему автору лишь пару минут, от других, малочисленных, но важных. Астарион вертел в руках какой-то бесконечно длинный свиток, быстро перебирая пальцами в стремлении скорее добраться до сути, в то время как Энви один за другим выдвигала ящики и бегло осматривала их содержимое, пока не наткнулась на нечто интересное. Аккуратно, придерживая лишь кончиками пальцев за уголок, она выудила лист бумаги из стопки прочих и принялась читать вслух. «Приветствую, Мрел Алкам! Полагаю, что у вас, как вы говорите, если все основания гордиться расширением круга вампиров в вашем городе. Конечно, Аткатла куда однороднее Врат Балдура, и у вас значительно меньше проблем со стороны конкурентов и органов правопорядка, но все же примите мои поздравления в связи с вашим прогрессом. Наслаждайтесь успехом, пока можете, Алкам, ведь я боюсь, что очень скоро мое положение во Вратах Балдура превзойдет все ваши достижения раз и навсегда. Я на пороге давно запланированной трансформации, которая полностью меняет правила игры. Слишком долго я довольствовался ролью простого повелителя вампиров в большом городе, когда могу подняться гораздо, гораздо выше. И я поднимусь. Но это всё, что я скажу по этому поводу, юный Алкам. В конце концов, зачем я буду портить вам сюрприз?» Энви перевела взгляд с бумаги на Астариона, который, не шевелясь, внимательно прислушивался к каждому ее слову. – Это черновик письма, которое Касадор отправил в Аткатлу, – подытожила эльфийка, – здесь внизу чернильное пятно: видимо, он переписывал его заново, – она развернула бумагу лицевой стороной к Астариону. Вампир почти брезгливо перехватил лист и машинально пробежался глазами по строчкам. Клякса растеклась как раз на том месте, где должна была помещаться подпись отправителя. – Знаешь, любовь моя, что-то подсказывает мне, что этот самый Мрел Алкам прекрасно знал, кого именно тебе нужно было искать, – сказал он почти назидательно, и Энви только и смогла, что тихо выдохнуть «Черт…» и запрокинуть голову от мучительного осознания. Эльф скрутил черновик и сунул его в голенище сапога. Не то чтобы ему так требовался экземпляр этого письма, но кто знает, вдруг он ему еще пригодится. Он направился к небольшой закрытой двери в дальней части комнаты, потянул на себя, но она не поддалась, и тогда из кармана отработанным движением на свет выпорхнула связка отмычек, хотя Лаэзель явно была не против сломать что-нибудь на своем пути. Когда замок приветливо щелкнул, перед четырьмя спутниками предстала последняя, самая маленькая комната. – Неужели это и есть покои Касадора? – Энви оглядывала бедную, скудную меблировку. Ничто здесь не выдавало могущественного хозяина: не было тяжеловесных балдахинов и портьер, резной мебели, золотых канделябров и богато украшенной лепнины. Только холод металла, холод подземелья и холод вампирского существования, как и в остальной темнице. Даже инкрустированные металлом стены не выглядели помпезно или дорого, вместо этого выдавая геометрическую четкость и точный расчет. Ни кровати – зачем она вампиру? – ни гроба, разве что пара старых, весьма потертых, выцветших от времени кресел. Иронично: лорд вампиров, что запер семь тысяч душ в подземных казематах, сам прозябал в них же. Лишь в центре противоположной стены возвышался постамент, освещенный бледно-голубым магическим светом. В самой его середине, на бордовой бархатной подушке лежал череп с острыми клыками, меж которыми был зажат аккуратный узкий свиток. – Это он, – выдохнул Астарион и дрожащими пальцами потянулся к черепу, нерешительно замерев в паре миллиметров от грубой, шершавой кости, но затем, словно сделав внутри себя усилие, коснулся свитка и попытался вытащить его. Однако тот не поддался. Астарион потянул еще сильнее, но челюсти крепко держали скрученный пергамент, не позволяя тому сдвинуться с места. Где-то за спиной выдохнула и закатила глаза Шэдоухарт. – Он зачарован, дай мне, – с недовольством проговорила она и сделала шаг вперед, отодвигая в сторону вампира. Поток жреческой магии потянулся от ее рук, снимая проклятье, но прежде чем череп открылся, пустые глазницы наполнились холодным голубым свечением, и в ушах зазвучала спокойная, негромкая речь. «Этот череп – все, что осталось от лорда вампиров Велиота, который обратил Касадора и обучил его правилам вампирской жизни. Первый урок – власть. Не позволяй никому стать равным тебе. Однажды Касадор обратился за помощью к старому другу, и в наказание за это Велиот выпил того до последней капли прямо на глазах у Касадора. Второй урок Велиота – власть идет рука об руку с одиночеством. Делить власть с кем-то – значит быть слабым, а слабые проигрывают… и умирают. Однажды Касадор восстал против Велиота и следующие одиннадцать лет провел, посаженным на кол… потому что не преуспел. Третий урок Велиота – власть не терпит спешки. У бессмертного достаточно времени, чтобы продумать до мелочей любой план, тогда как смертным придется расплачиваться за действия отмеренным им сроком жизни. Касадор выучил все правила Велиота и убил того в ходе обряда Идеального Убийства. Как они оба смеялись! Велиот вспоминает, как Касадор сварил его череп, чтобы отпала плоть, а потом в насмешку вставил в зубы Велиоту свой Свиток Учения». Энви, Астарион, Шэдоухарт и Лаэзель слушали, словно загипнотизированные. Даже вампир ничего не знал о том, как Касадор был превращен и обрел свою силу. Но как только магия иссякла, а речь прекратилась, челюсть черепа щелкнула и свиток освободился. – Вот и он, – Астарион бережно взял бумагу в руки, едва касаясь подушечками пальцев, словно боясь, что от малейшего прикосновения она рассыплется в прах или на него перекинется могущественное проклятье. – Текст ритуала. Трепет его движений только с виду походил на аккуратность, на деле же все в нем предвкушало власть, которую мог даровать вампиру начертанный на инфернальном языке текст. – Отлично, – твердым голосом проговорила Энви, – отдай его Шэдоухарт. – Что?! – голос Астариона сорвался на тонкий, высокий визг. Жрица метнула непонимающий взгляд на Энви. – Отдай его Шэдоухарт, – все так же спокойно повторила эльфийка, – пусть она его сожжет. Астарион с усилием подавил желание закричать уже всерьез и намеренно. Он спешно сунул свиток в сапог, натянуто улыбнулся, подхватил жрицу и гитьянку под локти и повел вон из комнаты. – Не будете ли вы так любезны… – как только Шэдоу и Лаэзель оказались за дверью, его елейный голос сменился на приказной тон, – ненадолго оставить нас наедине! – дверь оглушительно хлопнула, не достав всего пары сантиметров до носа жрицы. Вампир развернулся на каблуках и сделал шаг в сторону эльфийки. Он выдержал почти театральную паузу, не моргая и не сводя глаз с Энви, но она выглядела все столь же собранной, спокойной и уверенной в себе. – Так значит, ты решила не отдавать свиток Руне, – прошипел Астарион. – Решила. – А мне сказать об этом не подумала? – Вот сказала, – она говорила таким же бесцветным голосом как тогда на крыше, пару недель назад. – И теперь ты хочешь его уничтожить. – А ты хочешь вознестись. Астарион пошатнулся против своей воли. Ни словом, ни делом он не выказал своих намерений за те недели, что они слонялись по Вратам Балдура, и все же она прочла его как открытую книгу. Всякий раз, когда они проходили мимо дворца Зарров, когда в подвалах Башни Рамазита ему попал в руки «Тархиатский кодекс», когда просто в «Эльфийской песне» кто-то упоминал Рафаила или ритуал, Астарион всегда умудрялся свести разговор к Руне, к противодействию личам, и в конечном счете кто-то обязательно заглатывал наживку, принимаясь строить планы по защите Энви. Чего вампир не замечал, так это того, как сама шпионка пристально следит за ним в эти моменты и никогда по-настоящему не принимает участия в обсуждении. – Да… – как будто бы разочарованно протянула она и обреченно покачала головой, – так я и думала. – Если я проведу ритуал, я смогу защитить тебя от Витой Руны, – он попытался вернуть разговор в нужное ему русло. – А потом сделаешь меня своим отродьем, не так ли? В горле его будто застрял ком. – Нет, – начал Астарион и отвел взгляд в сторону. – Врешь, – хмыкнула Энви и выдержала долгую гнетущую паузу, от которой ему стало не по себе. – Астарион… – наконец медленно начала она, – я не собиралась отдавать свиток Руне. Никогда не собиралась. С того самого момента, как мы выяснили, сколько жертв нужно принести. С того вечера, когда Рафаил рассказал, что ритуал дарует вампиру. Помнишь дорогу до Ривингтона? Ты тогда молчал, обдумывал, как станешь истинным вампиром и даже больше… – Вовсе нет! – перебил ее эльф, – ни о чем таком я не думал. Энви недоверчиво подняла одну бровь. – Если я отдам свиток Руне, это ничего не изменит, – продолжила она, – В конце концов, на свет все так же появится Вознесенный вампир, но хотя бы ты будешь жив и останешься собой. Поэтому да, я хочу его уничтожить. Не дать больше ни единому вампиру во всем Фаэруне знания о ритуале. Энви опустилась в одно из кресел, провела рукой по щеке неровным, рваным движением, и только теперь Астарион заметил, что все ее спокойствие – напускное, вымученное, выстраданное. Каждый мускул ее тела напряжен от усилия сдержаться, донести до него свою мысль без истерик и криков. – Я готова помочь тебе во всем: спуститься в часовню и убить Касадора, перебить всех его прислужников, всех твоих братьев и сестер. Боги, да я готова своей рукой заколоть каждого из семи тысяч отродий, что сидят в этих застенках, лишь бы сделать тебя свободным! – Энви подняла на него взгляд и шумно вздохнула, собираясь с силами, – но я не могу позволить тебе вознестись! Ритуал не освободит тебя, как ты думаешь. Он лишь еще прочнее свяжет тебя с вампирской сущностью, он извратит все то человеческое, то прекрасное, что есть в тебе. Дружбу заменит горькая ревность, страсти превратятся в одержимость, а любовь уступит место желанию обладать и подчинять. – Нет! – сказал он стальным голосом и сделал резкий шаг вперед, словно подкрепляя свои слова внешней решимостью, – этого никогда не произойдет! – Это уже происходит, посмотри на себя! Едва узнав о ритуале, ты сразу стал думать о том, как привязать меня к себе навсегда, сделать меня своим отродьем… – Не произноси этого слова! – выкрикнул он, но Энви продолжала. – Неважно! Называй как хочешь – невестой, консортом, спутницей – суть одна и та же: ты убьешь меня, а затем подаришь мне бессмертие. Но ответь на один вопрос – сделаешь ли ты меня когда-нибудь истинным вампиром? Астарион молчал, поджав губы, и лишь сверлил ее яростным взглядом. Минуты горько тянулись в тишине, пока он силился соврать, сказать «да» и отринуть все ее прочие доводы. – Ты и сам знаешь ответ, – в конце концов она вновь заговорила, – только боишься его озвучить… – и устало потерла глаза одной рукой. – Этого не случится только в одном случае – если ты останешься собой. – Слабым и жалким вампирским отродьем?! Энви, – он встал на колени и обхватил ладонями ее лицо, – все, чего я хочу, это защитить тебя. Но смогу сделать это только с той силой, что даст мне ритуал. Я не позволю Руне отобрать тебя у меня. – Руна меня не пугает, как ты не понимаешь! – она перехватила его запястья и резко отвела в стороны. – Меня пугаешь ты! Ты думаешь, что таким способом обретешь свободу, но это не так. Ты попадешь в ту же ловушку собственной мощи, как Касадор до тебя. Тело его само отшатнулось назад, словно попавшее под заклинание громовой волны. Шестеренки в голове, смазанные сладкой патокой инфернального яда, вдруг стали прочищаться и со скрипом вращаться в обратную сторону. «Ловушка собственной мощи». Вампиры – существа, переполненные темными желаниями. Все их светлые чувства увядают и искажаются: Страд фон Зарович заключил договор со смертью и был обречен вновь и вновь встречать Татьяну, но неминуемо каждый раз терять ее; Мрел Алкам не пожалел никаких денег, чтобы добраться до свитка, уже пожертвовав несколькими полезными шпионами ради этого; Касадор упивался властью над своими «детьми» и желал еще большего – безропотного подчинения от всех живых существ. И кем же станет Астарион в таком ряду себе подобных? Или чем он станет? Энви была права. От первого до последнего слова права. Астарион опустил голову ей на колени, и ее пальцы сперва несмело, а затем любяще и нежно погладили шелковистый жемчуг его волос. – Отдай мне свиток, – тихо проговорила она. Астарион протянул руку, выудил из сапога свернутый лист бумаги и с силой сжал его. Глаза начинали поблескивать от подступающих слез, и он прикрыл их, давая себе время немного собраться и принять неизбежное. – Я сам, – также тихо прошептал он, прежде чем приподняться и зажечь на кончиках пальцев небольшое пламя. Другой рукой он поднес к нему бумагу, и та быстро погрузилась в оранжевые объятия, стремительно почернела и невесомыми лепестками разлетелась в стороны. Теплая ладонь Энви легла на щеку Астариона, успокаивая, лаская, и он потерся об нее, вновь опуская веки. Она наклонилась, коснулась его лба своим и замерла. Этих простых касаний было вполне достаточно, чтобы показать ему, что она рядом, что она на его стороне. Они просидели в тишине еще пару минут, затем поднялись и молча направились к Лаэзель и Шэдоухарт. На полу оставался лежать пепел, что еще недавно был черновиком письма Касадора к Мрелу Алкаму.