Когда выбора нет

К ночи пошёл дождь, пришлось взять зонт, чтобы добраться до лазарета. Лань Ванцзы шёл навестить перед сном Лань Сычжуя, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Двое из трех его адептов оказались ранены. Сколько потеряла Пристань Лотоса, и думать было страшно. Впрочем, Лань Ванцзы и не думал, ему вполне хватало своих бед, чтобы переживать ещё о чужих. Лань Сычжуй получил рану в бедро. Лань Ванцзы сам доставил его в лазарет Облачных глубин, а затем удалился в цзиньши. Ему нужно было посидеть в тишине. Однако вскоре его уединение нарушил Лань Сичэнь. Брат деликатно постучался и вошёл, сжимая в руках сверток. — Принёс тебе чаю, — произнес он дружелюбно. Лань Ванцзы едва слышно вздохнул. Чай — значит разговор. Он не хотел разговаривать, но отмалчиваться, очевидно, дольше было невозможно. Лань Ванцзы поднялся и принялся раздувать угли в жаровне. Лань Сичэнь устроился за низким столом и дождался, пока закипит вода и заварится чай. Все это время он не сводил внимательного взгляда со своего брата, который безразлично ждал своей участи. В груди поселилась пустота. Он устал, как он устал… — Что произошло в том лесу? — Лань Сичэнь начал издалека. Лань Ванцзы попытался собраться с мыслями, соединить в короткий, связный рассказ факты и домыслы, сместить фокус с себя на более важные вещи. — Темный заклинатель или группа заклинателей провели в том лесу ритуал. В результате открылся разлом, из которого повалила нечисть. Очевидно, повышенная демоническая активность привлекла внимание клана Юньмэн Цзян, — начал он размеренно говорить. — Но, осознав, с чем имеют дело, они послали за помощью в Гу Су. Совместными усилиями нам удалось разрушить печать и уничтожить оставшихся демонов. Главное не думать о том, как они это сделали. Втроём, используя Саньду Шэншоу, как проводник. Лань Ванцзы с трудом удержался от искушения потереть ладони, хотя по возвращении в Облачные глубины вымыл их уже несколько раз. Но ему так и не удалось смыть фантомное ощущение прикосновения и запах. Это была сущая чушь, игра его воспалённого воображения, но ему казалось, что его руки пахнут цветочной горечью, речной водой и кровью. Это в буквальном смысле сводило его с ума. Стоило чуть позже прибегнуть к медитативным практикам, чтобы успокоить свой разум и чувства. Сегодня не случилось ничего экстраординарного, они просто делали общее дело, как и положено заклинателям, а потом он помог, поскольку это было в порядке вещей. Вот и всё. Лань Сичэнь между тем выслушал его короткий доклад, постепенно темнея лицом. — Какой-то новый тёмный культ? — предположил он, нахмурившись. — Или старый, — Лань Ванцзы порадовался, что смог-таки, несмотря на весь свой внутренний раздрай, увести разговор от опасной темы, и вдруг вспомнил о фигурке из бумаги. — Это глава Цзян снял с молодого главы Цзинь. Он извлёк фигурку из рукава и положил её на стол. — Бумажная кукла? — брови Лань Сичэнь взлетели вверх. — Мгм. — Тебе не кажется это странным? Ты спрашивал Вэй Усяня, что он думает по этому поводу? Ведь он, кажется, тоже был там? — взгляд Лань Сичэня оставался одновременно до мягкости растерянным и цепким. — Почему он не вернулся с тобой в Облачные глубины? Ведь Сычжуй был ранен. Глупцы были те, кто полагал, что главе клана Гу Су Лань недостаёт хватки, когда было нужно, она была у него железная. И сейчас Лань Ванцзы с ужасом ощутил, как на его горле смыкаются эти метафорические пальцы, выдавливая из лёгких воздух. Подавив судорожный вздох, он призвал на помощь всё своё годами выпестованное хладнокровие и ответил спокойным, нейтральным голосом: — Глава Цзян пострадал, когда помогал уничтожать печать. Вэй Усянь остался присмотреть за ним. В целом это была чистая правда, вот только Лань Сичэня она явно не удовлетворила. — Я конечно рад, что господину Вэю удалось наладить отношения с прежней семьёй, но всему же есть предел, — ответил он холодноватым тоном, в котором отчётливо сквозило недоумение и беспокойство. — Заботиться о близких похвально, но не в ущерб же другим. Как бы ни пострадал глава Цзян, у него есть достаточно людей, чтобы позаботиться о нём. Господин Вэй куда больше пригодился бы сейчас здесь. К тому же теперь Гу Су его дом, он сам так решил. Так что же изменилось? Взгляд Лань Сичэня ощутимо потяжелел. Лань Ванцзы понял, что не может больше поддерживать зрительный контакт и опустил голову, чувствуя, как безысходность давит ему на плечи. Но он не мог, не смог бы заставить себя даже под пыткой дать брату сейчас то, что он ждёт. Правды. Это сделает ситуацию бесповоротной, захлопнет двери, навредит… Навредит Усяню. А этого Лань Ванцзы допустить не мог, что бы ни случилось. — Они не общались четырнадцать лет, будь снисходительнее, — попросил он брата, мысленно умоляя не продолжать, не пересекать черту, не выуживать на свет то, чему там не место. — И ты сорвался, ушёл в странствие, даже мне ничего не сказав, потому что?.. — Лань Сичэнь долго смотрел на брата, а затем тяжело вздохнул и плечи его опустились. — Я же просто беспокоюсь за тебя, Ванцзы, — сказал он так ласково, что у того всё в груди мучительно сжалось. — Я же вижу: ты сам не свой, а твой супруг прячется от тебя в Пристани Лотоса вместо того, чтобы вернуться домой. Даже сегодня… Что он сделал, Ванцзы? Что натворил? Я глава клана и должен знать, как реагировать, если что-то произошло. — Ничего, — Лань Ванцзы не мог больше вынести этого разговора. — Он ничего не натворил. Тебе не о чем волноваться. Он просто захотел провести некоторое время в Пристани Лотоса, а я... Скучаю, - выдавил он из себя через силу. - И я не рассказал ему про куклу, не успел, - добавил он, снова пытаясь сменить тему, перевести её с личного на нечто более важное. - Я ему напишу. Уверен, он во всём разберётся. Губы Лань Сичэня сжались в тонкую линию. - Так когда Вэй Усянь собирается вернуться? - он был упорен в своих попытках. Лань Ванцзы это начало уже раздражать. - Когда посчитает нужным, - отрезал он. - Следует также написать Верховному заклинателю. Похоже в Ланьлин Цзинь грядёт бунт. - Это очень странно, - казалось, Лань Сичэнь уступил, поддался. Но только казалось. - Молодого главу Цзинь опекает так много могущественных заклинателей. Неужели Саньду Шэншоу или господин Вэй не заметили неладное? - Глава Цзинь растёт и жаждет быть самостоятельным. Ему вовсе не нравится быть под опекой. Его дяди постепенно отстраняются от дел. Вероятно этим могли воспользоваться, - осторожно ответил Лань Ванцзы. Его вдруг пронзила мысль, что Цзинь Лин мог всё рассказать Лань Сичэню, а тот просто желал убедиться, как всё далеко зашло и не досужие ли это домыслы мальчишки. Он ведь был так зол, явно заявился не вовремя в Пристань Лотоса и увидел... Что-то. Желудок скрутило в спазме от мысли о том, что это могло быть. Но... Нет. Лань Сичэнь не настолько безжалостен, чтобы так пытать его. Если бы он знал, то сразу высказал бы всё в лицо, погладил по руке, посочувствовал в очередной раз... Но нет, Лань Сичэнь вёл себя, как человек, находящийся в тревожном неведении. Он всегда заботился о Лань Ванцзы, сколько тот себя помнил, и знал его чувства лучше, чем он сам. Но сейчас... Сейчас Второму Нефриту отчаянно захотелось, чтобы его брат ослеп или, по крайней мере, оставил его в покое. - Допустим, - Лань Сичэнь соединил кончики пальцев. - В таком случае было бы лучше главе Цзинь задержаться в Облачных глубинах, пока мы не поймем, с чем имеем дело. Лань Ванцзы едва сдержал облегчённый вздох. Неужели... Неужели этот мучительный допрос наконец закончен? - Вряд ли он согласится, - когда они прощались на поляне, вид у юного главы Цзинь был крайне упрямый. - Молодой глава Цзинь жаждет доказать свою независимость. Он захочет сам разобраться с проблемой, особенно если она касается внутренних дел его клана. - Боюсь ситуация уже вышла за пределы Ланьлин Цзинь, могут пострадать и заклинатели, и простые люди, - покачал головой Лань Сичэнь с озабоченным видом. - Главе Цзинь придётся пойти нам навстречу. Если он погибнет, в Цзянху начнётся хаос. Возможно кто-то этого и добивается, но мы не можем поставить безопасность мира выше гордости одного человека. Лань Ванцзы кивнул, понимая справедливость его слов. Но также он понимал, что уговорить на подобное Цзинь Лина будет непросто. - Пусть этот вопрос решит Верховный заклинатель, - предложил он. Главы четырёх Великих кланов были равны друг перед другом и Верховный заклинатель был единственный, чей приказ никто из горделивых небожителей Цзянху не воспринял бы, как оскорбление и попытку узурпировать власть. К тому же Не Хуайсан отличался умением договариваться с самыми разными людьми и оборачивать чужие недостатки на службу собственным интересам. Вряд ли в них входило полное уничтожение Ланьлин Цзинь, несмотря на совершенную месть он знал, когда следует вовремя остановиться. - Я напишу ему, - согласился Лань Сичэнь. - Вероятно будет собран Совет. - Мгм. - Ты поедешь со мной? - взгляд брата снова сделался испытующим. - Мгм. Почему нет? Что могло ему помешать? Присутствие Вэй Усяня и Саньду Шэншоу? Но он вытерпел сегодняшнюю схватку, сможет и Совет. В Нечистой Юдоли куда проще потеряться, чем случайно столкнуться, а на заседаниях мысли его будут заняты делом. К тому же вряд ли эти двое посмеют вести себя бесстыдно перед лицом всех заклинателей, а значит можно будет притвориться, сделать вид, что всё в порядке. Что они чужие друг другу люди. Лань Ванцзы почувствовал, как его вновь накрывает чёрная меланхолия. - Спасибо за чай, брат, - настойчиво произнёс он, намекая, что беседа окончена. - Прости, я устал и хочу отдохнуть. Лань Сичэнь окинул его ещё одним встревоженным взглядом, но кивнул. - Конечно, отдыхай. Поужинаешь со мной или приказать накрыть для тебя здесь? - Здесь. По-правде говоря он не хотел есть, кусок не лез в горло. Каждый день Лань Ванцзы буквально заставлял себя принимать пищу, чтобы не потерять форму. Этот процесс превратился из удовольствия, коим стал с появлением Вэй Ина, в рутинный ритуал наподобие омовения и ношения лобной ленты. - Хорошо. Отдыхай. Лань Сичэнь наконец поднялся и оставил его одного. *** Лань Ванцзы лежал на полу. Занять кровать было выше его сил, слишком много она хранила запахов, ассоциаций, воспоминаний, ранящих, режущих сердце своим безмятежным счастьем. Казалось, всё это было в другой жизни и не с ним. Тот человек, восходящий каждую ночь на любовное ложе с драгоценным супругом, кем он был? Глупцом? Слепцом? Так рад был утонуть в своём долгожданном, выстраданном счастье, что и не думал, не замечал ничего вокруг? Лань Ванцзы не переставал задаваться этим вопросом. Что он упустил, где просчитался, что пошло не так? Когда Вэй Усянь понял, что ему не достаточно одного и нужен другой? Он закрыл глаза и стиснул зубы. Вэй Усянь любил его, в этом не было сомнений. Этот тоскливый, зовущий взгляд, которому так трудно было сопротивляться... Он рвал душу. Лань Ванцзы увидел его словно наяву, бледное лицо, широко распахнутые серые глаза, в которых плескались боль и мольба, на которую он не мог не отвечать. На которую не мог ответить. Потому что был другой взгляд: прямой, спокойный, прохладный, как река по весне. Память словно окунула Лань Ванцзы лицом в воду и держала силой за голову, медленно убивая в омуте противоречивых, горьких, ярких чувств, которые он не хотел испытывать. Ненависть, презрение, равнодушие - да. Должно было остаться только это. Но все эти полтора месяца бесконечных раздумий, сравнений, поиска ответов, и в конце сегодняшний катарсис, - всё это лишало остатков надежды, что однажды его мир вернётся на круги своя. Устав лежать, Лань Ванцзы сел в позу для медитации, сделал глубокий вдох, выдох, снова и снова в попытках очистить свой разум, изгнать набившие оскомину образы. Почему, что не так? Что-то болезненное в нём поселилось, нездоровое, неправильное, от чего Лань Ванцзы никак не мог избавиться. Вторжение в его жизнь, в его голову другого человека, который не должен был там оказаться ни при каких обстоятельствах было сродни насилию. Он вошёл, выбил дверь с ноги, наследил, схватил самое ценное и оставил его в пустоте и разорении. Дважды. Всё бы так и было, да только Вэй Усянь не был вещью, которую можно просто взять подмышку и унести. Он сам ушёл, сам всё сломал, и Лань Ванцзы не мог не задаваться вопросом, почему? Не мог не сравнивать себя невольно с этим человеком и недоумевать, что Вэй Усянь в нём нашёл такого, без чего жить не мог? Лань Ванцзы мучил себя, отматывал память на четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать лет назад в попытках найти объяснение в прошлом, раз уж настоящее огрело его пыльным мешком по голове. Где он просмотрел, не понял, не досчитался? Но, как ни старался, не мог. Память сглаживала образ в фиолетовом, низводила его в ранг тени, потому что всё его внимание было приковано лишь к Вэй Усяню, чья душа сияла ярче солнца даже в самой непроглядной тьме. Саньду Шэншоу был для Лань Ванцзы никем до Луанъцзана, до предательского удара меча и гибели в бездне самого дорогого, что у него было. Лань Ванцзы не долго его ненавидел, заключение помогло ему несколько справиться со своими чувствами, рассмотреть случившееся под разными углами. Он делал это, гадая, что бы мог ещё предпринять, чтобы спасти Вэй Усяня, и, наконец, пришёл к неутешительному выводу, что главной из его бед был не человек, вонзивший меч в своего названного брата, а он сам. Он сам отталкивал Вэй Усяня годами в попытках отрицать свои чувства, бороться с ними, пока не стало поздно. Это не Саньду Шэншоу столкнул Вэй Ина в бездну, а он сам своей трусостью и малодушием. Однако позже, много позже, уже после воскрешения Вэй Усяня Лань Ванцзы пересмотрел и эту свою точку зрения. Нет, все они были виноваты в равной степени, в равной степени трусливы, самоуверенны и слепы. Вэй Усянь шёл к печальному финалу своей судьбы напролом, никого не слушая, не желая слышать, следуя лишь воле своего сердца. Лань Ванцзы умирал в оковах сотни правил Гу Су, долга и воспитания, пока не понял, наконец, что всё это - тлен перед лицом вечности. Саньду Шэншоу... Полубезумный, одержимый, страшный человек. Недалёкий, заносчивый и жестокий. Готовый на всё ради своего клана и своих людей, но не ради Вэй Усяня. Лань Ванцзы прикусил губу. Было проще оставить его посторонним, обезличенной тенью или ничтожеством, не стоившим внимания. Но эта буря в человеческом обличии просто взяла и смяла всё в его жизни. Все надежды, мечты и планы, всё перевернула вверх дном, вытряхнула душу, залезла в мысли. Силой заставила на себя смотреть. На внутренней поверхности век Лань Ванцзы крутились бесконечные образы: разбитый, растерянный Вэй Усянь; взмывающая вверх лёгкая стремительная фигура в развивающихся одеждах; ощущение знакомого, родного тепла под боком; обжигающий решимостью взгляд через плечо; мелодии флейты и гуциня, сплетённые воедино; безумная эйфория от переизбытка энергии; смутное ощущение тяжести чужого безвольного тела на руках и объятий знакомых рук поперёк спины. Отторжение. Нежный, до безумия нежный взгляд, предназначенный не ему. Лань Ванцзы скрипнул зубами. Выкинуть бы, исторгнуть чужеродный элемент, да, кажется, уже поздно. Он не понимал, не знал этого человека и не хотел знать, но после сегодняшнего... Увидел его. Не в плоскости и не в своих искажённых горем представлениях, а внезапно таким, каков он был: неистовым и бесстрашным, расчётливым и безрассудным, стойким и смелым. Безумно напористым. Этот напор словно бросал ему вызов, всему, что он знал и думал об этом человеке, заявлял громко и однозначно: "Посмотри на меня!" Лань Ванцзы желал бы выцарапать себе глаза, вырвать из груди то, что там возникло. Он не хотел смотреть, не хотел видеть его. Не хотел уважать чужую доблесть, ум и жертвенность. Жаждал изгнать из головы мысль, что, может быть, сегодня этот человек, чужой, посторонний, заслужил бескрайнюю ядовитую нежность Вэй Усяня. Быть может он заслуживал его любовь. Лань Ванцзы ударил кулаком об пол. Он был не готов, не готов ко всему этому. Полтора месяца он только и делал, что барахтался в мутном и стремительном горном потоке, не в силах выплыть, и лишь ощущал, как его внутренности и кости перемалывает об острые камни. Опустошенный, он снова упал на спину и раскинул руки. По лицу потекло горячее, затекло в уши. Он... плакал? Лань Ванцзы изо всех сил зажмурился, а потом устал с собой бороться и просто лежал на полу, уставившись в потолок невидящими глазами, и позволял слезам течь. Через некоторое время ему стало немного легче. *** К ночи зарядил дождь. Стук капель по крыше разбудил Лань Ванцзы, привёл его в чувство. Оказалось, что ему удалось, наконец, поспать, достаточно долго, без сновидений и бередящих душу кошмаров. Он сел, потер ладонью лицо и с удивлением ощутил себя отдохнувшим и бодрым. Время было позднее, ужин Лань Ванцзы безнадёжно проспал, и теперь почувствовал зверский голод. Верно адепт, которого послал Лань Сичэнь, так и не смог до него достучаться. Лань Ванцзы поднялся, оправил свои одежды и взял зонт, чтобы найти себе что-нибудь на кухне. Обычно это было не принято, но Лань Ванцзы был уверен, что сегодня брат оставил на этот счёт распоряжения. Дождь шёл стеной, змеями извивались в чёрном небе молнии, громыхало так, что дух захватывало. Он скользил к кухне, быстро и бесшумно, как призрак, боясь попасться на глаза дяде: второго допроса он бы сейчас точно не выдержал. Но всё было тихо, дождь всех загнал под крыши надёжнее правила комендантского часа. На кухне прислуга домывала котлы. Для Лань Ванцзы без вопросов накрыли поздний ужин: рис, лепёшка, пресные овощи. Никакой насыщенной острой пищи, которую так любил Вэй Усянь, а Лань Ванцзы любил потому что любил он. Безвкусная еда проваливалась в желудок, но была хотя бы тёплой и сытной, чтобы он быстро наелся. Выпив чаю, он наскоро простился со слугами и снова взял свой зонт. Лань Ванцзы вышел на порог. В этот момент змейкой сверкнула молния, и ему вдруг вспомнилось остро и отчётливо: фигура под зонтом, входящая в храм Гуаньинь под раскаты грома. Воспоминание было таким чётким, что ему почудился напротив этот человек. Но вот очередная вспышка озарила двор, и Лань Ванцзы понял, что это был всего лишь морок, призрак его больного воображения. Он поморщился, его охватила настоящая злость. Ну сколько можно! Почему это действует на него так, сводит с ума? Вдохнув и выдохнув прохладный к ночи свежий, напоенный дождём воздух, он почувствовал себя лучше, свежее, свободнее. Всё было хорошо, он в Гу Су, где знает каждый камень, каждую скрипучую доску. Он вернётся в цзиньши и ляжет спать. Ступая так же осторожно, Лань Ванцзы вдруг увидел в темноте смутный отблеск фонаря. Он шёл не снаружи, а из дома. Из лазарета. Подчиняясь порыву, Лань Ванцзы решил зайти узнать, как дела у Сычжуя. В лазарете было полутемно и пахло травами. Пожилой целитель вышел встретить его. - Ханьгуань-цзюн. Пришли навестить юного Лань Сычжуя? - проницательно поприветствовал он. - Мгм. Как он? - Лань Ванцзы просто хотел узнать о его самочувствии и не чаял увидеться. Но целитель его удивил сказал с улыбкой: - Молодой господин Лань ещё не спит. Хоть это против правил, но он славно выспался днём, вдобавок рана его совсем не тяжёлая. Вы можете к нему пройти, если хотите. - Мгм. Лань Сычжуй и правда не спал, полулежал на кровати и читал в свете фонаря. Увидев Лань Ванцзы, он широко улыбнулся. - Ханьгуань-цзюн! - воскликнул громким шёпотом, чтобы не нарушить тишину лазарета. - Мгм. Как ты? - Почти хорошо, - беспечно отозвался юноша. - Через два или три дня меня отпустят. - Хорошо. Лань Ванцзы смотрел на приёмного сына и не знал, что ещё сказать, спросить. Хотел пожелать доброй ночи и уйти, но тут взгляд Лань Сычжуя сделался вдруг тоскливым и влажным. - Ханьгуань-цзюн... Он ведь не вернётся? - прошептал он таким жалким голосом, что у Лань Ванцзы всё внутри оборвалось. Опустив голову, он думал некоторое время, что сказать, а затем честно ответил: - Не знаю. Лань Сычжуй помолчал немного, рассматривая свою книжку, а затем понуро произнес: - Понятно. Лань Ванцзы постоял ещё и вдруг спросил: - Ты ещё вспоминаешь что-нибудь из прошлого? Лань Сычжуй вскинул на него удивлённый, печальный взгляд, но всё же кивнул. - Кое-что. Лань Ванцзы прикусил изнутри щеку так, что рот его наполнился вкусом крови, чтобы сдержать стыдный, нелепый порыв, но всё же спросил, чувствуя себя так, словно залезает пальцами в открытую рану: - Ты помнишь что-нибудь о... них? - слова осколками стекла оцарапали горло. Лицо Лань Сычжуя сделалось потрясенным и раненым. Он понял, конечно, всё понял. Он всегда был умным мальчиком, потому Лань Ванцзы и решился спросить. - Да, - тихо, сипло выдохнул он. - Я помню. - Лань Сычжуй помолчал, а затем начал говорить: - Когда он приезжал, Вэй Усянь очень радовался. Я тоже радовался, думал, что он хороший человек, раз Старейшина его так любит. Но он всегда был суровым и гонял меня, когда я пытался уцепиться за его ногу. Я только потом, когда вырос, понял, почему, - взгляд его сделался печальным. - Он ненавидел нас, но Старейшина был для него... Они ведь специально разыграли вражду, чтобы отвести беду от Юньмэна, а на самом деле до последнего поддерживали друг друга. Ему тяжело было приходить, смотреть на нас, но Старейшина всегда мог заставить его улыбаться. - Сычжуй помолчал и вдруг решительно добавил: - Я знаю, это плохо, и Цзинь Лин ужасно на них злится, но я... Не могу. Не мне их судить, простите Ханьгуань-цзюн, - он поднял на Лань Ванцзы виноватый взгляд. Тот некоторое время смотрел в глаза своему воспитаннику, такие взрослые, умные, и, несмотря на наполнившую его горечь, понял, что гордится им. - Спасибо, - тихо сказал он. Лань Сычжуй тоскливо кивнул. - Мне очень жаль, что так случилось, - так же тихо ответил он. - Но, Ханьгуань-цзюн... Это для нас прошло четырнадцать лет. Для него же всё было вчера. Глаза Лань Ванцзы широко распахнулись. Они никогда не обсуждали с Вэй Усянем, что с ним происходило в посмертии, но слова Сычжуя внезапно все прояснили. Так оно и было: Вэй Усянь очнулся, осмотрелся и попытался жить дальше. Но Луанъцзан для него случился лишь вчера, как гибель сестры, размолвка и смерть. "Он просто всегда был частью меня". Когда бы Вэй Ин успел избыть свои чувства, если вчера - любил? Лань Ванцзы ощутил неизбывную тяжесть в груди. Если так посмотреть, то чужаком в этом горьком треугольнике был он. Но это не значило, что он собирался сдаваться.