Когда выбора нет

Лань Ванцзы не был в Пристани Лотоса с того дня, как преклонил колени в семейном святилище Цзянов. С того самого дня, как Саньду Шэншоу узнал об истинном происхождении своего золотого ядра от существа, которое не имело права об этом говорить. Тогда, потрясённый, взволнованный состоянием Вэй Усяня, оскорблённый за него, Лань Ванцзы уехал, унося в сердце праведный, как ему тогда казалось, гнев, который он смирил лишь ради возлюбленного. Но теперь, год и столько событий спустя... Он хотел бы вернуться в тот вечер и вырвать Вэнь Нину его мертвый язык, а затем запереть вместе Вэй Усяня и главу Цзян, и не выпускать их до тех пор, пока они не помирятся. Почему этим двоим потребовалось столько времени, боли и обид, чтобы осознать, что дороже друг друга у них нет никого на свете? Почему, за что они втянули в это его? И сколько Лань Ванцзы готов был отдать, чтобы и дальше оставаться частью их жизни? Они приземлились во внутреннем дворе замка, и к ним тут же выбежал старший адепт. Увидав, что глава клана спускается с чужого меча, он кинулся было навстречу, чтобы ему помочь, но, ещё не добежав, остановился, осознав, что помощь не требуется. Зато глаза его на миг удивлённо расширились, когда он увидел, кто привез главу Цзян. Лань Ванцзы это слегка покоробило. Как далеко зашли сплетни о них троих и непростой ситуации, в которой они оказались? В душе Второго нефрита вновь заскреблись кошки. - Глава, Ханьгуань-цзюнь, - адепт почтительно им поклонился, не скрывая беспокойства. - А где?.. - Будут позже. Те, кто остался, - сухо оборвал его Саньду Шэншоу, широким шагом направляясь внутрь. - Велите подать ужин на двоих в мои покои и не зовите без надобности. - Слушаюсь, глава Цзян, - адепт поклонился, с тревогой глядя ему в спину. Лань Ванцзы наскоро кивнул адепту и последовал за Саньду Шэншоу. Тот выглядел собранным и отстранённым, длинные концы его ленты покачивались, точно хвост недовольного кота. Лань Ванцзы ощутил порыв ухватить эту ленту, сжать её в ладони, остановить торопливый широкий шаг, выбить из колеи, смутить, успокоить. Глава Цзян явно был не в порядке, и за своей деловитой целеустремлённостью пытался скрыть растерянность и боль. Она не давала ему сидеть на месте и просто проживать своё горе. Нет. Саньду Шэншоу был не из тех, кто опускал руки и позволял обстоятельствам себя сломить. Но они всё равно его ломали, позже, за закрытыми дверями, когда от бури в душе становилось больше нечем отгородиться. Глупо было пытаться учить взрослого человека, великого заклинателя, главу ордена, что и как ему следует делать. Лань Ванцзы вовсе не хотелось с ним ссориться, но просто так смотреть, как он доводит себя до края, было невыносимо. Тем не менее Саньду Шэншоу доверял ему, впустил его в свой дом, без страха и сомнений во всех смыслах повернулся к нему обнажённой, израненной спиной. Лань Ванцзы не желал обмануть это его доверие и то внезапное, хрупкое и невесомое, что зародилось между ними. Он вообще не знал, что делать дальше, и оттого просто следовал за главой Цзян по коридорам, переходам и мостикам резиденции, изредка раскланиваясь с встречными адептами. Саньду Шэншоу не приказывал приготовить для гостя отдельные покои, и это тоже волновало Лань Ванцзы. Вряд ли после всего случившегося его из вежливости накормят ужином и укажут на дверь. Это было не в обычаях Пристани Лотоса. Здесь, если и принимали гостей, то делали это как положено. При всей тяжести своего характера Саньду Шэншоу оставался воспитанным человеком. И этот воспитанный человек собрался предложить ему для ночлега свою постель? Лань Ванцзы ощутил, как снова начинают гореть скулы и кончики ушей. Что глава Цзян ждёт от него? Чего хочет? Чего бы ни ждал и ни хотел, Лань Ванцзы понимал, что не сможет ему отказать. Он уже упал в эту пропасть, и теперь ему оставалось только лететь или разбиться. Покои главы Цзян располагались в глубине замка. Тихие комнаты, со всех сторон окружённые речной заводью. Тот самый запах лотосов щедро наполнил лёгкие Лань Ванцзы. Он вдохнул его осторожно, полной грудью, впервые с момента открывшейся правды без отвращения. И все же его сердце наполнилось горечью, горечью цветов на излете удушающей медовой сладости, горечью зелёных стеблей. Горечью сожалений о несбывшемся из-за собственной слепоты, глупости, предубеждений. "Но он тоже не пришёл к тебе, не сделал шага навстречу" - всколыхнулось малодушное. "И что бы он получил, кроме злости и ревности?" - возразил сам себе Лань Ванцзы, преодолевая выстроенные десятилетиями в сердце барьеры, наживую раздирая себя собственной честностью. Он снова злился, но злость эта была обращена на него самого, и лишь немного на Саньду Шэншоу, который своим существованием заставлял все внутри переворачиваться и разрушаться. "Я мог бы его любить, - подумал Лань Ванцзы с нарастающим отчаянием. - Я мог бы так его любить..." "Но ты бы ненавидел себя за это и считал свои чувства предательством по отношению к Вэй Усяню". "Я не знал. Я не знал, как сильно они любят друг друга. Мы могли бы... " Могли бы они когда-то прийти к тому без Вэй Усяня, оба такие израненые, замкнутые в собственной боли? Осмелились бы они прикоснуться друг к другу без него? Лань Ванцзы сомневался, что его стойкости хватило бы преодолеть собственные, годами зревшие, предубеждения. Он считал, что способен любить лишь одного человека. Вэй Усянь был его предназначением, проклятием, которое он всю жизнь обязан был влачить из-за природы собственной души. Но Саньду Шэншоу, Цзян Ваньинь... Лань Ванцзы посмотрел на обтянутую фиолетовым шелком спину, и внутри у него все предательски скрутило, заныло от острого болезненного чувства. Нежность пополам с нестерпимым влечением. Он мог бы полюбить его. Лань Ванцзы мог бы полюбить и его тоже так же сильно, как Вэй Усяня, если бы судьба предоставила ему такую возможность. Но сейчас не время было об этом говорить, опять не время. Преисполненный сожаления, Лань Ванцзы уставился в пол, и вдруг снова разко вскинулся, когда Саньду Шэншоу начал раздеваться. Все в нем зашлось до онемения. Что этот непонятный, невероятный человек делает? Что собирается сделать?!. Но глава Цзян по-прежнему выглядел отстраненным и собранным, ничего не намекало, что он хотя бы помнит о том, кто вообще стоит у него за спиной. Кто-то чужой, посторонний. Как и на постоялом дворе, он вовсе не смущался своей наготы, но с тех пор, или Лань Ванцзы это только казалось, в этом стало проявляться больше доверия. Словно Цзян Ваньинь рядом с ним чувствовал себя в абсолютной безопасности. Лань Ванцзы, перебарывая себя, сделал было шаг к нему навстречу, протянул руку, чтобы коснуться обнажившегося белого плеча, и замер, наткнувшись, как на меч, на отчужденный, тёмный взгляд. В серых глазах главы Цзян промелькнуло удивление. - Почему вы одеты? - спросил он так, словно Второй нефрит совершал какую-то глупость. - Мы все в трупном яде, надо его смыть. Надеюсь, у вас есть запасные одежды? Лань Ванцзы запоздало кивнул. Его пронзил стыд за неуместный порыв коснуться Саньду Шэншоу. Словно человек в его нынешнем состоянии мог желать какой-то близости. Вместе с тем он испытал и облегчение. Наконец логика Саньду Шэншоу стала ему понятна, и он без зазрения совести поснимал с себя одежды, приготовив из мешочка цзянькун новые. - Лобную ленту тоже снимайте, - напомнил глава Цзян, мазнув по нему взглядом, а затем вынул шпильку из гуаня и распустил свои волосы. Лань Ванцзы охватило состояние, близкое к панике. Красивый. Какой он был красивый во всем своём обнажённом великолепии. Белая кожа, и на контрасте чёрные тяжёлые волосы. Сухая, ладная фигура, отчего Саньду Шэншоу казался ниже по сравнению с Лань Ванцзы, чем он был на самом деле. Его хотелось обнять, хотелось приподнять и внести в пахнувшую лотосами воду, закутаться в него и в его запах с головой... Но Лань Ванцзы не посмел. Он покорно последовал, обнажённый, вслед за главой Цзян, наблюдая, как тот неторопливо спускается по ступеням, целомудренно укрытый собственными волосами, и как кончики этих волос постепенно расплываются по поверхности тёмной воды. Ночь стояла ясная, звезды и луна светили с небес, не полнолуние, но достаточно, чтобы увидеть многое. Лань Ванцзы поспешил за ним, спустился по деревянным ступеням в тёплую, как парное молоко, воду. Его собственные волосы намокали, тяжелели, пропитывались ароматом лотосов и речной воды, и это действовало волнующе. Саньду Шэншоу меж тем устроился на мелководье в зарослях лотоса, бледный, с распущенными волосами, он обнимал свои колени и походил скорее на речное божество, чем на живого человека. Такой красивый!.. Белое треугольное лицо в обрамление чёрных волос, глубокие провалы глаз, белые плечи и колени, возвышавшиеся над водой, с едва заметной розовинкой, чтобы показать: этот человек ещё жив и полон сил, в отличие от Вэй Усяня, который в своей обнажённой бледности больше напоминал призрака. Любимые, возлюбленные. Как больно, когда между ними опускается стена. Они молчали. Лань Ванцзы не знал, что сказать, чтобы не задеть главу Цзян, не нарушить установившееся между ними хрупкое согласие. Саньду Шэншоу молчал тоже. Затем он вдруг пошевелился, повёл плечами, подвинулся к нему ошеломляюще близко и пересел спиной. Бросил негромко и властно: - Помогите. С запозданием оглушенный его близостью Лань Ванцзы понял, что от него требовалось. Он протянул руку и коснулся скользких, прохладных волос главы Цзян. Их, конечно, следовало промыть от трупного яда. От прикосновения Саньду Шэншоу вздохнул, а затем расслабился, позволяя Лань Ванцзы делать необходимое. "Невыносимый... Какой же он невыносимый!" - прожгло сердце. Лань Ванцзы смелее касался его волос, нажал на плечи, заставил окунуться с головой. Глава Цзян доверчиво позволил ему это, только с тонких розовых губ сорвался ещё один вздох, когда он вынырнул, запрокинув лицо к самой луне. Лань Ванцзы отчаянно захотелось положить ладонь на его открывшуюся шею с рельефом жил и острого кадыка, сжать, чтобы почувствовать ток крови и вместе с ней пьянящую власть над этим человеком. Обрести контроль, который утекал сквозь пальцы. "Он знает, что нравится мне? - подумал Лань Ванцзы в отчаянии. - Или ему просто все равно?" Долг - слишком частое слово, встающее в ряд с именем главы Цзян. Лань Ванцзы сам не удержал порывистого, трепещущего вздоха. Это позволило ему совладать с собой. Он поглядел по сторонам и обнаружил на террасе у самой воды поднос с принадлежностями для мытья. Лань Ванцзы взял раствор мыльного корня с маслом лотоса (будто в Юньмэне больше не росло ничего другого!) и принялся втирать это в волосы Саньду Шэншоу, добрался до кожи головы, вырвав ещё один вздох. Оказалось приятно вот так касаться его, ухаживать, заботиться. Пожалуй, это было даже интимнее влечения. Доверие обыкновенно настороженного ко всему миру главы Цзян кружило голову, переплавляя страсть в щемящую нежность. Он помогал вымыть волосы гораздо дольше, чем того требовалось, но Саньду Шэншоу не торопил и ничего не говорил по этому поводу, просто сидел с закрытыми глазами и выполнял все, что от него требовалось, подчиняясь направляющим прикосновениям чужих рук. Тишина прерывалась лишь плеском воды. Лань Ванцзы заметил, наконец, как здесь было красиво. Он так давно не был в Пристани Лотоса и никогда особо не придавал значения увиденному. Второй нефрит привык жить в красоте и тихой роскоши Гу Су, но, пожалуй, здесь было больше жизни и красок. Слышались отдалённые голоса и смех адептов и слуг. Пристань Лотоса жила и дышала, не скованная тысячей правил. В воздухе вместе с запахом лотосов разливалось ощущение свободы, недоступной для адепта Облачных глубин. Невозможно было даже представить, что семнадцать лет назад здесь было только пепелище, и человек, который восстановил все это, находился сейчас в его руках. Лань Ванцзы трепетно провел ладонями по его волосам в последний раз и с сожалением отстранился. Саньду Шэншоу нахмурился, словно недовольный тем, что прикосновения закончились, и открыл глаза. Они были ясные для человека, разомлевшего от ласки, и остро поблескивали в свете фонарей, как холодные, далёкие звезды. - Повернитесь, - голос его однако звучал чуть хрипло. Только это и нежный румянец на скулах, сменивший, наконец, мертвенную бледность, выдавало, что ему было не все равно. Это воодушевило Лань Ванцзы, заставило простить даже резкий тон. Саньду Шэншоу не славился покладистым характером, что еще от него можно было ожидать? Стоило привыкнуть к грубоватой манере его общения и не придавать слишком большого значения словам. Глава Цзян, как и сам Лань Ванцзы, был человеком дела, и руки его, разбиравшие волосы Второго нефрита, были на удивление нежными. Трудно было даже представить, что это стихийное бедствие, грозное почти-божество, могло иметь такие заботливые руки. Лань Ванцзы тихонько всхлипнул от этого открытия и запрокинул голову, позволяя окунуть себя в воду. Это походило больше не на рутинное действие, а на какой-то обряд. Ночь, луна, звезды, лотосы над рекой и тишина, - все это только усиливало ощущение таинства и запредельной духовной близости. Они словно открывались навстречу друг другу, неуверенно, настороженно, с оглядкой, но делали это, преодолевая себя и узнавая друг друга, признавая, учась доверять. Мог бы Лань Ванцзы привыкнуть ко всему этому? Желал ли он каждый день ощущать близость этого человека? Да, пожалуй он хотел этого. Но, стоя на коленях, с закрытыми глазами, он уловил вдруг тонкий шлейф ещё одного присутствия, и на миг ему показалось, что Вэй Усянь сидит на террасе, спустив ноги в воду, и жадно, с шальной улыбкой смотрит на них. Он даже вздрогнул от реальности этого ощущения, повернул голову, но Саньду Шэншоу не позволил ему это сделать. - Всё хорошо, - произнес он, успокаивающе надавливая пальцами на кожу головы, отчего по спине побежали сладкие искры. - Его здесь нет. Пока. Лань Ванцзы зажмурился от того, как понизился и похолодел его голос. Как Цзян Ваньинь догадался, что ему почудилось? Разве что сам ощутил это? Лань Ванцзы вдруг сел ровнее и распрямился, отстраняясь, повернулся к Саньду Шэншоу лицом и спросил: - Он ведь смотрит за нами? По губам главы Цзян скользнула острая усмешка. - Разумеется. Не думаете же вы, чтобы Вэй Усянь оставил меня одного. Сердце Лань Ванцзы пронзила острая дрожь. Значит Вэй Усянь знал, где они оба и чем занимаются, хотя бы в рамках Пристани Лотоса, и смотрел за ними. Это было так порочно, запретно, маняще, и вместе с тем свидетельствовало о безграничной любви и заботе, что у Лань Ванцзы дыхание перехватило. Возбуждение, тёмное, вязкое, остро стекло в пах. - Так, стало быть, он смотрит, - констатировал Лань Ванцзы низким, опасным голосом, заставив Саньду Шэншоу напрячься, подобраться, подобно дикому зверю. В его прищуренных глазах плескалась луна. Лань Ванцзы не выдержал, и теперь уже совершенно осознанно положил руку на чужую, облепленную мокрыми волосами, шею, сжал, наслаждаясь нефритовой прохладой кожи, под которой скрывался густой, плотный жар. Зрачки главы Цзян мгновенно расширились, затопив всю светлую радужку, делая взгляд тёмным и голодным. По-прежнему ощущая присутствие Вэй Усяня, Лань Ванцзы резко притянул его за шею и грубо поцеловал. Это было совсем не похоже на Вэй Ина, и вместе с тем между этими двумя легко находилась некая пьянящая общность. Страсть, отзывчивость, ненасытность и яркий темперамент. На этом пожалуй все. Если Вэй Усяня было любить, словно ловить раз за разом ветер (может, оттого Лань Ванцзы и связывал его постоянно, из страха, что тот просто растает и упорхнет, смеясь над ним), то близость с его названным братом и по совместительству любовником напоминала падение в горную реку. Лань Ванцзы всхлипывал в жёсткие, безжалостные губы, столь горячо поймавшие его собственные, сражался, пытаясь выплыть, оседлать этот безумный поток, и все крепче сжимал ладонь на шее, ощущая бешеный ток его крови. "Хочу... О, боги!" - заполошно пронеслось в голове. Они целовались неистово и страстно, оба ловя на своих сплетенных в любовной борьбе телах чужой горячий взгляд, и это заводил их ещё больше. Лань Ванцзы толкнул, опрокинул главу Цзян на спину, слыша, чувствуя, как ломаются с треском хрупкие стебли лотосов. Горечь зелени затопила лёгкие, почти не давая дышать, особенно когда Цзян Ваньинь с этой своей острой усмешкой на припухших, покрасневших губах, с этим неистовым взглядом, стиснул коленями его талию. Контраст обжигающего телесного жара и прохладной к ночи воды сводил с ума, разрывал последние путы морали, даря взамен головокружительную, запретную свободу. Лань Ванцзы все целовал его и не мог насытиться. Место для любовных игр было предельно неудачное, в какой-то момент его прострелил страх, что он просто утопит своего любовника, но Цзян Ваньинь ловко этого избегал, демонстрируя немалый опыт подобных игр. По спине продрало горячей волной, словно Цзыдянем вытянуло от осознания, с кем он этого опыта старательно набирался. Нетрудно было представить, как Вэй Усянь седлает здесь, среди лотосовых зарослей, бедра своего шиди и отчаянно, заполошно стонет. Или ему было дозволено другое? Лань Ванцзы не выдержал, подхватил Цзян Ваньиня под бедра и поднялся так, словно его любовник ничего не весил, ощущая на себе железную хватку чужих рук и коленей. Саньду Шэншоу действительно был легче и тоньше в кости, но в сухом переплетении мышц таилась немалая сила. Лань Ванцзы опрокинул его на ступеньку, понимая, что до постели они уже не дойдут. Да и хотелось здесь, под открытым небом, так упоительно и дико, словно их могли застать в любой момент. Впрочем, у их весенних забав и так был зритель, не стоило о нем забывать. Каково было Вэй Усяню наблюдать, как супруг раскладывает на ступенях купальни его же любовника, слышать их смешивающееся заполошное дыхание и низкие, гортанные стоны? Испытывал ли он ревность? Если да, то к кому? Ласкал ли он себя, кусая губы от этого непристойного, возбуждающего зрелища? Жалел ли, что сейчас не с ними, не может подойти, прикоснуться, присоединиться? О, конечно да, ведь Вэй Усянь всегда был таким жадным. Он и заварил всю эту кашу, привёл их сюда, под звёздное небо, где так упоительно было любить друг друга. Любить вдвоём, без него. Наверняка это было для него невыносимо. Лань Ванцзы разорвал очередной поцелуй и посмотрел в пьяные, шальные глаза теперь уже и своего любовника. Что ж, если эти двое и заслуживали мести, то вот она: один далеко умирал от желания и невозможности получить что-то больше собственной ладони, другой... Лань Ванцзы сглотнул и решительно протянул руку, чтобы взять с подноса для омовения масло лотоса. Другого он сейчас без жалости возьмёт прямо на ступенях его собственной купальни. Внизу живота все свело. Хотелось уже просто наскоро смазать себя и войти, вломиться в горячую тесноту чужого тела, чтобы закричал под ним и забился, не в силах выбраться и не желая этого. Но остатками разума Лань Ванцзы понимал, что не сделает этого, даже не из-за страха причинить боль, нет, Саньду Шэншоу был сильным и выносливым, смог бы вытерпеть и это. Но Лань Ванцзы отчетливо понимал, что терпеть подобное тот станет первый и последний раз, после чего все то смутное ещё счастье, что маячило впереди для них троих, будет окончательно и бесповоротно разрушено. Этого Лань Ванцзы вовсе не хотел, потому наскоро пролил масло на ладонь под горящим взглядом Саньду Шэншоу, и толкнулся внутрь сразу двумя пальцами, вызывая судорожную дрожь и тихий стон. Он не спрашивал, дозволено ли ему будет, глава Цзян и сам все видел, мог отказать, но не возразил ни слова, и теперь кусал губы, принимая в себя чужие длинные пальцы. Он был тесный до умопомрачения, словно никем и нетронутый. Может, так оно и было, может Вэй Усянь не воспользовался такой возможностью, когда она была. Может, её не было вовсе. Но от его узости у Лань Ванцзы кружилась голова, а член неистово подтекал в ожидании, когда же он разработает под себя это тело, чтобы можно было сполна ощутить его тесный плен. Это было больно, не могло не быть. Лань Ванцзы наблюдал, как хмурится Саньду Шэншоу и хрипло, напряжённо дышит, но терпит, принимает, сам изнывает от желания поскорее покончить с подготовкой и приступить к главному. Лань Ванцзы не щадил его, с какой-то ноткой садисткой сладости наблюдая, как он жмурится и стонет, принимая третий палец, зная, что дальше будет только больше. Лань Ванцзы прекрасно помнил свой первый раз с Вэй Усянем, как тот болтал без умолку, умолял, стонал, плакал и жаловался. Признаться, он не поверил сначала в его невинность, в абсолютную нетронутость, ведь Вэй Ин всегда вёл себя бесстыдно и казался таким опытным. Он таковым и был, познавая плотские наслаждения в объятиях своего названного брата. Тогда Лань Ванцзы этого ещё не знал, но теперь не мог не задаваться вопросом, а насколько эти познания далеко зашли на самом деле. Неужели они ни разу?.. Как бы там ни было, Лань Ванцзы не жалел. В нем с детства дремал неистовый зверь, падкий на слезы и кровь, к тому же Вэй Усянь не жаловался, а лишь провоцировал на новые порции боли. Они идеально сошлись в своих желаниях, и Лань Ванцзы давно перестал волноваться по этому поводу. В отличие от своего шисюна Цзян Ваньинь молчал. Смотрел только неотрывно тяжёлым, опасным взглядом. В нем жил зверь той же породы, что сейчас неистово завывал внутри Лань Ванцзы, заставляя того быть с любовником грубее, чем он мог бы, потому что тот... Да, бросал ему вызов. Лань Ванцзы вынул пальцы и почти сразу толкнулся внутрь, жестко, глубоко, подминая его под себя, придавливая к ступеням. Саньду Шэншоу захрипел, выгнулся в судороге, тем не менее, принимая его огромный член, хватаясь за плечи, раздирая мстительно в кровь спину своего любовника, даря боль за боль. Лань Ванцзы к такому не привык, глава Цзян не имел ничего общего с покорным, на все согласным Вэй Усянем, и соитие с ним быстро переросло в нечто, напоминавшее драку. Они оба царапались и кусались, оставляя на телах друг друга кровавые метки, и даже тот факт, что Лань Ванцзы брал, а Цзян Ваньинь принимал, ничего не решал. Напротив, чем неистовее Лань Ванцзы двигался, чем яростнее вонзал зубы, тем отчетливее ему казалось, что он действительно вступил в связь с каким-то демоном, и тот к концу акта лишь высушит его до капли. Это было упоительно, дико и даже чуточку страшно. Лань Ванцзы пытался и не мог взять вверх, обуздать эту неистовую стихию, утвердиться, покорить раз и навсегда. Они были равны в этой схватке, и глупо было надеяться, что кто-то уступит, сдастся. Лань Ванцзы содрал о доски колени, а Саньду Шэншоу - поясницу, они сполна испробовали крови друг друга, когда достигли, наконец, пика. Лань Ванцзы захрипел, до хруста взгрызаясь в изгиб плеча своего яростного любовника, вырывая у него хриплый, рычащий стон. Затем они оба сползли в реку. Вода милосердно смывала, уносила кровь и следы их страсти. Ранки щипало, спина Лань Ванцзы превратилась в кровавое месиво, но зверь внутри притих, оглушенный хорошей трепкой. Саньду Шэншоу выглядел не лучше, но пришёл в себя раньше. Сел, поморщившись, окинул любовника недобрым взглядом. Впрочем, глаза его до сих пор были чёрные и пьяные, что несколько смазывало эффект. Тем не менее Лань Ванцзы немного забеспокоился: не испортил ли он все? Это придало ему сил и прогнало остатки мути, возвращая в реальность. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Затем Саньду Шэншоу скривил свои истерзанные губы в кривой усмешке и прошипел: - Теперь понятно, почему Вэй Усянь дал от вас деру. Это были жестокие слова, но в них было вполовину меньше яда, чем могло бы. Не атака разозленной змеи, а затухающие раскаленные угли. Лань Ванцзы молча, с облегчением притянул его к себе, крепко обнял. Не встретил сопротивления и некоторое время просто наслаждался близостью, податливым теплом его тела. В груди на месте онемения после неистовой страсти, боли, обиды, жажды мести, разливалась терпкая нежность. Лань Ванцзы вдруг особенно остро почувствовал себя обнажённым и особенно уязвимым для чужих взглядов. Вэй Усяня он больше не ощущал, они были одни. То ли талисман перегорел, не выдержав накала чувств своего создателя, то ли сам Вэй Ин потерял слишком много энергии, подсматривая за их любовной схваткой, и лежал теперь, отдыхая. К ночи стало прохладно, вода постепенно остывала. Лань Ванцзы захотелось взять Саньду Шэншоу на руки и уйти в дом, лечь в постель, спрятать его ото всех под тонким летним одеялом. Но глава Цзян отстранился сам. Поднялся одним слитным движением, выбираясь из объятий, и пошел, ступая слишком прямо для человека, который не испытывал боли. Лань Ванцзы ощутил лёгкий укол вины, вскочил следом, догнал его, коснулся пальцами локтя, готовый поддержать, если тот оступится. Но глава Цзян не оступился. Он снова сделался деловитым и замкнутым. Лань Ванцзы почти услышал, как с лязгом опускаются его щиты, и подошёл, обнял почти насильно, поцеловал снова, куда мягче, чем привык. Саньду Шэншоу не злился на него, это Второй нефрит видел отчетливо, не обижался за грубое соитие, не отталкивал его рук. Он просто принял к сведению, это читалось в его взгляде и позе. По спине Лань Ванцзы пополз холодок. Он догадывался, что следующее соитие, а оно, конечно, неприменно случится, обернётся для него настоящим кошмаром. Но чего именно ожидать от строптивого любовника, он понятия не имел, и это делало предвкушение ещё острее. Он коснулся кончиками пальцев все ещё тронутой румянцем щеки, отвёл за ухо прядь, погладил нежную ушную раковину. Саньду Шэншоу ждал, когда он наиграется, видно было, что ему нравится, но хочется совершенно другого. Наконец терпение его истощилось, и он попросту отстранился и принялся одеваться. Лань Ванцзы это удивило. После такого тяжёлого дня ему самому хотелось лишь спать, отложив все дела и проблемы на завтра, но глава Цзян... Он одевался с таким видом, словно собирался полночи работать. - Оденьтесь, - Цзян Ваньинь бросил на него серьёзный взгляд, затягивая пояс. - Я хочу вам кое-что показать. Лань Ванцзы подчинился.