Гребень Глицинии

      С того дня нерадивый сенсей совсем озверел. И, надо признаться, весьма результативно меня пугал. Где-то выискал обветшалую самоцветную катану и начал таскать с собой по заданиям. И не уровня начинающих, а своего. Выслеживал демонов в окружающем регионе, забирался в самые глубокие пещеры, в которых только могли демоны зарыться.       И всё это пропихивая меня перед собой. Работало. Не так, как он хотел, но работало. Махать катаной, так, чтобы не оторвали руки и не сожрали от тебя кусочек, получалось. Обезглавливать — не очень. Сукуна вообще, чем дальше, тем больше раскрывался человеком нетерпеливым. И, соответственно, с ним получалось фамильярничать и не огребать иногда. Огребала я в основном от демонов, а он только посмеивался, в последний момент снося им головы. Но за месяц прогресс стал ощутимым.       — Фестиваль на выходных, — задумчиво произнёс сенсей, свесившись с дерева и наблюдая за тем, как я отбивалась от демона. Вообще, он взял за привычку наблюдать и лениво комментировать. — Попробуй не клубить свои силы вокруг лёгких, а направлять силы дальше. В ноги там, руки… О, точно, — он спрыгнул, в полёте отрубив голову демону. Брызги полетели мне в лицо. Специально же сделал! — Ты давно воду из колодца таскала?       Он отёр катану об одежду демона, спрятал в ножны.       — К чему такой вопрос? — нагло утеревшись об его очередное одеяние, которые он предусмотрительно поменял с белых на чёрные, нахмурилась. Не нравились мне эти его заходы издалека.       — Твоё тело само как сосуд, наполненное кровью, каждый твой вздох заставляет её двигаться по твоему телу.       — Ты имеешь в виду…       Сделав вдох, выдохнула и метнулась вперёд, замахнувшись катаной. Она мягко перерубила дерево, оставляя ровный разрез. Не прерывая дыхания, обернулась, нападая на Рёмена.       Он уклонился от одного выпада, другого. Снова достал свой меч, парируя удары. Напоминало танец, в котором тело само шло навстречу врагу, описывая вокруг него пируэты. Да, определённо завуалированный танец, в котором ходишь буквально по лезвию ножа. Ноги сами делали шаги, словно перетекая, тело неслось за ними.       Выдохнув, запнулась о корягу. Тело ныло и я готова была уже пропороть носом землю. Рёмен своевольно держал за шиворот, а потом и вовсе потащил по земле до края леса. Там уже смилостивился, закинув на плечо.       — Всегда бы ты отличалась такой сообразительностью, — облив уже у дома водой, Сукуна заглянул в глаза, пару раз похлопал по щеке. — Давай, бегом отмывать с себя кровяку.       Перед глазами всё плыло, а мысли путались. Ледяная вода не сильно помогала. Сукуна сидел рядом.       — Что ж с тобой делать, цветочек.       Рёмен щёлкнул пальцами. Из ниоткуда возникла девушка в одеянии сокрытеля, поклонившись ему. Слуги всё-таки были в этом доме…       — Ты… мерз… мерзавец.       Силёнок-то хватило. Мир как будто навалился сверху, заключив в тиски мою голову. Что за состояние такое? Сердце еле-еле постукивало в угасающем ритме, ноги и руки не слушались, свинцово упав по сторонам. Взгляд лениво следил за Рёменом и сокрытелем.       — Гранатовую настойку с боярышником. Одну чашу, — он даже не посмотрел в сторону сокрытеля, сфокусировавшись на мне. Присел рядом, пару раз несильно хлопнул по щеке. — Бегом, — он тихо рыкнул, но слуги уже и след простыл. — Так, подлунная, не отключайся.       — Смешно, — выдохнув, посмотрела через силу в эти красные глаза. Веки сами закрылись. Да уж, даже в таком случае за меня не забеспокоился, отрешённо открыв мне один глаз пальцами. Руки у него довольно грубые. — Подлунная…       — Вот именно. Бледная, — он что-то приставил к губам, ощутимо больно впился пальцами под скулами в челюсть.       Рот сам открылся, боль исчезла, а на языке почувствовалась алкогольная горечь граната и трав. Он запрокинул голову, видимо, чтобы легче глотать было. Стало только хуже от этой мерзости, когда она попала в желудок, обжигая и его. Хватило даже сил поморщиться и приоткрыть глаза. Сосредоточенное лицо не вязалось с бездушными красными глазами. Слишком близко.       Однако боль в голове постепенно стихала, а руками и ногами становилось возможным пошевелить. Рёмен оценивающе осмотрел, кивнул сам себе, подхватил на руки и понёс в ванную комнату. Лично затопил воду, даже не обращая на мои разглядывания внимания, хотя точно знал, что я пристально слежу за его действиями.       — И почему я раньше по дому делала всё?.. — выстрел в воздух, однако Сукуна принял всё на свой счёт.       — Самостоятельность никому не вредила, — он опустил руку в воду, проверяя температуру. Видимо, его не устроило. — Что-то имеешь против?       — Нет, знаешь… словно ты меня в жёны записал, — я хихикнула. Это и правда смешно. Мне. Ему смешно не было. Ему вообще никак не было. Этот пустой взгляд. — Не принимай всё близко к сердцу.       Он уселся на край каменной ванны, скрестив руки на груди. Вздохнул, мотнул головой. И как только он заговорил, я поняла, насколько точно я попала в цель.       — У меня была невеста, — хрипло выдал Сукуна. Слышалось отчётливо, это не помутнение разума от головной боли. Нет. У него ком в горле застрял, когда он еле выдавливал из себя слова. — И, поверь, ты ей в подмётки не годишься.       Стало снова тяжело дышать. Эти слова такой болью отдались в груди, словно Рёмен отвесил оплеуху и наподдал для верности под дых своим кожаным ботинком. Обидно, до сжатых челюстей и побелевших кулаков обидно. Мерзко и склизко. Почему-то этот мгновенный вихрь утянул с головой, топя в болоте злобы, хотя это не я тут душу обнажаю. Ещё сильнее после этого захлестнуло волной вины.       — Отвратительно слышать такое в свой адрес, — подумав в звенящей тишине, посмотрела всё же на Сукуну. Этот мужчина на удивление стойко держался, не важно, насколько трагичная история стояла за этим. Не настолько я мерзкая, чтобы бить в незащищённое место, добровольно предоставленное. Хотя, может он и хотел, чтобы его раздавили, нарочно дал болевую точку?.. — Однако… Сочувствую, хоть и не знаю чему.       Снова тишина. Плеск воды. Рёмен проверил воду и закрыл створки печи, чтобы огонь не продолжал так быстро нагревать воду, но поддерживал в ней температуру. Подошёл и протянул руку, давая возможность опереться. Подвёл к ванне, усадил на край.       — Когда закончишь, оденься в это. Потом позови, — он повёл подбородком на бережно сложенные вещи и несколько полотенец на выступе, — или если станет хуже, — сам вышел, закрыл дверь. Судя по звукам, потоптался в коридоре и уселся прямо на пол. Капля сверху булькнула прямо в ванну.       Да, тут знатно напарило, что на каменном потолке собралась по ощущениям такая же купель. В ванне было хорошо, самочувствие улучшилось, хотя и не все грязные пятна удалось оттереть. Руки решила тщательно не вымывать, потратив силы на всё остальное тело, в крайнем случае, слуги домоют. Теперь я хоть знаю, что такая роскошь есть в этом доме.       Почему же Рёмен с ними в основном не общался? Надо подловить его в приподнятом настроении, того гляди и раскроет эту «великую» тайну. Хотя… не особо что-то изменилось бы от раскрытия.       Сквозь маленькое запотевшее окошко виднелся лунный серп в нечётких очертаниях. И мелькавшие за окном белые хлопья. Чудеса какие-то, снег пошёл. Накинула на себя платье, еле удержавшись на широком каменном краю купели.       — Я закончила.       Не было нужды говорить даже ровным голосом, шёпота бы хватило. Почему-то Сукуна сегодня получил авансом ещё порцию доверия. С чего вдруг такая щедрость с моей стороны?       Он довёл до комнаты, поддерживая за руки, почему-то решив, что на руках мне было бы некомфортно. И ещё порция доверия досталась в его огромные лапы. Рёмен подкупал своей элегантностью, невероятной чуткостью, хотя про него так никто и никогда не сказал бы. Я тяжко вздохнула, когда переступала одну из ступенек, а он, видно, связал это с физическим недомоганием. Одна рука бережно, без какой-либо подоплёки, поддержала за торс, привлекая в полуобъятия.       Усадив на футон, Рёмен поклонился в знак прощания.       — Расскажешь когда-нибудь?.. — он слишком резво выпрямился, как только услышал начало. Но я не настолько глупа, чтобы резать ещё глубже. — Почему тебя недолюбливают? Сугуру, мой друг, не шибко радовался, когда услышал твоё имя.       — В каком же контексте ты его упомянула? — привычная насмешка сняла неловкое напряжение. Его явно устроил мой вопрос. — Неужто ты поклонница моих дневников?       — Немного, — сил всё ещё не хватало на едкости, да и настроение располагало к более мирному разговору. Тем более, что после его откровений с нотками оскорбления, потихоньку открывался не сенсей-вурдалак, а вполне себе обычный человек. Очень медленно открывался, словно только дал в замочную скважину поглядеть. — Мне правда понравились рисунки, с ними стало понятнее, куда двигаться. Да и туманных изречений, как у других столпов, не было. Но уж точно я не ожидала, что это дневник современника.       — Гето знаешь сколько раз получал оригиналом? — он едко оскалился, определённо, садистские манипуляции в адрес Сугуру ему доставляли невероятное удовольствие, раз он так от одного упоминания воспрял духом. — Ты ошиблась. Меня ненавидят, а не недолюбливают.       — Так почему?       — Я стал столпом достаточно давно, по сравнению с этими сопляками. И поначалу брал учеников из школы. Гето пал первой жертвой обучения, — он заметно расслабился, отставив руки назад и игриво наклонив голову к плечу. — Годжо бы мне не дали, так что приходилось довольствоваться мелочью кланов не таких могущественных. Но достаточно способных. Правда, они все сбегали. Хотя поначалу очень радовались и не верили рассказам Гето, что я жестокий тиран.       — Я насторожилась, когда он такую реакцию выдал, — лицо Сугуру в тот момент вызвало непроизвольную усмешку. — Он достаточно сдержанный человек. Ему только Сатору бы поверил, может, ещё и Иери.       — Сёко тоже не легко было в начале своего пути. Котё девчонка не из приятных, хотя до меня ей далеко. Лицемерка, — он хмыкнул. — Столпы, в большинстве своём, — потомственные Клинки. Их навыки с каждым поколением усиливаются. А я — выскочка из деревни. Ты думала, наверное, почему в доме никого нет и ты одна тут хлопочешь?       — Промелькнула мысль, — устало отведя взгляд, посмотрела в окно. Здесь оно не запотело и отчётливо виделся падающий снег.       Да уж, зима началась. Ещё и фестиваль скоро… Интересно, Рёмен всё ещё будет что-то требовать взамен на посещение?       — Потомок не самого искусного кузнеца, стал столпом, да ещё и в довольно молодом возрасте. Да и характер откровенно…       — Не самый приятный, — закончила вместо него, потому что он явно выбирал слово померзотней.       — Мало кто очень хочет с таким работать. Сато Азуми единственная, кто смог. Видимо, благодарность за свою жизнь помогает ей закрывать на это глаза, — улыбнулся Сукуна вполне себе по-человечески, без какой-либо издёвки. — Я ей всецело доверяю. И ты можешь.       — И ты больше ни с кем не общаешься? — в голосе промелькнула жалость, за что сразу же подступила злость на саму себя. Я же только что узнала, что с его невестой что-то произошло! Как там можно было вообще облажаться?! Шлёпнула себя руками по щекам, отрезвляя. Рёмена эта реакция ничуть не смутила. — Сказанного уже не воротишь.       — Подлунная, ты не перестаёшь удивлять. Даже после адовых тренировок, всех гадостей, что я наговорил, ты всё ещё можешь проявлять вежливость и учтивость. Ко мне, — Рёмен сел ровно, смотря прямо в глаза. Выискивая в моём взгляде только ему известное. — Это ужасно подкупает даже мою чёрствую душу.       — Раз уж мы разговариваем на такие интимные темы, — осторожно, следя за малейшим, микроскопическим движением, подстелила себе соломку, давая шанс на отступление, — не думаю, что там всё отсохло, — он не отвернулся. Однако едва-едва расслабил плечи. Такая миллиметровая разница в огромном теле вряд ли отметилась бы в чьём-то ещё взоре, но когда человека видишь каждый день, да ещё и как именно его тело работает, то запомнить не так сложно. Особенно, если тренируешься и наблюдаешь, как перемещается, учишься у того человека и должен ему подражать. — У меня мама была стальной женщиной. Знала себе цену, даже несмотря на низкое происхождение. Она словно была кицунэ в человеческом обличии. Добрая, красивая, но непреклонная и гордая по своей природе. Она не любила отца, любила кого-то другого… но сама выбрала этот путь и, гордо подняв голову, шла по тропе.       Рёмен ждал продолжения истории, не задавая глупых вопросов. Дал паузу нарочно, дал обдумать слова поточнее.       — Я тоже не испытывала сильной привязанности к отцу, — словно какую-то запретную фразу сказала, настолько стало стыдно от этих слов, от чувств, которые испытывала. — Однако к маме у меня были нежнейшие чувства. И когда она умерла, хотелось просто умереть на месте. Убить всех, кто причастен, и умереть. И это не прошло даже спустя много лет.       — Это очень опасные слова. Постарайся больше никому это не говорить.       В голосе не было осуждения, а скорее ровная заметка.       — Думаю, на сегодня достаточно, — он поклонился в пол, что для меня стало потрясением больше того, что он говорил «до» и «после». — Спокойной ночи.