Гребень Глицинии

      Дверьми не хлопал, никаких окриков или несдержанности. Тихо исчез, практически не выходя не то что из дома, даже из комнаты. Изредка появлялся его ворон уз, сообщая о задании, вместе с ним Рёмен покидал своё поместье.       Значит, что-то с этой повязкой не так. Вспомнила! Однажды он не дал её коснуться, сейчас же просто этого не ожидал. Снова окатило волной стыда. Хотя непонятно из-за чего. Причём тут моя вина?       Чувства хлестали через край, накатывала злость, сменялась сожалением и снова по кругу. На заданиях эти мысли не сильно прекращались, сознание текло отдельно от тела, работавшего само себе.       Вдох, толчок, снесена голова, выдох.       По заученной тропе.       Не смогла я выдержать такого напора мыслей! Рёмен на контакт не шёл. Попытки подловить его в комнате он жёстко пресекал, наглухо закрывая двери и окна. Сато лишь пару раз покачала на это головой, не решившись что-то рассказать. А ведь знала.       Привычно ожидая в свободный вечер у комнаты, ещё раз постучалась, в надежде, что сегодня-то дверь отъедет в сторону. Чуда не произошло. Ладно, всё равно услышит.       — Сукуна, я не знаю причины, почему она так тебе дорога, — еле слышно призналась, лишь бы услышать малейший шорох в комнате. — И оттого, что ты там прячешься от меня, как от огня, легче не станет. Мне уж точно не по себе смотреть, — набрала в лёгкие побольше воздуха, надо было набраться смелости.       Пауза затягивалась, а её так и не набиралось. Даже если у Рёмена нет в ответ ничего, пусть так и будет. Шумно выдохнув, решилась. Встала. На это ответ я услышать не хотела.       — Больно смотреть, как дорогой тебе человек калечит себя и запирается.       Развернулась, быстро исчезая в коридорах. Потом и вовсе поняла, что в комнате не усижу. На заднем крыльце, сидела, болтая ногами в воздухе, смотрела на исчезавшее за горизонтом солнце. Птицы уже замолкли, лишь изредка трещали цикады в вечерних сумерках. Конец комедии.       Ещё не до конца поняв, что произошло, завалилась на спину, прислушиваясь к окружающему миру. В доме царила практически идеальная тишина. Только Сато немного погремела на кухне. Потом и вовсе попрощалась в поклоне, возвращаясь в ближайшую деревню, к себе домой. Настала тишина. Пару раз громыхнуло что-то на кухне, но меня не сильно это интересовало. Пускай ходил там Рёмен, мало ли что захотел сделать в своём доме. Он иногда выходил, я слышала, заваривал себе чай и снова скрывался в своих покоях. В этот раз шаги приблизились, остановившись у головы. Намеренно не открывала глаза, гадая, что дальше сделает. Он так же стоял над душой.       Своеобразная игра на выдержку. Ладно. Я сдалась первой, посмотрев на него снизу вверх. С такого ракурса Рёмен выглядел комично. Маленькая голова на фоне огромного тела и гигантских ног. Смотрел куда-то вдаль, словно меня тут и не наблюдалось в помине. Что уж тут развалилась, как тряпка половая? Села, поджав под себя ноги.       Он — рядом, в позе лотоса. Через чёртов чайный поднос. Так и не решился посмотреть, лишь протянул чашу. На лице читалась усталость и разочарование. Взор скользил за горизонт, словно пытался высмотреть солнце в посеревшем небе.       Чай в этот раз был прекрасен, как и всегда. Сукуна всегда заваривал его сам, настаивая, что это единственное, что делал великолепно. Стелющийся нежный вкус, с цитрусовыми нотами, оставляющими кислоту на языке после глотка. Один и тот же, всегда.       Великолепно.       Не знаю, было ли это извинением или признанием в чём-то. Однако это точно был шаг навстречу. Очень важный и открытый шаг, несмотря на недели затворничества. Поставила чашу на поднос, перестала смотреть и пододвинула в его сторону, намеренно скрипнув глиной по металлу. Убрала руку. Тихое журчание. Стук. Скрип в ответ. Цикады всё так же жужжали в кустах, словно заполняя пустоту ночи. Чай действительно согревал и тело, и душу.       Какая-то безумная игра хождения по краю, пока не опустел чайник.       Не произнеся и слова ушёл так же тихо, как и пришёл. На следующий вечер всё повторилось. Я лежала на крыльце, попрощалась с Сато. Потом шуршание на кухне и Рёмен встал у головы. Тихое чаепитие в ночи под жужжание цикад и скрип глиняной чаши по металлу.       Даже думать не хотелось, что всё это значило. Терзания совести улетучились, смиренно приняв ситуацию. Пусть и так, но скрашивалось тягучее одиночество. На третий день всё было не так. Он лежал на крыльце, закрыв глаза.       Слышал, что на кухне занято, ещё из комнаты. Сразу пошёл к заднему крыльцу. Я пришла с подносом с едой. Он ушёл заварить чай. Вернулся скоро.       Накладывал в тарелку еду после меня, даже не смотря, что брал. Я чувствовала этот изучающий взгляд всем телом. Рис тяжело пошёл по горлу и я протянула руку. Чаша легко коснулась ладони. Всё тот же стелящийся вкус и кислинка на языке. Стало полегче дышать.       Говорить хотелось до безумия.       До безумия это было бы нелепо.       В этот раз он должен сделать шаг навстречу, ведь насильно мил не будешь. И так призналась в чувствах. Глупо. Ой, как глупо! Об этом же я думала, когда Рёмен нарочно вышел в совместный вечер заварить чай, пока я была на кухне. Ловко обходил так, чтобы не попасть под руку готовящей женщине. Вздохнул. Первым ушёл на крыльцо, заметив, что почти всё готово. Словно с мыслями собирался.       Сегодня впервые его поведение показалось странным. Мотнув головой, взяла поднос и пошла туда же. Разложила еду в соответствии с тем, что успела подметить. Рёмену нравился тунец. Не глядя протянула тарелку, оставив ладонь в ожидании чаши с чаем. Она легко опустилась в пальцы.       Снова тишина. Пора бы уже привыкнуть, что ли?       — Вкусно.       Прозвучало так необычно в тишине, что палочки с лососем повисли в воздухе, а кусок рыбы шлёпнулся в тарелку. Подобрала его снова, намереваясь отправить в рот, как и задумала изначально.       — Я сказал, что твоя еда очень вкусная.       Уже пережёвывая рыбу, старалась не смотреть и ковырялась палочками в тарелке. Его голос был осипшим, словно… он вообще, что ли, не разговаривал всё это время? Глаза расширились сами собой.       — Я уже так приноровилась в этой тишине, — морально из меня всё высосали, так что не удивительно, что улыбку получилось только натянуть.       — Не хочешь со мной говорить?       — Хочу!       Опрометчиво повернулась, схватив его побелевшими пальцами за предплечье, заглянув ему в глаза, опустила взгляд на это и руку одёрнула. Всё случилось как-то само собой. Вернувшись к тарелке, резво начала засовывать в себя рис, но он то и дело норовил вывалиться из трясущихся палочек. Когда тарелка опустела, допила чай одним глотком, стукнула чашей о поднос, всё это время ощущая, как тяжело за мной следили красные огоньки его глаз. Казалось, что цикады намеренно стрекотали медленнее, а сердце барабанило, бешено отдавая в горло.       Сухие шершавые пальцы коснулись виска, поддев выбившуюся от резких движений прядь, и заправили за ухо. Вот тут дыхание подвело меня, застряв под рёбрами. Пришлось сделать усилие, чтобы жадно его глотнуть. И что это было? Что?!       Стало страшно. Ни с того, ни с сего, тело обуял животный страх в ожидании скорой расправы. Медленно повернула голову к Сукуне, но тот, как ни в чём не бывало, пережёвывал пищу, уставившись туда, куда упало солнце. Повернулся, налил ещё чай и протянул, не посмотрев. На удачу сыграть?..       Нет, вот эта зависшая с чашей рука, это он и есть, шаг навстречу. Осторожно подставив ладонь, намеренно коснулась подушечками пальцев его запястья. Глазами следила только за рукой, проигнорировав изучающий взгляд. Чаша всем весом опустилась в руку, а шершавые пальцы провели по тыльной стороне ладони и так же легко соскользнули с неё. Облегчённый вздох сам сорвался с губ. Страх полностью отпустил. Наверное, всё должно было стать проще. В эти интимные моменты даже цикады не слышались, лишь бешеный стук сердца барабанил по ушам. Мир сузился до крылечка на задний двор. Это показалось правильным.       Раздался выстрел, свист и оглушительный грохот. На миг будто зажглась звезда на севере, огромным цветком расползаясь по небу. Один, второй, третий. Разноцветной вереницей над деревней расползались цветы фейерверков. Вскочив с места, запрыгнула на крышу, любуясь громыхающими на всю округу всплесками огней.       Из головы напрочь вылетело то, что сейчас лето. Затворник-сенсей и истребление демонов не очень радужно сказались на памяти. А ведь так хотелось посмотреть на них из деревни, когда это великолепие расползалось не где-то вдали, а над головой.       И даже отсюда… завораживало.