Однажды тёмной зимней ночью

Кащей крутился у окна, хмуро куря сигарету, и поглядывал на Вову, сидящего за столом. На кой чёрт этот самаритянин возится с пацаном, которого они, считай, на улице подобрали? Зачем пытается выслушать его, когда этот воробей лохматый с разбитой мордой только что хуйню нёс прямо ему в лицо? Ну, избили и избили, с кем не бывает? Что его теперь, в жопу за это целовать? Бывали ситуации и похуже - Кащей сам иногда выглядел, как крыса, которую в кровь макнули, и ничего. - Не томи, пацан, - подстёгивал Вова. Надо же, пацана нашёл! С чего у него сразу такая симпатия к нему возникла?! - О чём разговаривать-то? - спросил Валера угрюмо, не отрывая взгляда от столешницы. - Нет, ты посмотри на него, а, - с полпинка завёлся Кащей. - Мы его пригрели, вылечили, а он даже глаз поднять не может! И тут парень посмотрел прямо на него, вскинув голову. В глазах горел огонь - настоящий огонь, неподдельный, какой бывает у людей, которые и босиком по льду, и пешком через Европу пройдут, если им что-то надо. Такие продавливают свои идеи до конца, не смотрят по сторонам, принимая решения, и остаются верны себе в любой ситуации - плевать, кто что скажет. - Никит, да он копия ты, - сказал Вова, наполовину повернувшись к нему. - Куда мне до таких глазищ, - отмахнулся Кащей, затягиваясь, и перевёл взгляд в окно. - Ты вот что нам лучше расскажи, - опять попробовал Вова, немного наклоняясь к Турбо. - Куда пришиваться ходил? И как здесь оказался? Валера покосился на него. Было видно, как он несколько секунд думает, рассказывать или нет, но пацанская спесь взяла своё: он ухмыльнулся. В глазах заплясали бесята под звуки румбы, и Вова уже понял, что это всегда не очень хорошо. - Вы бы пожрать лучше дали, - сказал он. - А то мне на голодную голову плохо думается. Кащей грохнул ладонью по столу так, что задрожали стаканы. Вова, конечно, вовсе не шелохнулся, только губы слегка поджал, а вот Валера напрягся заметно. - Быстро говори, куда пришиваться ходил, - повысил голос Кащей. Валера вскочил со стула, оказываясь нос к носу с ним, и прочитал скороговоркой, будто гавкал: - В Дом-Быт ходил, да какая теперь разница? Всё равно отшили уже, так что я теперь чушпан, а твой дружок мне руку жал. Он теперь заляпанный, хотя тебе не привыкать, да? - Да я тебя... Вова перехватил его за торс и оттащил обратно, опять спасая Валеру от скорой расправы. Никита, вывернувшись, вскочил с места, пнув табурет, и отошёл на безопасных полтора шага, закуривая новую. Турбо смотрел на него исподлобья, прожигая взглядом, вцепившись ладонями в край стола. Все мускулы в его теле были напряжены, синяки проснулись, отзываясь болью. - На дискотеке я был. - Ну нихуя себе, - пробормотал Кащей сквозь зажатую в зубах сигарету; Вова зыркнул на него. - Там какой-то ублюдок к девчонке полез, а я чё, чушпан, что ли, не прописать ему за такое? Девчонка ещё малая совсем. Так дела не делаются. - И что же дальше было? - спросил Вова, пытаясь мягко подтолкнуть его к дальнейшему рассказу. - Суп с котом, - проворчал Валера, садясь обратно. - Он набрехал, что его толпой загасили, а помнил он только меня. Вот и... отшили. Вова сидел, переваривая полученную информацию. Дело, конечно, благородное, - за даму вступиться, но Кащей ведь прав: нельзя просто так этому незнакомому парню доверять. Хотя не врёт, вроде бы. Если так подумать, врать будто бы совсем не умеет: говорит, что думает, не фильтруя, какое уж тут - придумать что-то. - С чего ты взял вообще, что он к ней лез? - спросил Кащей, буравя его взглядом, под кожу залезая. - Может, обжимались они просто, а ты прервал такой романтичный момент. - Ага, - выплюнул Валера. - То-то она кричала так. Всё Маратика звала какого-то. Я хуй знает, кто это вообще, но не оставлять же её одну! Воцарилась тишина, прерываемая только шумом ветра за окном. На улице темнело, становилось холоднее, даже птицы молчали - по своему зимнему обыкновению, спрятавшись в перистые шубки. Первым отмер Кащей. - Ты это, - сказал он, подходя к плите, снимая с неё сковородку с жареной картошкой и ставя перед Валерой. - Пожри хоть. И имя своё скажи, иначе сам назову. Они ехали по автостраде, когда солнце уже клонилось к закату. Дорогу освещали лишь сумерки и фары. Машину вёл Кащей, задумчиво смотря перед собой, но лучше всего ему, конечно же, думалось, когда его рука лежала на вовиной коленке. Валера спал, положив голову на дверцу машины. Сверху его укрывали две куртки - Кащея и Адидаса, но знать ему об этом было не обязательно. Никита что, виноват, что такая холодрыга стоит на улице? Если это... хуюдо окочурится от холода, считай, зря спасали. - Получается, он за Айгуль заступился, - прервал молчание Вова, смотрящий в окно. - Получается, так, - кивнул Никита. - Получается, без него её бы... И что бы я Маратику сказал? Что мы на солнышке грелись, пока дома пиздец происходил? - Не пори горячку, Вов, - отозвался Кащей, сильнее сжимая его колено. - Надо ещё пацанов спросить, что на самом деле было. Может, брешет он всё. - Может. А если нет... - Вов. - Никита, блять, - вздохнул Адидас, поворачиваясь к нему. - Девчонку моего брата младшего изнасиловать могли, а меня рядом не было. - Вова... - Пришлось какому-то незнакомому пацану за неё вступаться! Не тебе, не мне, а ему! - Иди сюда. - Кащей протянул всю ту же правую руку, беря Суворова за плечи и притягивая к себе. Он не отрывал глаз от дороги, но крепко держал Вову, близко-близко, как только мог. - Твоей вины здесь нет. - Марат мне такое не простил бы. - Простил. - Я бы себе не простил. - А тебе и не надо, - улыбнулся Кащей, целуя его в макушку. - Тебя простил бы я. Трасса полностью погрузилась во тьму.