***
Ларри ужасно волновался. Вплоть до того самого дня. Не мог нормально спать, не мог ни о чем думать, кроме как о тесте, постоянно выговариваясь Салу по этому поводу и слушая его бесконечные наставления и слова поддержки. Однако, даже они не всегда работали, потому что Ларри иногда мог слишком уж зацикливаться на чем-то одном, что стало проблемой для голубоволосого парня, что все никак не мог перетянуть на себя его внимание. Это было трудно под таким давлением, когда Джонсон, не затыкаясь, твердил одно и тоже: «я не сдам», «а что, если я не сдам?», «я не поступлю в колледж». И тогда Салли предстояло немного сильнее пораскинуть мозгами, чтобы найти решение и он его нашел. Нашел в тот момент, когда уже больше ничего не оставалось, а обычные разговоры даже на секунду не облегчали ситуацию. В один вечер, когда на улице была метель, а Ларри бродил из стороны в сторону, все сильнее и сильнее растрепывая свои волосы, Сал просто подошёл к нему вплотную, схватил за плечи и, надавливая, заставил его сесть на кровать, тем самым поставив в недоумение. План начал работать, ведь патлатый как минимум заткнулся, а потому Салли продолжил, крепко обнимая его за шею и прижимая к своей груди, так близко и сильно, что он мог почувствовать его дрожь. Ларри как будто подменили. Он перестал говорить, слышать, видеть и, казалось, дышать. Он просто прислонился к его груди, покраснев аж до самых кончиков ушей, а потом, медленно закрывая глаза и понимая, что ему разрешено быть так близко, обхватил руками его талию и тихо задышал, будто на него только что натянули кислородную маску. Признаться честно, Салу и самому было не очень легко так стоять. Он краснел, нарушая свое вечное спокойствие и личное пространство, чувствуя, как холодный пот струится по всему телу. Ему не было стыдно, скорее приятно и необычно. Он редко подпускал Ларри настолько близко, иногда прикасаясь к его рукам, растрепывая волосы или ободряюще поглаживая по спине или плечу, но такое было у них впервые. Не сказать, что он боялся. Скорее трепетал и волновался. А волновался за то, что может сделать что-то не так. Он не мог предвидеть, что они с Джонсоном станут настолько близки, а потому ему было трудно предугадать то, что у них могло случиться в будущем. Сал никогда не влюблялся до этого, но, кажется, сейчас он чувствовал себя подобным образом. По крайней мере он мог сказать, что чувствует, потому что ни с кем у него не было такого странного напряжения, что было вызвано вовсе не натянутыми отношениями или неприязнью. Все было полностью наоборот. Ларри крепко сжимает футболку друга, а тот, в этот раз глубоко зарывась в густые волосы, нежно поглаживает, ничего не говоря, потому что слова были излишни. Они решили разделить этот момент в тишине и спокойствии, просто стоя вот так, в объятиях друг друга, уносящих все страхи и сомнения далеко-далеко. Сейчас между ними не было никакой черты. Лишь два близких друг другу человека, что делились своими печалями через прикосновения и тихие вздохи. После того, что произошло между ними, Джонсон больше не думал о тесте. На данный момент он размышлял о том, насколько же сильно ему понравилась эта близость между ними и как безмерно она пошатнула его границы и понимание себя, как личности. Не в том плане, что он больше не знал кто он, а, скорее, он не знал, кто такой Фишер и что он к нему чувствует. Теперь с этим вопросом он сидел на выходных в своей комнате, в одиночестве, потому что именно в этот день Салли решил не приходить в гости, по рации передав, что он хотел бы остаться сегодня дома из-за некой простуды, прося Ларри, чтобы он не приходил, ведь, якобы, Сал очень заразный. Ну а тот даже спорить не стал, попросив выздоравливать поскорее и снова погружаясь в раздумья, что продлились до самого понедельника. Утром Ларри встал, умылся и сразу потопал в школу, взяв завтрак с собой и готовясь к тому, чтобы написать тест. У их класса он должен был состояться первым же уроком, так что Джонсону не нужно было стрессовать по этому поводу ещё остаток дня. Тест был трудный, но не невозможный. Пусть голова парня и была наполовину забита размышлениями о своей сути и чувствах, он был в состоянии написать практически все. Благодаря голове, не забитой беспокойством, он был уверен в своих ответах, записывая их на серьезных щах, словно гениальный математик. Салли хорошо его натаскал, а бо́льшего ему и не надо было. Сдав тест, он сел обратно и уставился в стену, продолжая размышлять насчёт прошлого, будущего, всего, в общем. После математики он должен был встретиться с Салом и, в который раз, поблагодарить его за помощь, потому что без него он бы не находился сейчас тут, такой расслабленный, пусть и сомневающийся. Совсем немного. После звонка Ларри собирает вещи и буквально вылетает из кабинета, раздражённо морщясь, когда коридор стремительно заполняется другими людьми, что громко разговаривали, толкались и смотрели на него. Уже вся школа знала о слухах, знала о позоре Ларри и что он, якобы, гей. Всякое о нем говорили, даже о том, что он каждый день курит дурь, хотя все, что он курил — это обычный никотин, за что иногда получал недовольный взгляд со стороны Сала, что вечно отходил от него метров на пять и громко кашлял даже оттуда, смеша патлатого. От этой привычки трудно было избавиться, но он старался курить чуть реже. Протискиваясь через людей, показывая средний палец всякому, кто пытался сказать ему что-то противное, Джонсон, наконец-то, пробирается в главный коридор, выискивая глазами голубую макушку, чуть подпрыгивая и разглядывая остальных людей, что заслоняли друг друга. Благо, долго искать не пришлось, Салли стоял около своего шкафчика, ожидая его, но, кажется, он был не один. Джонсон нахмурился, присматриваясь, когда заметил, что над протезником нависала какая-то высокая фигура со светлыми волосами, угрожающе двигая губами, кажется, крича на него. Он не мог расслышать. Волнение заполонило Джонсона и он, пихаясь и расталкивая народ, что, кажется, начал собираться на потасовку, пытался пробраться к Салли, боясь, что этот придурок ему что-то сделает. Чем ближе он подходил, тем лучше слышал то, о чем так грубо говорил ему парень. Трэвис, кажется. Та ещё заноза в заднице. Они с Ларри и до этого постоянно сцеплялись в ядовитых дискуссиях. — Да кто ты такой, Фишер? Просто притворяешься храбрым и пиздатым, а на деле что? — Трэвис криво улыбается, крепко держа Сала одной рукой прямо за лицо, а точнее за протез, головой вжимая в шкафчики, пока второй пытался вырваться, царапая блондину руки и дёргая ногами, в попытке ударить. — Ну и что? Что ты мне сделаешь? Думаешь, поиздевался над Ларри и Филом и уже самый храбрый? Да ты никто! Трэвис отрывает его от шкафчиков, но всего на секунду, чтобы снова, изо всех сил, ударить парнишку о них головой. Ларри, наполнившись злостью, испугом и звериным желанием убивать, со всей силы распихал народ, чуть ли не свалив кого-то с ног и с разбегу влетая в Трэвиса, нарушая его равновесие и заставив громко упасть на пол, тем самым отпустив Сала, что и так выглядел не очень, немного побитый и с раной на голове. Джонсон, отбиваясь от рук, что тут же попытались вмешаться, хватает Трэвиса за шиворот пидорски розового свитера и ударяет по лицу, изо всех сил. Ларри никогда никого не бил, даже тех, кто огрызался на него, кто шел против. Но в этот раз Фелпс перешёл все границы, когда посмел дотронуться до Салли. Никто не смеет бить и унижать Сала и Ларри был готов убить за него. Толпа от страха закрывает рты, а Джонсон, с невиданной до этого злостью, наносил удары, чувствуя, как пальцы Фелпса хватают за футболку и пытаются оторвать от себя. Он не слышал ничего вокруг, способный только видеть, как лицо блондина заливается кровью и кривится после каждого маха. Сейчас он был способен только приносить боль и уничтожать. Уничтожать ублюдка, что посмел сделать больно Фишеру, уже не замечая куда он бьёт и как много ран уже нанес, желая лишь сделать больнее. Рука болит и Ларри отрывается, видя, что Трэвис уже не может держать голову, едко растягивая губы в усмешке. — Вот черт, я и позабыл о малыше Ларри. Неужели Сал так хорошо тебя трахает, что ты готов за него заступиться? — мерзким, хриплым тоном, спросил Фелпс, этими словами заставив Джонсона дрогнуть и потерять бдительность, за что он быстро поплатился. Трэвис накидывается на парня в ответ, прижимая его коленом к полу, хаватаясь за волосы и заставляя посмотреть на себя, больно натягивая длинные пряди на кулак. — Уебок! Да чтоб ты сдох блять! — рычит Джонсон, брыкаясь, а Трэвис только смеётся. Почему их никто не разнимает? Где учителя? Почему этим уродам нравится наблюдать, как льется кровь? В очередной раз Джонсона оставляют одного на растерзание зверя, как будто это нормально — смеяться с чужой боли. Чем больше он смотрел на истинное лицо других людей, тем сильнее убеждался в том, что все подростки — злые притворщики. Трэвис ударяет Ларри, а тот сильно морщится, зажмуривая глаза и слыша громкий звон в ушах, будто его мозг только что несколько раз отскочил от черепной коробки, превращаясь в смузи. Окей, это было больнее, чем он себе представлял. Хотелось закрыть нос хотя бы, но Фелпс не давал, прижимая руки обратно к полу, только он хотел их поднять — одну ногой, а вторую — рукой. — Скажи, что ты такого в нем нашел? Или это у вас прикол такой: вступать в клуб неудачников и трахаться друг с другом, потому что больше не с кем, — он склонил голову, заставляя струю крови из носа потечь в другую сторону. — Ну, знаешь, зато я хотя бы люблю Сала по-настоящему. Можешь не завидовать, тебе секса видать только с твоим папашей, — Ларри отвечает в своей прежней манере, огрызаясь, испытывая такую неприязнь, что ее невозможно было передать никак иначе, кроме как точно такими же мерзкими высказываниями. После этих слов Фелпс вспыхивает яростью, даже не находясь для ответа, лишь начиная злостно бить Джонсона по лицу, в отместку: часто и сильно. Больно, зараза, но зато по делу. Он хотя бы не трогает Сала. Патлатый надеялся, что тот уже убежал за помощью или, как минимум, в безопасное место. За такое и по еблу схватить не жалко было. Не хотелось, чтобы его близкие страдали за то, что они лишь не такие как все. Ларри и вправду изменился. Он перестал быть трусом, готовый ощутить боль, которой все время боялся, чтобы спасти любимых. Он стал героем, пусть и не для остальных. Главное, что он чувствовал гордость за себя, не смотря на то, что в конечном итоге ему придется собирать свое лицо по кускам, если он вообще выживет. В ушах слышится невероятный гул, что перемешивания с возгласами людей посреди коридора. Боль неописуемая, но тут вдруг она прекращается, когда Трэвиса оттягивают от него. Ларри, разлепляя слипшиеся веки, видит высокие, взрослые силуэты и рыжую макушку рядом. Это Тодд. Кажется, это он привел учителей. Рядом с ним маячит образ с длинными волосами, в котором парень узнал Эшли. Он был так счастлив видеть родные лица. Джонсона поднимают с пола очень нежные руки. До знакомого нежные. Он поднимает глаза из последних сил, чувствуя, что один уже пульсирует и понемногу набухает, видя перед собой ангела с голубыми волосами. — Прости меня, Ларри, я бежал за ребятами как можно быстрее, — дрожащим голосом проговаривает Сал, позволяя Ларри возложить руку ему на плечо и использовать как костыль. Стоять так было гораздо проще. — Сал? Ты что, плачешь? — тихо спросил Джонсон, прикасаясь к шее Салли, по которой катились слезы, пока он оттаскивал его подальше от разъяренного Трэвиса, пытающегося закончить начатое и превратить Джонсона в фарш. Парня крепко стискивало два учителя, пытающиеся удержать подростка от его собственного гнева, который никак не хотел утихать. Слова про его отца сильно задели Фелпса. Кажется, у них будут большие проблемы. — Конечно! Ты, придурок, бросился мне на помощь, хотя не должен был, и, если бы я не поторопился, ты бы остался без глаза или носа или вообще всего лица! — Салли весь трясется от волнения, но все равно как-то находит в себе силы, чтобы держать Ларри на себе. — Если бы тебя не стало, я бы… Я даже представить этого не могу! — он громко шмыгает и перед ними вдруг появляются Эшли и Тодд. — Сал, передай мне Ларри, я о нем позабочусь, тебе самому в медпункт нужно, у тебя кровь на затылке, — вклинился Тодд, единственный, кто был относительно спокоен и мог трезво оценить ситуацию, забирая у Фишера его лучшего друга, уже плотнее поддерживая на себе, пока Эшли подходила к нему, обхватывая за плечи. — Но, я… — Знаю. Вам обоим сейчас надо оказать первую помощь, — Моррисон даже не дал парню договорить, просто протискиваясь через людей, что пристально пялились на них, как на животных в цирке, дальше по коридору, чтобы отвести кровоточащего Джонсона к медсестре. Там о нем позаботятся. К сожалению, ему придется потом объясняться перед директором, но сперва стоит остановить кровь и как минимум поставить нос на место, потому что, судя по тому, как он кровоточил, он был сломан.***
Этот день был увековечен, как день, когда Ларри Джонсон перестал быть тряпкой. Он впервые дал кому-то отпор и пустил человеку кровь первым. Никто и никогда не видел, чтобы патлатый так сильно злился и пытался причинить боль, даже Салли, что был его самым близким другом. Он и подумать не мог, что Ларри, что недавно плакал в подушку от страха перед будущим, мог так жестоко кого-то избивать. В ту минуту, как он увидел его верхом на Трэвисе, наносящим жестокие удары, он испугался. И вправду испугался человека, что предстал перед ним, но, в то же время, он понимал, что Ларри делал это не ради жестокости, а ради своего друга, спасая его, восхищённый подобной решительностью и смелостью. Когда Фишер сам лез в драки, угрожая, он не осознавал, что кому-то может быть за него так же страшно, как Ларри, что ради спасения близкого человека не побоялся броситься за ним в пекло. Возможно, ему не стоило прибегать к рукоприкладству, но Трэвис иначе бы не понял. Он был чересчур жесток и не стеснялся поднимать руку на тех, кто ему не нравился и его последней целью стал Салли, что, кажется так же попался под горячую руку. После потасовки парнишка нарезал круги под кабинетом директора, размышляя обо всем, что он увидел и услышал. В первые секунды, как Ларри накинулся на Фелпса, Сал так перепугался, что не мог даже с места сдвинуться, слыша лишь эти страшные, глухие звуки, что отзывались в его голове, заставляя сердце замереть от настоящего испуга, просто уставившись на них, пока Фелпс не повалил Джонсона на пол. Тогда уже он нашел в себе силы, чтобы оторвать взгляд и рвануть за Тоддом и Эшли, что бы привели учителей. Только на них и была вся надежда. Салли громко рыдал, пытаясь объяснить друзьям, что Ларри прямо сейчас избивают и ему нужна их помощь, сквозь истерику лепеча слова, которые даже Эшли, эксперт по истерикам, не могла толком разобрать. Редко они видели Сала в таком состоянии, а потому быстро смекли, что случилось что-то серьезное и что-то, связанное с их общим патлатым другом. Все беспокоились за Ларри, бежали, что было сил. Особенно Фишер. Он не мог успокоиться с тех самых пор, как все это началось, немного затихнув лишь у медсестры, когда она дала ему успокоительного и уверила, что с Ларри все нормально и он отделался лишь сломанным носом и лёгким испугом, как она выразилась. Никаких существенных травм не было, что принесло желанное облегчение в душу протезника. Теперь же он снова грыз локти, в ожидании, когда же из кабинета выйдет Ларри и даст крепко себя обнять. Он так за него перепугался! Ему жизненно необходимо было его увидеть. Ради этого Сал даже пропустил свой урок, просто расхаживая из стороны в сторону. Не хотелось, чтобы у Ларри были проблемы, но этот олух все решил за него, опять по глупости влезая в конфликт на эмоциях, в этот раз переборщив и выставив зубы. Если он этого понабрался у Сала, завидуя его смелости, он никогда себе этого не простит. В первую очередь из кабинета вылетел разъяренный Трэвис, чуть ли не с ноги ударив дверь, который, завидев Сала, просто гневно отвёл взгляд и ускорил шаг, следуя в сторону выхода. Фишер бы наговорил ему пару ласковых за то, что покалечил Ларри, но решил промолчать, себе дороже, уставившись на дверь и, словно верный пёс, дожидаясь Ларри, который вышел спустя пару минут после него. На носу красовался большой пластырь, фиксирующий положение переносицы, делая его ужасно забавным. Если бы не пожелтевшие веки, Сал наверняка позволил бы себе улыбнуться, а так ничего веселого в его травме не было. Как только Джонсон появился в его поле зрения, Сал тут же кинулся к нему, врезаясь в его грудь и крепко обвивая руками. — Воу, чел, ты чего это? — Джонсон радостно усмехнулся, обнимая в ответ, чувствуя, что ему становится тяжело дышать от силы его хватки. — Как чего? Я думал, что ты помрешь! Там было столько крови, что я чуть с ума не сошел, — обеспокоенно и одновременно строго ответил парень, поднимая взгляд на своего лучшего друга и хмуря остатки от светло-голубых бровей. — Никогда, Ларри, слышишь меня? Никогда так не делай больше. Уж лучше я получу по лицу разок и разойдемся, чем… Чем это! — Что? Нет уж, Фишер, я тебе не позволю получать ни за что. Ты защитил меня однажды и теперь моя очередь, — Ларри мягко отстранил друга от себя за плечи и взглянул ему в глаза. — Ты мне дорог, чувак, прям пиздец как. Да я за тебя любого порву, — он уверенно выпячил грудь, словно и вправду был готов разнести все вокруг, хотя на деле ужасно себя чувствовал: все лицо ныло болью, руки были раздерты до невероятной степени, а в голове стоял гул. Не хотел бы он опять влазить в подобное и драться. Это не его. Он человек мирный, ранимый, никак не драчливый, так что на его веку это был первый и последний раз, как бы ему не хотелось припугнуть обидчика и дать понять, что с ним шутки плохи. Салли после его слов слегка клинит и он краснеет, пальцами перебирая край своего рукава от стресса. — Спасибо за это, но… Давай договоримся, что мы в такое влазить не будем, хорошо? Откуда мне знать, что в следующий раз тебе ничего не сломают? — Без проблем. Мне тоже не понравилось. Парни одновременно засмеялись и отстранились друг от друга, решив, что на сегодня им приключений достаточно. Обычно, они не прогуливали, но сегодня была уважительная причина, так что им было негласно позволено уйти, что они и сделали, решая выйти через черный ход, чтобы у охранника не было никаких вопросов, стремительно вырываясь на свободу. На улице стояла стужа, парни кутались в шарфы, вдыхая свежий воздух. После такой порции адреналина им не помешало бы немного пройтись. В последний раз они совались в конфликт лишь словесно, а сейчас, когда их конечности болели от незапланированной драки, а в висках все пульсировало, хотелось поскорее окунуть себя в спокойную атмосферу и позабыть о случившемся, как о страшном сне, ведь кто знает, что с ними могло случиться. — Что директор сказал? — запрыгивая на заснеженный бордюр, вдруг спросил Фишер, когда они отошли на пару метров от школы, ощущая себя в достаточной безопасности, чтобы снова начать говорить. Слишком уж он беспокоился, что их поймают и они получат ещё больше проблем на свою голову, чем уже успели. — Ну, он был очень зол на нас. Трэвис вообще ни слова сказать не мог. Так злился, что у него зубы скрипели, жуть, — Ларри скривился, засунув руки в карманы, — а так он сказал, что на территории школы насилие запрещено и что нам нужно учиться улаживать конфликты словесно и прочая ебулдень. В общем, дал нам листы наказаний и сказал, что целый месяц мы будем вычищать школу до блеска, пока не осознаем свои ошибки, — Ларри закатывает глаза, изображая вальяжный тон их директора, вызывая у Сала широкую улыбку. Любил он слушать то, как парень рассказывает ему что-то. — Все ещё не верится, что ты влез в драку с этим зверем, — Сал смотрит себе в ноги, пиная белые хлопья снега, наблюдая за тем как они разлетаются, вскоре спрыгивая с бордюра. — Как ты вообще умудрился привлечь его внимание? Вроде же не лез все это время, а тут вдруг образовался, — Ларри эмоционально развел руками, потирая больной нос, вспоминая, на что ему пришлось пойти, чтобы избавиться от этой занозы в заднице. — Да я сам не знаю, чел! Он как будто из неоткуда появился и заявил, что я лишь строю из себя храбреца, когда на деле я всего лишь «слабак», видите ли, — он показал пальцами кавычки, показывая этим свое полное равнодушие. — А когда я сказал, что если ему так не верится, я могу и ему яйца скрутить для наглядности, так он сразу же разозлился и как схватил меня за протез, что я подумал, что он вот-вот мне голову переломит своей лапищей. — Ебнутый бля, — тут же отозвался Ларри, в полном шоке от того, какой же Трэвис странный. — Возможно, у его злости есть своя причина и ему просто нужно обсудить это со специалистами, но то, как он себя повел — просто ужасно. — Да в дурку его надо и все, — равнодушно закатил глаза патлатый, а потом вернул свой взгляд на Сала, — нормальный человек этого не сделает! — парень указывает на свой разбитый нос, выпячивая нижнюю губу. — Больно, вообще-то. — Ну, ты сам виноват, что влез в драку, так что заслужил, — в шутку говорит Фишер, смеясь, пока Ларри начинает громко возмущаться, внезапно, в отместку, толкая парнишку в большой сугроб, что встретился на пути, не жалея сил, чтобы он упал. Салли испугался, но лишь не секундочку, продолжая заливисто смеяться, наполовину погруженный в белый снег. — Жаль, что не жёлтый, тогда бы справедливее было, — Ларри стоит над ним, упираясь руками в бока, а Салли, как будто не слыша, что он там говорит, приподнимается с земли и, нащупывая его руку, крепко хватает, резко втягивая за собой в холодный сугроб, заставляя его отшатнуться и почти лицом встретиться с колкими снежинками. Все его волосы вмиг покрылись снегом, а на лице ощутился неприятный холод, заставляя громко крикнуть и яростно пытаться смахнуть белые хлопья с лица. Неприятно, когда на кожу попадал этот гадкий снег, а потому он только больше разозлился, резко открывая глаза и пялясь на этого приколиста, что свысока смотрел на него в ответ, хихикая. Только он хотел отомстить, как Сал повторяет за ним и тоже заставляет принять поражение. Джонсон хмурится, вдруг загребая руками больше снега и начиная пихать его на протез Сала, засыпая его прямо в прорези для глаз, заставляя парня громко вскрикнуть. — Блять, Ларри, только не на лицо! А Джонсон дьявольски смеётся, продолжая свою пытку, пока под протезом Фишера не скопилось достаточно снега, чтобы он отвлекся от своей мести, пытаясь достать снежинки из-под маски. Это получилось довольно трудно, не снимая ее, а потому заняло какое-то время, пока Джонсон поднимался с места, уже отряхивая одежду и морщась от того, что она вся была мокрая, неприятно прилипая к коже. — Ладно, я понял, больше не буду издеваться! Только помоги мне достать снег, я ничего не вижу! — запаниковал Фишер, вытирая шею от влаги и все ещё не способный лишить себя этого мерзкого, колкого ощущения, как будто снег и не хотел таять вовсе. Джонсон, чувствуя свою победу, широко ухмыляется, но не оставляет друга в беде, все ещё не желая, чтобы он мучился, садясь перед ним на колени и быстро разглядывая протез вокруг, замечая как из-под него стремительно капает холодная вода. Веет ветер и Салу становится очень неприятно, да так, что он дрожит всем телом, а значит действовать нужно быстро. Ларри пытается засунуть руку под низ протеза, но терпит неудачу, когда понимает, что материал слишком плотно прилегает к коже. Это становится проблемой, а Салли начинает хныкать, потому что больно и холодно. Он не чувствует пальцев, не способный согреть даже самого себя, а потому самостоятельно у него не получится разобраться с этой проблемой. Другого выхода нет, нужно было в срочном порядке снять протез или как минимум приподнять, чтобы стряхнуть из него все лишнее и прогреть лицо Фишера. Об этом Джонсон и поспешил сообщить, уже протягивая руки к затылку друга: — Маску нужно снять. Знаю, чувак, ты не в восторге от этого, но иначе я тебе никак не помогу. Я обещаю не поднимать слишком высоко. Салли вздрагивает, когда слышит его идею решения этой проблемы, сначала сразу же отказываясь от нее и пытаясь придумать что-то другое или самостоятельно, предварительно отвернувшись, выгрести снег из-под второго лица. Но его руки все мокрые, холодные, продрогшие. Он и их почти не чувствует, не зная, насколько дельной будет эта идея. Тогда он снова вернулся к тому, что предложил Ларри, уже спокойнее относясь к этому. Он ему доверял, правда, но тема лица все ещё была для него ужасно болезненной и пугающей. Он не хотел никому показываться, чувствующий себя гораздо увереннее под слоем плотного, специального пластика. Ему даже язвить было приятнее, когда он защищён, а без него — он простое пугало. Но ведь это же Ларри, его друг. Самый близкий друг, что и сам был уродлив когда-то, но внутри, раскрыв это уродство перед ним и позволяя Салу увидеть все то, что он оголил. Они похожи и когда-нибудь Фишеру придется показать ему себя и открыться. В глубине души он и вправду этого хотел, хотел довериться и перестать бояться. Посмотрев на Ларри, который с его помощью вырос до такой степени, что у него пропал страх колко отвечать на оскорбления в ответ и отстаивать свою позицию, он вдохновлялся, мечтающий тоже однажды показать всем на что он способен. — Ладно, хорошо, только не поднимай высоко! Джонсон кивнул и быстро расправился с нижним ремешком, боязливо приподнимая, стараясь, чтобы перед ним не оголилось то, что Сал предпочитал скрывать, оставляя в себе некую загадку и тайну, которую хотелось раскрыть. Ларри пытается бороться с соблазном, попросив Сала подержать протез так, после чего он протягивает руки под него и наконец-то трогает это. Сначала, он даже не ощущает разницы, вытряхивая снег и голыми руками стирая тот, что растаял, нащупывая щеки, подбородок, нос. Но чем больше он прикасался, согревая своими прикосновениями, тем больше неровностей он чувствовал. Шрамы. Хотелось заглянуть и увидеть, потому что на ощупь все было не так плохо, как могло показаться, но он обещал, что не сделает этого без его ведома, да и Фишер поднимал протез очень невысоко, еле отрывая его от лица. Теплые пальцы нежно скользят вдоль скул, аккуратно прикасаясь к нижним векам, ощущая то, что правое было абсолютно другой текстуры и формы, деформированное после травмы. В нем как раз и находился искусственный глаз, который он тоже, не удержавшись, потрогал, также стряхивая с него снег, что туда попал. Вот это уже было очень необычно и странно, потому что его мозг не хотел признавать, что на месте скользкого глазного яблока был гладкий и сухой кусок пластика. Просто удивительно. — Ого, клёво, — не удержавшись, тихо прошептал Ларри, прикусывая губу и ладонями обхватывая все его лицо, чтобы согреть. Салли ничего не отвечает, плавающий где-то в космосе, не в силах даже шевельнуться. Его лица никогда не касался никто, кроме него и врачей, к которым изредка приходилось ходить, чтобы проверить состояние швов и убедиться, что все зажило достаточно хорошо, чтобы прекратить процедуры и массажи. Из всех медикаментов он пользовался только увлажняющим кремом, чтобы не шелушилось и Ларри чувствовал это. Под его пальцами была самая обычная, просто деформированная кожа и ничего страшного в ней не было. Но для Фишера эти касания стали своеобразным открытием. Ему нравилось то, с какой осторожностью его касался Джонсон, согревая и без того горячие щеки, что вспыхнули румянцем от смущения и стыда. Он даже представить не мог, что чужие прикосновения могут быть настолько приятными и что ему может быть не противно от них. Сал был готов заплакать от разрыва шаблонов, просто тяжело дыша и принимая все, что ему хотел дать Ларри, стараясь не выдавать своего волнения и просто крепко держать маску на месте, чтобы ни куска его лица не вышло в свет. Больше всего Джонсону хотелось ощупать его губы. Когда он касался участков где-то рядом, он чувствовал, что строение его рта было нарушено, словно верхняя губа была надорвана, чуть оголяя челюсть. Ларри это ужасно восхищало и ему все сильнее хотелось посмотреть или как-то прокомментировать это, спросить что-нибудь, но он не решался какое-то время, пока согревал его, боясь спугнуть. Столько вопросов было в его голове, что становилось дурно, но он решил задать их немного позже. Когда лицо парнишки становится достаточно теплым и сухим, патлатый аккуратно достает свои ладони и позволяет Салу расслабиться. Тот даже немного растерялся, когда нежные прикосновения пропали, но возмущаться не стал, быстро возвращая протез на прежнее место, крепко затягивая ремешок и облегчённо вздыхая, снова способный видеть все вокруг и чувствовать свое лицо. — Прости, что тебе пришлось прикасаться к этому, — он замялся, аккуратно поднимаясь с места, отряхиваясь. Джонсон следует за ним. — Чел, ну чего ты? По ощущениям это самое обычное лицо. Ничего такого я в нём не почувствовал. Ты же не чумной там и не покрыт волдырями с кислотой. Салли слегка смеётся после такого сравнивания. Он не ожидал, что Ларри его лицо не покажется таковым. Сал все время касался себя, словно, прокаженного, боясь лишний раз притронуться. Он не очень любил себя, свое лицо, свое тело, все время чувствуя себя как-то не так и не желая вообще смотреть в зеркало. Ему было тяжело. Так ещё и когда он был младше, то часто разукрашивал руки порезами, делая себя ещё более невыносимым и мерзким. Это осталось с ним до этих пор, но, скорее, не само желание навредить, а чувство отвращения. Отчасти он мог даже понять ребят в школе, что боялись к нему походить и общаться, но Джонсон был одним из тех, кто не замечал странностей. Даже сейчас, буквально прикоснувшись к его «проблеме» и недостатку, он просто пожал плечами, как и всегда, словно для него подобные прикосновения были будним днём. Салу очень этого не хватало: простого отношения как к человеку, как к обычному парню, у которого обычная внешность, без жалости, без страха, без неловкости. Джонсон всегда был простым парнем и ему не нужна была «роскошь». Даже в своей прошлой жизни он общался с обычными, даже более глупыми, чем он, ребятами. — Спасибо, Ларри, — тихо шепнул Фишер, следуя дальше по дороге, в который раз убедившись, что Ларри Джонсон — самый лучший друг, лучше, чем можно было вообразить.