***
У Джонсона сейчас происходили такие же изменения и он также пускал слюни по Салу, начав делать это даже раньше, чем он. Он старался не скрывать своей симпатии, но получалось так, что Салли воспринимал все его «ухаживания» за дружеский жест, поскольку Ларри был полным профаном в этом. Он не знал, как правильно нужно ухаживать, но и сказать прямо боялся, ведь Сал такой умный, такой рассудительный и ему наверняка нужен такой же сообразительный молодой человек, а то и девушка. Не может быть такой идеальный человек по парням, это было бы просто замечательно, хоть и невозможно. Когда Эшли вела свой осторожный диалог за отношения, ей даже спрашивать не пришлось, аккуратно, шаг за шагом, подбираться все ближе и ближе, чтобы осторожно спросить об этом. Джонсон пошел навстречу первым, налетев на нее с громким возгласом прямо в гостиной: «Эшли, я безумно втрескался в Сала, помоги мне, я не знаю, что мне делать!». Почему-то, она ожидала подобной реакции от такого честного и примитивного Джонсона, а потому их разговор был максимально откровенным, даже слишком, потому что парень не мог прекратить говорить о том, как сильно ему нравится, когда Сал весь такой из себя серьезный, защищает его от задир острым словом, готовый заслонить собой от всего. Кемпбелл чувствовала себя намного смущеннее, чем Ларри, что выдавал свои чувства как на духу, открыто признаваясь в том, что он хочет Сала и что он от него без ума, но тот не выкупает его подкатов, причем вообще, и это раздражает. В итоге, они сошлись на том, что Джонсону стоило бы поговорить об этом с Салли и чуть помягче признаться в своих чувствах, не так резко, как он сделал это при Эшли: с горящими глазами и быстро стучащим от наслаждения сердцем. После разговоров с друзьями, оба парня были ужасно напряжены и задумчивы, выискивая день, когда им лучше всего стоит признаться. Вот только этот день все никак не подходил, а решительность обоих очень быстро исчезала, когда подворачивался более-менее подходящий момент. Они оба неловко отходили друг от друга и помалкивали, не смотря на то, что оба хотели высказаться и им было о чем. Каждый грезил об этом, утопая в вечных размышлениях, боясь ответа и боясь потерять друг друга, каждый думал, что делает что-то не так и каждый страдал от своих же невысказанных чувств все больше и больше, уходя в эти дебри и закрываясь в себе. Было тяжело, а Тодд и Эшли только вздыхали за друзей, не знающие, как бы ещё им помочь и как лучше подтолкнуть, решая попробовать устроить им что-то вроде свидания, которое они замаскируют под встречу друзей, а сами не придут, оставляя парней наедине или что-то вроде того. Однако, они так и не успели воплотить свои мысли в жизнь, потому что внезапно в их планы вклинился некто третий, совсем случайно. Это было настолько непредсказуемо, что даже Тодд, главный мозг их компании, не мог это предвидеть. В один из школьных дней, самый обычный и довольно скучный, признаться честно, Салли вдруг забрел в школьный туалет, вымыть руки после столовой, оставив друзей наедине, когда вдруг он услышал тихий плач из одной из кабинок. Сначала он не придал этому значения, пока не узнал голос, который так жалко всхлипывал, беззащитный. Салу показалось, что это был Трэвис. Удивленный, он тихо подкрался к кабинке, из чистого любопытства, вдруг завидев пару знакомых кед, стопроцентно убедившись в том, что это он. Хотелось сначала оставить его и забыть об этом навсегда, но парня стало так жалко, что рука Фишера сама потянулась к двери и тихонько постучала. Плач тут же прекратился. Послышалось шуршание. — Есть тут кто? — для проверки спросил протезник, чтобы дать понять, что все спокойно и Трэвис перестал суетиться. Так и получилось, он вернулся на свое место на крышке унитаза и громко утер нос, шмыгая. — Сал? Чего тебе надо? — он сказал это ядовито, желая отвязаться, но Салли не был так прост. — Услышал, как ты тут глаза себе выплакиваешь, хотел убедиться, что мне это не снится, — начал он с шутки, усмехаясь сам себе и невольно пытаясь этим задеть обидчика, что потрепал не только его, но ещё и лучшего друга, чего ему явно делать не стоило. Обида парня была неописуемой, ведь и по сей день Джонсон разгребал последствия, не смотря на то, что желтизна с носа уже успела пройти. — Очень смешно. Человеку уже одному нельзя побыть? — Фелпс, кажется, не собирался вступать в конфликт или как-то реагировать на колкие комментарии обидчика, явно сконцентрированный на чем-то своем, что его так гложило. — Можно, но… Я не думал, что такой человек как ты может плакать. Ты, вроде, довольно уверенный в себе, — размышляет Сал, как-то неосознанно продолжая диалог, чисто из интереса. — Тебе не понять, Фишер. Тебя-то все любят и этот Ларри твой, плакса галимый. Да он от тебя без ума. Как ты вообще можешь судить меня, — он громко усмехнулся. — Наверняка он тебе в чувствах не откажет, так что тут мы с тобой совсем не похожи. — Что? О чем ты? — Салли вдруг насторожился, когда услышал слова о том, что Джонсон от него без ума, не поняв, что он мог иметь под этим ввиду. — Тебя кто-то отверг? — он решил начать издалека, оставляя другой свой вопрос на потом. — Нет ещё, но я уверен, что сделает это, когда я только рот открою. Я как твоего щенка отпиздил, так меня все шарахться начали, ещё и отец… Ладно, забудь, это не твое дело вообще, — он быстро закрылся, прикасаясь к лицу и вновь вытирая слезы — знак своей слабости. Салли вдруг понял, на что ему нужно было сделать акцент, решая, что так просто он не может оставить Трэвиса, убеждаясь в том, что он не с проста такой злой вечно ходит и бьёт людей он тоже не только потому, что хочет выпустить пар. У разных людей разное понятие выплёскивания эмоций и у Фелпса оно было неприемлемо: он выпускал пар с помощью насилия, за что быстро поплатился. Было слышно, что он даже сожалел о содеянном, хоть и не мог до конца в этом признаться. — Я не думаю, что ты плохой человек, Трэвис. Тебе отец это внушает? — Если он проповедник, то это не значит, что он может распоряжаться моей жизнью! Я не хочу вечно жить в его тени, — кулак блондина громко встречается с дверью туалета, заставляя Фишера чуть вздрогнуть от неожиданности. — Когда Джонсон сказал, что любит тебя за то, какой ты есть, то я… Позавидовал! Я не мог поверить, что он любит тебя, фрика, лишь за то, что ты существуешь. А мне нужно из кожи вон лезть, чтобы заслужить его любовь, притворяться тем, кем я не являюсь, чтобы он просто изредка разговаривал со мной. Это несправедливо! Почему всем все достается просто так? Салли был в шоке. Он узнал о том, что Джонсон его любит, причем не от него, а от Трэвиса! Как вообще так получилось? Он столько недель просто сох по Джонсону, пытаясь найти к нему подход, а все, оказывается, было так просто, у него на ладони… Было очень странно воспринимать новую информацию. Он не знал, как должен был себя чувствовать по этому поводу, с одной стороны сочувствуя блондину, а с другой продолжая думать о Ларри, разрываясь на две половинки, не в силах нормально думать прямо сейчас. Хотелось начать кричать от радости, но в данную минуту он не мог этого сделать, пока за дверью продолжал пускать сопли Фелпс, доверивший ему нечто личное, пусть и сказанное на эмоциях, со злости. Было тяжело вникать в эту историю, когда все время он верил в другое, лишь в глубине души догадываясь, что Трэвис страдает в тишине от всех. Ну не может быть человек так жесток просто потому что. Голубоволосый на секунду замолчал, обдумывая то, что Трэвис только что на него выплеснул, а потом, собравшись, выдал: — Слушай. Ты не обязан ему потакать, ты же знаешь? Ты отдельная личность и ты можешь быть кем хочешь, любить кого хочешь и делать то, что хочешь. Ты свободный человек. Мне жаль, что жизнь так с тобой обернулась, но если вдруг тебе захочется с кем-нибудь поговорить, то я всегда рядом. Может, когда-нибудь ты захочешь потусоваться с нами? Ты заслуживаешь того, чтобы к тебе нормально относились. Каждому нужен второй шанс. Трэвис тоже замолчал, выслушивая и задумываясь над тем, что он только что услышал. Никто ещё не был к нему так добр, никто ещё его так не слушал, вникая в каждое слово и пытаясь помочь. Пусть эти слова не изменят его отца, они несколько изменили младшего Фелпса, заставляя его почувствовать облегчение и желание… Подружиться? Да, наверное это можно было назвать так. Даже поток слез немного утих, а в груди перестало так тупо болеть, как это обычно бывало, когда он снова начинал задумываться о собственном будущем, в котором он видел себя служителем церкви, но одиноким, несчастным и лживым, желающим Богу смерти. Трэвис глубоко вздыхает, выдыхая все свои переживания в прокуренный воздух туалета и чувствует, что проблемы понемногу разжимают свою хватку у него на горле, позволяя дышать гораздо свободнее. Возможно, это будет его первый шаг перемен, шаг в новую жизнь, где он не ненавидит всех и каждого, где есть место дружбе и доброте. — Спасибо, Сал… Знаешь, я… Я тоже не считаю тебя чудилой и всё прочее, — он замялся, сжимая руками побитые колени. Он ещё не привык говорить подобное, раньше высказываясь лишь язвительными комментариями, — и твоих друзей тоже. Прости меня и за Ларри… А теперь, могу я остаться один? Пожалуйста… — Да, конечно. Извинения приняты, — Салли улыбнулся, почувствовав себя гораздо лучше. Не зря он решил поговорить с ним, узнав для себя не только то, что Фелпс может быть не козлом пару минут, но и что Джонсону он тоже нравится. Это оказалось самой полезной вещью, что он делал за последнее время. — И только попробуй кому-то рассказать, а то тебе конец! — вдруг злобно нашелся Трэвис, но тут же переменившись, исправляясь: — То есть… Просто никому не говори, хорошо? — Я не скажу, обещаю.***
С новыми открытиями появилась и новая ответственность, новые мысли по этому поводу. Их было так много, что они скатывались в один огромный ком и просто насиловали его сознание, крича, чтобы он как можно скорее сознался в том, что узнал и высказал все, что засело у него глубоко внутри, желательно перед этим крепко прижавшись к Ларри всем телом или губами. Носить такое бремя было довольно тяжело, ведь вся информация упала на него совсем внезапно, сметая из головы все другие мысли и давая ответы на давние вопросы. Ему стало многое понятно и он открыл для себя такую мысль, что он и вправду олух, потому что симпатия Джонсона была так очевидна, что только полный глупец бы не распознал ее. Стоило лишь попробовать допустить мысль о взаимности, хотя бы раз, чтобы взвесить все «за» и «против», но Фишер побоялся даже предположить, сразу же отгоняя от себя все эти догадки. Но теперь он был настроен решительно, подготовив себя и на следующих выходных перейдя в наступление. Ему нужно было действовать быстро, пока вся смелость не улетучилась, иначе все могло пойти крахом. Он пришел к Ларри сам, без приглашения, заболтал его, расположил к себе, как обычно это делал, чтобы он принял его слова чуть мягче и несильно испугался. Они поболтали о том, как прошла неделя, немного поиграли на гитаре, а потом улеглись в кровать, расположившись так, как душе было угодно. Джонсон просто привалился к стене, а Сал, лёжа спиной на матрасе, упёрся ногами в стену, к которой была придвинута кровать, разглядывая потолок и подбирая правильные слова. Ну а потом, когда в их разговоре повисла тишина, он осознал, что пора действовать. — Что ты имел ввиду, когда говорил, что любишь меня? Этот вопрос застал Джонсона врасплох, заставив его полностью потерять ход всех мыслей и уставиться на Салли, подскочив с постели и мгновенно раскрасневшись. Он не ожидал такого вопроса, а Сал ожидал такой реакции. Его уже ничего не останавливало. Он сам начал, а значит он и закончит, расставив все точки над «і». Им нужно было поговорить, наконец-то, Тодд сам уже которую неделю его подталкивает, а сегодня был просто замечательный день для этого. Сал больше не боится. Парнишка продолжает пялиться в потолок, держа на себе довольно спокойное выражение лица, хотя его сердце ужасно громко стучало в груди, выдавая его волнение и страх перед тем, что сейчас будет. — Чё бля? — переспросил Ларри, часто моргая и не веря своим ушам. Он понять не мог, как Сал так быстро догадался и откуда вообще взял эти слова. — Когда Трэвис спросил у тебя, что во мне такого особенного, ты сказал, что любишь меня по-настоящему. Салли резал словами как ножом — быстро и уверенно, не запинаясь, словно, говоря о погоде. Теперь, когда он был во всем уверен, он раскидывался новыми фактами, как миллиардер деньгами. Это невероятно смущало Ларри, который совсем не так хотел прийти к этому разговору. Он планировал немного подождать, ещё подумать, чтобы это произошло в намного более нежной и, может, романтической атмосфере, но Фишер вдруг просто взял и поставил его в тупик, ставя перед трудным выбором или, лучше сказать, фактом: признаться сейчас или соврать. Он совсем не был готов на первое, но и врать такому дорогому человеку тоже не хотелось. Он ведь совсем недавно нашел в себе эту новую черту, поделившись ею с Эшли. Хоть он и выговорился тогда обо всех своих переживаниях и мечтах, он не мог так просто взять и пересказать все то же самое Фишеру, особенно когда он так на него смотрел: тяжело и внимательно, изучая. Патлатый упорно молчит, почесывая макушку, не зная, как подобрать слова. И протезник это видит, тоже поднимаясь с места и подвигаясь поближе, чтобы заглянуть в глаза, которые тот все время уводил. Он не был готов останавливаться. Не сейчас, когда Ларри был как никогда желанным и милым, так краснея от каждого его слова и взгляда. — Знаешь что? Я тебе немного помогу с ответом, — понизив тон, мягко проговорил Фишер и, даже не думая отступать на полпути, он прикасается к ладони Ларри и быстро надвигается к его лицу, губами протеза стукаясь о его губы — мягкие и настоящие, провоцируя, якобы, поцелуй? Это было похоже на него. Джонсон весь продрог. Если бы он стоял, то его ноги точно бы подкосились. Он не мог поверить, так сильно испугавшись, крепко сжимая ладонями одеяло под собой. Только-только осознав все, он получает впридачу ещё и этот поцелуй, хоть и фиктивный, но поцелуй! Это невероятно, как будто во сне. Пусть губы и ненастоящие, он может чувствовать его дыхание, сквозь небольшую прорезь, его тепло. Салли приблизился к нему настолько близко, что, кажется, позволил себя целовать, позволил смотреть ближе. Его глаза закрыты, а Ларри упорно пялится в прорези для них, замечая некоторую часть рубцов гораздо ближе, чем раньше. Это было вау. Даже так он чувствовал все, что ему давал Салли, пытаясь раскрыть свои чувства таким незамысловатым действием. Возможно и получилось немного неловко, патлатый был согласен. Согласен на все, лишь бы получить больше. — Это ты так хочешь сказать, что я нравлюсь твоему протезу, который крадёт мой первый поцелуй? — вдруг проговорил Ларри шепотом прямо в губы протеза Фишера, не видя никаких препятствий. Всё-таки, губы, что касались его, были ненастоящими и не могли протестовать, так что он воспользовался этим, заговорив. Он чувствовал себя хорошо, даже здорово, если честно, что нашел секунду для шутки в своем стиле. Салли тут же резко отрывается, весь красный, а потом больно ударяет Джонсона в грудь, заставляя того сморщиться и засмеяться. — Да пошел ты, — Фишер обижается, планируя поскорее покинуть место преступления и смыться от позора, пытаясь подняться с кровати, но Ларри не даёт, хватая за запястье и заставляя упасть на себя, тут же сковывая в объятиях. На его лице расцветает широкая улыбка. Его так забавляла эта обидчивая реакция Сала, что он просто не мог не смеяться. Прямо сейчас ему было так хорошо и он был счастлив, что его чувства не оказались отвергнуты. — Чел, ну я же пошутил. — Тупые у тебя шутки, дебил! Я тут к нему и так, и сяк, а он… — Да понял я, понял. Дашь хоть нормально себя поцеловать, чудак? — Ларри прикасается пальцами к его нижней челюсти, что была частично лишена протеза, чтобы чувствовать кожу, приподнимая его голову, теперь уже смелее смотря ему в глаза. Этот жест подарил ему уверенности в себе и теперь патлатый по-настоящему хотел поцеловаться с Фишером, увидеть его перед собой и больше никогда и ни в чем не сомневаться. — Задницу свою поцелуй, — ворчит Сал, отводя взгляд, а Ларри, принимая это как вызов, хватает парнишку за руки и тянет на себя, чтобы он встал на уровне с его лицом, прикасаясь к ремешкам протеза. Салли сопротивляется, явно все ещё обиженный на его шутку. — Ну, чел, пожалуйста. Если хочешь ответа, то я был серьёзен, когда говорил, что люблю тебя Трэвису. Хотел увидеть, как он начнет давиться желчью от правды, — улыбка не сходит с его лица и патлатый обхватывает «лицо» Сала, заглядывая в глаза. Тот прикусывает губу и поддается его прикосновениям, не способный долго обижаться на Джонсона. — Если ты не готов сейчас, я подожду… — Нет, ты можешь увидеть, — вдруг меняется он, после этих слов заметно смягчившись, осторожно отстраняясь от друга, чтобы показать ему себя. Решиться на это было не просто. Даже чересчур. Для него это было сравнимо с тем, чтобы оголить все свое тело и встать так перед целым миром. Ему не хотелось этого делать, но иначе было никак, ведь потерять Ларри из-за своих глупых страхов он опасался больше, чем того, что тот испугается его лица. Он трогал его и даже не сморщился, готовый продолжать, а это было большим достижением и показателем для Сала. Он низко опускает голову, дрожащими пальцами прикасаясь к ремням, которые именно сейчас так неохотно поддавались на его касания, ослабляясь не с первого раза. Но, когда ему удалось и маска уже лежала в его руках, раскрывая огрубевшую кожу, парень глубоко вздохнул и отложил протез в сторону. Джонсон наблюдает, стараясь не подглядеть исподтишка, просто затаив дыхание и давая другу столько времени, сколько ему понадобится, не надавливая на него. Ему и так дорогого стоило получить столько доверия от такого закрытого и холодного человека как Сал, а потому он терпит, замечая, как своими пальцами парнишка снова касается лица. Фишер поддел кончиками искусственный глаз, осторожно его вынимая, желая показать себя во всей красе, чтобы Джонсон увидел перед собой лишь его плоть, а не пластик, что заменял ему настоящую кожу и органы. Он кладет его в сторонку, а Ларри, удивленный, краснеет. Он так хотел взглянуть на это. И, в конце концов, Салли даёт ему возможность увидеть, медленно поднимая голову и нервно заправляя пряди волос за уши, чтобы на автомате не закрыться ими, ведь он даже у себя дома так делал. Ларри имел право видеть все, Фишер ему доверял. В глаза смотреть не решался, но сидел он достаточно прямо, чтобы Ларри мог хорошенько все разглядеть. И он разглядывал. Причем до непозволительного внимательно, аккуратно пригнувшись ближе, чтобы увидеть каждую неровность, к которым он когда-то нежно прикасался, не в силах даже моргнуть, чтобы не пропустить ничего. Джонсон даже не заметил, насколько близко он находился рядом с ним, практически нос к носу, перескакивая от одной детали к другой, осторожно протягивая руку, чтобы опять прикоснуться, касаясь той части лица, где отсутствовал глаз. Салли чуть расслабился, но он все равно был насторожен, когда заметил, с каким голодным взглядом на него пялится Ларри. Это было странно, но Джонсон и сам был довольно странным, а потому на парня нашло облегчение, когда он осознал, что такой взгляд был вызван вовсе не испугом, а интересом. — Я, эм… Этой частью лица почти не чувствую. Нервные окончания здесь после инцидента не удалось спасти. Видимо, их размозжило вместе с черепом. Мое лицо буквально собирали по кусочкам, как пазл, — тихо отозвался Сал, чтобы нарушить это неловкое молчание и отвлечь патлатого от себя. Он уже дышит в его лицо, не способный перестать смотреть, а Фишер начинает краснеть, улыбаясь. Лицо морщится и изгибается самым противным образом, но для Ларри это зрелище превосходит все на свете, а улыбка становится самой любимой и он теперь мечтает, чтобы парнишка улыбался так все время. — Вау, — это все, что Ларри сейчас способен сказать, с горящими глазами пялясь на парнишку, будто бы он ему сейчас песню собственного сочинения пел, а не рассказывал об ужасах, что несло это удивительное лицо. Джонсон слегка пощупал одну из его щек, а потом перешёл на другую, на которой было не так много повреждений и через время она уже выглядела как обычно, если можно было так выразиться. — Не могу поверить, что тебе нравится, — с усмешкой отозвался Салли, понемногу отходящий от смущения и пряча былую робость внутри, становясь немного увереннее от каждого жеста Ларри. Кажется, он зря вообще волновался на его счёт. Друг отреагировал так, как никто другой, подтверждая свои же слова о том, что он художник и его ничем не удивишь, так что в этом лице патлатый нашел нечто прекрасное и неподражаемое, чувствуя невероятный прилив вдохновения, когда он смотрел на рубцы, составляющие свой узор на пострадавшей коже, рисуя картину, рассказывая историю. — А я не могу поверить, что ты скрывал от меня это все время! Теперь я даже видеть эту маску у тебя не хочу, пожалуйста, снимай ее, пока тусуешься у меня. Чувак, я теперь каждую секунду тебя рисовать буду, — Ларри не сдерживает эмоций, сверкая глазками, а Фишер, окончательно успокоившись, просто громко смеётся, счастливый. — Так непривычно видеть, как у тебя лицо двигается. Это охуенно, чувак… — Знаешь, мне теперь больше не хочется носить ее при тебе. Сал улыбается, чуть прикрывая глаза и краснея, говоря очень честно и откровенно. А Джонсон, продолжая вести себя как самый очаровательный парень в мире, провоцирует Фишера на нечто бо́льшее, призывая его снова нагнуться к другу и уже без каких-либо проблем и барьеров целуя его губы, переворачивая мир Ларри с ног на голову уже в миллионный раз. Он столько ему показал, столько для него сделал. И сейчас это нежное соприкосновение губ было самым правильным, что парни могли сделать, а потому Ларри мягко прикрывает веки, обнимает уже любимого, и плывет по течению, вливаясь потоком в этот поцелуй и наконец-то чувствуя себя в достатке, чувствуя себя целостным. Там где Салли — там и праздник.