Я нашел пробитую каску, Полную опавших хвоин. В этом месте кончилась сказка — Боливар не вынес двоих… («Марш Трансвааль», О.В. Медведев)
Зима 1328 г., г. Новая Альба, Сахсоника За порогом городской ратуши дул сырой, веселый, весенний ветер, которому хотелось подставить лицо и, прикрыв глаза, ухмыльнуться, как в самой молодости, но до весны оставалось еще дней шестьдесят, и ветер тот, наверняка, был обманчив и мог принести простуду. Дважды ему пришлось назвать свое имя, дважды пришлось описать свои злоключения, тщательно избегая всех неудобных мест, и уж особенно того, что Рилан, бесова морда, был его давним другом – сперва начальнику местной безопасности, потом градоправителю, его ровеснику с въевшейся в кости военной выправкой – а ждать все равно пришлось. Пришлось порядочно долго ждать, покуда очередь дойдет до него. Ему пообещали сеанс связи, пообещали даже место на корабле Белого Флота, через несколько дней отправлявшегося в метрополию вместе со флотилией грузовых каракк. Великий Белый Флот, шестнадцать гордых кораблей, на каждом из которых служило по полудюжине чародеев – благодаря им сообщение с заморской колонией было не только возможно, но и регулярно: они подгоняли торговые суда и оберегали их посреди штормов. Он прежде видел их только издалека, да и то, всего раз или два за пару десятков лет. Он знал: большинство из них сработано из белого сахсонского дуба, и оттого взойти на палубу не отказался бы. Но лишь для того, чтобы взглянуть поближе – мысль о том, чтоб пересечь Великое Море от берега и до берега, сама эта мысль казалась ему нестерпима. Он пообещал себе, что подумает, какими словами убедить Марэт открыть сияющий выход, чтоб она не посмеялась над его слабостью – но позже, еще не теперь. Теперь он беспокойно ждал, покуда в покой, выделенный для нужд связиста, по очереди войдут те, кто звонким флореном оплатил свой сеанс связи – а уж таких здесь хватало. Бастиан О`Зеф, что служил наместником герцога вар Ллойда в Мехте, не отвечал ему, а уж вернее сказать, не отвечала его приемная. Связист с равнодушным лицом развел перед Кеаллахом руками и нетерпеливо покосился на двери, из-за которых раздавались приглушенные голоса – но он не стал принимать безыскусный его намек, он просил установить связь с «Троепутьем», мегаскопом в крепости Рокаина, хранящей тракт на Эббинг, Гесо и Метинну. Он знал только эти два – ни в Дудно, ни в Турне не было никаких мегаскопов. Рокаин ему ответил. В Рокаине, едва вглядевшись в его лицо, едва выслушав короткий его рассказ, ему криво ухмыльнулись, ему заявили, что рады видеть его живым – и добавили, что он нужен своей земле. Он слегка взволновался, но ответ был всего один. – Возвращайся, аеп Ральдарн.***
Распахнув двери, он вошел в их комнату с очагом – и разом понял, что не может пошевелиться. Нисколько. Ни на волос. Что-то крепко его держало. В нос пахнуло паленой шерстью, и он сообразил – это начал тлеть его плотный суконный плащ. – Сожги тебя Свет… – пробормотала Марэт, вскочившая на постели. – Прости меня. Она уронила руку, и то, что его держало, исчезло, растворилось, перестало быть. Он взглянул на сапог, на который выплеснулось полчайника, отряхнул брызги – но в глубине всколыхнулась злость, колючая, как замерзший снег. – Я не понимаю, – сказал он тихо, – И как летучие корабли сотворили с тобой такое? Все такие обходительные… о, такие добродетельные – но ты шарахаешься от каждой тени! Марэт показала ему ежа, из дерева выточенного ежа, провела по иголкам пальцем. – А я тружусь над этим, – отвечала она спокойно, – работаю день и ночь. Вот он помогает мне спать. Никаких кошмаров, ничего лишнего. А Единение помогает мне жить, – она немного помолчала, – потому что дело не в хувер-флаерах. Дело в Тени. И дело в Хионе… И в... Он взял ее за руку, и голос звенел, как туго натянутая струна. – За мною есть долг. Так что ты расскажешь мне все, что посчитаешь нужным. А после этого откроешь для меня сияющий выход в Мехт, и тогда… – Что? – Ну, знаешь. Тогда я скажу, что был рад тебя увидеть, – ответил он, – и это будет правдой. Она понимающе усмехнулась, высвобождая пальцы. – Мне доводилось убивать детей, – сказала она, уставившись в стену, – а дети, бывало, убивали моих друзей. Я оплакала собственного сына… – она задумалась и тихо добавила. – Нет, я оплакала всех. Кеаллах недоверчиво кашлянул; недоверчиво – и смущенно. Пальцы отозвались тянущей жалобой, и он постыдился лгать. Раскрыл рот, закрыл, поджал губы с всей неловкостью… – А мои живы, – заявил он, будто бы извиняясь, – но мы давно живем порознь с их матерью. Она просила слишком много внимания – а я не мог дать ей столько, – он тяжело вздохнул, – но я вижусь с ними, и я слежу, – добавил он с вызовом, – чтоб им не пришлось воровать на рынке. Чтоб у них были книги, и были учителя… – Нет, не мне тебя осуждать, – рука Марэт мягко коснулась его плеча, – разве что за то, что ты хочешь купить у меня Врата. – О, я хочу, – с облегчением согласился он, – никогда больший лодка! Даже если это корабль Белого Флота, если желаешь знать. – Да, что-то вечно… – пробормотала она и смеяться над ним не стала.***
109 лет до начала Разлома Мира Над головой воздымалась арка, причинявшая боль. Белая, футов десяти высотой, она плавно расширялась ко своду, и вся была исчерчена письменами. Под лопатками ощущалось жесткое ложе, на коже играл легкий ветерок без вкуса и запаха, но даже он нисколько не помогал. Она раскрыла рот, но из горла вырвался хриплый шелест, один шелест – а больше ничего. Над головой воздымалась арка. Хребет, и все суставы, и череп – все было выворочено, все было смято, она была убеждена, абсолютно убеждена – если б только удалось заглянуть под тонкую простыню, стали б заметны ноги, как у кузнечика, руки, гнущиеся в ту сторону, в какую им природой заповедано не сгибаться… она попыталась поднять их, чтоб ощупать лицо – и не сумела. Над головой воздымалась арка. Под аркой появилось лицо – высокий гладкий лоб, сосредоточенные глаза, острая бородка… она вспомнила имя. Ишар Моррад Чуайн, господин генетик. Он нашел на нее время и пригласил в свою лабораторию в Мар Руойс. Высокая, высокая башня – а лифт опускался вниз. Так было. Было именно так. – Больно, – сухо всхлипнула Марэт. – Помогите… Удовлетворенно сощурившись, он провел над нею рукой. – Я не сожалею о потраченном времени. Это было даже информативно, – углы его рта поползли в стороны по прямой. – Ну, ну, сейчас пройдет. Она помотала головой. Он обязался ее исследовать, она помнила, но он не предупреждал, что будет так… что это будет настолько скверно. Она согласилась, она подписала все… Но он не солгал, ее действительно отпускало. Она увидела кувшин с питьевой водою – и села, накинув сверху тонкую простыню. То, что господин генетик мог увидеть какую-нибудь случайную грудь или задницу, ныне интересовало ее меньше всего. Проклятье, она так сильно хотела пить! – Что вы узнали? – спросила она, решив, что больше не вместит ни капли, ни глотка. Спросила холодно, да что там, почти грубо, напугав его смирную помощницу своим взглядом, когда та принесла ей одежду – длинный халат со свободными широкими рукавами. Но едва осознав, что это не обида, а, скорее досада, или разочарование, или память о том, как ей досталось, как было страшно, она почти успокоилась. Устыдилась. Раньше, быть может, она бы и вовсе все приняла, как должное, но после слов Салиты Седай что-то изменилось в ней. Она поверила, что здесь ей не причинят ни боли, ни зла... И обман ожиданий был нестерпим, как жажда, и, как жажда, опалял нутро. – Лимбическая доля на высоте, – откликнулся Айз Седай, – синтез на грани искусства. Кто это делал? Она решила не задавать глупых вопросов, тех, без которых можно обойтись: или отыскать ответы самой, или спросить у Деррика и Салиты… – Мятежник, изгнанник, рыцарь и даже чародей. Это был Альзур из Марибора, легенда в наших глухих местах. Был он, и был один из моих отцов. Право, все это долгая история… Она не выдержала – и улыбнулась; должно быть, это даже здесь звучало нелепо. Так, как не может быть. – Я бы пожал им руку, – продолжил Ишар Моррад, не выказав удивления. – Мускулатура и костная ткань изменены мягко, с этой силой и скоростью сокращений вы все еще можете поучаствовать в Летних Играх. Я ошибался. – Скажите, Ишар Моррад, – спросила она, стиснув подлокотник; спросила напрямик, – я все еще человек? Она в первый раз увидела, как брови его удивленно приподнялись. – Разве это так важно? – спросил Айз Седай, подавая ей единственный матовый лист в резной деревянной рамке, по которой, свиваясь, бежала лоза; но она уже знала, что лист не единственный, что их можно перебирать прикосновением пальца. – Разве постыдно движение вверх? Стоит ли вообще цепляться за то, что завяло и отжило? Он с видимой досадой покачал головой, а она ответила не сразу, она вспоминала слово. – О, это вопрос самоидентификации. Да и знаете, уже привыкла за столько лет. Из его горла исторгся сухой смешок, а она заглянула в таблицы и графики, в которых понять удалось не все. Да что там, понять удалось лишь малую часть. Но даже по тем данным, что значились в одном долгом, очень долгом столбце, даже по ним выходило, что она была хороша. Для ее роста, для ее веса… очень хороша. Вот был прыжок в длину: семь целых, шестнадцать сотых. В высоту. Прямой удар, боковой… скорость реакции – семьдесят на тридцать, что бы это ни значило, при абсолютном мировом рекорде в восемьдесят четыре. Местном мировом рекорде. Да, она была хороша, но не лучше всех; а они, местные – высокие, красивые, сытые, они определенно были людьми. Определенно были людьми, и огорчало только одно – она всего этого не запомнила. Совершенно не помнила ни того, как прыгала, ни того, как била. Но следующий столбец врезался ей в глаза, вырвал дыхание изо рта, и в памяти всплыло одно имя, одно несчастливое имя, одна больная история. Она вспомнила о той, которую при жизни звали Тамарат, и лист упал на колени, и дрогнувшие пальцы вцепились в лицо, ощупывая его, ища лишнего подтверждения, что она – еще не… Еще не Тамарат. – Что вы сделали… – прохрипела она, опуская руки. – Что вы сделали со мной? – Ничего плохого, – он ответил невозмутимо, – ничего, что не смог бы остановить. Ничего, что повредило бы вашему рассудку или вашему телу, – его голос стал холоден, холоден, как в проруби вода, – и если успокоитесь, то сумеете вспомнить, что сами дали согласие, сами позволили изучить себя. Я не волонтер, я ученый, и у меня мало времени. – Мало времени, – отозвалась она мертвым голосом, – да, я понимаю. И все же было бы так любезно с вашей стороны, если бы вы растолковали мне, что вы хотите сделать. Он скупым жестом указал на блок данных, что лежал на ее коленях. – Я ничего не скрыл, – ответил Айз Седай, – все показатели перед вами, и теперь вы себя познали. Так откуда же недовольство? Она опустила взгляд. Там были такие цифры, о, такие безумные цифры… Тамарат, должно быть, была сильна. Она могла проломить стену. Она могла перепрыгнуть мост. И следовало встать с этим лицом к лицу – это была не Тамарат. Это была она. Она сама, Марэт вар Даффрин. А ценой этому была пинта человеческой крови… – Мне передали кровь со станции переливания, – поднял руку Ишар Моррад, – я никого не убивал, дикая женщина. Вы никого не убили. Не надо на меня так смотреть. – У меня был другой вопрос, – возразила она. – Как? Что вы сделали, чтобы я… Он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. – Исключительно ради общественной безопасности. Да вы и сами не желаете того знать. Он был прав. Он был чертовски прав, она не желала знать, как стать этим, чтоб потом вернуться обратно. Быть может, это и было бы разумно, было бы практично, но она не желала знать. Уже встав на округлой платформе лифта, она придержала его, чтоб поднять еще двух человек, а после отвернулась от них, прикрыла ладонью свой правый глаз, поморгала и с тоскою выругалась. Салита Седай развела руками, вот это тоже не помогло, а спросить Ишара Моррада она забыла. Впрочем, какая уж разница, забыла она или нет? – Я не Восстановитель, – отвечал бы он.***
Когда удалось встретиться, Салита Седай осталась смущена больше, чем она сама. Райкан, сын Арборила отлучился в свой родной стеддинг, что лежал через половину мира, и погостевать оттого не смог, а эта достойная женщина хлопотала, подливая чай и ей, и Деррику; по ее слову доставили десерт с прекрасными фруктами, и она сделалась настолько словоохотлива, что поневоле становилось неловко. Салита растолковала о лимбической доле, о гипоталамусе, гиппокампе и обо всем тому подобном – слов у нее в тот вечер хватало. По всему выходило, что у нее прекрасная память, и склонность к интенсивному обучению, и железный самоконтроль. Ох, последнее уж точно было выдумкой, вымыслом и неправдой! Пусть все это хотелось, очень хотелось применить в деле, но осадок на дне души все еще оставался… – Мне это не нравится, – тихо сказал Кеаллах, – то, что с тобою сделано, мне не нравится. Ни тогда не нравилось, ни теперь. И уж тем более мне не нравится, когда ко всему этому тянут мослы ученые чародеи! Он был убежден, что она не ответит, промолчит и отвернется, такое уж стало ее лицо. – Колесо плетет, – ее губы тронула болезненная улыбка, но голос прозвучал с неясным ему смирением, – как желает Колесо. Я была молода. Так молода и так опьянена знанием, ведь оно тянуло ко мне руки решительно отовсюду! И многого просто не замечала, или отмахивалась, находила неверное объяснение и бежала дальше... впрочем, такими были мы все, Кеаллах. Они – по инерции, в силу простой привычки, а меня ослепил восторг. – Что-то непохоже, – возразил он, – чтоб ты заглядывала им в рот, этим своим Айз Седай, которые держат небо. Что-то непохоже, чтоб ловила каждое слово. – Да этого и не требовалось, – она удивилась, – никто не ждал бессловесной твари. Кеаллах фыркнул, разливая чай по двум глиняным чашкам. Придерживать крышку тыльной стороною ладони было непривычно, но он счел, что начать нужно как можно раньше – дать новым привычкам укорениться в теле. Никто это не сделает за него, а Марэт уже сказала, что отрастить ему новые пальцы, послушные пальцы она не в силах… Ароматный желтоватый настой казался почти черным в чашке, потемневшей от долгого использования, и по поверхности кружились сушеные узкие лепестки. – Ты дашь мне записать, – сощурился он, – все, что ты знаешь о мозге, обо всем прочем. О том, как устроен человек. Я давно не практикую, это правда, но кого одарить знанием, я найду. Уж это ты скрывать не имеешь права. – Мои возможности ограничены, – возразила Марэт, – мои знания фрагментарны. Но записывать нет нужды, для тебя у меня есть дар. Для тебя у меня найдется немного книг... – На кой черт мне книги для ученых чародеев? – усмехнулся Кеаллах, и кривой вышла его усмешка. – Я как раньше не умел, так и теперь не выучился. – Вот не надо завидовать! – она почти крикнула, и, прикусив губу, замолчала. – Не надо, прошу тебя. Тем более, то книги не для направляющих. Обычная, понятная медицина. Он не смутился, не почувствовал гнева; вместо этого он отхлебнул из чашки с мало-мало сколотым краем – и поднял подбородок выше. – Это было, и это в прошлом, – ответил он, разглядывая руку, плотно укрытую тонким белым бинтом, – теперь я хорош, как есть.***
Перед отбытием в Школу, из которой ей прислали официальное приглашение, она устроила целый праздник, заручившись охотным дозволением Райкана – устроила, чтоб пожалеть об этом. Немало знакомых улучили свободный вечер, но еще больше оказалось тех, кого она и вовсе не знала, чьих лиц не сумела признать, веселые были, в цветах – такие люди, казалось, готовы были разделить чью угодно радость, явиться на чей угодно праздник – ну, или в этом были повинны страшные болтуны, что звались репортерами. Звучала музыка под кронами чор, с нижних ветвей свисали круглые теплые огоньки, а ее учили незнакомым настольным играм – некоторые из них, она бы сказала, были вполне наземными. Кто-то посетовал, что после красот Комелле, где находилась ее будущая школа, ей вряд ли захочется возвращаться в пораненный В`зайне – да где же, в чем они видели эти раны, когда ей казалось, что город успешно восстановили? А школа, тем паче, находилась в сельской местности, в глубоком пригороде, и она возразила, что станет учиться, что ей будет не до красот. Она надеялась, что этот праздник поможет ей – но праздник ей не помог. Господин генетик отравил ее радость на долгие дни. Быть настороже, чувствовать, как недоверие мелкими каплями оседает внутри, как смола, видеть, как собственная рука поневоле тянется к зачарованным окулярам – это было не то, чего она хотела, не то, ради чего пришла. Хотелось вернуть себе тот восторг, белый, как неношеная рубашка, яркий, как звезды в открытом море, восторг, который был поначалу с нею. Ишар Моррад напомнил ей, кто она есть. Мутант. Та, кому достаточно выпить крови, чтоб стать чудовищем. Она не намеревалась пить ничьей крови, но иногда ей казалось, что лучше бы он растрезвонил всем. Это было бы справедливо. Что бы сказала Илиена Тэрин Морейле, чей жизнерадостный голос недавно напомнил, что она не забыта, что ей, Илиене, потребуется не больше трех месяцев, чтоб уладить дела, а после она, Илиена, будет вполне готова к первой пробной вылазке в ее мир? Что бы сказали гости? И в свободное время Марэт искала – о, ни минуты лишней не хотелось ей оставаться в этом кипящем котле сомнений. Себя она знала, себе почти могла доверять – но ей хотелось понять, не ошиблась ли Хиона, не сменила ли она шило на мыло, как говаривали в Новиграде. Хотелось знать, сколько здесь фонтанов искрящего света, подобных Илиене Седай, и сколько тех, кто рискнет обратить тебя в чудовище, даже имени не спросивши. Не волонтер – ученый! Стоило ли ей далеко ходить – был Косимо Маласпина, был тот же легендарный Альзур… она пыталась вернуть себе спокойствие духа, понимая, что не вполне права, но на душе скребло, и даже Годрик Салливан не мог найти нужных слов. Падение Шерома не было первой бедой в Коллам Даан. Таких чудовищных разрушений не бывало давно, не бывало нигде, но порою в том или другом исследовательском центре случалось что-нибудь непредвиденное, но всегда ожидаемое – такова уж была Единая Сила. Всегда опасна, но опасней вдесятеро, если ставишь эксперимент. Если делаешь то, что никто прежде тебя не делал. Но никто не ждал, что упадет Шером – он был сконструирован, чтоб не падать, к городским постоянным потокам были подведены два или три вспомогательных контура безопасности – но не сработал ни один, попросту не успел. В тот день в Шероме раздвигали ткань реальности, сам Узор, как его называли здесь, и это было непостижимо. В тот день в Шероме искали найти Силу, единую для мужчин и для женщин, какую-то другую, не разделенную на саидин и на саидар. Тот день должен был стать днем торжества, и третьим именем для Майрин Эронайл, главы исследовательской группы, и первым днем новой эпохи. Ту женщину не покарали за неудачу, за смерти и разрушения, не отъединили от Силы, не лишили звания Айз Седай, пускай бы ее научные оппоненты настаивали на самой грозной мере, а общественное мнение всколыхнулось – немало было тех, у кого в Коллам Даан работали друзья или родичи. Немало их было по всему миру – он был велик, их мир, был так огромен, но это только казалось. Огромные быстрые крылопланы и сияющие Врата сжимали его до малости. За считанные часы в небесах над В`зайне не осталось ни следа аномальной активности, и похоже, что проект «Скважина» был закрыт. Зал Слуг принес официальные соболезнования семьям погибших, оказал весомую помощь тем, кто был ранен, кто лишился крова или работы, а Майрин Эронайл, чудом выжившая в самом эпицентре, сохранила звание Айз Седай, но, похоже, повесила груз тяжкой вины на своих плечах. Марэт видела ее портрет – красивейшая женщина, от которой трудно было отвести взгляд, но ее или любили, готовые часами защищать ее имя везде, где можно, или плевались при одном упоминании, называя «бездумной бесстыдницей», а то и того похуже. Взрывы в лаборатории случались порой у всех, подумала Марэт. У всех, кто что-нибудь делал. Сила, общая для всех, показалась ей не такой уж плохой идеей. Она могла лишь догадываться, кто сболтнул, что она сочла применение саидин отдельным актом беспримерного героизма, но каждый второй направляющий моложе тридцати лет, с кем бы она не столкнулась при обучении, считал своим личным долгом рассказать ей о каком-нибудь новом, скорее всего надуманном ужасе о саидин. О том, как все это непредставимо трудно, о том, как крупно женщинам повезло – и ей быстро прискучило это слушать. Они были так непредставимо юны, что она от этого растерялась. Один молодец со вьющимися кудрями и вовсе, отчаянно храбрясь, заявил, что уж он-то точно сумел бы пересечь страшную пустошь от города и до города, что непременно бы в этом выжил и сумел защитить ее, а она поначалу не поняла, о чем речь, какая пустошь и где им потребуется люто выживать – никак, таков был выпускной экзамен на Айз Седай? Сообразив, она с трудом сумела удержать рвущийся наружу хохот, лишь поглядев на его товарищей – истоптать его наивную гордость было бы злое дело… – О, разумеется, вы смогли бы, – отвечала она совсем без улыбки, без единого намека на смех, – но в тех пустошах и постоялый двор не всегда найдешь. Впрочем, это было неудивительно – по-настоящему сильный направляющий мог жить себе и жить, шестьсот, семьсот, восемьсот лет… дольше, чем эльфы! – но восемьсот лет, похоже, было уже порог. Неудивительно, что взрослеть они не спешили. Оказалось, что Первому среди Слуг, что выглядел так, как полагалось выглядеть мужчине в раннем рассвете сил, сравнялось чуть больше трехста, что златокудрой Илиене сто восемьдесят, а совершенно седой Салите – четыреста тринадцать. Да, пожалуй, Салита имела все основания называть ее «дитя», что порой еще срывалось с ее языка. Но она не была по-настоящему сильной. Ее двенадцатая категория рано или поздно должна была превратиться в восьмую, но даже между восьмой и первыми тремя лежала целая бездна. Направляющий первой категории мог, пожалуй, срыть до основания целую гору, если бы это понадобилось ему. Одним усилием, одним плетением. Это была непредставимая сила – и, не иначе, возникала она оттого, что им веками никто не препятствовал вступать в брак и рождать детей. Детей, впрочем, рождали и безо всякого брака, и это не осуждалось. Четыреста пятьдесят лет, четыреста семьдесят – таков был срок, на который она смела надеяться. Целая бездна времени. Непредставимая бездна времени, ей было всего-то тридцать четыре, а сколько она успела… а сколько еще успеет? Она не была по-настоящему сильной, но удивила учителей. То количество потоков, с которым она могла совладать, то количество потоков, что позволило ей продержаться против Знающих Aen Elle, старых, опытных эльфских Знающих – оно не было типично для восьмой категории, и, уж тем более, не было типично для двенадцатой. Кассия тоже удивлялась, тоже говорила, что это много – но она ведь могла, у нее получалось. С трудом, со всем сосредоточением воли – но получалось! Другое дело, что без статуэтки они были бы слабоваты, и ей следовало ограничиться одним или двумя; но она могла, могла это делать, и с ангриалом они не были слабы. Огонь, Воздух, Дух, Земля и Вода – пять Сил, пять стихий, объединившихся в одно, чтоб вместе создать Единую Силу. Здесь упорно называли Духом Идею, но суть, сама суть, похоже, была одна, и именно так, а не иначе, менялись ее способности к управлению каждой из всех пяти – сильна с Огнем, она почти не могла совладать с Водой. Если б не это прискорбное обстоятельство, перед нею могла бы открыться дорога в Восстановители, лет через двадцать, тридцать или пятьдесят – будто в насмешку, некоторая способность у нее обнаружилась, да и количество одномоментно удерживаемых потоков весьма ценилось в этом труде, но нет – каждая попытка изматывала ее, как самый тяжелый труд. Пусть ученикам не доверяли ничего по-настоящему рискованного – не стоило и пытаться. Но всерьез за нее принялись даже не из-за этого. Если б все это произошло дома, в ее диковатых краях, то она б решила, что дело дойдет до допроса. Но сдержанные, опытные, разменявшие кто третий, а кто и четвертый век, Айз Седай из преподавательского состава были всего лишь заинтригованы. Всего лишь задавали свои вопросы, когда оказалось, что то, что она проделала с хижиной рыбака на озере под Вызимой, сама возможность скрыть свое Плетение от любопытных глаз, вывернув его, что твой чулок – это признак высокого мастерства! Нет, нет – для нее это стало последней каплей, и она была целиком честна. Ангриал, женский ангриал, скорей всего троекратный, добытый где-то Парци Фосеттом, низушком и археологом, а теперь вот еще и это… Кассия Балесар, родом из Зеррикании, что лежала на юго-востоке известных земель, Кассия Балесар, что была ее наставницей, без малого, на протяжении семи лет, научила ее этой мудреной технике, на случай, если придется поберечься от других чародеев, всегда голодных до своей власти. Если этого вовсе не делать, то и беречься ни от кого не придется, возразила она тогда. Так же бессмысленно, безнадежно, как возражала она каждый раз – Кассия умела найти подход. Наставницы оказались неленивы, как потоп. Едва дождавшись свободных дней, три эти безрассудных женщины взялись за архивы, извлекли на свет имена всех Балесаров, когда-либо живших. Даже с такой расплывчатой вводной их оказалось немного, меньше тысячи человек – фамильное имя Балисар оказалось редким. И уже точно, никто из этих людей не пропадал безвестно. Из ныне живущих их внимание привлекла Джебель Шехара Балисар, направляющая шестой категории, прославленный капитан колониального корабля – и она даже вышла на связь, высокая, темнокожая, с точеными чертами лица… Узнав, в чем дело, она клятвенно заверила всех четверых, что и близко не приближалась к миру, чей символ – точка, точно вписанная в круг. Что этот символ и этот мир ей незнакомы. Ковир и Повисс, Нильфгаард, Зеррикания – все названия показались ей красивыми, но пустыми, не нашедшими в памяти никакого отклика. И только на этом они сдались. Свободного времени у нее оставалось немного – занятия, проходившие пять, а то и все шесть дней в неделю, давали мало времени на всякую глупость, а новые знакомства баловали разнообразием, баловали людской искренностью, любопытством и непростой простотой – ей давно не приходилось размышлять над своими словами из-за опасения или страха. Никто больше не попытался причинить ей боль от своей от ученой прихоти, но все-таки хотелось найти какое-то нерушимое доказательство, что они действительно не таковы. Не таковы, как Альзур, не таковы, как Маласпина; как Филиппа Эйльхарт и Сабрина Глевессиг, из-за чьих гордыни и дерзости вспыхнуло гонение на ведьм. И она отыскала это нерушимое доказательство, едва обнаружив существование города, который просто не должен был существовать в мире, где магики – направляющие! – обладали такой колоссальной властью. Это был большой, красивый, цветущий город, удивительно приземистый – впрочем, так казалось после Паарен Дизена, после В`зайне и Комелле, подобного дикому цветку, возросшему на прибрежном утесе. А ей даже понравилось, было в этом что-то родное, было знакомое… в Арен Дашаре не дозволялось направлять Единую Силу. В Арен Дашаре правил Анклав Искантара – то была организация, в которой могли отыскать единомышленников все те, кто едва терпел и Единую Силу, и Айз Седай. Но им позволяли быть, и не прозябать, не существовать – а жить. Строить эти невысокие здания, творить и работать, растить детей… В Арен Дашаре был рынок, большой, пестрый, шумный, щекочущий нос целой палитрой вкусных запахов – там можно было найти одежды, целиком расшитые вручную, искусно собранные духи и расписной фарфор, детские игрушки и музыкальные инструменты, сработанные из дерева, даже из древесины, что была воспета огир – против огир Анклав Искантара не имел ничего сказать. Вещи, появившиеся без любого участия Единой Силы, высоко ценились в остальном мире, и Арен Дашар процветал.***
Ученикам не дозволялось перетруждаться в работе с Силой – практические занятия никогда не длились больше двух часов кряду, а одна попытка и вовсе не продолжалась дольше одной или двух минут. Не получилось сразу – не доводи до беды, дождись, пока наставница разрежет твое Плетение, действуя, будто скальпелем, точным потоком Духа, сядь, выпей воды, а после встань и попробуй снова. Само собой, практические занятия проводились раздельно, но часть теории занимала разом и молодцов, которым уж очень хотелось кого-нибудь спасти самым героическим образом, и девиц, чьи головы были заняты вовсе не историей и не этикой, а вот этими самыми молодцами. А Марэт слушала, не теряя время на молодцов. По всему выходило, что никому из направляющих не навязывали их будущий жизненный путь. Этот путь мог быть вообще никак не связан с Единой Силой, и никто бы косо не стал смотреть. Заслужить почетное третье имя можно было, и вовсе не имея никаких способностей. Но получив черно-белый знак, человек становился частью от целого, и Зал Слуг поддерживал его – но и он обязался поддерживать Зал Слуг; и, в первую очередь, не порочить высокое звание Айз Седай. Очередная неудача ее постигла, не успела она даже дослушать лекцию. Лектор рассказывал, и рассказывал интересно, а она уже знала, что не сумеет. Самым основам собирались научить всех, независимо от того, был ли Талант или не было никакого. Но она знала, что не сумеет – после того, как Эвелин вспорола ей разум, после того, как повстречался Калеб Мартрэ, а не повстречался бы, так и вовсе не было б ее здесь… но какие возможности даровал Мир Снов! Там возможно было перемещаться даже во плоти, или навещать чужие сны, или даже создавать уединенные подпространства-вакуоли по своему разумению, по своей воле. Воля, да еще выдумка – вот было ограничение Мира Снов, там могло воплотиться все, что человек был способен выдумать. И все, чего он мог испугаться – потому-то наставники и хотели их научить... Она покорно попыталась, зная, что не сумеет. Еще дважды были ее попытки, со всей помощью озадаченных наставников – и она осталась все так же глуха, слепа, и совершенно неспособна ко вхождению в Мир Снов, как и в первый раз. Тел`аран`риод, как иначе называли тот туманный, переменчивый мир, тоже оказался не для нее, но будто бы в утешение, в те же самые дни она обнаружила свою подлинную страсть, свой живой интерес, и поняла, по-настоящему поняла, чего можно хотеть и куда, в конечном счете, надо идти – все ее способности, словно кусочки паззла, прямо указывали на то, что это и есть призвание. Здесь вообще с особой сердечной склонностью относились к этому слову, и искренне полагали, что никак не следует заниматься тем, что не приносит радости всякий день. Терангриалы. Предметы, созданные людьми с помощью Единой Силы. Предметы, что создавались, обыкновенно, для того, чтоб решить всего-то одну задачу, но как решить! Поговаривали, что было седалище, на котором преступник мог увидеть самые страшные последствия своего преступления, которых, может, в действительности-то и не было… Предметы, частью которых мог бы воспользоваться – и пользовался! – любой человек. Кассия никогда не занималась с нею артефакторикой, а здесь, когда наставница показала десяток причудливого вида вещиц, она сходу, едва подумав, определила назначение трех из них, будто бы каждая была снабжена подробнейшей сопроводительной подписью; с четырьмя возникла некоторая сложность, словно бы ясный текст послойных Плетений залило густыми чернилами, а с остальными и вовсе не справилась, и ничего другого не оставалось, кроме того, что принести наставнице свои извинения. – Талант. Несомненно, это Талант, – произнесла Айз Седай, глядя на нее мало не с материнской гордостью, – а последние три всего лишь сделаны мужчинами. Скорее мир рухнет, чем одна женщина сумеет их распознать. В тот раз она немного нарушила правила. В тот раз она принесла по памяти воссозданный терангриал спустя два дня и половину бессонной ночи – этот белый витой рожок (вроде как у антилопы куду или у орикса, но был он раза в три меньше) поддерживал надлежащую температуру в обширных зимних садах. А похвалы уже не было никакой, был порядком укоризненный взгляд и выговор, в меру строгий. И были еще Объединяющие Круги. Круги были тем именно, чего никогда не было, да и быть не могло в ее диковатом мире – по поводу всего остального можно было сыскать аналог, можно было взять допущение или принять гипотезу, не будучи уверенной точно. Но не с Кругами. Для того, чтобы влиться в Круг, следовало довериться тому, кто получал контроль над твоею Силой, довериться тому, кто оставлял тебя почти беспомощной – вырваться из соединения без доброй воли ведущего было невозможно – а может быть, очень трудно, что было одно и тоже. Все знакомые ей чародеи принялись бы спорить до хрипа, до клокотания в горле, кто заслуживает того, чтоб вести и направлять, и выкрикивали бы именно свое имя, и лишились бы голоса, так и не достигнув согласия. Наверное, даже Кассия. Даже Пинетти. Даже для нее это было трудно. Но мощь Круга была силой резца в руке скульптора, бьющего с силой грома. Уже было не так уж важно, хорошо ли подвластна тебе Вода, если была возможность соединиться с той, что было чаще, или с тем, что было реже, кому она хорошо подвластна. Уже было неважно, если не хватало своей собственной меры для какого-то замысла, ведь была возможность соединиться с кем-нибудь из героических молодцов, что были природно сильней ее. Так было – мужчины были сильнее женщин, и ощутимо сильнее их, но только женщина могла инициировать Объединяющий Круг. То именно, что было совершенно невозможно в ее диковатом мире – скорее уж Вечный Огонь окончательно примирится с Капитулом, скорее уж Иерарх пожмет Кардуину руку! Илиене Тэрин Морейле потребовалось вдвое больше времени, чтоб уладить свои дела, но Марэт не пожалела ни об едином дне невольного ожидания. Совсем иначе – она мимолетно удивилась, что этот день наступил так быстро. Так непозволительно быстро…***
108 лет до начала Разлома Мира Запах яблок в карамели мешался с густым духом моря – оно обнимало город разом с трех сторон, а прибрежные седые утесы века назад стали добычею для ваятелей. В Комелле стоило заходить со стороны моря, на корабле, и тогда он открывал изумленному взгляду всю свою красоту до капли. А эти яблоки, которыми пропах воздух… Марэт считала это мало не преступлением, закатывать такие яблоки в пряную карамель – и безо всякой карамели они были достойны легендарных скеллигийских садов Идунн, так хорошо помещавшиеся в ладонь, потяжелевшие от сладкого сока, охотно готовые расколоться под крепким касанием зубов… Городские здания семицветными лепестками вырастали из скал над их головами, и люди, гулявшие по набережной в теплый день, уже не раз и не два, узнавая Илиену Тэрин Морейле, просили запечатлеться вместе. Илиена Седай намотала на палец прядь золотых волос и порядком дернула; мгновение по ее лицу бродило сомнение – а после лицо разгладилось, она слегка улыбнулась. На ней была белая рубашка и с широким подолом юбка из мягкой шерсти, был плотный узкий жилет, без скупости расшитый бисером, и теплый голубой плащ. Сразу же она заявила, что в первый раз не дойдет ни до правителей, ни до чинов – нет, она просто понаблюдает за тем, чем дышат простые люди, о чем они говорят, каковы их мечты, их стремления, или все их стремления кончаются на насущной краюхе хлеба… смутило ее, видать, предание о Лебеде, что незримо спасал голодавших в лихие годы, или святой Григор, отдавший половину от того, чем владел, за продовольствие для осажденного Новиграда. Но было, было множество других легенд, и уж этого-то Илиена не отрицала. – Джарик, – поинтересовалась она, и, пусть в голосе прозвучала мягкая укоризна, глаза ее по-весеннему заблестели, – что же скажут твои наставники? Они уже подготовились к Перемещению, когда Джарик сбежал на набережную Комелле и разыскал их двух. Он глубоко вздохнул, отвел ото лба пряди темных, раздуваемых ветром кудрей и даже попытался улыбнуться, хотя углы губ слегка дрожали, напряжены. – Госпожа моя Илиена, – отвечал он ровным и деревянным тоном, – Деудан Седай грозился отправить на пересдачу, если я хотя бы не попытаюсь. Деудан Седай никогда не бросает на ветер слов. Марэт молчала, покуда не вмешивая себя в разговор. Не было б никакой беды, посчитала она, если бы Джарик действительно отправился с ними третьим – он был приятен в беседе, пускай и молод, был отважен, как графский сын, и всякий раз испытывал душевное переживание, когда слышал пенье Дашайн Айил. Да что там – он, похоже, легко мог отличить, откуда они родом, из Шорелле или Джаланды, по тонким нюансам голоса. И он был силен, так силен, что наставники мужского пола все были уверены: рано или поздно ему покорятся все стандарты первой категории. Словом, она не видела причины ему отказывать, но в этой партии первым голосом была Илиена Тэрин Морейле, и оттого-то Марэт молчала. Если Илиена Седай дозволит, она покажет Лан-Эксетер, Вызиму и Новую Альбу им обоим; а если нет, то еще подумает, стоит ли возражать. Блажь, – буркнул Годрик Салливан за спиной, – я и сам таким был. – Хорошо, Джарик. А как же твой отец? – терпеливо продолжила Илиена. – Разве он не обратится с жалобой к Залу Слуг, если ты пострадаешь? Разве твое сердце не прольет слез из-за той печали, что ты причинишь ему? По его плечам пробежала дрожь, но взгляда он не отвел. Пожалуй, когда твой отец на протяжении восьми лет служил Жезлом Владычества, одним из девяти, все вокруг делалось смертельно серьезным. В том числе и все дурацкие обещания, брошенные громко в кругу друзей. – Он будет гордиться мною, если я теперь смогу сдержать слово, – возразил он, недолго думая. – Он будет гордиться мною, если мне доведется защитить в пути вас, госпожа моя Илиена, и тебя, Марэт. Я могу увидеть совсем иной мир, и мне, быть может, будет благодарен сам Первый среди Слуг… Илиена ахнула, прижала руку к груди и тихонько рассмеялась. – О, Льюс Тэрин, – пробормотала она, и лицо ее просияло, – видел бы ты, какую планку задаешь новому поколению… Джарик похлопал по боку добротной кожаной сумки на своем плече, сумки, что выглядела бы уместно во всех землях и временах. – Здесь не хватает только доспеха, – пояснил он, – все остальное мы делали по ночам. – Погоди… – поразилась Марэт. – Вы что, шили?! – О, я не стану лгать, – слегка смутился Джарик, – с помощью Единой Силы, конечно. Швы получились слишком ровные, и, пожалуй что, слишком крепкие…***
Там было куда теплее, в том месте, куда они трое переместились. Пешая тропа петляла вдоль пологих холмов, бежала мимо воспетых уже полей, которые устилала буйная зелень злаков, и так медленно забирала в гору, что это было почти незаметно. На просторах горной гряды, едва-едва видимой на горизонте, лежала долгая цепь огирских стеддингов; стеддингов, где не было места Единой Силе, но было много места для покоя, для горного воздуха и созерцания. Огир охотно принимали гостей – важно было лишь то, чтоб не слишком помногу за один раз. Людская поспешность кого-то из них немного пугала, а кого-то, наоборот, приводила в состояние какого-то взволнованного умиления, что ли. И решительно все из них относились к людям так, будто те сосуды, которые легко разбить или сломать. Где-то к северо-востоку лежал стеддинг Коломон, родной дом Райкана… Щегольской дублет Джарика немного портил легенду Илиены Седай, раз уж они решили идти втроем; раз уж решили держаться вместе. Илиена и не подумала выдавать себя за прекрасную чародейку – она была, о, безусловно, она была, но прекрасной чародейке никто ничего не скажет от всего сердца. Нет, ее золотые волосы слегка потемнели, лицо слегка постарело, но не утратило красоты, а рассказывая о своей легенде, она рассмеялась. – Я фермерская супружница, – весело заявила Айз Седай, – жена овечьего пастуха. Приехала в город за тем и этим, что в хозяйстве большом потребно. – А велика ли отара? – уточнила Марэт; какая-то неясная тоска туманила ее сердце, пока ноги бодро шагали навстречу дому. – Ох, велика, – согласилась Илиена, – когда их всех на луг выпустишь, то и зеленой травы не видно! – А нужны ли вам работники, госпожа? – тут же нашелся Джарик. – Мой отец мне сказал: покуда золотого не заработаешь, сам, своими руками, домой можешь не возвращаться! – Нужны, как же не нужны, – отвечала в тон Айз Седай, – двести голов! Всех их стричь, да еще шерсть мыть, сортировать. Но золотой кроны не обещаю, это уж чересчур… Они свернули с тропы и спустились в лощину между двумя холмами, слегка затененную светлой рощицей. Там были березы, и длинные тонкие ветви взметались за дыханием ветра, и вновь опадали, когда он замирал. Лощина та была вымощена белым камнем, отполированным до тихого блеска, у подножия холма стоял маленький каменный дом с большими окнами и зеленой крышей, а по центру, на самом дне, окружен цветным высоким амфитеатром, воздымался Портальный Камень, словно древний тотем. Неотвратимость сдавила горло, и Марэт поневоле остановилась. Этот раз – первый, всего лишь пробный, никто не собирался ее выгонять, она даже не успела получить черно-белый знак, оставшийся в Школе, на ее личном столе, укрытым в деревянной шкатулке. Поровну крови и негасимого золотого света – так сказала она недавно, сказала сама и, вдобавок, меньше года назад, а теперь… теперь она хотела удержать время, ведь этот мир почти весь состоял из света, и не было крови в нем. Она встряхнула головой и поправила на носу свои окуляры. – Этот дом, – выдохнула она, – там охрана? На случай, если придут захватчики? Илиена накрутила на палец тонкую прядь волос; губы ее слегка сжались. Увидев в окне движение, она приветственно махнула рукою. – Всего лишь дежурный, – отвечала она. – Если кто-нибудь явится, если кому-нибудь потребуется помощь, он призовет сюда Айз Седай. Дверь бесшумно открылась, и на пороге показался высокий, уже порядком немолодой мужчина с вытянутым лицом и рыжеватыми волосами. – Илиена Седай, – заулыбался он, – а я только супа наварил. Вы же отобедаете со мной? – И я бы не отказался от чашки супа, – заметил Джарик, – если только он не гороховый. – Так с грудинкой ведь! – расстроился дежурный. Марэт отвлеклась от созерцания Портального Камня и поглядела на него удивленно, оцепенело; какая еще грудинка? какой гороховый суп? – Ну конечно же, Эрим, – ответила Илиена, – почтем за большую радость. Портальный Камень воздымался на дюжину футов вверх, а может, и того больше. Он был хорошо различим в окно, весь серый, весь покрытый узором из символов или букв, глубоко взрезанных в самом камне. Он оставался там, он ждал, но суп был горячий, свежий и ароматный, а у рыжего Эрима нашлась целая тьма вопросов – на его памяти никто у Портального Камня не выходил. Не то, чтоб он рвался сам вместе с ними – у него была одна книга, вмещавшая больше тысячи томов, и он еще не прочитал половины; он служил в благословенных солнечных местах, иного для себя не желал, но вопросов отыскалась целая тьма. И никто на его памяти у Портального Камня не выходил. – Я знаю, о чем ты думаешь, – вполголоса заметила Илиена. – Знаешь, однажды я посетила такое место… Это был такой мир, – она задумалась, подбирая слова. – Не то, чтобы я пыталась, он бы выпил Свет из моей души. Но мне кажется, он и без того отверг бы любое благотворное изменение, любое участие к безрадостной своей судьбе… Там был секс за деньги, но не было никакой любви. Там жили лорды в золоте и парче, но не нашлось у них ни милосердия, ни величия. Даже там были песни, но их услышав, захотелось бы вымыться изнутри. Там утаивали от людей самые крохи знания, и там даже не было никаких философских течений. Кровь, одна кровь – и никакого света. – А что за символ был у этого мира? – спросила Марэт, ощутив то ли облегчение, то ли ужас. – Я покажу тебе, – ответила Айз Седай.***
Эрим благоразумно укрылся в доме, а они втроем встали напротив Камня, в двух шагах от его тяжелой серой колонны. Марэт обошла ее кругом, до ряби в глазах, до сердечного боя всматриваясь во все знаки и символы, взрезавшие ее поверхность до самого верха. Сотни, да что там, тысячи символов сливались в один, мельтешили перед глазами, и она взволновалась, что не найдет, что его здесь нет – но потом отыскала, и это был именно тот знак, который нужен, во второй линии от вершины. Точка, точно вписанная в круг. Он был, это был он, и не могло быть никакой ошибки… – Это он, – сказала она уверенно. – Взгляните, Илиена Седай. Вот он. Илиена взглянула. Посмотрел Джарик, краем глаза покосившись в сторону Айз Седай. – Хорошо, – сосредоточенно ответила Илиена, – когда окажемся на месте, не расходитесь. Вы все еще ученики, и я в ответе за вас. Джарик с трудом подавил улыбку. Казалось, что еще немного, и он начнет приплясывать от нетерпения, но покуда прямо стоял. Марэт кивнула, не раздумывая – не хотелось ей причинять тревог Илиене. – Нам могут повстречаться чудовища, – для собственного спокойствия еще раз повторила она, – и с ними договариваться не стоит. Но почти с каждым человеком мы сможем договориться. Айз Седай с презрением фыркнула, показывая на символ, взрезанный у самого подножия серой колонны Камня. – Вот он, – сказала она, – тот мир, о котором я говорила. Марэт склонила голову набок, рассматривая его. – Это язык огня? – спросила она удивленно. – Это расколотая сосулька, – возразил Джарик, – я видел их, когда был в Джаланде. Илиена подняла руку, призывая их к молчанию, и ее охватило сияние саидар. Сильный поток, подлинное кружево изо всех Пяти Сил, в котором было множество прядей Духа, вошло в точку, точно вписанную в круг, и исчезло, растворилось в ней. Вдруг потерялось и тело тоже – целую вечность перед призрачными взглядом проносились картины то ли прошлого, то ли будущего, то ли того, что лишь могло быть, а в следующую они уже истирались из памяти безвозвратно. Это кончилось разом, когда она ткнулась лбом во что-то гладкое, даже скользкое, словно бы в смазанный маслом теплый металл, а в плечо болезненно врезался локоть Джарика – не иначе. Марэт распахнула рот – а дышать было нечем. Не было ни звука, ни света – но локоть, острый локоть Джарика был. И тогда она направила, сотворив кругом большую газовую сферу, где было двадцать (и еще один) процентов чистейшего кислорода. Проявился свет. Илиена Седай держала в руке продолговатую яркую лампу и водила ею по сторонам, покуда на ее лице, залитом белым светом, все явственней проступало выражение пусть сдержанного – но изумления. От стен до Портального Камня был шаг, всего один шаг, и этот шаг занимали они втроем. Коснувшись Камня одной рукой, можно было коснуться стены другой – а стены эти, замыкавшие круг, белые, отполированные, покрытые темно-голубыми морщинами и бугорками, не имели ни двери, ни просвета. Они поднимались вровень с вершиною Портального Камня, а над нею, в двух футах или в трех, бугристо темнела скала. – Не без порока сработан, – тихо произнесла Илиена. – но клянусь Светом, это квейндияр! – Зал Слуг, – бесстрастным голосом перевел Джарик, хотя мог и не утруждаться, – у нас проблемы… Он замолчал, и на голову пудовым кулаком обрушилась тишина. «О чем они говорят? – насторожился Годрик. – Марэт, я прошу тебя. О чем они говорят?» «Камень Мужества, – подумала Марэт. – Ему не повредить даже Единой Силой. Ему не повредить вообще ничем. А дверей здесь нет…» «О, Креве! – вздохнул призрак. – Здесь я ничем вам не помогу…» Он был дорог, квейндияр – просто потому, что сработать его было долго и было трудно. Не каждому это было дано. Поначалу следовало оплести мелкой сетью из Огня, Земли и Воздуха какой-нибудь металлический предмет, а потом уже, меняя структуру металла, вторым плетением пронизать каждую ячейку из этой сетки. Для этого требовались большие способности в работе с Землей – и еще большее терпение. Если все было сделано правильно, то предмет начинал белеть по мере того, как второе плетение проходило сквозь первое – и даже кофейная пара из квейндияра была статусной вещью, вещью, которую не зазорно было преподнести в дар кому-нибудь очень важному. А здесь – стены, вдвое выше человеческого роста… тому, кто это сделал, слово «лень» было неведомо. – Спокойно, – невозмутимо возразила Илиена Седай, намотав, однако, на указательный палец тонкую прядь волос и порядком дернув за нее прежде, чем извлечь из поясной сумки короткий стержень с чашевидным утолщением на конце. – Воздух есть, и уже хорошо. Чего же вам еще надо? Она подняла стержень над головою и повела им в сторону скалистого потолка над Портальным Камнем – еще долго водила, чутко вслушиваясь в тихие отрывистые сигналы, которые он издавал. В конце концов она опустила руку, убрала терангриал на прежнее место и слегка оперлась плечом на несокрушимую стену. – Кто бы ни постарался, – сказала Айз Седай безо всякой злости, констатируя простой факт, – сейчас можно сказать одно: он явно не хотел, чтобы этим путем воспользовались. Сорок с лишним метров под уровнем поверхности, и порода вся прочная. У Джарика разом поникли плечи. – Так пробурим отверстие, – предложил он, – и по нему поднимемся на поверхность. Илиена с тихой досадой оглянулась по сторонам. – Внутренний объем помещения слишком мал, – объяснилась она, – мы не сделаем и половины, а молекулы от пробуренного вытеснят поначалу воздух, а потом уже нас самих. Джарик отшатнулся, насколько мог, а Марэт подавила тяжелый вздох. Не только Джарик Мондоран, она сама вовремя о том не подумала… – А нас ведь трое… – заметила она. – Могли бы мы пробить дорогу одним ударом? – В случае, если мы не шутим... – поддержал ее Джарик. – Если вы обе объединитесь со мною в Круг, и если у вас, госпожа моя Илиена, что-то припасено, а ты, Марэт, возьмешь свой ангриал… Тогда я бы мог рискнуть. Да, – кивнул он с большой готовностью, – сорок метров горной породы. Я справлюсь с одного раза. – Я верю тебе, – тихо ответила Илиена. – Но там, наверху, лежит город. Какие-то каменные здания точно есть, а точнее сказать нельзя… – О, Свет! – выдохнул Джарик. – Этого я не знал. – Будь иначе, – добавила Айз Седай, – и я, быть может, даже позволила бы рискнуть. Тоска подкатила к горлу, и столь же сильная, каким поначалу было нежелание возвращаться. Удивить Великого Сенешаля еще разок – уж явно она, Марэт, была его личным наказанием за грехи. Едва познакомившись с Илиеной, он бы окончательно созрел для мысли, что Единая Сила – дар от Вечного Пламени. Познакомить ее с отцом – у него бы явно нашлось для нее историй… – Простите мне это, – заявила она, и голос гулко ударил в своды. – Вы оба потратили свое время, вы потратили свои силы, и даже готовы были рискнуть – из-за меня. Из-за любопытства, в свой черед, тоже… – она скованно улыбнулась. – Но мы не можем, и я рискну отыскать иной путь для этого предприятия. Но уже это потребует времени… Что-то скажет Хиона? Согласится ли, или разом сочтет, что даже она, Марэт, теперь решила ее использовать? – Не беспокойся, – возразила ей Илиена, – в путешествиях у Портальных Камней всегда было что-то от таинства. И уж тем более, разве же ты обнесла квейндияром именно этот? Марэт покачала головой. Не она, конечно – но кто, кто это сделал? Не то, чтоб она всерьез осуждала сделавшего – тем путем, что пришли они, мог явиться кто угодно другой, но все же, все же… – Не о чем говорить, – подтвердил Джарик, – я в печали, ведь мне хотелось. Но не все, что мы хотим, мы получаем, – он напряженно повел плечами, – да и город еще постоит. – А знаете, я не откажусь, – заметила Илиена, – соединитесь со мною. Она объяснила, что воспользоваться Портальным Камнем, нисколько не передохнув, воспользоваться дважды менее, чем за час – это возможно, безусловно, это возможно – но несколько рискованно с ее уровнем в Единой Силе. Даже у нее, даже у Илиены Тэрин Морейле, были свои пределы. Воздух на дне лощины, выстланной белым камнем, показался сладок, как белый мед – после пещеры, замурованной глубоко в земной толще, после тьмы, вспоротой одной лампой, после вечного безмолвия, нарушенного только их голосами… Как белый мед.