When the truth is found to be lies And all the joy within you dies … When the garden flowers baby are dead yes and Your mind, your mind is so full of red … Your eyes, I say your eyes may look like his But in your head, baby, I'm afraid you don't know where it is … Tears are running ah running down your breast And your friends, baby, they treat you like a guest («Somebody to Love» Jefferson Airplane)
90 лет до начала Разлома Мира Ни лишнего сахара, ни молока – только маленькая чашка из квейндияра, только запах, что раскрывал глаза, едва проникая в нос. Зерно было не из Тзоры, из округа Тсомо, и терпкая яркая горечь – вот то, что хотел чувствовать ее язык. Марэт сделала глоток кофе. Когда-то, при первой встрече, Салита Седай показалась ей всемогущей. Она Исцелила Райкана, на ее глазах Исцелила, и этого хватило с избытком. Но теперь-то Марэт видела, кто Салита есть – уставшая женщина с мешком углей на плечах. Женщина, которую она полюбила, как близкую родственницу, и кому не могла помочь. Если б не большой талант к Исцелению, если б не вековой опыт… если б не все это, перемены раздавили бы Салиту Седай. Она предпочитала не думать, но действовать, Исцелять – и в этом искала свое спасение. Она не заслужила никаких перемен. Не в четыреста с лишним лет. Деррик был жесток, уехав в Джаланду – в Джаланде нынче было много работы. Чем ближе к Шайол Гул, тем больше работы для таких, как он. Курорт для тех, кто жаждал уединения, был там несколько сезонов тому назад. Уже не было там курорта… Деррик был свято прав, уехав в Джаланду. Там у них было все, чтобы помогать – весь мир бился над этим, и она билась. Она знала, сегодня у Салиты – первый свободный день за весь прошедший месяц, а может, и сверх того, что какие-то новые болезни терзают людей и занимают умы ярчайших Восстановителей. Кое-где случались вспышки чего-то такого, о чем, как утверждала Салита, позабыли еще в прошлой Эпохе. Марэт ничего не подхватила покуда, ничем не переболела, но видела, видела, видела других – и отворачиваться не смела. Они страдали. Салита была святая. У нее-то был «Негасимый Свет». У нее был Джейин – он держал их всех, своими загорелыми лапищами держал всех троих за плечи, не давал развалиться, впасть в уныние не давал. Она знала, что он рассмеется, что он заявит, мол, заслугу разделит с нею, потом – со всеми. Это была неправда. Весь ее Свет уходил в работу, для концертов мало что оставалось бы – если б не Джейин Гирру из жаркого Асар Дона. Они продолжали выступать, пусть реже, чем должны были это делать. Джейин пел их песни назло тому, что перло из Шайол Гул. Джейин, поняла Марэт и растерянно улыбнулась. Джейин Гирру был важнее, чем Барид Бел. Важнее для нее – пусть она никогда, ни разу не прикасалась к нему так, как женщина прикасается к мужчине, не протягивала руку к его лицу, никогда. Он был для нее все равно, что старшим братом. Мудрым. Был ее негасимым светом. Барид Бел был иное. Он был, что гордый утес, затерянный в вельде – небывалое дело. Неминуемо зацепится глаз, а взглянешь, и задержится в груди дыхание, и возникнет соблазн укрыться от скорых бурь, от диких зверей. Никто не имел права на то, чтоб теперь укрываться, еще меньше прав имела она. Добродетели – их должно быть пять. Им редко доводилось встретиться, особенно теперь. Иногда – в зале; пусть времени не было ни у кого, но время отыскивали – когда ничем другим не удавалось отмахнуться от действительности, на помощь приходил меч, и меч рассекал тяжесть, оседавшую на душе. Салита Седай с тщательно скрываемой неприязнью относилась к тому, что они делали, и неважно, что были терангриалы, что это действительно помогало, что в зале можно было узнать последние новости – и даже лично от Льюса Тэрина. Первый Восстановитель В`зайне… А иногда Барид Бел хотел видеть ее одну. Он не дарил ей цветов, не прибегал ни к сонетам, ни к сонатам – но оказалось, что ему нравится ее слушать. Никто так чутко, как он, не выслушал ее о том времени, когда ее назвали Пророком, о том, что это было в действительности и какие мысли тогда ее занимали. Никто с таким одобрением не отозвался о том, как она поступила с «Императором» и его экипажем. Немногим хуже, чем Ян ван Рибек, заявил он так, будто вручал ей орден. Пройдет пара веков, так он предположил – и они перестанут считать себя нильфгаардцами, а станут кем-то другим. И даже назовут себя иначе. – Одного не могу понять, – признался он с высоты своего роста, – как же вы могли их оставить? Марэт задумалась тогда, отвернулась, подставив лицо закату. – У меня нет ответа, – отвечала она с достоинством, – возможно, это была ошибка, но я не уверена. Тогда мне казалось, что я сделала для них все, что я могла. Во всяком случае, у них появилось будущее… – Но корабль можно было и не топить. Сделать видимость, и было бы довольно. Она повела плечом и улыбнулась не без лукавства. – Еще немного, и я почувствую ваше сожаление, Барид Седай. – Сожаление? О чем? – О том, что я здесь. Никаких цветов – но он показал ей то озеро, затерявшееся в горах. Озеро, в которое, как огненные копья, бросались лучи заката, озеро, откуда не виднелось ни одно здание, одни скалы, рыжие, куда падал свет, и темно-синие там, где ложились тени. Он привел к ней Объединяющий Круг, привел Айз Седай, много понимавших в том, что требуется от хувер-флаера для победы, и помог довести «Змея» до возможного совершенства. Он открыл перед нею Тсомо Насалле, как мог открыть свою душу – все эти голландцы, фламандцы, французы-гугеноты, беглые русские моряки и прочие незнакомые, древние этносы здорово перепутались у нее в голове. По крайней мере, голландцев она запомнила, их, вроде, было больше всего. Но и слово «бур» было гораздо проще, и то было проще, что трудолюбие, и упорство, и любовь к свободе по сей день жили в этих местах. Другое дело, что мало было тех, кто с таким же трепетом, как и он, относился к древней истории. Люди не жили в Капской Колонии, не жили в каком-нибудь Трансваале или Южной Африке – люди жили в округе Тсомо Насалле, но… Там она не слышала о том, что дикая женщина из дикого мира, не слышала никогда. И чем-то даже смогла отплатить – чудом разыскав несколько текстов на древнем наречии, она не стала их даже переводить, озадачила Джейина, он, как-никак, был из Асар Дона, а все оно было рядом, и вместе они написали музыку, а скорее, восстановили… Она взяла простую гитару, она спела это сама – а спев, увидела улыбку на лице Барида Бел Медара. Нечасто он это делал. Об их «романе», кажется, писали проклятые репортеры, ведь Барид Бел не был партнером по спаррингу на мечах, не был умным мужчиной, задававшим свои вопросы – и не задававшим вопросов, когда не стоит. Нет, о нет, он был членом Высшего Совета и другом Льюса Тэрина Теламона, который тоже не был партнером по спаррингу на мечах, не был человеком, что способен одним словом разбить тоску, а был Первым среди Слуг. Никак иначе объяснить шепотки в научном центре она не могла. А проклятые репортеры, сожги их Свет, никак не могли понять, что должны писать о Джаланде. Никак не могли понять, что у Айз Седай нет времени ни на какую любовь. Особенно теперь. Марэт сделала второй глоток кофе, и маленькая чашка из квейндияра вернулась на стол. – Вам не нужно в Джаланду, – повторила она весомо, с терпением, и с надеждой, – там хватает Восстановителей. Там хватает всех! Ваше служение незаменимо, Салита… – Отрекусь, – бросила Салита Седай, неотрывно глядя на залитый солнцем пейзаж старой Джаланды, на пейзаж, что годами маскировал экран. Она порядком сбросила вес – и до той поры, что это казалось нездоровым. Неправильным. – Прошу вас! – Хорошо, – выдохнула старая женщина, неосознанно сжимая кулаки, – ну хорошо. Если ты мне тоже пообещаешь, то я не… словом, никакой Джаланды, уже не девочка… Марэт закрыла глаза и тяжело вздохнула. Она знала, какое условие выставит Айз Седай. – Если ты не будешь участвовать в этих страшных гонках, – продолжила Салита Седай, неумолима, – ты не должна. Ты… – она поджала губы и осеклась, зная, что заденет. – Погибнешь когда-нибудь, разобьешься. – Я не инвалид! Я столько лет фехтую, что это увечье… мне почти не мешает… – И слышать не хочу о мечах! Мечи, мечи – сколько можно мечей? К тому же, это другое! – Не опускайтесь до шантажа, – посоветовала Марэт и горячо взмолилась. – Мне нужна эта победа! Вы же все знаете, так к чему такой злой шантаж? О, Салита знала, конечно, знала. Все вокруг чертовски знали, зачем ей участвовать в этих гонках. О, это были не пилоны над морскими фонтанами, это была настоящая скорость, это были две тысячи километров, а на трассе встречались узкие ущелья, которые особенно смущали Салиту. Это было целое состояние, которое можно будет потратить на нужды беженцев. Это была возможность выступить перед миром – и «Шафрановый змей» никогда не был так хорош для этого. – Ты злое дитя, Марэт. Марэт невесело усмехнулась. – Неправда ваша, госпожа моя Салита, – возразила она, – всего лишь дикое. Салита вздохнула – она, похоже, смирилась, что останется без Джаланды. О том же просил и Деррик, и даже Годалин просила ее… а для надежности заслали Марэт. Салита не знала, о чем с ней говорил Льюс Тэрин несколько лет назад. Никто не знал. Но Салита, похоже, смирилась. – И интрижки твои я тоже не одобряю, – недовольно заметила Айз Седай, – да ты хоть знаешь, что раньше он волочился за Илиеной Далисар? Ты знаешь, какая драма потом была? Этот твой Барид Бел придумал слово «дуэль», но Льюс Тэрин ему отказал. Сказал, это выбор женщины… Марэт громко фыркнула. – Чтобы волочиться за Илиеной Морейле, – сказала она менторским тоном, – нужно иметь глаза. Глаза – это все, что нужно, чтоб пожелать внимания Илиены. Она взглянула на стену и охнула. – Время! Она знала, сегодня у Салиты – первый свободный день за весь прошедший месяц, а может, и сверх того. Салита взяла его, чтоб послушать, что станут говорить на Конференции по преодолению кризиса, где соберутся политики, ученые, Айз Седай… Да что там, многие взяли день. Разом пропал заснеженный пейзаж Джаланды, и замерцал экран.***
Марэт зевнула, зажимая ладонью рот. Один вид зала, из какого велась трансляция, мог внушить уверенность в завтрашнем дне. Незыблемы оставались колонны из сверкающего эльстоуна, но он сверкал недостаточно, чтоб отвлечь внимание от живых людей. От людей, что пришли сражаться за мир. Они говорили много и почти хорошо. Они даже не перебивали друг друга, невзирая на то, что идеи, что клубились над их головами, почти можно было увидеть, дотронуться своим разумом до того, что еще не высказано. Кое-что можно было испробовать и у них, в научном центре Тзоры, кое-что нельзя, но все равно было радостно осознавать, что Единая Сила не задавила немагическую науку. Она радовалась этому, как алхимик. И Барид, и Льюс, и Эрнесто Мондоран, Жезл Владычества Тзоры, отец Джарика – они уже выступили. Их было приятно слушать. Округ Тзора был готов принять еще несколько тысяч беженцев, и она подумала, что им с Годалин, похоже, тоже уже пора потесниться. В конце концов, у нее есть две гостевые комнаты, за которые она платит. А потом Хеван Седай предложила возвести стену. Предложила отсечь Джаланду от остального материка – Единая Сила могла возвести такую конструкцию, если работать полными Объединяющими Кругами, если работать долго, если снабдить каждый участок терангриалами – теми, что дезинфицируют воздух, теми, что... против этого первыми восстали представители от Огир – в таком случае получалось, что половина их стеддингов осталась бы по ту сторону, за стеной. Небывалое дело – Огир опередили даже Льюса Тэрина, и обсуждение странным образом затянулось. В конце концов Сунг, дочь Алар из стеддинга Шангтай холодно упомянула о какой-то Книге Пути, и план был отклонен по чрезмерности – но не раньше, чем Марэт снова стала зевать после выпитой чашки кофе. У Элана Морина воротник был по-прежнему белоснежный. Он оттенял и его черные классические одежды, и бледность красивого лица, и вдохновенно горящий взгляд. В последнее время он обрел немалую популярность – его начали восхвалять живые люди, а не литературные критики, искушенные в философии. Ей не было до этого дела. Когда ей хотелось почитать, теперь она открывала очередной выпуск «Нет предела возможному» – новые теории и Плетения сами по себе изучены быть не могут, а этот журнал был лучшим. Никакого времени на отвлеченную философию. Иногда она улавливала себя на мысли, что ей бы бросить развеселую Тзору и перевестись в Тсомо Насалле, махнуть, не глядя, на самый юг – туда, где древние имена подчас напоминали нильфгаардские. Туда, где все такие высокие, будто их бабки согрешили с Огир. Так говорил Годрик Салливан, не она. Бархатный был голос у Элана Морина Тедроная, таким бы голосом песни петь. – Когда-то я был таким же, как и вы. Доволен миром, каков он есть, я смотрел на жизнь – и видел перед собою драгоценный дар, который нужно оберегать, который можно праздновать всякий день, – он допустил паузу, явно намеренную, он обвел взглядом весь мир сквозь экраны, и скорбен был этот взгляд, исполнен сочувствия, – как же слеп был я! Я тогда не видел, на каком фундаменте все построено. Скорбь, страдания, смерть! Мы рождаемся на скорбь, вновь живем, чтобы умереть, и нет конца вращению Колеса, – он поднял руку, стиснув пальцы, его голос взревел. – Этот дар поднес нам Создатель? Да разве мы куклы в его руках? Я отвергаю его дары, слышите, я отвергаю! Марэт ахнула, зажимая свой рот рукой. Что? Как? Она устала, в этом была правда, и хотела бы лечь в постель – да проспать на боку целые сутки; на следующие сутки не шевелить и пальцем, все смотреть по экрану какую-нибудь глупость с веселыми приключениями, и есть то, что принесет им доставка на дом. А уж третьи провести в Тсомо Насалле, да... Но она не страдала! Она служила – так, как она могла. Да никто не страдал, кроме тех, кем овладели болезни, но на то и были Восстановители. Кому-то дано было сотворять терангриалы, а кому-то – лечить людей. Они уставали, да. Но у них еще были силы. Было много сил! Она оглянулась на Салиту Седай – а Салита сидела, даже не моргая, с потрясенным лицом, с застывшим взглядом. Она смотрела на него, и беззвучно шевелились строгие губы... – Некоторые содрогнутся при одной мысли об этом, – продолжал Элан Морин, понизив свой голос до прежних бархатных ноток, – другие же начнут насмехаться, но я призываю вас, призываю – выслушайте меня. Обдумайте то, что я говорю теперь. Все уже предопределено, все, что было, и то, что будет – мы же можем только покориться или восстать. Не надо заблуждаться, – сказал он, – это тяжелый путь. Вам предстоит отказаться от надежды, отказаться от вашей наивной веры в то, что у нашего существования есть цель. Этого не было никогда, иллюзия – не выбор для сильных душ. Марэт не поняла, когда успела сползти на пол. Когда села на босые пятки перед экраном, и почему раскачивается вперед-назад, будто в трансе. Почему никто не перебивает? Почему все проклято слушают, что он несет? Она похолодела, осознав, что это в действительности слышит весь мир, целые… целые… миллиарды… Барид? Льюс? Эрнесто Раэль Мондоран, всегда такой справедливый Жезл? Встаньте, ну встаньте же, скажите, что он несет! Она могла бы отвести его в научный центр – и там показать, какова цель ее существования – на неделю, на месяц… Могла бы доказать, что в этом нет никакой иллюзии. – Я пришел к вам, как представитель силы, что больше меня, – говорил Элан Морин Тедронай, и глаза его сверкали подобно огням, – я принес вам волю Шайи`тана. Вините меня, если станет легче. Благодарите меня, ибо ныне я отверзну ваши слепые взоры. Не должно оттягивать неизбежное, не должно преумножать страдание – идите же, разрушьте старый порядок до основания! Разрушьте в пепел, швырните в прах! Только Великий Повелитель способен сокрушить Колесо, даровать нам подлинную свободу! Только он способен подарить нам забвение – но он готов вознаграждать за преданное служение... Слова его были подобны яду. Он обещал хаос. Он обещал разрушение – и таких масштабов, что разум в ней пошатнулся. По щекам хлынули бессильные слезы, ужас сковал дыхание. Кто-нибудь, думала она, кто-нибудь, возьмите меч, почему же вы не взяли меча? Не надо меча – хватит Плетения, хватит Воздуха, вы же такие сильные. Пусть его голова покатится по ступеням, пусть его кровь окрасит белый эльстоун… Она слышала эти крики. Она видела, какие у них стали лица. Она видела, какое стало лицо у Льюса Тэрина. Если б он получил мечом без защитного терангриала, он бы, наверное, продолжил улыбаться, как ни в чем не бывало. Но какие уж тут мечи; она захлебывалась смертью – и он тоже. Он отчетливо видел перед собою чашу. Но ему было непредставимо хуже, чем ей, хуже, чем всем другим – он должен был ответить на эту смерть. Она добрела до дивана, до Салиты Седай, обняла за плечи старую женщину – лучшее, что она могла сделать. По лицу Салиты стекали слезы, она молчала, стиснув тонкие губы, и руки ее были сложены на коленях. Марэт крепче свела объятья. Лучшее, что возможно, когда кончается мир. Льюс Тэрин перестал расхаживать, сомкнув за спиною руки. Пламя и Пустота, подумала Марэт – наверняка дело в этом. В том, чтоб не выбить жизнь из предателя, так и не ответив ему. Все, кто был в зале – Огир, ученые, Жезлы Владычества, Айз Седай… все они со смятеньем за ним следили. Весь мир, и верно, дыхание затаил. – Твой курс – безумие, Элан. Ошибка, худшая из возможных, – сказал он холодно. – Как лесной пожар, что не оставит ничего, кроме горького пепла. А что дальше? Что останется, чтоб восстать из пепла и начать заново? Элан Морин Тедронай расхохотался. – Ты ничего не понял, мой старый враг... – Я понял достаточно, – отчеканил Льюс Тэрин. – Творение – это искра Света. Каждая жизнь, каждое открытие гонит вперед Вселенную. Ты не можешь погасить все это из-за лживых посулов. И я не могу стоять в стороне, – продолжал он, – не могу позволить тебе устроить конец мира. Не позволю разрушить все, над чем мы так усердно трудились. Он сделал шаг ближе, его взгляд стал жестче. – Я сделаю все возможное, чтобы остановить тебя, предатель надежды. Если это означает лишить тебя жизни, пусть будет так. Если это означает отделить тебя от Истинного Источника, я не буду колебаться. У нее уже не оставалось сил на то, чтоб глубоко размышлять. Но еще осталось немного – на Исцеление, самый неприкосновенный запас. На Исцеление – от ужаса, и от смерти… Он делал это, он же действительно это делал. Но Элан Морин – нет же, Ишамаэль! – он лишь снова рассмеялся в ответ. Глаза его сверкали безумием. – Ты всего лишь смертный человек, Льюс Тэрин. Пусть мы сражались не раз, но ты смертен, мой старый враг. Ты действительно веришь, что сможешь остановить Великого Повелителя? Лицо Льюса ожесточилось. – Я найду способ, — сказал он, и его голос был полон решимости. – Даже если это означает пожертвовать всем, что мне дорого, я остановлю сперва тебя, а потом его. Я не позволю этой тьме поглотить нас всех. Повисло напряженное молчание, и женщины догадались – дошло дело до саидин. Не было ни молний, не гудящего пламени, но видно было, что двое сцепились насмерть. Вскочил на ноги Барид, за ним – Тел Джанин, запоздало завозились женщины из Совета… А Элан Морин – Ишамаэль! – он пропал. Он не открыл Врата – нет, никаких не было Врат. Вот он был, мгновение – и не было его больше. – Что он сказал? – спросила Салита Седай и всем телом вздрогнула. – Мы будем с Тенью биться до конца… – ответила Марэт, поцеловав в висок старую Айз Седай. – Вот что он сказал, моя дорогая.***
Она подхватила флакон у самого пола – он выскользнул из контейнера, подпрыгнул, ударившись о стол, по нему побежала трещина… – Где ваши айил? – крикнула Марэт, мимоходом оглядывая разгром, учиненный на чистой, стерильно-светлой кухне Салиты – дверцы распахнуты, весь квейндияр наружу, дареный целыми поколениями пациентов, перевернутые контейнеры, банки с пряностями. Но флакон был правильный. Салита по какой-то нелепой великой гордости отказывалась вызвать Восстановителя, а она… нет, нет, никаких попыток во Исцеление, пока есть правильные флаконы, которые так нелегко найти. – Я не знаю… – отозвалась Айз Седай; голос у нее был слабым. – В городе были, а теперь молчат. Марэт, скажи мне… – потребовала она. – Почему же они молчат? Она откупорила флакон и поднесла к побледневшим губам Салиты. Прядь седых волос выбилась у той из гладкой прически и прилипла ко вспотевшему лбу. Она тяжело дышала. – Может, потеряли блок связи? Они вернутся, – сказала она, – а вы пейте, пейте… Салита раздраженными пальцами забрала у нее флакон. – Не помираю, – сказала она, выпив свое лекарство, – и не помру. Он не дождется, чтобы я, Первый… – она не договорила. – Ну как же это? Ладно Калан, но Дамаль? Потерял? Марэт терпеливо вздохнула. – Надо вызвать Восстановителя. Вы не можете рисковать. Вот именно, вы! Салита достала платок и тщательно отерла пропотевший лоб, поправила волосы. – Ну какой вздор, – ответила она и завозилась, пытаясь сесть, – иди, иди давай. Прибери за собой, завари кофе, вернешься – и посмотришь, кому тут Восстановителя. За ним пошли Восстановителя, – прошипела она с неожиданной злостью, – чтоб макраме ему из кишок связал! Да чтоб все кости переломал ему! Марэт уставилась на нее с восхищением. Она прошла по кухне, вернула на место контейнеры и банки со пряностями, закрыла дверцы, направила, собрав осколки расписного глиняного сосуда и то, что просыпалось из него. Заварила себе кофе – и подошла к окну. Горячий кофе обжег ей пальцы, когда она… – Сожги меня Свет! – прошептала Марэт, поставив чашечку на стол так осторожно, будто бы от этого зависела ее жизнь. – Салита! Салита! И вправду, Салита Седай себя знала – и не бахвалилась почем зря. Лекарство помогло, и они смотрели уже вдвоем. Это было как море, накатывающее валами. Марэт знала такое море, на Севере все хорошо знали, как оно бывает. Море отчаяния, горького разочарования предзимний шторм, и молнии гнева. Там, внизу, похоже, и не услышали того, что сказал Льюс Тэрин. Не осознали, какое он дал обещание, или слишком хорошо осознали. Там, внизу, была служба безопасности В`зайне, но что они умели? Развести по домам перепивших подростков? Разнять драку между двумя? Изловить какого воришку? Марэт прикоснулась ко знаку Зала Слуг на своем плече, ища в этом прикосновении какой-то мудрости, или силы. Она была Айз Седай – и была посвященный рыцарь. У нее были проклятые добродетели, целых пять. – Как самочувствие? – спросила она звонким, стеклянным голосом. – Да, – ответила Салита. – В госпиталь, – сказала Марэт, наблюдая, как солнечное сияние саидар на глазах охватывает Салиту, – Первый Восстановитель нужен там сегодня, как никогда. А сама спустилась вниз, своими ногами, по лестнице, которой никто никогда не пользовался – на улице совершенно негде было раскрыть Врата. Ведь город объял погром.***
Она не винила их, никого из них не винила. И даже не потому, что времени на суждения не осталось – нет. Она, пророк Пламени Негасимого – так уж ее назвали, чувствовала то же, что и они. Ужас. Смерть. То, как в одночасье рушится знакомый, понятный мир – а они дольше прожили здесь, им было много хуже, чем ей. Она, драный Пророк, всего лишь позволила себя исцелить – а что же можно требовать от людей? От тех, кто прежде жил привычную, понятную жизнь? В безопасности. Она знала, что где-то в домах есть те, кто, закрыв все окна, отчаянно читает детям добрые сказки, а они, подняв головы, со скукой интересуются, когда же можно будет пойти погулять. Она слышала, как сквозь шум до ее ушей доносится нежная мелодия – кто-то, напротив, затворил двери, но распахнул окна – и играл, играл, играл, упорно лаская струны, надеялся хоть так пробудить людей в толпе, исполненной ужаса. Дым от горящих джокаров забивался в нос, и, направляя, она чихала. Под ногою хрустело битое стекло, какие-то товары, вынутые из магазинов, она отталкивала ногой, даже не разглядывая, что это было. Убытки будут считать другие, не она. Восемь одновременных потоков – вздор! Здесь бы столько потоков, что и глазом уследить нельзя, и все б было мало. Она била, как кулаками, потоками Воздуха – тех, кто злее всего кричит; тот, кто сильнее всего тревожит толпу, всегда хорошо заметен. Зачинщик, душа всякого погрома – и она заталкивала Воздух в их рты, заставляя молчать, она связывала их и шла дальше. Подхватывать людей, уже свесивших свои ноги из своих проклятых высоких окон. Она не сможет помочь тем, кого не видит – но кому-то поможет. Малая часть от населения, о, малая часть – но их было так много. Их было бессчетно много. Но и у нее становилось больше. Айз Седай, находившиеся в городе в это время – мужчины были бледны и злы, у женщин, бывало, горькая обида трепетала на их ресницах. Случайные Огир. Дашайн Айил, готовые ко всему, кроме того, чтоб чинить насилие. Они, взявшись за руки, перегородили одну из улиц, они запели – и, чудо, это помогло. Людской шторм иссяк – но только по этой улице. Бедные безопасники – кое-кто из них так и остался там. Айз Седай не работали Объединяющими Кругами – важен был каждый человек. Важен был каждый поток, а не само количество Единой Силы. Марэт давно не увещевала. Почти сразу, как вверглась в этот кричащий хаос, она перестала увещевать. Когда получила ножом в живот – это был такой маленький, такой несерьезный нож, но кровь до колена пропитала ее белые брюки. Потом ее Исцелили. Им нужна была чужая уверенность, вот что им было нужно. Чтоб кто-то рявкнул прямо в лицо, ударил по щеке – грубая сила, почти мужская. Не то, что ей когда-либо нравилось. О, Свет – да ведь дома было гораздо проще, и дикая – это она? Она, что ли, дикая? Она не дикая, она свалится. – Стоять, трусы внушаемые! – кричала Марэт, усилив голос Единой Силой. – Будем жить! Жить и растить детей, подлецы внушаемые! Нашли лжеца, кому верить? А что устроили? Да я этот город первым увидела, а вы, черти, его изгадили… А ну, поворачивай по домам! Когда закончилось, они остались на какой-то лужайке, славной, даже почти нетронутой – несколько Айз Седай, измотанных до последней крайности. Ангриал – дело доброе, но она знала – мало среди них тех, кто смог бы теперь зажечь хотя бы огонь свечи. Времени прошло не так уж и много – может быть, час, может, два, в городе были уже другие, свежие и полные сил, ведь пробудился Коллам Даан… их пока не трогали, потому что они хотели быть здесь, на этой самой лужайке. Все вместе. Она лежала на спине, раскинувшись, как звезда, и чувствовала, как подрагивают и руки, и ноги разом. Это была добрая работа. Они сработали ювелирно, они никому не повредили и лишней малости – горожане справлялись сами, а они служили. Спасали жизни. Обмен опытом, надо же… – Я обедал с невестой, – тихо признался Халев Седай, и его молодой голос едва заметно дрогнул от тщательно скрываемой, почти трогательной обиды, – мы не виделись целый месяц. Никогда не любил этого сумрачного гения, а теперь его ненавижу! – Она в порядке? – спросила с надеждой Амаль. У Амаль обгорели волосы, но это было ничего – она уже сказала, что пострижется… Молодые, веселые, талантливые – кого попало в Коллам Даан не брали. Несколько лет, как выпустились из Школы. Без них бы она не справилась. Без них она могла получить свое. Но сейчас они веселыми не были. Были усталыми. Растерянными. – Да, – просто ответил Халев, – об этом я прежде всего позаботился. – Вы хорошо сражались, – сказала Марэт, но увидев, какая бледность покрыла лицо Амаль, прикусила свой злой язык. – Держались. Я хотела сказать – держались. – Интересно, что с нами будет? – спросил равнодушный голос из-за спины. Она не хотела переворачиваться на живот и уточнять для себя – чей это голос. Это было не так уж важно. – Ощутите себя героями, – сказала она, устало смыкая веки, – но не сразу. Где-нибудь через месяц. Может, и никогда. – Марэт Даффрин Седай? Этот голос не был знакомым, он был чужим. Ему было не место на их лужайке. – Это я. – Следуйте за мной, – потребовал строгий голос, – и не стоит совершать необдуманных действий.***
Она действовала без согласия Зала Слуг – локального, здешнего, стоящего во славном городе В`зайне. Впрочем, она действовала без любого согласия, кроме согласия своей совести – и теперь не чувствовала по этому поводу ничего. Особенно теперь. Зал был маленьким и каким-то душным, и она смотрела на Жезл взглядом, лишенным всякого выражения. Это был Жезл для преступников Айз Седай – прикоснись к нему, пока сквозь него течет поток Духа, принеси свою клятву, и та клятва впечатается в тебя до самых костей. Та клятва и тот поток Духа изменят твое лицо, лишат его печати прожитых лет – преступное, позорное лицо. Та клятва и тот поток Духа сократят вдвое ту жизнь, что тебе отмерена при рождении. Вполовину. Это был белый, длинный, узорный жезл, за него, наверное, было удобно взяться рукой, поднять его со строгой подставки… Это было безразлично. Она не сомневалась, что приняла правильное решение, но Салита, страшно бранясь, наняла для нее хорошего адвоката. Она смотрела на Жезл, способный отнять у нее полжизни, и не чувствовала ничего. Она плыла в Пустоте, равнодушно слушая голоса. В Асар Доне погиб Джейин Гирру. Погиб! Он сделал то же, что и она – он вышел на улицу. Но он не был Айз Седай, он был Джейин Гирру. Он изо всех решений выбирал самое доброе. Реанне, захлебываясь рыданиями, говорила, конечно, что он умер, что его не убили, что старость Исцелить нельзя. Это была ложь, пусть невольная – но все же ложь. Негасимый свет не стареет. Он погиб, его убил Ишамаэль, и скольких еще убил! Кажется, ее обвиняли. – …незаконном использовании Единой Силы, нарушении спокойствия и гражданском неповиновении. Она взяла на себя задачу действовать без разрешения Зала Слуг и тем самым нарушила хрупкий баланс сил, который управляет нашим обществом. Это вопиющее пренебрежение законом не может остаться безнаказанным! Гражданское неповиновение, подумала она равнодушно. Звучало как-то весомо. – Прошу слова, ваша честь! – выкрикнул адвокат, которого наняла Салита. Он был прекрасен, если б это имело значение. – Моя подзащитная действовала по необходимости, с единственной целью – предотвратить насилие и сохранить жизни. Хотя это правда, что она действовала без надлежащего разрешения Зала Слуг, ее намерения были чисты, и ее действия были необходимы, чтобы предотвратить более крупную трагедию. Он слегка поклонился – и сел на прежнее место. – Обвиняемая широко использовала Единую Силу в отношении горожан. Она использовала ее без должного согласования с местными властями и с полным осознанием возможных последствий. Возможно, ее действия и остановили волнения, но тем самым она принесла хаос в наш город, тем самым подорвала самые основы нашего общества. Она должна понести ответственность за свои действия – на благо всех нас. Обвинитель говорил хорошо. Что-то похожее она ощущала, вспоминая о брате Виллимере, какую-то сложную смесь гнева и гордости, а иначе и сказать нельзя. Если б обвинитель говорил плохо, она бы, может быть, встала и попросила уже этот проклятый Жезл. Но он говорил хорошо – и, к тому же, жаль было Салиту, она тоже была немолода. Снова встал адвокат. Обвиняемая, подзащитная – она здесь не была собой. Ее здесь и вовсе не было, она лежала в гробу рядом со Джейином Гирру из жаркого Асар Дона. – Моя подзащитная приняла меры, когда законные власти бездействовали, и тем самым помогла сохранить тот хрупкий баланс сил, который и управляет нашим обществом. Она предотвратила дальнейшее… – он набрал воздуха в свою грудь, – кровопролитие! Вместо того, чтобы преследовать ее за ее действия, мы должны воздать должное ее храбрости и признать ее героем, действовавшим в лучших интересах народа! Она невесело усмехнулась. Что-то проникло теплым облаком в ее Пустоту. Героем, ишь ты. Хорошо еще, что на суд поволокли ее, ее одну – а остальных не тронули. Не заставляли их смотреть на этот проклятый Жезл, на этот безумный цирк. Она все же тронула его за рукав, кое-что шепнула. Пусть не для себя, а для Джейина – но она еще побарахтается. Он бы этого хотел. – Моя подзащитная, – добавил адвокат, – настаивает на экстрадиции в округ Тзора. Тзора. Во Тзоре все иначе, все не так, как на этом постылом острове. Полжизни у нее еще останется в любом случае, что немало – и ни ногой во В`зайне… – Прошение отклонено! – постановил высокий суд. – Преступление было совершено во В`зайне. Во В`зайне будет вынесен приговор. Преступление, подумала она. Вот оно как. Да разве должен судья прибегать к подобным формулировкам? А как же тот принцип, что лицо считается невиновным, пока его вина не будет доказана долженствующим порядком? Презумпция невиновности, она вспомнила. Свидетелей она даже уже не слушала – в этом не было никакого смысла. – Я подам апелляцию в Паарен Дизен, – процедил адвокат, тяжело смиряя свой гнев. – У меня есть три дня. Закон есть закон, говорит мне суд? А я говорю – у меня есть три дня на Паарен Дизен. Три дня, с досадой подумала она – лучше бы сразу. Зачем три дня, да разве она просила? Двери зала – тяжелые двери, в два с лишним роста, они распахнулись настежь, и одна из створок ударила по стене, вызывая звук. Она повернула голову – и вся Пустота побежала трещинами, разлетелась на неранящие осколки. Да чтоб ей сгореть! Она не связывалась с ними, нет, да лучше б она в самом деле сгорела, чем вмешивать личные знакомства в дела закона. Возможно, так и стоило поступить, но если так начнет делать каждый? Нет, никакая великая гордость здесь была не при чем. Он возвышался надо всеми, как утес. – Нет такой нужды, – холодно сказал Барид, своим зимним взглядом наблюдая за высоким судом. – Паарен Дизен прислал ответ. Прислал меня. – И какова же воля Паарен Дизен? – спросил у него судья. – Сегодня были внесены поправки в Этический Кодекс, – заявил Барид Бел Медар, член Высшего Совета. – Отныне Айз Седай предоставляется право использовать Единую Силу для самозащиты – или для защиты гражданских лиц. Само собой, без согласования, если на то указывает необходимость. Марэт расхохоталась бы в голос, если б не зажала рот сразу двумя руками. Любимые мои фехтовальщики, подумала она, простите меня, ну простите же. Она едва не расхохоталась снова, будто безумная – но вспомнила о Джейине Гирру. Мстить – спины не разогнешь. Но Барид принес ей освобождение. – Кроме этого, – сказал он, вызывающе поднимая голову, – я принес постановление Зала Слуг. За проявленный в чрезвычайной ситуации героизм Марэт вар Даффрин награждается правом на третье имя. Смеяться уже не хотелось вовсе. Ведь Барид принес ей славу.***
Ни ногой во В`зайне. Уж лучше забрать Салиту с ее Айил – да что там, все это глупость... Салита уедет только в Джаланду, в Джаланду ей уж совсем не стоит, а бросить ее немыслимо. Но она вышла из зала суда свободной, свободной – и с правом на третье имя! Марэт подняла голову, чтоб заглянуть в его яркие серые глаза. – Барид… Все это… В его глазах затаился смех – да что там, он был доволен своим представлением. Он был чертовски собой доволен. – Ты была слишком мягкой, – укорил он, – я поступил практичнее. Был быстрее. Она не захотела спрашивать, как именно поступил, если уж мягкой была она. – Ты был прекрасен, – сказала она ему, – и моя благодарность велика, хоть сейчас, наверное, это и незаметно. Понимаешь, Джейин… – она стиснула рот, потому что в носу уже закололо. – Он же убил его. Убил… он был мне другом, – она тяжело, прерывисто вздохнула. – Мне надо привести в порядок мысли. Я, кажется, не в себе. – Ты просто не улыбаешься, – возразил он, прикоснувшись к ее щеке, – не всегда есть повод для этого. Я понимаю. Барид Бел убрал руку и огляделся вокруг, глаза у него сверкнули. – Он заплатит за все. Я убью его своею рукой, – черты его лица, и без того острые, южные, еще больше ожесточились. – Или Льюс снова опередит меня… Марэт кивнула. – Спасибо тебе, Барид. Тебе спасибо, и Льюсу, – сказала она, не обращая особо внимания на горожан, вдруг решивших на них глазеть. – А Тел Джанин участвует? – Да куда ж без него, – усмехнулся Барид, – пусть становится третьим в очередь.***
Зима 1328 года, Новая Альба, Сахсоника Кеаллах стиснул свой недовольный рот. – У меня раны открылись, – буркнул он, опускаясь на подушки, – или сейчас откроются. От твоих любовных похождений они откроются… Марэт взволнованно дернулась, но тут же остановилась, скрестила на груди руки. – Kak, – пробормотала она, – а я ведь поверила. Кеаллах хохотнул, доволен. – Ты ждала чего-то другого? – усмехнулся он. – Погоди-ка! Я же должен спросить, могло ли все быть иначе. А ты, наверное, должна мне ответить, что иначе быть не могло. Это все понятно. А что я должен сделать потом? Марэт звонко расхохоталась. – Так мне прекратить дозволенные речи? – Не надо. Конференция! – воскликнул он. – Жар с равнин, уму немыслимо! Император сперва бы ввел по полку в каждый город, а потом бы уж говорил… – Да не было тогда никаких полков. Некого было вводить, разве ж ты не понял? – Да я-то понял, – сказал Кеаллах из Мехта. – И рад, что меня там не было. Марэт кивнула. – И вот, понимаешь… когда я шла, – вздохнула она, – я шла с открытыми глазами и гордо поднятой головой. Я и подумать не могла, что смогу заслужить это клятое третье имя! И потом… Ну, я же видела, что делаю, что беру, – она сокрушенно качнула головой, – никто не принуждал. И вот, эту чашу мне надо выпить, хм… не на вражеской территории. – Меняешь имена, как изношенные перчатки, – что там, он был совершенно честен, – но про раны я пошутил.***
90 лет до начала Разлома Мира Золотая роза распустилась на борту ее хувер-флаера – и капли недавнего дождя вспыхнули на ней, как капли живой росы. Да она вся получилась, как настоящая. Лучше. Как та, что навек осталась на орифламме Ордена. Она немало выложила за эту розу, она имела все право на этот знак – и могла принести его куда-то еще. Она, Марэт Маэль Даффрин, должна была продолжать. Должна была нести негасимый свет – за Джейина и за других. Именно поэтому она избрала такое самонадеянное, дерзновенное третье имя – а ей его отчего-то же утвердили. Пока крупнейшая машиностроительная компания М`джинна спонсирует эти гонки, пока дает шанс обратиться к миру – в гонках надо участвовать, как бы ни ворчала на то Салита. «Золотой розе» достался девятый номер – у каждого была минута на обращение. На том, чтоб это прошло перед гонками, а не после, настоял кто-то из акционеров, так что это был никакой не шанс. Это был факт. Выступил Мваро Мабанда, улыбаясь во весь свой рот, вечный ее противник – да и многие хорошо сказали. Кто-то, конечно, привык подниматься в небо, а вовсе не говорить на публику. Но теперь подступала ее минута. – Я посвящу свою победу Джейину Гирру из Асар Дона. Я посвящу победу всем тем, кто покинул нас в День Конференции, – слова остались просты, но иного не требовалось, – и я посвящу свою победу всем вам. Тем, кто остался. Наш мир еще постоит, что б не говорили предатели, что б не утверждали лжецы! Ей вполне хватило этой минуты. Незачем было говорить много. Ни Барид, ни Льюс Тэрин, никто другой – они пока не нашли его, пока не сумели преподнести ему свою месть. А она – да что тут, такая малость, удобный случай… но если на чашу этих весов можно швырнуть камень и своею рукой, то она его, конечно, швырнет. А «Золотая Роза» – уже не «Шафрановый Змей», пускай бы хувер-флаер был ровно тот же – ей в том поможет. Все модификации были вернейшим образом внесены в реестр. А трибуны-то взревели погромче, подумала она, пока за ней закрывалась дверь. Погромче, чем когда говорил Мабанда. Как-то раз они даже переспали, желая хоть так разрешить свой затянувшийся спор. Разрешить-то, конечно, не получилось, но она не то, чтоб жалела об этом случае. Салита заявила, что не станет даже смотреть, как варится эта каша. Даже жаль, что она не услышала. Даже жаль, что она не будет сидеть ни на одной трибуне из тех, что были возведены по пути их трассы. Лучше сидела бы на последней, чтоб видеть ее триумф. Взревел ликующий баритон обозревателя, вознеслась в небо красивая огненная стрела, пропала, осыпавшись искрами – и оглушительно ухнул гонг. Дюжина болидов взмыла в небеса за одно мгновение. Солнце нажимало сверху, выбивая матовые блики из корпусов – и покуда они шли мало не строем, стремя к стремени воздушная кавалерия. Трудно было получить свое преимущество, и тогда она поднялась еще выше, еще ближе к солнцу. Туда, где и лобовое сопротивление было меньше – оно-то, конечно, и без того Плетения снижали его, но… Так она обскакала «Высокий Полдень» и еще двух ретивых. Но так могло быть лишь до первого каньона – никто не мог пройти ни один из каньонов поверху. Это было не можно, это была бы дисквалификация и запрет участия на два года. Во всех девяти округах, похоже, но это было неважно. Особенно теперь. Важно было то, что «Золотая Роза» бросилась вниз, как сокол, и успела войти в узкое ущелье, оставляя «Буревестник» глотать за ней проклятую пыль, если б она была. Где-то в стороне размытым пятном пронеслась зрительская трибуна, окруженная защитным полем, Единой Силой – время ли глядеть, когда острые утесы вырастают прямо перед тобой? Шкодный восторг забился у границ ее Пустоты – и оборвался разом, когда голос диктора сообщил, что «Звездокрыл» разбился в ущелье, оставшемся позади. По причине какой-то невыясненной неполадки, так сказал – но сама Джарене, вроде, не пострадала. «Золотая роза» рассекала воздух, как бархат мог рассечь острый нож. Под нею раскинулся океан – сапфир, топаз и аквамарин, чьи грани вздрагивали под золотым взглядом солнца. На мгновенье Марэт почудилось, что она летит сквозь картину, сквозь шедевр, созданный мудрой, божественною рукой. Она была – центральная фигура в самом сердце творения. Она неслась, как птица, сквозь гобелен вселенной, и где-то в нем был Джейин. Она шла с севера на юг, из М`джинна в Параль, и, если верить обозревателю, чей голос порядочно прерывался, ее нагонял Мабанда. Поздно, «Буревестник», поздно – не в этот проклятый раз. Не теперь, когда она оказалась уж в своем округе, не теперь, когда впереди оставались последние ущелья, не теперь, когда всему миру она сказала о Джейине Гирру. Параль – нигде не было таких низких и крепких зданий, разве что в самом Арен Дашаре. Здешние, конечно, были повыше, и были затейливей по-огирски – но мало что здесь строили выше двадцати этажей, такова уж была сейсмическая ситуация. Она пронеслась над центральной улицей, как на квадриге. Она уже видела позади себя «Буревестник», что сокращал разрыв с каждым ударом сердца. Она уже видела их – три трибуны для зрителей, что замерли в ожидании, в тесном плену сгустившихся мгновений. А потом она увидела вспышку перед глазами, и поначалу не осознала. Не осознала, отчего «Золотая Роза» больше не повинуется ее воле. Не осознала, что же пронзило ее таким искрящимся жалом. Почему так жарко ее лицу – и отчего же так страшно трясутся руки. Хувер-флаеры родом из М`джинна не имели привычки вот так выходить из строя. Разбиться – это одно, но в них нечему было взрываться или искрить. Просто нечему было в них… Она с трудом поднесла пальцы к своей щеке, которую так пекло – и пальцы незнакомо провалились, они ударились – во что-то горячее, твердое. В лицевую кость. – Вы не люди… – едва слышно прошелестела Марэт. Против нее направили. Против нее направили Единую Силу – и ее «Золотая Роза» неслась на трибуну на всем ходу. Она не видела, висит ли над ней защитное поле – или было сработано из чистого саидин, или не было его вовсе. Она неслась прямо на трибуну, полную людей… Поздно было для страха – и поздно для всех запретов. Против нее направили! – и она ударила своим Плетением прямо в пол, пробив дыру под своими ногами. Следом она бросила как попало сплетенный Воздух, немного Духа – и хувер-флаер неловко подпрыгнул прямо перед трибуной, прошел поверху. «Золотая Роза» вошла в пруд с кувшинками, высоко поднимая брызги – уже далеко за аллеей победы. В ложе для Айз Седай на ноги вскочил мужчина.***
Звук был мерный, острый, неприятный – и порядком раздражал слух. Звук исходил от терангриала, занимавшего треть кипенно-белой комнаты. Больше всего другого терангриал походил на хрустальный гроб, и не вполне прозрачная крышка скрадывала очертания обнаженного тела, что лежало внутри него. Оно и к лучшему – на теле были следы. На теле были ожоги, были ветвящиеся узоры, обугленные места. В Шайол Гул следы – если б кто-то вынул тело из терангриала, хоть на минуту – оно б не смогло остаться вместилищем для души. Но здесь, в Тсомо Насалле, такая дурная мысль не пришла бы ни в одну голову. Его пальцы почти коснулись этой проклятой крышки – но Барид Бел Медар передумал. – Чего же ты хочешь, Нимен? У женщины, что стояла напротив него, было лицо надменное, лицо, привыкшее к почестям. Лицо красивое, с правильными, почти аристократическими чертами лица – и дочерна темной кожей. Ростом она почти не уступала ему, и узкое черное платье обнимало ее фигуру не вызывающе, а ровно так, как оно того стоило. Ее губы медленно изогнулись в усмешке, она будто смаковала этот момент, как глоток лучшего вина. – Барид Бел Медар, – протянул ее низкий бархатный голос, – о, никогда я не думала, что пробьет час, когда ты сам обратишься ко мне. Как это же это заманчиво, ты не можешь себе представить. Его лицо исказилось гневом, когда он шагнул вперед. Никакой торговли с… Отрекшимися – никаких логических доводов, какие могли бы эту причину поколебать. Кроме одного – но в этом доводе логики не было никакой. – Не надо со мной играть. Особенно теперь. Или ты полагаешь, я поволоку тебя в Паарен Дизен, если ты сейчас ошибешься? Никогда не бил женщин, – он задумчиво взглянул на свою руку, – и сейчас не ударю. Но я выпотрошу тебя, Нимен. Я тебя убью. Ее глаза расширились, и она на шаг отступила. – Ты прозябаешь в его тени. Всегда в тени, – разочарованно произнесла она, – а ведь такой талант пропадает. Ты мог бы достичь такой славы, которая бы затмила… Она больно его уязвила – если б это имело сейчас значение. – У меня достаточно славы. А теперь назови уже свою проклятую цену. – Ты мог бы жить вечно, поразмысли и об этом тоже. – Нимен! Она ласково усмехнулась. – Не кипятись, – сказала она, поглядев в сторону хрустального гроба-терангриала. – Мне нужен Эпион Ацесо. Он, видишь ли, судил меня и хотел приговорить к Клятве, а может, к отъединению. Я такие вещи надолго запоминаю. Нет! – голову приносить не надо – он нужен мне живым, здоровым и желательно… – она улыбнулась, показав белые зубы. – Я хочу прийти за ним сама. Забрать его себе. Эпион Ацесо. Первый Восстановитель Паарен Дизен. Действительно, судил. И судил за дело. Нимен спасала пациентов по всему свету, тогда, когда не брался никто другой. Исцеляла их от неизбежной смерти – и пытала их, считая это своим маленьким удовольствием. Пока не позабыла про осторожность. Пока за дело не взялся Эпион Ацесо. – Проклятая женщина! – выдохнул Барид Бел. – Может, все-таки голову? Нимен обворожительно улыбнулась. – Зови меня Семираг, – сказала она, – и потом, что за варварство? Нет, никакой головы не надо – я хочу прийти сама, Барид Бел. Чтоб увидели. Чтоб тоже запомнили, понимаешь? Он покачал головой, и на мучительное мгновенье прикрыл глаза. – Только он один. Только Ацесо. И лишних смертей не будет, Нимен. У тебя будет ровно пятнадцать минут – а потом приду я. И, если ты не успеешь… Она помедлила – и кивнула, грациозно наклонив свою голову. – Да, да. Если я не успею, то ты меня выпотрошишь и убьешь, – заметила она скучающим тоном, – но я, конечно, успею. Когда? – Три дня. Мне хватит трех дней. Ровно в полдень. Она хмыкнула и скользнула к терангриалу. – Поверю твоему слову. Разве же в Тсомо лгут? – Нимен. Будь воздержанна, Нимен, – предупредил он, наблюдая, как начала подниматься крышка, – здесь тебе не дом удовольствий. Она только фыркнула, и он почувствовал, как Единая Сила приподняла волосы на его предплечьях – наверняка она вобрала саидар до своего предела. Он был наготове. Он не видел, как Нимен плетет – но видел, как с тела пропадают следы, как новая кожа обретает живой оттенок. Вдруг Нимен зарычала, и бисерный пот проступил на лбу…***
Она никак не ожидала его увидеть. И все же, он сидел прямо перед нею, и, кажется был смущен – совсем не седой, без скорби, застывшей в его темерских глазах, такой, как если б обрел покой, а может быть, даже счастье. Он кашлянул, ни слова ни говоря, вытянул пробку и плеснул что-то в большой узорный стакан. Для того, чем пахло, стакан был явно велик, но он и плеснул немного. – Яблочный бренди, – сказал Каэл Тренхольд, – не ждал тебя увидеть. Так скоро не ждал. Она выпила, будто простую воду. Она выпила бы еще – но Каэл не торопился. Гирлянды высушенных трав под потолком покачивались и источали аромат, как настоящие. – Это как возможно? – спросила она беспомощно, когда оглядела пустынный зал. – Так бывает, – вздохнул Каэл, потрепав ее по плечу, – надеюсь, это было не зря? Она издала горлом сдавленный звук и накрыла лицо руками. О, Каэл. Это было… больно! И она не могла сказать, что это было не зря – но люди, люди, по крайней мере… – Не знаю, – ответила Марэт, – мы что, тут совсем одни? Не то, чтоб она была противу Каэла – да что там, Каэл, Каэл, живой! – или не совсем… но отчего-то эта мысль наполнила ее ужасом. Нет, нет, она слишком привыкла к тому, когда людей много. Очень много. Когда людей тысячи. Когда людей миллионы. – Ну что ты, – рассмеялся Каэл и встал, – так не может быть. Не может быть, чтоб герои были ты да я. Нет, сестренка, нас много. Просто я… – он улыбнулся хвастливо. – Просто я их всех попросил. Даже Визимира! – Даже Визимира… – повторила она задумчиво. – Надо же. А кто еще здесь гостит? Каэл обнял ее за плечи. – Я познакомлю тебя с Эттри, она тебя полюбит. Она испечет для тебя пирог, – пообещал он. – Я покажу тебе школу. Да, я научу тебя фехтовать! Она зажала ладонью рот. Как невовремя, подумала она – видит Свет, как невовремя! – Каэл, – сказала она печально, – а у меня ведь были учителя. Я только теперь осознала, что больше их не увижу. Это как-то… над этим надо подумать. С этим надо смириться. Его пальцы на плече понимающе стиснулись, но он промолчал. – Эттри, – сказала Марэт, – я хотела бы перед ней извиниться. Я хотела б ее увидеть. Каэл отстранился и протянул ей руку. – Пойдем, если ты готова. Она встала, она с готовностью вытянула руку перед собой – и тогда Каэл заколебался. Его силуэт размылся перед ее глазами, пропали гирлянды, свисавшие с потолка, и неведомая сила потащила ее во тьму.