«С тобой я мир обрел в разгар войны»,
Жестокость, кровь, обман исчезли из сознания.
Любовь творит в гранении искренний сапфир,
Пронзая сердце пламенем внимания.
Твой запах — аромат златой листвы,
И сладость губ — любви чарующий нектар,
Ведут они путем неведомой тропы.
Горю, пылаю, выплеснуть бы жар.
О губы, губы, как они нежны,
Касаясь их, не слышу звон металла.
Они — глоток любви, не чувствую боль от стрелы,
Пронзает тело мне она… О Троя пала.
Вокруг металл гудит, звенят мечи
Дорогу к власти кровью пробивая.
Но мы с тобой нашли тропу мечты,
По ней идем, звезду любви рождая.
Вот тетива метнула сталь… мгновение… другую.
И боль пронзила плоть… Пришла печаль.
Тепла слезы твоей коснусь … душа ликует.
Иди, спасай себя, и сбереги мечту. Меня не жаль
В. Акатов
Раннее мартовское утро приветствовало своей серостью. Тусклый весенний маренго не озарял комнату своим светом, а лишь делал ее еще более бесцветной, блеклой и запущенной. Не добавляла красок жизни и осевшая на мебель грифельная пыль, которая так и не была протерта за те пару дней, когда дом снова стал обитаем. Полупрозрачные циркониевые занавески с трудом пропускали те крохи освещения, что смогли добраться до прямоугольного окна через низко нависшие плотные облака. Типичное утро в Форксе, городе всех оттенков серого. Джослин не любила серый цвет. Даже так — ненавидела его! Он напоминал ей о мраморных статуях, которые так пугали ее в детстве своими неподвижными, бездушными лицами, смотрящими на нее выпуклыми глазами без зрачков. Мать частенько таскала ее за собой по художественным галереям и музеям по всему свету, подолгу зависая возле скульптур. Античные древнегреческие и их римские копии, без голов и рук, оскопленные и потрескавшиеся, стоящие в холодных пустых залах, где пахло мертвым камнем, древностью и немного нафталином. Для маленькой Джослин они были сродни чудовищам, окружившим ее, чтобы забрать ее собственные яркие цвета, забрать загорелые руки, зеленые глаза и русые волосы, переливавшиеся множеством оттенков золотистого пепла. — Посмотри, какая игра цвета, Джоселина, — называя ее на итальянский манер, приговаривала мать, даже не смотря на нее. Ей было не важно, слушает ли ее дочь, она обращалась к ней только чтобы не говорить в пустоту. — Все говорят, что античная скульптура белая, но на самом деле она сияет серым перламутром, серебристым кварцем и опалом. Джослин обычно ничего не отвечала, тихо сидя на холодных каменных скамьях, или стоя возле окон, ловя солнечный свет оживленного дня. А мать, продолжая говорить, шла дальше в следующие залы, совершенно забывая про дочь, пока девочка сама, спохватившись, не догоняла ее. Она словно сбегала от Джослин на короткое время, чтобы побыть наедине с собой, не отягощенной бременем материнской ответственности. Даже пару раз теряла дочку, порхая на своих длинных стройных ногах из помещения в помещение, из галереи в галерею, из города в город, изредка оглядываясь назад. В один прекрасный день она просто перестала оглядываться и упорхнула из семейного дома в маленьком провинциальном Форксе навстречу своей свободе. Джослин раздраженно вздохнула, прогоняя воспоминания, навеянные серым утренним светом. Она перестала обижаться на мать уже очень давно. Обижаются только маленькие дети, а она, спасибо матери, повзрослела рано. И прекрасно сможет справиться без ее помощи и отсутствующего присутствия. И она была абсолютно довольна тем, что в их небольшом доме больше не слышны надоедливые звуки стамески и пневматического зубила, обтесывающего очередную мраморную глыбу. Да, она действительно считала, что это все только к лучшему. — Джослин, ты только посмотри, кто нам написал, — в комнату без стука, подняв облачко пыли, ворвался ее отец, Энтони. Это был все еще молодой и красивый мужчина, смуглый, кареглазый, всегда с легкой небритостью, придававшей ему небрежное обаяние. Дочь не была похожа на отца ничем, и иногда она даже сожалела, что родилась слегка уменьшенной копией матери. Отец вертел в руках разноцветную открытку с изображением одной из картин Боттичелли. Присмотревшись, Джослин узнала «Аллегорию Силы» и молча хмыкнула. Сила, ну, конечно. Теперь ей желают быть сильной. Это что-то новенькое. Обычно мать присылала ей открытки с репродукциями целомудренно прекрасных Рафаэлевских мадонн или чувственных античных Венер и Психей. Джослин трактовала это как своеобразные типичные пожелания для девочек-подростков. Будь красивой, милой, женственной, ну и все в таком же духе. Подобные послания без обратного адреса и каких-либо слов приходили пару раз в год вот уже семь лет — с тех самых пор, как вскоре после ее десятилетия мать уехала в Европу на очередной пленэр и так там и осталась. И теперь от нее Джослин получала только картонные прямоугольники с разных частей света с парой марок и замысловатыми завитушками непонятных узоров. Ни словечка, ни приветствия — ничего. Отец со скупой улыбкой протянул ей открытку, как будто это был рождественский подарок, желанный и долгожданный. Джослин скривилась и нехотя взяла очередное материнское послание, повертела его в руках. На обороте обнаружилась очень короткая надпись изящным наклонным почерком, очень похожим на ее собственный: «Будь сильной». Ну надо же, в этот раз для нее расщедрились даже парой слов. Как мило. И с чего бы это? — Значит, Джоанна отлично проводит время во Флоренции, — нарочито равнодушным тоном произнесла Джослин, небрежно кинув открытку на стол, и так захламленный свежими тетрадями и учебниками. — Это было еще в начале осени. А сезон пленэров в Тоскане наступает только в мае. Думаю, она сейчас где-нибудь на Майорке или, возможно, в Лиссабоне. Отцу было виднее — он был таким же фанатичным художником, как и его сбежавшая супруга. Джослин снова просмотрела штампы на открытке и точно: датировано седьмым сентября, полгода назад. Мать, видимо, снова по своей рассеянности не придала значения, что они к тому времени уже год, как жили в Калифорнии, и продолжала слать свои бессмысленные, бессловесные напутствия на прежний адрес. Хотя предыдущая открытка от непутевой родительницы нашла Джослин на их новом месте, и девушка сама не понимала, откуда та могла узнать о их перемещении. Ведь ответных посланий матери ни она, ни Энтони не посылали — некуда было посылать, Джоанна ни разу не оставила обратного адреса, телефона или хотя бы почтового ящика. — Без разницы, — сухо бросила Джослин и отвернулась от отца, делая вид, что копается в неразобранном чемодане, и вытряхивая одежду прямо на пыльный пол. — Ну почему с тобой так сложно? С самого переезда только и делаешь, что хмуришься и дуешься, ходишь с обиженным видом. Знаешь, твоя мать всегда говорила, что от этого появляются ранние морщины, — Джослин продолжала молча разбирать вещи, ища что-то подходящее для промозглой погоды. Отец раздражённо вздохнул. — Это же твой родной дом. Порадуйся хоть немного. — Мне все нравилось в Пасадене, — буркнула девушка, рассматривая светло-серый, почти жемчужный, свитшот, который откопала на самом дне чемодана. Такой же унылый, как и сегодняшнее утро. Как каждое утро в Форксе, на самом деле. — И мы уже говорили об этом… — начал терпеливо отец, но Джослин, не стерпев, перебила. — Там была самая подходящая программа для Стэнфорда! А в этом захолустье, наверное, даже не слышали про него! — Джослин, ты с легкостью сможешь поступить в любой колледж! А в Нью-Йоркской академии искусств или Принстоне тебя вообще примут с распростертыми объятиями. — Я не собираюсь связывать свою жизнь с искусством! — разозлилась Джослин. Да, она хорошо умела рисовать. Даже отлично. Наследие родителей она не могла отрицать. Но с тех пор, как мать оставила их, а отец полностью погрузился в свои картины, она решила: все, что угодно, но только не искусство! — А я не мог тебя оставить там одну до окончания школы. Это целых полтора года. — Раньше тебе это не мешало постоянно разъезжать по своим лекциям и выставкам, — Джослин вспылила, хоть и хотела придерживаться строгого молчания. — Это было до того, как твоя школа доложила социальной службе Калифорнии. И теперь мы стоим у них на карандаше. Не удивлюсь, если дотошные дамочки наведаются и в другой штат. — И кому мы должны сказать спасибо за это? — язвительно ответила Джослин. Если бы не ее ветренная мать, то никто бы и не обратил внимания, что девочка-подросток неделями живет одна. Но школьный психолог, к которому ее сразу направили, как прочитали ее досье — а в нем четко было написано, что мать бросила семью — словно почуявшая дичь гончая, не спускала с нее глаз. И конечно же, частые поездки отца на этом фоне не могли не заинтересовать школьную администрацию. — Джослин Антония Винтер, — строгим тоном начал отец, но потом устало вздохнул и махнул рукой. — Я не хочу снова спорить с тобой. Спускайся на завтрак. Иначе опоздаешь в свой первый день в школу. Энтони аккуратно прикрыл за собой дверь, и Джослин услышала его тихие шаги на лестнице. Она со злостью швырнула свитшот обратно в чемодан, на груду скомканных вещей. Если честно, ей до смерти хотелось ругаться и орать. И она бы с удовольствием поссорилась с отцом, покричала на него, возможно, разбила бы пару тарелок. Но вряд ли это возымело бы хоть какой-то эффект. Флегматичный Тони Винтер всегда был спокойным и отстраненным. Единственное, что вызывало в нем хоть какой-то эмоциональный отклик, была живопись. Его собственная или других художников. Он мог говорить о ней часами, с восторгом или злостью. Все остальное в этом мире его мало интересовало. Наверное, поэтому они с матерью и сошлись. Иначе Джослин просто не могла представить, как настолько два разных человека могли сосуществовать вместе, да еще и родить дочь. Джослин часто казалось, что отец ее просто не замечает. Единственные несколько раз, что она была объектом его всецелого внимания, были дни, когда она позировала для его картины, в дурацком старомодном платье в пол, соломенной шляпке и с букетом лилий, от которых ей постоянно хотелось чихать. Но она стойко терпела, потому что Тони ей улыбался, развлекал ее шутками, чтобы на картине она получилась веселой и жизнерадостной. Это были очень хорошие несколько недель. Она купалась во внимании отца, и была счастлива. Джослин подняла свитшот и поплелась в ванную. Долго ждала, когда пойдет горячая вода. В Пасадене такого никогда не было — все в доме работало исправно. И не нужно было стоять на холодном кафельном полу, поджимая пальцы ног от холода, и без конца пробуя воду. Но это чертов Форкс, город на отшибе жизни. И здесь горячая вода, наверное, не пойдет никогда. Спустя двадцать минут, все-таки дождавшись и отогревшись под теплыми струями, она, одетая и причесанная, спустилась на небольшую кухню. Отец разбирал остатки накопившейся за полтора года почты, сидя за кухонным столом. Джослин опустилась на соседний стул и подвинула себе тарелку с хлопьями и бутылку молока. Она краем глаза наблюдала, как Тони длинными изящными пальцами с въевшимися пятнами масляной краски быстро откладывает ненужные рекламные проспекты, устаревшие газеты и приглашения на художественные выставки. — Смотри-ка, — отец вытащил из прохудившейся стопки корреспонденции ещё одну открытку. — Тоже от седьмого сентября. Джослин с любопытством протянула руку и осмотрела изображение ещё одной работы Боттичелли. На нее смотрела красивая стройная и совершенно обнаженная девушка с длинными рыжими волосами, развевающимися крупными локонами. Она плыла по прозрачной воде в створке раковины, подгоняемая Зефиром, а на берегу ее с распростёртыми руками встречала молодая прекрасная Грация. «Рождение Венеры». Джослин сразу узнала это знаменитое полотно. Она перевернула открытку, но кроме марок и пары штампов, на ней ничего не было. — Ну вот это уже больше похоже на Джоанну, — хмыкнула она, бросив открытку на стол. — А то я начала бояться, что она изменила своим привычкам и выслала мне что-то действительно со смыслом. — Знаешь, тебе не помешало бы побольше веры в мать, — заметил Тони, выбрасывая последнее рекламное письмо с какого-то аукциона. — Рано или поздно она вернется. — Знаешь, а тебе не помешало бы больше рациональности, папа, — в тон ему ответила Джослин. — Она бросила тебя. Нас. Вот и все, что нужно знать. Джоанна не вернется. И точка. Я вообще не понимаю, как ты можешь ее оправдывать и до сих пор ждать! Она правда не понимала. Ей было жаль смотреть на отца, верящего, что мать все еще помнит про них. Конечно, у него были кратковременные ничего не значащие связи. Джослин видела пару раз его в компании молодых красивых поклонниц. Но это все было временно. Мне тоже иногда не хватает тепла — как-то промолвился отец, когда она заметила его с одной красоткой, заглядывающей к нему в рот. Энтони всегда ждал свою жену. Даже не подал на развод. Хотя у него была сотня причин, чтобы сделать это. Джоанна как в воду канула. Они нанимали даже частного детектива, но все, что он мог им сообщить — она не села на свой рейс до Парижа, где ее ждал запланированный пленэр. Ее след затерялся в Сиэтле навсегда. Будто Джослин и без него не знала этого. Она нутром чуяла, что мать где-то рядом, в Америке. Может, даже в соседнем городе. Пару раз даже делала вылазки, пока отец разъезжал по делам. Но все было впустую. И она решила, что ей просто мерещилось — детская глупая надежда, не более. — Сразу видно, что ты еще не встретила того, кого стоит ждать. Свою половину, — с грустной улыбкой произнес отец. — Мы всегда возвращаемся друг к другу. Что бы ни произошло. И я знаю, что сейчас Джоанна по каким-то своим причинам не может быть с нами. Но обязательно найдет способ вернуться. — Она наверняка развлекается в Париже, Лондоне или Барселоне с каким-нибудь двадцатилетним красавчиком, позирующим для нее, — Джослин хотела, чтобы отец хоть как-то отреагировал, разозлился, накричал. Хоть что-то. На самом деле она так не думала, просто ей невыносимо было смотреть на то, как спокойно и терпеливо Энтони ждал свою Джоанну. А мать всегда смотрела на отца, как будто никого в этом мире больше не существовало. — Она забыла тебя. Ты ей не нужен. Энтони ничего не ответил, продолжая методично рвать и выбрасывать ненужную почту в мусорное ведро. Джослин начала злиться. Почему он не хочет понять, что Джоанна выбрала себя, не свою семью? Почему он ведет себя как глупец? Он давно мог бы начать новую жизнь, в которой он и Джослин были бы только вдвоем. Без призрака матери. — Джоанна не была твоей половиной, — уже громче сказала она. — Это все ерунда. И ваш брак был ерундой! — Не говори о том, о чем ничего не знаешь, Джослин, — все еще спокойным тоном, но с предупреждающей ноткой ответил, повернувшись к ней, отец. — И чего пока не понимаешь. — Ну конечно! Куда мне! Я всего лишь брошенная дочь. Причем не только матерью, но и, судя по всему, отцом, — Джослин резко отодвинула тарелку с хлопьями, расплескав по столу молоко и вскочила со стула. — Она не появляется уже семь лет, а ты до сих пор на ее стороне. А не на моей! — она схватила открытку с Венерой и разорвала пополам, показывая все, что она думает о дурацких посланиях матери. Энтони коротко глянул на нее, а потом, как всегда, спокойно скинул оставшуюся почту в мусорное ведро. Джослин даже хотела, чтобы он на нее накричал. Отругал за глупость и грубость. Но отец уже пошел к запакованным холстам и рамам, полностью поглощенный своим делом. — Если я правильно помню, занятия начинаются ровно в девять. У тебя осталось полчаса, — вот все, что он ей удосужился ответить. Джослин, громко топая по лестнице, наслаждаясь каждым скрипом ступеней и от души надеясь, что одна из них провалится, она сломает себе ногу, и тогда отец обратит на нее свое внимание, пока она будет героически страдать в больнице. Но ее надеждам не суждено было оправдаться. По жизни ей вообще не везло. Поэтому она без травм и приключений дошла до своей серой пыльной комнаты, громко хлопнула дверью — просто, чтобы поддержать до конца образ. Она уже успела остыть, пока поднималась. Она подошла к письменному столу и сгребла все имеющиеся ручки и карандаши в рюкзак, пару чистых тетрадей и учебник по истории, который она от скуки листала вчера вечером. Когда все было полностью укомплектовано, Джослин, на всякий случай прислушавшись, не поднимается ли отец, присела на корточки и запустила руку на самое дно чемодана, достав жестяную коробку из-под имбирного печенья. Разжала ладонь и бережно распрямила порванную открытку с изображением Венеры, которую смяла и порвала несколько минут назад. А затем положила обе половины в коробку, в которой уже была изрядная стопка похожих открыток. Туда же отправилась и «Аллегория Силы». Джослин, поджав губы, быстро захлопнула крышку и спрятала коробку под груду вещей. Когда-нибудь она обязательно ее выбросит вместе со всем содержимым. А сейчас у нее нет времени на такую ерунду! Отец все еще неспешно распаковывал вещи, когда она спустилась, готовая идти в школу. — Я возьму твою машину? — крикнула, надевая утепленную джинсовую куртку с шерстяной подкладкой и темно-серую шапку. — Бери, можешь кататься на ней, пока меня не будет, — не поворачивая головы, ответил он. — Завтра в Сиэтле присмотрю тебе что-нибудь. Есть предпочтения? Может, Жука? — Ламборгини мне все равно не светит, так что без разницы. Джослин нашла в себе силы отшутиться, подавив очередной порыв съязвить что-нибудь про его скорый отъезд, едва они успели приехать. Ей было не впервой — Энтони и вернулся-то в Форкс ради этой дурацкой галереи в Сиэтле и лекций в Ванкувере. Она просто молча взяла со стола ключи и раскрыла входную дверь, навстречу серому утру и северной непогоде. — Сегодня на дороге скользко, — услышала вслед. — Будь осторожна. Джослин почти сразу убедилась в этом, едва не поскользнувшись на тонком льду, покрывшем всю подъездную дорожку. Чертыхнувшись, с иронией подумала, что, возможно, у нее еще представится шанс сегодня попасть в больницу со сломанной ногой. Лаконичный Форд-фокус базальтового цвета без происшествий довез ее до школы — отец сразу по приезде озаботился установкой шипованной резины. Джослин замедлила ход при въезде на парковку, рассматривая такие знакомые корпуса старшей школы Форкса. Они были такого же темного кирпичного оттенка, какими она их запомнила. На фоне серо-стального неба с низко нависшими тучами и антрацитового сырого асфальта с мелкими вкраплениями серебристых блесток льда, здания казались почти что яркими и веселыми, хотя на деле представляли собой весьма унылую картину. Еще одним ярким пятном на парковке оказался огромный оранжевый пикап, стоящий через две машины от нее. Джослин во все глаза смотрела на это чудо, пока шла к первому корпусу, где находились кабинеты администрации. Он был словно изрядно потрепанный яркий тропический попугай, затесавшийся в клетку с невзрачными серо-коричневыми воробьями. А на противоположном ряду красовались два блестящих породистых сокола — по-другому эти дорогущие машины она не могла назвать. Серебристый Вольво показался ей, несмотря на очевидный шик и высокий ценник, скучным и пресным. Он отлично вписался в монохромную картину города, и Джослин лишь мазнула по машине взглядом. Зато его сосед, темно-зеленый, почти что миртовый, Астон Мартин, намертво приковал ее к себе, и она так и шла, оглядываясь через плечо на диковинный для заштатного захолустья красивый автомобиль. Ладно. Возможно, первые пару дней в старой школе будут не такими ужасными и унылыми, как она представляла. Неужели, какие-то богатеи из Хэмптонса или Эл-Эй решили скоротать свое бесценное время в этой юдоли печали и вечного дождя? Будь сейчас на дворе девятнадцатый век, Джослин подумала бы, что они впали в немилость и были сосланы в отдаленную провинцию. То, что такие крутые тачки могут принадлежать кому-то из местных, она даже не рассматривала. Самой дорогой машиной в городе всегда был мощный пикап Тойота Хайлюкс мистера Ньютона, который его сын Майк мечтал забрать себе, когда получит права. Но судя по тому, что на парковке она не наблюдала ничего похожего, у Майки что-то пошло не так. Джослин не была удивлена — ее одноклассник всегда отличался пустословием и бахвальством. Когда она вошла в кабинет секретаря, до начала занятий оставалось пять минут. А во всем оказался виноват тот зеленый Астон-Мартин, на который она засмотрелась, намеренно притормаживая. Или просто так не хотела заходить и идти по знакомым светло-серым коридорам и стерильным кабинетам, что нашла первый попавшийся повод задержаться. — Доброе утро, миссис Клэр, — на одной ноте оттарабанила Джослин, всем своим видом показывая, что совершенно точно не считает сегодняшнее утро добрым. Рыжеволосую вечно улыбающуюся ярко накрашенными красными губами Синтию Клэр она узнала сразу. Та была бессменным секретарем с самого начала ее учебы в старшей школе. Она сидела среди яркой зелени комнатных растений как яркое насекомое. Бабочка или, может быть, самка большого шершня — Джослин еще не определилась. По лицу миссис Клэр никогда нельзя было понять, что тебя ждет: дружеское напутствие или выговор за то, что громко хлопнул дверью. — О, Джослин Винтер, — еще шире улыбнулась секретарь. — С возвращением, дорогуша. А я уже все тебе приготовила. Бабочка, тихонько выдохнула про себя Джослин, беря протянутые формуляры и карту школы. Она немного побаивалась, как, впрочем, и все ученики, миссис Клэр, но ни за что не призналась бы в этом вслух. — Спасибо. — Удачного дня, дорогая. Не забудь занести в конце дня то, что будет заполнено. И еще ты не отметила факультативы, которые будешь посещать. У нас положено минимум два, если помнишь. — Все сделаю, миссис Клэр, — вздохнула Джослин, уже выходя в коридор. Она ничего не выбрала, потому что из оставшихся свободных мест ей ничего не нравилось. Социология, журналистика, риторика, живопись и углубленный испанский. Полный отстой. В коридоре, замерший в засаде у двери, ее поджидал худой высокий парень-азиат. Эрика Йорки Джослин узнала сразу. Он изрядно вытянулся, да и волосы отрастил, но оставался все таким же живчиком с горящими раскосыми глазами в поисках интересной новости. И если глаза ее не обманывали, всё ещё мнил себя великим журналистом. Вон как стал подпрыгивать от нетерпения, когда увидел ее. И тут же потянулся за блокнотиком и ручкой. — Пулитцера ещё не получил, Эрик? Я думала, ежегодный материал о компостных червяках с уникальными комментариями мистера Баннера рано или поздно должен был выстрелить. Йорки слегка сдулся, подрастеряв свой запал, и Джослин тут же укололо чувство вины. Она ведь знала, что это дурацкая статья про компост и органические удобрения обрыдла ему больше всех остальных, но кто ж виноват, что ежегодная экскурсия по биологии была самым запоминающимся событием в учебном году, не считая традиционного тематического бала с редкими пьяными конфузами старшеклассников. — А, ерунда. В этом году я просто скопирую предыдущую заметку, — небрежно отмахнулся он, быстро приходя в себя. — Как на счёт небольшого материала о твоём возвращении? Поделишься солнечными воспоминаниями из Калифорнии? Или может небольшой очерк о крутом пирсинге? — глазастый Эрик окинул ее загорелое лицо и длинные выгоревшие до бледного золота волосы, видневшиеся из-под шапки. Джослин нервно потрогала языком тонкое серебряное кольцо пирсинга, захватывающего нижнюю губу. Она сделала его вскоре после приезда в Пасадену на волне накрывшего ее всеобщего мейнстрима и предвкушала, как удивится отец, когда увидит ее в таком виде. Но к ее огромному разочарованию он заметил изменения только через неделю. — А неплохо смотрится, — усмехнулся тогда он, натягивая холст на подрамник. — Но я бы выбрал бровь. Джослин со злости уже хотела проколоть язык, чтобы он знал — она ещё и ни на такое способна! Она видела, как ее одноклассница ходила почти месяц с распухшим ртом и мычала что-то нечленораздельное. Потрясающее было бы с нее зрелище. Но поостыв, решила, что не готова целый месяц ходить с таким видом, словно ее укусила гигантская оса. — Даже не думай, Йорки, — она угрожающе выгнула бровь и скомкала ненужную карту, школы, выбрасывая в ближайшую урну. — Ни словечка тебе не скажу. Пиши про свой компост, — она прошла мимо и не оборачиваясь крикнула, взметнув вверх кулак: — Органика спасет мир! Вперед, зеленые! Вероятно, Джослин могла быть чуть повежливее, Эрик ничего ей не сделал, но потом подумала, что плевать. Йорки никогда ей другом не был. Она вообще не особо умела заводить друзей. Так, парочка приятелей в Пасадене, с которыми она тусовалась после школы. Джессика и Лорен здесь, но они общались почти со всеми, и это ничего не значило. А с милашкой Анжелой сложно было не сойтись, она просто излучала доброту. Но никого из них Джослин не могла назвать другом, ни с кем не делилась секретами и мыслями. Ей было хорошо и одной. Зато никогда не было и не будет горьких слез и стенаний, что она расстается с близкими людьми. В класс биологии она вошла со звонком. На нее тут же дунул включенный на полную мощность вентилятор, и Джослин порадовалась, что это первый урок — спустя пару часов здесь можно будет разгонять только затхлый запашок потных тел. — Мисс Винтер, рад снова вас видеть, — поприветствовал ее учитель, когда она протянула ему формуляр. — Скажете пару слов о себе? — Мистер Баннер, я проучилась в этой школе большую часть своей жизни. Здесь и так все про меня знают. — Возможно, мистеру Каллену и мисс Свон будет интересно послушать, — он указал на двоих незнакомых ей ребят, сидевших за одной партой. — Ага, я прямо вижу их жаждущие лица, — едва слышно буркнула себе под нос Джослин. — Я ведь такая важная персона. Она прошла по ряду, коротко взглянув на сидящую парочку. Бледная, кареглазая брюнетка проводила ее задумчивым взглядом на немного унылом лице. Девушка, мисс Свон, как назвал ее учитель, чуть приоткрыла рот и из задумчивой она сразу превратилась в человека дождя, словно не понимала, что она тут делает и зачем вообще тратит свое время в этом классе. Ничего интересного. Джослин перевела взгляд на парня. Тот был еще бледнее девушки, даже болезненный. Цвет античного мрамора — подумала она. А в глазах была вселенская скорбь всех несчастных и угнетенных в мире. Да, парень, это Форкс. Он всегда так действует на людей. Ты не познал и сотой доли печали, что этот городишко может предложить. Мистер Каллен дернул уголком губ и опустил взгляд. Она села за пустующую парту позади них и достала новенькую тетрадь. Подперла рукой подбородок и со скучающим видом уставилась на доску. Парень обернулся и с интересом посмотрел на нее, скосив взгляд на кольцо в губе. Джослин посмотрела на него в ответ, вопросительно выгнув бровь и одарив одной из самых мерзейших своих ухмылочек, отпугивающих, как она сама думала, любителей завести пустой разговор. Мистер Каллен, снова выдавив намек на улыбку, ничего не сказал и отвернулся. Как раз вовремя. Мистер Баннер начал с энтузиазмом объяснять что-то про историю генетики. Кошмар! Джослин и забыла, насколько отсталой была программа Форкса. С такими темпами Стэнфорд ей точно не светит. Она даже не собиралась конспектировать — эту тему она прошла еще в начале года. Поэтому просто предалась пространным размышлениям о своей несчастной доле. Остальные уроки до обеда прошли в такой же унылой атмосфере с привкусом мороси, которая противно шебуршала сквозь приоткрытые окна классов. А перед самым входом в столовую ее перехватила Джессика Стенли. Она только похорошела, с легким чувством несправедливости посмотрела на нее Джослин. Ни единого прыщика на холеном лице, яркие золотисто-каштановые волосы и серо-голубые глаза больше подошли бы для жительницы Майами или Малибу, чем северному провинциальному городишке. — Джо, привет. Все утро пыталась тебя перехватить, — Джессика уже тащила ее через весь кафетерий к выдаче. — Но у нас пока ни один урок не совпадает. — Пришлось взять то, что осталось, — пожала плечами она и вздохнула. — Отлично выглядишь, Джесс. Как и всегда. — Да ерунда, — деланно безразлично махнула рукой Джесс. Хотя Джослин точно знала, что та тратит минимум час перед зеркалом, чтобы выглядеть соответствующе. Она продолжала болтать, пока Джослин наугад взяла какую-то зелень и пакет сока, а затем повела ее к столику, за которым сидела вся ее старая компания. Только ее привычное место теперь было занято новенькой, мисс Свон. Подавив раздражение — ей было безразлично, правда — она села на соседний стул между Лорен и Майком. — Привет, — робко улыбнулась ей новенькая, тут же опустив взгляд. — Это Изабелла Свон, — тут же вставил Эрик. — Дочка Шерифа Свона. — Просто Белла. — Просто Джослин, — в тон ей ответила она, машинально дотрагиваясь языком до кольца в губе. — Ее отец — знаменитый художник, — снова вставил Эрик. Как будто это кому-то было интересно! — Здорово, — закивала головой Белла. — А мама? Все замолчали, прекрасно зная ее семейную ситуацию. Даже Джессика и Лорен, если и сплетничали по этому поводу, то только шепотом и между собой. Белла начала нервно оглядываться, не понимая, что случилось. Джослин даже стало ее немного жаль. — Вероятно, развлекается с очередным мускулистым натурщиком где-нибудь в Европе, — небрежным тоном ответила она, откидываясь на спинку стула и шумно вытягивая сок из пакета. Белла покраснела до корней волос и опустила взгляд. Вот и хорошо — больше не будет лезть к ней с подобными вопросами. За столом повисло неловкое молчание, прерываемое скрипом пластиковых приборов и выразительным покашливанием Лорен. Джослин не знала, сколько еще продолжалось бы оно, если бы не открывшаяся дверь кафетерия и вошедшие пятеро очень красивых молодых людей, на которых сразу же обратились взгляды всех присутствующих. Она узнала одного из них — парня с урока биологии, что сидел вместе с Беллой. Джослин проводила их взглядом вместе со всеми, отметив мраморную бледность лиц, плавную походку танцоров и какое-то мистическое обаяние всей пятерки: от большого грациозного парня-качка до маленькой изящной девушки-коротышки. Они проплыли, словно айсберги среди серого месива ледяной крошки, безразлично обводя взглядами столовую. Парень с биологии пристально смотрел на Беллу, чуть шевельнув губами, будто сказал что-то очень быстро и коротко. Остальные, как по команде, повернули лица к их столику, и Джослин показалось, что пять пар золотых глаз уставились именно на нее. Но это, конечно же, было полной ерундой. Она хмыкнула себе под нос, снова нервно теребя кольцо в губе. С такого расстояния действительно может показаться, что смотрят только на тебя — похожий эффект часто можно встретить на картинах, если художник правильно поработал с перспективой и тенями. Всего лишь иллюзия восприятия. Джослин снова взглянула на вошедших, отдаляющихся к своему столику. Никто из них не смотрел в ее сторону, что и требовалось доказать. Она успокоенная и слегка разочарованная (но об этом она не признается даже себе самой) вернулась к своему соку. Краем глаза заметила, что кто-то из пятерки обернулся, и ей снова показалось, что буравили глазами именно ее, но усилием воли она заставила себя смотреть в одну точку на столе. — Это Каллены, — свистящим шепотом начала Джессика, наклоняясь ближе. — Дети доктора Каллена. Приемные, конечно. Они ни с кем особо не общаются. Жутко странные, как по мне. Еще и встречаются друг с другом. — Ты так говоришь, потому что Эдвард тебя отшил, — съязвила Лорен. — Заткнись. Я подошла к нему просто из вежливости. — Зато с Беллой он, кажется, хорошо общается, — миролюбиво вставила Анжела. Джослин снова невольно повернулась в их сторону, перестав слушать не интересные ей разговоры. Она, наконец, поняла, почему фамилия Калленов была ей знакома, а сами незнакомцы, казалось, напоминали кого-то. И только после слов Джессики о докторе Каллене она вспомнила, как буквально вчера заносила в городской пункт медицинской помощи свою карту. Едва подойдя к стойке администрации, ее окликнули: — Джослин? Она мгновенно обернулась и в первое мгновение испугалась. Ей показалось, что на нее движется ожившее мраморное изваяние из ее детских страхов, статуя Аполлона Бельведерского во всей своей неживой красоте, сияющая множеством оттенков серого: от опалового до мокрого камня. Но вот она моргнула, и ужасающе прекрасный Аполлон превратился в молодого и очень привлекательного мужчину с добрыми золотистыми глазами и живым лицом, на котором проступало удивленное узнавание. — Это вы мне? — на всякий случай переспросила она. — Джослин… Винтер, — слегка замявшись, словно припоминая фамилию даже не спросил, а утвердительно заявил Аполлон. — Мы знакомы? — Я доктор Карлайл Каллен, — он подошел, протягивая руку. — Полагаю, ты зашла занести свою медицинскую карту? — Откуда вы знаете? — все еще с легким подозрением спросила она, пожимая протянутую руку, холодную и твердую, будто она действительно дотронулась до статуи. — Твой отец предупредил, — с улыбкой доктор Каллен показал ей следовать за ним. — Пройдем в мой кабинет, я все просмотрю. — Смотрите-как, Джо тоже запала на них, — со смехом гоготнул раскатистый голос Тайлера Кроули, вырывая ее из воспоминаний. — Завались, Тай, — беззлобно огрызнулась Джослин, все еще пребывая в раздумьях о докторе Аполлоне. — Без шансов, Джослин, — хмыкнула Джессика, в тоне которой вклинились осуждающие нотки. — Я же говорю, они друг с другом шашни водят. Здоровяк Эмметт с блондинкой Розали, а коротышка Элис с Джаспером. Если спросишь меня, он из них — самый опасный. Я бы к нему и за милю не подошла. А Эдварду никто здесь не ровня, — она немного замялась и нехотя выдавила. — Разве что Белла… — Они приемные, Джесс. В этом нет ничего такого, — было видно, что этот разговор ходил уже не по первому кругу. Оно и понятно — о чем еще говорить в скучной школе самого скучного города в Штатах. — Но это все равно странно — согласись? Джослин не участвовала в разговоре. Ей было немного жаль Калленов — кажется, им было еще хуже, чем ей. Они реально выглядели немного необычно. Может, у них какое-то генетическое заболевание? Малокровие, клеточная анемия или нарушение пигментации — она про себя перебирала различные варианты, которые когда-то и где-то слышала краем уха. Вот сердобольный доктор Каллен и собрал их под свое крыло. Джослин лишь надеялась, что он действительно помогает ребятам, а не проводит жуткие научные эксперименты над ними. Она читала в одной газете, что маньяки, как правило, выглядят очень обаятельными и приятными людьми. Так что Карлайл Каллен вполне мог оказаться повернутым психопатом. — Джо, ну скажи же… — Блонди — просто отпад, — кажется, она упустила какую-то нить беседы и ляпнула что-то невпопад. — Который из? — тут же ухватилась Лорен. Когда Джослин непонимающе уставилась на нее, девушка настойчиво повторили. — Розали или Джаспер? — Оба, — после короткого взгляда в сторону Калленов вынуждена была отметить Джослин. Если бы она все еще рисовала, то обязательно увековечила бы обоих. Руки так и просились нарисовать идеальные черты лица и золотистые глаза. — У-у-у, — слащаво протянул Тайлер. — Кажется, кто-то после Калифорнии у нас теперь забегает на оба лагеря. Я бы посмотрел на тебя и Розали в кружевных трусиках… — он игриво повел плечами, выпятил губы, словно утка, и изобразил руками, будто мнет свою грудь. Парни все как один громко заржали, а девчонки деланно скривились, но тоже похихикивали в кулачки. Даже Белла не смогла удержаться и тоже прыснула. — Ты просто отвратителен, Кроули, — Джослин кинула в него оливкой, выуженной из салата, которую Тайлер тут же поймал профессиональным выпадом. — Так и остался на уровне прыщавых школьных шуточек. — Ладно-ладно, теперь серьезно, — поднимая руки и действительно с серьезным видом обратился к ней Тайлер. — Какого это — целоваться с кольцом в губе? — надолго его не хватило, и он уже растягивал губы в широкой ухмылке. — Всегда хотел попробовать острых ощущений, — он перегнулся через весь стол и, причмокивая губами, приблизил свое лицо. — Засунь себе в задницу электрошок — будут тебе самые острые ощущения, — легонько толкнув его ладонью в лицо, отодвигая подальше от себя, уже смеялась вместе со всеми Джослин. Она ни на йоту не воспринимала Кроули всерьез — с тех пор, как ему исполнилось тринадцать, его шуточки всегда были ниже пояса. После обеда Джослин, недолго думая, решила прогулять физкультуру. Наплетя медсестре про женские недомогания и получив освобождение, она почти с чистой совестью шла к миссис Клэр с заполненными формулярами и на ходу еще раз просматривая короткий список факультативов. Может, все-таки живопись? Заодно сможет нарисовать этих двоих блондинов, Калленов. Рядом мельтешил Тайлер Кроули, вызвавшийся проводить ее. — Джо, а может сходим куда-нибудь? — Обязательно, Тай, — не глядя, хмыкнула она. — Как только обзаведешься приличным… — Что бы ты не имела в виду, у меня все имеется, — перебил ее, похабно улыбаясь и играя бровями, Кроули. — Мозгом, Кроули! — раздраженно посмотрела на него Джослин, резко остановившись. — Я имела в виду мозг. А у тебя он размером с грецкий орех. Тайлер открыл рот, собираясь выдать очередную великую мудрость, но тут его лицо приобрело тревожное выражение, и он с видом, будто вспомнил что-то чрезвычайно важное, убежал, даже не попрощавшись. Джослин только озадаченно и немного оскорбленно смотрела ему вслед. Хотя чего она еще ожидала от Кроули! Она только хмыкнула и снова уставилась в листок, уже собираясь поставить галочку напротив живописи, как все бумажки посыпались у нее из рук, когда она почти врезалась в кого-то высокого и очень твердого. Ее аккуратно придержали за плечи, не давая впечататься в себя. — Извините, — недовольно буркнула Джослин, наклоняясь, чтобы собрать листки. — Выбираешь элективные курсы? — бледная рука протянула ей тот самый лист со списком предметов. — Советую риторику и углубленный испанский. Все остальное — просто напрасная трата твоего времени. — Спасибо за совет, — хмыкнула она, абсолютно не собираясь ему следовать. Джослин подняла взгляд и столкнулась с золотисто-медовыми глазами. Поразительный цвет — она такого раньше никогда не встречала. Моргнув несколько раз, она смогла рассмотреть и все лицо. Прямые, четко очерченные линии скул и подбородка, строгие черты лица, выполненные в лучших традициях классической скульптуры. Она не удивилась, если бы в каждом элементе его внешности было идеально выверенное золотое сечение. Перед ней сидел один из Калленов. Очередной Аполлон. Хотя, призадумавшись и глядя с легким прищуром, Джослин решила, что нет. Не Аполлон. В нем не было изящной мягкости и плавности покровителя искусств. Скорее перед ней предстал Арес или даже Ахилл, готовый вступить в бой по первому зову. Он смотрел на нее с каким-то жадным интересом, будто она была уникальной, неповторимой, и он пытался запомнить навсегда ее лицо. Джослин тряхнула головой и поспешно поднялась, прогоняя наваждение. Взяла протянутый листок, продолжая смотреть на него. На подбородке мелькнула еще более светлая, чем его опаловая кожа, полоска. Как будто шрам. И еще один, и еще. Но вот он слегка повернул голову, и его лицо снова стало идеально гладким. — Я Джаспер, — тихо, будто по секрету, произнес он и коротко улыбнулся. — Привет. Джаспер, значит. Самый опасный, как окрестила его Джессика. Пожалуй, в этот раз она склонна была с ней согласиться. — Пока, Джаспер, — нагловато ухмыльнувшись, Джослин развернулась и поспешила в администрацию, спиной чувствуя его взгляд. — Еще увидимся, — донеслось ей вслед. — Размечтался, красавчик Ахилл. Троя еще не пала, — прошептала едва слышно, абсолютно уверенная, что он ее не слышал. Зато она очень четко расслышала его глубокий смех. Она сдала формуляры и заполненный на ходу листок с факультативами, где совершенно машинально отметила риторику и испанский, а потом, немного подумав, еще и живопись. В конце концов, она всегда сможет отказаться. Входя в дом, Джослин все никак не могла выбросить из головы этих странных Калленов. Что в них было такого? Ну странная внешность — с кем не бывает. Она однажды была в Сан-Франциско — так там прямо по улицам ходили такие экземпляры, что бледное желтоглазое семейство и рядом не стояло. Все пятеро и каждый по отдельности были окутаны каким-то ореолом тайны, запретного знания. Но Джослин не будет копаться в этом. У нее просто не было времени на всякие глупости — к тому же, ей самой вряд ли понравилось бы, если бы к ней полезли праздно любопытные, чтобы узнать, как же ей бедняжке живется без матери. И она справедливо полагала, что сунь она свой нос в дела Калленов — тем тоже было бы неприятно. — Ты рано, — вырвал из раздумий отец, прохаживаясь по гостиной в рабочем халате с многочисленными пятнами краски. Он пытался поймать остатки дневного освещения, перенося мольберт от одного окна к другому. — Прогуляла физкультуру и историю, — совершенно спокойно ответила Джослин. Отец никогда не ругал ее за косяки по учебе. — Тебе потребуется моя расписка? — только и уточнил он. — Сомневаюсь. Кстати, спасибо, что предупредил доктора Каллена о моем визите. — О чем ты? Какой доктор Каллен? — рассеянно посмотрел на нее Тони. — Карлайл Каллен. Больница Форкса. Он сказал, что ты его предупредил обо мне. — Я никого не предупреждал, — озадаченно почесал концом кисти за ухом. — Вероятно, перепутал. Ты же знаешь, я не захожу в больницы без крайней необходимости. — Точно, — медленно и задумчиво покивала Джослин. — Наверное, он что-то напутал. Она могла сразу сообразить, что отец никого не предупреждал. Но мягкий доверительный тон доктора Каллена сбил ее с толку. Даже сейчас она не могла до конца понять, что произошло вчера в больнице. Джослин была уверена только в одном: доктор Каллен точно знал, кто она такая, едва увидел ее.