Как-никак, то, о чём мы врём
или не рассказываем
— больше всего говорит о
нас самих же.
Ты можешь многое скрывать о себе, но, дорогой, что ты собираешься делать? Ты можешь хоть спать в гробу, но прошлое всё равно останется с тобой. Приёмный кабинет в лечебнице ничем особо не отличался от других больничных покоев. Кажется, даже немного забавным, что Осаму подсознательно искал отличия от обычной больницы, в которой он проводил время до того, как попал сюда. В кабинете находился стол, за который села доктор Йосано, и указала рукой Дазаю присесть на стул, что стоял перед ней. Суицидник выполнил указание Акико и сел, осматриваясь по сторонам. На стене висели часы и несколько фотографий в рамках с местными пейзажами. Комната была довольно светлой, но не слишком. Однотонные, белые стены давали ощущение, будто кабинет немного больше, чем он есть на самом деле. Справа от входной двери стояло несколько шкафов, в которых хранились медикаменты. Пол в этом помещении уже не был покрыт кафелем, как в коридорах больницы, а облицован черным линолеумом, что создавал контраст с яркой белизной кабинета. В целом, помещение было оформлено довольно просто и практично, не привлекая особого внимания. Йосано осмотрела лист формата А4 и обратилась к парню: — Дазай Осаму, двадцать два года. Поступил к нам в следствии попытки суицида. Всё верно? — Неудачной попытки суицида, — поправил её Дазай. — Иначе бы мне не посчастливилось встретиться с прекрасной частью этой больницы, — он усмехнулся и натянул на лицо улыбку. — А что вы думаете касательно парного суицида? Не желаете сов… — Так, значит, обойдёмся без опроса и сразу в острое отделение, — перебила его Йосано, не дав добить концовку его неудачной шутки. — Ну чего же вы так сразу? Я же шучу. Шучу я! — Запротестовал Дазай. — Со мной всё хорошо, я даже не понимаю, зачем меня сюда привезли. — Шутишь плохо, вот и привезли, — недовольно ответила Йосано, доставая из ящика стола несколько бланков с тестами и опросами. — За шутки тоже кладут в психушку? Вот это да! До чего докатился мир! — Театрально удивился Дазай, кладя свою ладонь на лоб. Акико проигнорировала данное представление; за годы работы в психиатрической лечебнице она и не такое видела. Но стоит отметить, что актёр из Осаму мог бы получиться таким же хорошим, как и детектив, а может быть и лучше. — Давай с тобой сначала немного поговорим. Я задам тебе несколько вопросов, а затем ты пройдёшь тестирование, — доктор отложила в сторону бланки и открыла новую записную книжку, сделав пометку на пустом листе. — Мне казалось, что мы с вами и так уже говорим, — подмигнул ей Дазай. — Как часто ты ощущаешь подавленное настроение? — Спросила Акико, акцентируя внимание на защитном механизме его психики в виде шуток и смеха. — Довольно редко, — не краснея, соврал Осаму. Обычно, его задорность превращалась в подавленность и апатию, как только он оставался один. Йосано снова сделала пометку. — Хорошо. Советую давать правдивые ответы, это поможет нам точно поставить диагноз и провести лечение. Оцени качество своего сна по десятибалльной шкале, где один – некачественный и тревожный сон, а десять – спокойный, качественный и полный сон. — Шесть. В основном, сплю я хорошо. Изредка бывает бессонница после насыщенного дня, — вновь соврал. Если оценивать качество сна Дазая Осаму, то там должна была быть пометка минус десять. Если он и засыпал, то только под утро. Что касается кошмарных снов, то лучше промолчать, что он и сделал. — Бывают ли моменты, когда ты ощущаешь, что сердце бьётся быстрее обычного? — Да. Например, когда я смотрю на таких красавиц, как вы, — усмехнулся Дазай, глядя на своего врача, которая сначала слегка улыбнулась, но затем сосредоточилась и серьёзно посмотрела на Осаму. — Дазай, без шуток. Например, чувство тревоги, страх перед будущим? Что-то из этого тебе знакомо? — А кто сказал, что я шучу? Вы, да и другие девушки так прекрасны, что странно, если при их виде сердце не начинает стучать быстрее обычного, — он пожал плечами. — Ну а тревога или страх будущего… Это не знакомо мне, подобное для меня не имеет смысла. Доктор Йосано, скажите мне, есть ли в этой жизни что-то, что имеет на самом деле смысл? Что бы люди не делали, как бы не поступали, какой бы путь не выбрали, всё ведёт к одному. Все мы умрем: от старости, от болезни, или от внезапно выехавшей из-за поворота машины. Человеческое существование вообще ироничная вещь, знаете ли. Нам дают право на жизнь, хоть мы о нём и не просили, нам не объясняют правила этой игры, и как орлица своего птенца – отправляют в свободный полёт с высоты. А там либо раскрываешь крылья и учишься летать, либо же, набирая скорость, разбиваешься о землю. Конечно, есть ещё вариант, если орлица успеет спасти своего птенца, чтобы отправить его в полёт в более подходящее время. — Дазай вздохнул и зажмурил на миг глаза. — Что-то я отвлёкся. Так вот, нам дают право на жизнь, которого мы не просили, при этом говоря, что это наша жизнь, и что мы можем распоряжаться ею, как нам заблагорассудится. Но ведь раз есть право на жизнь, то должно быть право на смерть. Только вот не тут-то было. Решаешь оборвать свою же жизнь и оказываешься в психушке, потому что ты опасен сам для себя. Как по мне, очень даже иронично. Йосано уже не раз общалась с суицидниками, но мало кто из них обладал какой-то философией. Отсутствие смысла жизни — это база, но обычно они видели в этом провал из-за прошлого или личные проблемы, которые для них были выше их возможностей. Впрочем, за размышлениями Осаму явно стояла какая-то трагедия, заставляющая поверить в бессмысленность бытия. Поражало то, как он – на вид весёлый и кокетливый молодой человек, который спас уже не одну человеческую жизнь, и явно видел, как другие ценят своё право на жизнь, так всё это обесценивал и желал умереть. — А как же работа? Кажется, тебе приносит удовольствие то, чем ты занимаешься. — Это да. Фукудзава замечательный человек, и Рампо тоже. Если бы не они, я бы сейчас покоился в земле на городском кладбище, — мягкая улыбка осветила лицо Дазая. В голове он представил картину: Спокойный летний день. Лёгкий ветер колышет ветви старого дерева. Может, это ива? Да, ива, растущая на кладбище. А под ивой две могилы, на памятниках которых виднеются имена: «С. Ода» и «Д. Осаму»… Одна мысль перетекает в другую, и тело так расслаблено. Это, должно быть верх удовольствия – наконец-то умереть. — Испытываешь ли ты усталость без весомых причин? — Голос доктора вырвал Дазая из фантазий, возвращая в больничный кабинет, но чувство спокойствия и умиротворения сохранило светлую, искреннюю улыбку на лице парня. — Да нет, не знаю. Наверное, нет. — Возникало ли у тебя чувство или мысль, что если тебя не станет, то кому-то это облегчит жизнь? — Вопрос Акико попал в точку. Ту самую, которая находилась так глубоко внутри сознания, что казалось, к ней никто не посмеет добраться, кроме самого Дазая и его отражения. Обессиленные руки повисли в полной беспомощности, время от времени касаясь холодных ножек стула, вызывая резкие вздрагивания, словно музыка затаившегося ужаса. Но Осаму в миг собрался, натягивая маску веселья. — Неа, не было подобного. Без такого прекрасного человека, как я, мир явно станет беднее, — пожал Дазай плечами, демонстрируя ладони потолку. Доктор вновь что-то записала, и вернулась к бланкам с тестами, протягивая их шатену. — Осталось пройти эти тесты, и пойдём тебя заселять. Дазай кивнул и принялся отмечать галочками и кружочками варианты, которые ему «подходят». Акико уже на этом этапе понимала, что тестирование не даст должного результата. Это, скорее, будет для неё головоломкой: «попробуй догадаться, где Дазай Осаму соврал, а где ответил верно», но всё же решила попытать удачу.***
Двое крупных санитаров довольно грубо заковывали Достоевского в смирительную рубашку. Мужчины смотрели на Фёдора брезгливо, и с презрением. «Типичные, ничтожные люди. Господи, дай мне сил и смирения, дабы я не пал от греха. Даруй данным особам разум» — Мысленно молился Господу черноволосый, прикрыв глаза, пока его тело трепали и тащили под руки в изолятор, как безвольную и слабоумную куклу. Вот чему бы Дазай удивился, так если бы увидел изолятор в лечебнице Мори Огая. Ведь по сравнению с ним то, что показывали в триллерах или фильмах ужасов – было довольно комфортно. Сама по себе это была небольшая комната, посреди которой стояла металлическая кровать, поверх неё лежал повидавший жизнь матрас, даже не застеленный простынёй. Стены не были покрыты ни краской, ни обоями — это был грязный, серый бетон. К кровати прицеплены кожаные ремни для фиксации тела. — Не жмёт? — Скривившись в презрении, спросил один из санитаров у Фёдора, затянув его смирительную рубашку туже и небрежней, укладывая его на крайне неудобную кровать. — Она мне уже как родная, — ответил Достоевский, цинично улыбаясь, и смотря своим пустым и холодным взглядом в глаза обидчику. — Ну, тогда для уверенности и ремни к кровати потуже затяну, — поёжившись от холода во взгляде Фёдора, ответил санитар, фиксируя его тело до полной неподвижности. — Да благослови вас Господь Бог. Санитар вновь скривился от слов пациента и пнул кровать, к которой был пристёгнут Достоевский. Та лишь тихо скрипнула. Санитары заперли двери на два ключа и засов. Тишина. Это всех и пугало. Достоевский редко сопротивлялся, не сыпал бранными словами. Спокойствие являлось его обычным состоянием. Холодный взгляд, и лёгкая, безумная ухмылка. Типичный психопат — таким его видел почти весь персонал больницы, да и пациенты. Но всё ли было так на самом деле? Единственный, кто на самом деле знал всю суть Фёдора Достоевского, был его лечащий врач — Мори Огай, и тот, честно говоря, тоже его побаивался. Но не из-за его болезни, а из-за того, что он просто не понимал, что выкинет в следующий раз его пациент. Может, чуть позже, он воткнёт эту ложку ему в череп? — Это же с какой силой нужно ударить ручкой ложки, чтобы проткнуть себе насквозь руку… — Тихо произнёс мысли вслух Огай, ожидая у палаты Достоевского, пока санитар, который пошёл с ним, перерывал вещи психопата в поисках ключей. Психи подобны псам. Дай им только понять, что ты их боишься, и он укусит даже в том случае, если изначально и не собирался кусать. Ввиду этого Мори сам себе не мог признаться, что он боится и опасается своего пациента. Хотя он точно понимал, что даже без демонстрации страха у Достоевского явно есть намерения причинить ему вред, особенно после того, как Фёдор пережил все его эксперименты. И, судя по всему, помощь Господня у него действительно есть, иначе бы психопат уже давно лежал на операционном столе с расковырянным мозгом, который так интересовал психиатра-нейрохирурга. — Нашёл, — отозвался санитар, показывая связку ключей Огаю. — Хорошо. Давай сюда, — ответил Мори, продолжая размышлять над тем, что же ему делать с Фёдором Достоевским. Забрав ключи, он отпустил санитара и направился к себе в кабинет.***
Закончив отмечать свои ответы, на удивление, довольно правдиво, Осаму протянул бланки врачу, глядя на неё игривым взглядом. Акико, тяжело вздохнув, приняла обратно листы с тестами, пробежавшись беглым взглядом по ним, вникая лишь в важные моменты. — Так, а теперь медсестра проведёт тебя в общепсихиатрическое отделение и покажет палату. Сменную одежду тебе тоже она выдаст. Идём, — сообщила Акико, кладя записную книжку в стол, а бланки с тестами в небольшую белую бумажную папку, после вставая из-за стола. Дазай лениво пожал плечами, но послушался, и поднялся со своего места, направляясь к двери и придерживая её, как настоящий джентльмен для своего врача. — Так, а что там с моим диагнозом? Что лечить будем? — Поинтересовался он, когда Йосано проходила мимо него. Она на миг остановилась и задумалась. — Суицидальные наклонности, причинение себе вреда, иными словами, селфхарм, скрытая депрессия, подавленное состояние, проблемы со сном. Начнём с этого, дальше будем смотреть по ходу лечения, — ответила психиатр, подзывая к себе рыжую женщину в форме медработника. — Знакомься, это Коё, она главная медсестра общепсихиатрического отделения, где ты будешь проходить лечение. В случае чего, когда меня нет на месте, или я с другими пациентами, она всегда поможет. Коё, это Дазай Осаму, наш новый пациент, — представила она их друг другу, и передала Коё папку с результатами тестов Осаму. — Оставь это в ординаторской, а мне нужно к Огаю. — Осаму хотел было что-то сказать, но Йосано остановила его рукой, и мягко на него взглянула. — Дазай, подожди минутку здесь, мне нужно кое-что сообщить Коё, а затем она проводит тебя. Осаму кивнул, а Йосано и Озаки отошли от него на приличное расстояние, чтобы тот их не услышал. Это вызвало у Дазая печальный вздох, так как ему было довольно интересно послушать, о чём таком они говорили, что им пришлось отойти.***
Когда врач и медсестра отошли, первой нарушила тишину Коё, бросая быстрый взгляд на Осаму. — Что-то случилось? — Не то чтобы случилось. В общем, я ничего не понимаю, но этот парень попал сюда через знакомого Огая, и Мори сказал, что Осаму нужно держать подальше от Доста. Так что, проследи, чтобы его случайно не поселили рядом, — ответила Акико, поправляя свои волосы. — Может, его ещё и от всех остальных отгородить? — Со всеми вопросами к Мори, я просто передала его слова. — Ладно, ладно, Фёдор всё равно сейчас в изоляторе, так что Мори сам уже побеспокоится о том, чтобы они не пересеклись. — Достоевский в изоляторе? Он же ранен? — Повысила голос от удивления Йосано, бросая быстрый взгляд на Дазая, а затем тревожно посмотрела на Коё, отрицательно покивав головой. — Это не моё дело, мне пора.***
Акико пошла ускоренным шагом в сторону лестницы, а Коё вернулась к Дазаю. — Что-то случилось? — Скучающе спросил Осаму. — Всё в порядке, нам уже пора. Идём, — мягко улыбнувшись, ответила Коё. Дазай пожал плечами, и задорно улыбаясь, подмигнул ей: — Идёмте. С вами хоть на край света, прекрасная госпожа. «Ещё один шутник», — подумала Коё, и они отправились на третий этаж, где находилось общепсихиатрическое отделение.