Наши чувства
— это бесконечные раны,
и они за светским миром
дрожат в боли
Человеческая психика склонна к путанице, потому что разум людей слишком ограничен, чтобы понять мир вокруг них. Очень много переменных, огромное количество неопределенностей… От этого легко впасть в заблуждение, создать иллюзию уверенности, чтобы защитить своё здравомыслие. Но это человеческий путь. Мы были бы сумасшедшими без иллюзий. Значит ли это, что в психиатрической лечебнице Мори Огая собрались на самом деле здоровые люди, что видят этот мир таким, какой он есть, без фантазий и иллюзий? Или это так же может означать, что их иллюзии взяли верх над разумом, создав иной мир, что невидим никому, кроме сумасшедших? На это всё нет точного ответа, но есть сотни мнений, которые чем-то схожи между собой. Только вот в большинстве случаев мнение – это просто бредовая фантазия, а не правда, но нам нравится притворяться, что это так. — Коё-сама, а вы давно здесь работаете? — Поинтересовался Осаму. — Да, — коротко ответила медсестра. — А на какое количество пациентов рассчитана палата? — В общепсихиатрическом отделении, где ты будешь проходить лечение, разные типы палат: есть двух, четырёх и шестиместные, — проинформировала Коё, особо не задумываясь. Это она прекрасно помнила, так как ещё во времена первых практик в университете была прикреплена к этой лечебнице. И, возможно, знала здешние дела намного лучше самого Мори, да и, впрочем, кому, как не старшей медсестре о них знать. — А одиночных нет? — Удивился суицидник, отчего по спине Коё пробегают мурашки. «Есть. Изоляторы.» — Подумала она, прежде чем ответить. Но в голове всплывает образ не обычного изолятора, а именно того, в который помещали только Достоевского. Конечно, была ясна нелюбовь Огая к своему пациенту по многим известной причине, но всё же, иногда он перебарщивал… — В нашем отделении таких нет, — соврала она, не желая упоминать о той единственной комнате, что находилась рядом с общей душевой, которая запиралась не только на ключ, но и на металлический засов, поверх которого была цепь и массивный навесной замок. — А где есть? — Снова спросил Осаму. — Вот, мы пришли, сейчас проведу тебе экскурсию! — Перевела тему главная медсестра, открыв дверь, ведущую в оживлённое отделение, и пропуская Осаму вперёд. Когда Осаму вошёл, Коё закрыла за собой дверь. — По левую сторону палаты, в которых живут пациенты, так что ты будешь числиться в одной из них, — указала она рукой вдаль по коридору. Тот казался длиннее, чем ожидалось. Дазай на миг поднимает брови, но затем возвращает свою жизнерадостную маску, и кивает, в знак того, что медсестра была услышана, однако всё же задерживает свой взгляд на белых, тонких дверях, которые вписывались в стену, и имели меж собой приличное расстояние, задумавшись о чём-то. Предвкушение и тревога царапают не только его душу, но и все внутренности, вызывая несильные приступы тошноты. Дазай Осаму не был из тех людей, которых пугает неизвестность. Он привык на неё полагаться, не строя никаких планов. Ведь парень считал себя скорее естественным импровизатором, чем тщательным планировщиком. Поэтому те чувства, которые он сейчас испытывает, были для него в новинку. Здесь он не мог прятать своё нутро за маской на постоянной основе, оберегая себя. Его очень тревожит вопрос: действительно ли это место примет его таким, какой он есть? Человеком, который не хочет жить, но и умирать ему тоже как-то тягостно. — Идём, покажу тебе комнату отдыха и остальное, — вырвала из размышлений суицидника Коё, отчего тот немного вздрагивает, будто бы кот, ворующий сметану с хозяйской миски. — А, да… да, — прогоняя дурные мысли, он отрицательно мотал головой, что заставляет нахмуриться главную медсестру. — Всё в порядке? — Поинтересовалась она. — А то! Давайте, идёмте! — Подмигивая ей, он закладывает руки за голову и начинает идти вперёд. Медсестра неодобрительно выдыхает, но идёт следом. Теперь казалось, что не она ему показывала отделение, а он стал экскурсоводом. Комната отдыха напоминает скорее зал, что прерывал центральный коридор. — Это ведь зал отдыха, а не комната… — Подметил Осаму. — Зал отдыха? — Переспросила Коё. — Ну да. Или коридор отдыха, но никак не комната. Здесь даже нет дверей или стены, которая отделяет его от пункта, где находится дежурный медработник! — Начинает пояснять Дазай. — А комната, — он чертит в воздухе прямоугольник указательными пальцами обеих рук, — по определению своему – отдельное помещение специального назначения. Из чего выходит, что это зальная часть коридора, объединяющая всё отделение. Удивляется не только Коё, ведь речь Дазая привлекает и других пациентов, которые смотрели телевизор, играли в шашки или читали книги в комнате отдыха. — Душнил нам тут как раз не хватало… — Недовольно вздыхая, заметил рыжеволосый парень, сидя в полуобороте на диване, и держа руку на его спинке. От других пациентов раздаются смешки. — Чуя! — Воскликнула Коё, на что тот поднимает руки в жесте капитуляции, и возвращается к просмотру телевизора. Дазай нахмурился. Он хочет что-то ответить в той же манере, что и Чуя, но решает, что при Коё этого делать не стоит. — Не волнуйся, всё в порядке. Твоё замечание довольно верно, я думаю, что обсужу этот вопрос с Мори, и мы переименуем это место, — мягко сообщила Коё, кладя руку на плечо Осаму. — С остальными познакомишься позже. Сейчас нам ещё нужно посмотреть несколько важных мест, — Дазай послушно кивает, последовав за медсестрой, и сделав себе пометку в голове касательно рыжеволосого парня по имени Чуя. Шли они недолго, менее минуты. — Это комната арт-терапии, — отметила главная медсестра функцию помещения, открывая дверь, которая отличалась от всех других. Она была разрисована, вероятнее всего, вручную, тонкими узорами и линиями самых разнообразных цветов, переливающихся между собой и перетекающих из одного цвета в другой. — Здесь в свободное время ты можешь выражать свои чувства и эмоции в виде рисования, лепки, игры на музыкальных инструментах. Он не обращает внимания на то, что ему говорят, его взгляд бегает от одного предмета к другому, изучая не только объекты, но и людей, которые там находились. Кабинет был сам по себе довольно большим. В дальней части стоял рояль, за которым сидел худощавый, примерно одного возраста с Осаму, парень, имеющий светлый окрас волос, а точнее, пепельный блонд. Сами же волосы были асимметрично подстрижены, длиной по уши. Рядом с роялем стоял стол, где должен был сидеть человек, который управляет этим творческим хаосом, но место почему-то пустовало. Всё остальное не имело особого порядка: парты со стульями, которых насчитывалось около четырёх, были разбросаны хаотично, и лишь одна была свободна, за остальными уже сидели больные, что-то лепя из пластилина, рисуя или делая оригами из бумаги. Так же нельзя было не заметить несколько мольбертов с незавершёнными картинами, или же пустыми холстами. Из музыкальных инструментов там был не только рояль, но и гитара, что-то вроде барабанов. «С таким набором можно целую музыкальную группу собрать», — подумал Осаму, перемещая свой взгляд из одного угла кабинета в другой. Остановился он на одиноко стоявшей виолончели, которая даже имела собственную подставку и специально отведённый стул с красивой узористой спинкой, что была обделана черным бархатом. Этот уголок казался совсем пустым, около него не крутились пациенты, и лишних предметов рядом тоже не было, кроме ещё одного стула, который на вид был уже намного попроще. — Умеешь играть? — Спросила Коё, заметив заинтересованность Осаму. — Та нет, я, разве что, слушать умею, — пожал плечами шатен. — Когда доктор Кристи вернётся, она обязательно заинтересует тебя чем-то, — мягко улыбнулась медсестра, вспоминая элегантный облик своей коллеги. — Доктор Кристи? — Переспросил кареглазый, ещё раз пробегаясь взглядом по кабинету, ища кого-нибудь в белом халате, но замечая лишь то, что все, кто находился там, босые или в тапках, а весь пол был устелен мягким зелёным ковром, имитирующий траву. Несколько шкафов, в которых обычно хранят книги, здесь заполнены баночками с карандашами и фломастерами, красками и прочим. — Да, доктор Кристи Агата. Она руководит этим местом, но сейчас на некоторое время уехала. Но пока её нет, этим всем заведует Эйс, — она указала рукой на парня за роялем. — Если что-то заинтересует, можешь обращаться к нему. — Он врач? — Недоверчиво спрашивает Осаму, что вызвало небольшой смешок у Коё. Это было не в обиду, а что-то природное, что шло с самой души. — Ты всегда так проницателен? Нет, он личный помощник господина Мори и миссис Кристи. — Понял, — ответил Дазай, вновь мысленно делая себе какую-то пометку. — Скоро будет обед, так что сначала покажу тебе твою палату, а затем уже пойдём в пищеблок. — С вами хоть на край света, — изрёк Дазай, поворачиваясь на пятках к выходу, убирая руки в карманы брюк. Озаки вздыхает и идёт следом. Не будь она давним работником этого места, то могла бы предположить, что Йосано ошиблась и у Осаму нет никакой депрессии, но маска веселья трещала по швам, демонстрируя миру мимические подрагивания лица, когда суицидник улыбался, или его дрожащие руки, которые он всё время пытался куда-то приткнуть, лишь бы не привлекать к ним внимание. Усталость взгляда и изношенный блеск глаз. Для Коё всегда трудно было вести себя профессионально с представителями депрессивного расстройства личности. Люди часто приписывают себе наличие депрессии, путая это состояние с апатией. Но невыносимо осознавать, когда человек сам себя продолжает рушить, ведь депрессия настолько въелась, что поглощает все его внутренности незаметно ни для больного, ни для окружающих, пока вовсе не доведёт до конца… «Это чем-то похоже на рак, который скрывается до крайней точки и становится виден только на четвёртой стадии. А оттуда удаётся выбраться лишь единицам. Благо, у него есть шанс улучшить своё состояние», — размышляет медсестра, пока её не окрикивает голос дежурного врача с поста. — Озаки, его поселили в пятую палату. — Да, хорошо, спасибо! — Ответила она. — Пятая палата? — Интересуется Осаму. — Да, будешь жить ещё с двумя пациентами. — А с кем? — Ацуши, По и Гоголь, — перечислила она. — Вы назвали три фамилии, а сказали, что я буду жить с двумя, — хмурится Осаму. — Гоголь почти не появляется в своей палате. Он, так сказать, самовольно переехал к Достоевскому, — Озаки потёрла лоб, будто при воспоминании о Гоголе у неё начинает болеть голова. — О, всё хотел узнать! — Начал суицидник. — Кто такой этот, ваш Достоефски? — Спросил он, произнося фамилию на японский манер, что вызывало мягкую улыбку у медсестры. Ведь раньше медперсонал произносил её точно так же. Однако вскоре все научились произносить её правильно, ведь звучала она в этих стенах с завидной частотой. — Пациент с восьмой палаты. Но ничего особенного, просто он довольно своенравный человек, вот и всё. — А Гогори? — Поинтересовался Дазай, вновь коверкая русскую фамилию на японский манер. — Он тоже своенравный. Каждый из вас имеет свои особенности, с которыми мы вам помогаем справиться, — мягко ответила она, явно давая понять, что не имеет желания говорить о биполярнике, у него на данный момент мания, а человек, который мог его утихомирить, вообще в изоляторе. «Сам дьявол послал этих двух русских сюда», — шутил на эту тему Мори, забывая о том, что этим дьяволом он сам и был.