Ни одно удовольствие
не может быть полным
без познания боли.
Обеденное время минуло, а с ним и Гоголь испарился, как будто его и не было. А возможно, это просто была одна из самых приятных галлюцинаций Осаму? — Почему ещё не переоделся? Так нравится выделяться среди других? — К сидящему на диване суициднику подошёл рыжий парень невысокого роста. — О! Это ведь ты меня душнилой назвал. — Вспомнил Осаму. — Ну я, проблемы? — Переплетая руки на груди спросил рыжеволосый, будучи явно готовым к контратаке. Чуя Накахара:Эмоционально неустойчивое расстройство личности.
Импульсивный тип.
— А ты можешь устроить? — Ответил вопросом на вопрос Осаму, с любопытством глядя на своего спонтанного собеседника. — Да ну тебя. — Отвечает Чуя, явно не ожидавший такой реакции. Хоть гнев и начал его наполнять, но успокоительные, которые он принимает, помогли сдержать все внутри. Поэтому он просто отмахнулся рукой от суицидника, и пошел к себе в палату. Совсем позабыв, что изначально подошёл к новоприбывшему пациенту, чтобы познакомиться. «И что это было?» — Про себя подумал Дазай. Он откинул голову на спинку дивана, наклонив ее чуть в сторону, разглядывая все, что попадало под его взор. Небольшая часть коридора, что бросалась в глаза, снующие пациенты и медперсонал. Все они были чем-то заняты, и только он один не знал, чем себя занять. — О! — Лишь одними губами произнёс он, словно радуясь, когда заметил сидящего в инвалидном кресле-каталке парня, которого Гоголь ему представил как Тэтте Суэхиро. Но тут же по его спине пробежали мурашки от воспоминаний о блюющем анорексике в общей столовой. Дазай Осаму, все никак не мог перестать искать общие черты с парнем, что так обессилен и утомлён своим недугом. Он не просто искал, он их находил или же додумывал, самолично нанося очередной удар кнутом по своему сердцу. Но что было более жутко, так это то, что когда он смотрел на Тэтте, ему казалось, что если не суицид, то именно так он будет выглядеть через пару-тройку лет. Таким же безобразным и утратившим свою напускную веселость. Такой же нежизнеспособной обузой для своих коллег. Балластом для дорогого ему Рампо и многоуважаемого Фукудзавы, которых он мог бы назвать своей приобретенной семьёй. Мог, но он не делал этого, ведь боялся брать на себя ответственность, а уж тем более возлагать ту самую ответственность на этих прекраснейших людей... Осаму поднялся с дивана и направился к рпп-шнику, ведь тот казался таким одиноким и брошенным, что сердце суицидника до такой степени сжалось в груди, что боль прошла электрическим разрядом по всему телу, утихая так быстро, что тот даже вздрогнуть не успел. Просто замер на миг, готовый утратить рассудок, хотя нет, утратить сознание. Рассудок Осаму уже давным-давно потерял, копаясь в осколках прошлого. — Приветик, я Дазай Осаму, приятно познакомиться. — Негромко представился шатен, боясь отпугнуть от себя человека, который на вид более хрупкий, чем склянка¹, покрывающая озеро близ лечебницы. — Я... Тэтте Суэхиро. — Голос парня в инвалидной коляске был хриповат и едва слышен, больше он был похож не на обычную речь, а на приглушённый шепот, из-за чего Осаму навострил свои уши, чтобы расслышать каждый звук. — Почему ты здесь один? — Поинтересовался суицидник, на что Суэхиро лишь пожал плечевыми костями. — Тебя провести к твоей палате? — Вновь поинтересовался Дазай, избегая неловкой тишины. На что анорексик вновь не ответил, а лишь медленно и отрицательно покачал головой. Глядя на Тэтте, в мыслях сама по себе зародилась гипотеза о том, что все его движения, кивки, или попытки заговорить доставляют ему невыносимый дискомфорт и с трудом терпимую боль. Из-за чего, собственно говоря, он, возможно, и сидел, как сгорбленная, неподвижная статуя страдальца. Осаму было хотел что-то ещё сказать, но к ним подошла медсестра, бросая на Осаму недовольный взгляд и повезла Тэтте вдоль по коридору. В итоге суициднику только и оставалось, что проводить их печальным взором, пока медработник не завезла его в палату, что была самой дальней из всех. — Палата смертников. — Кто-то сообщил Осаму остановившись около него. — А? – Осаму не понял, о чём идёт речь и взглянул на незнакомца, высокого роста с черными, взъерошенными волосами, которые закрывают его лицо, оставляя видимым лишь кончик носа и узкий рот в усталой улыбке. — Ты же за Суэхиро наблюдал? Так вот он лежит в палате смертников. — Пояснил брюнет. — Палата смертников? — Переспрашивает Дазай. — То есть он умрет? — Да, такие, как он чем-то похожи на суицидников. Что эти, что те — глупейшие люди. Это же нужно так не ценить свою жизнь, чтобы добровольно и собственноручно довести себя до встречи со смертью. — Размышляет в слух брюнет, осуждающе кивая головой, даже не зная о том, что один из тех, кого он так попрекал, стоял прямо перед ним. — Впрочем, это неважно, все мы там окажемся. Они же нас специально здесь держат, чтобы затем всех поубивать. — Шатен был немного нервным и царапал кожу на руке единственным не обгрызанным ногтем на мизинце. — Я, к слову, Эдгар Аллан По, но можешь звать меня просто По. А ты? Эдгар Аллан По:Параноидная форма шизофрении.
Эпизодический тип.
— Приятно познакомиться, я Дазай Осаму. А что значит, — «мы там все окажемся»? — Шатен быстро выкинул из головы размышления По, поэтому и решил, что не стоит лезть к брюнету с оправданием и объяснением, что он неверно составил свое мнение касательно людей с суицидальным поведением. Однако кареглазого заинтересовали слова о так называемой — палате смертников. — Позже сам узнаешь. Чего я вообще подошёл... Будь осторожнее, за нами наблюдают. Даже у стен, окон, дверей и у иной мебели есть глаза и уши. — Сообщает По Осаму, переходя на шепот. — Ты о чем? — Удивляется Дазай. — Тссс. Они следят. Здесь опасно это обсуждать. — Отвечает Эдгар прикладывая указательный палец к своим губам. Брюнет разворачивается и уходит, бросая подозрительные взгляды на персонал, мебель, пациентов. «Как же мне повезло с соседями по палате». — Ухмыльнулся Осаму своим мыслям. День тянулся долго. Суицидник то болтал с кем-то в комнате отдыха, то сновал по коридорам. К обстановке он привык быстро, и даже обзавелся новыми, не внушающими доверия знакомыми, причем не только в лице Гоголя. Который, к слову, так больше и не появлялся, а пропадал где-то. К вечеру многие расходились по своим палатам, Дазай же стоял у пункта медсестры возле комнаты отдыха, ожидая, пока ему выдадут медикаменты, которые ему прописала Йосано. За стойкой сидела симпатичная, молодая девушка, с аккуратными чертами лица и бледной, почти алебастровой кожей, а ее длинные и пушистые ресницы подчеркивали красоту серых глаз. Родинка под левым добавляла ей некоторой элегантности. У нее был ровный, чуть вздёрнутый к кончику нос, и пухлые губы. Черные, с сиреневатым отливом волосы, которые были собраны в невысокий, аккуратный хвост. — Почему вы так смотрите на меня? — Немного смущаясь, спросила брюнетка, явно не привыкшая к мужскому вниманию. — Вы так прекрасны, что я не могу оторвать от вас глаз. Могу ли я узнать, какое имя носит столь прекрасная девушка? — Кокетничал Дазай. — Наоми Танизаки. Вот, держите, Йосано-сама назначила вам это лекарство. — Ответила она, отводя взгляд, но затем, собравшись с мыслями, протянула Осаму один стаканчик с несколькими таблетками внутри, а второй с водой. — Какое чудесное имя. А что за таблетки? — Поинтересовался суицидник. — А это... — Она хотела было ответить, но вовремя опомнилась от чар пациента. — На этот вопрос вам ответит ваш лечащий врач. Прошу, выпейте, и идите отдыхать. Первый день всегда тяжёлый. — Тогда за вас! — Пожимал плечами Дазай подмигивая медсестре. Он с одного стакана наливает воду в другой стаканчик с таблетками, перемешивает круговым движением руки, чтобы таблетки оторвались от дна и залпом глотает. Наоми недоверчиво смотрит на него. Хоть и все пациенты здесь с причудами, кто-то отказывался принимать лекарства, кто-то прятал их под языком или за щекой, но ранее ей не доводилось видеть, чтобы таким образом принимали препараты. — Старая привычка, да и после последней попытки суицида, совсем не могу нормальным образом принимать лекарства, сразу воротить начинает. — Пояснил суицидник, заметив замешательство Наоми. — К слову, не желаете совершить с прекрасным парнем двойной суицид? — Подмигивает Дазай Наоми. — Вам плохо? Давайте я позову Йосано-сан, вы с ней поговорите, а она обязательно вам поможет. Вы, главное, не волнуйтесь, все будет хорошо. — Медработница явно занервничала и потянулась к стационарному телефону, думая, кого лучше вызывать, Йосано или же санитаров, или всех и сразу. Ведь в детском отделении дела обстоят совсем иначе. Не то чтобы там было проще работать, но к детям всегда используется иной подход, чем к взрослым. — Я просто пошутил! Чего вы тут все такие серьезные? — Осаму махал руками перед собой, пытаясь убедить Наоми в том, что это на самом деле шутка. — Никакого суицида в стенах лечебницы, я Рампо обещал. — Идите лучше отдохните, вам необходимо восстановить режим... — Недоверчиво ответила Танидзаки. — Больничные одежды и пижаму для вас оставили на вашей кровати. — Спасибо, любезнейшая! — Вздыхая ответил Дазай, радуясь, что его в первый же вечер не отправили на "промывание мозгов". Войдя в палату, Осаму заметил, что Ацуши и По уже спали, а Гоголь что-то мастерил из бумаги сидя на кровати. — О, ТЫ ВЕРНУЛСЯ! УРА! — Николай подскочил со своего места, рассыпая по полу листы бумаги. Он подбежал к Дазаю и обнял его. Суицидник был немного растерян таким резким проявлением тактильности, отчего застыл как столб, хлопая глазами, но так ничего и не успел сказать, ведь Гоголь начал засыпать его вопросами. — Как день прошел? Познакомился с кем-то? Уже принял лекарства? Спать хочешь? Идём в душ? — В душ? Вдвоём? Ты понимаешь, как двусмысленно это звучит? — Уточнил суицидник, пропуская все остальные вопросы мимо ушей. Хотя ему стоило обратить внимание на вопрос именно о лекарствах, которые уже начали постепенно действовать. Тело становилось более расслабленным, а гул мыслей утих, и стал более четким. Тревожность почти что исчезла. Но вот былая печаль так и рвалась наружу, будто препараты ее не подавляли, а наоборот подымали из глубин души, где Дазай Осаму ее запер. — В любом случае, звучит довольно интересно! Ты все равно не знаешь, где находится общая душевая! А я такой добрый, что готов подставить дружеское плечо помощи, и продолжить дневную экскурсию! — Гоголь схватил в охапку пару чистых полотенец и пижамы: свою и Дазая. Стал выводить его с палаты вдоль по коридору, пока они не дошли до тупика. — А что это? — Спросил Осаму, указывая рукой на металлическую дверь, запертую на засов, поверх которого висела цепь и массивный навесной замок. Казалось, что камеры в тюрьмах не настолько хорошо защищены, как эта дверь, которая находилась напротив общей душевой, и вела непонятно куда. — Там Боженька! — Печально ответил Гоголь, прикасаясь к замку, но после резко отдёргивая руку, как от электрического разряда. — Не важно! Идём! А то не успеем до отбоя! — Боженька? Отбой? Подожди, что? — Не успевал за Николаем Осаму. — Не важно, давай, идём! — Если бы не действие препаратов, которые медсестра дала суициднику, то он попытался бы сопротивляться. Бросив последний взгляд на загадочную дверь, за которой находился "Боженька", он вошёл вслед за биполярником в общую душевую комнату. Ничего особенного в ней не было. Кафельный пол в бело-голубую клетку. С одной стороны у стены стояло несколько умывальников с одним большим протяжным зеркалом. С другой стороны душевые кабинки, которые не имели дверей, а лишь были отделены друг от друга перегородками в виде стен, а вид на моющегося закрывали полиэстровые разноцветные душевые шторы. Дазай Осаму был любителем загадок и головоломок, поэтому, если бы не действие препаратов, то он бы точно зациклился не на своей ущербности и жалости к себе, а на таинственной двери. Горячая вода обжигала кожу, но приносила этим не боль, а умиротворение. От многочисленных порезов на теле суицидника уже и не осталось мест без шрамов. Ими была покрыта даже спина, которую он собственноручно исцарапал во время неврозов². — Па-парара-парам... Па-парара-парам... парарам-парарам. — Напевал Гоголь мотив какой-то песенки, принимая душ в соседней кабинке, что совсем не отвлекало Дазая от негативных мыслей. «Есть ли в этом смысл. Если таблетки помогают улучшить мое состояние, то почему я сильнее прежнего хочу умереть? Будь у меня сил побольше... Только вот спать хочется. Возможно, По именно это имел в виду, когда говорил что все мы окажемся в палате смертников? Нельзя больше принимать лекарства, я лучше сам себя убью, чем позволю себя убить...» — Рассуждал Осаму, пока вода стекала по его телу прямо на кафель. После душа Дазай в компании бодрствующего Гоголя вернулся в палату. Сразу же плюхнувшись в кровать, он попытался уснуть. Но тревожные мысли так и не покидали его. А когда внезапно выключился свет, он и вовсе вздрогнул от усиления внутреннего страха. — Отбой. На медсестринском посту, есть выключатели, которые соединены со всеми палатами, и каждый раз они сами включают и выключают свет в палатах, чтобы мы не нарушали режим — Пояснил Николай, бодрым голосом. — А если кто-то не хочет спать? — Поинтересовался Дазай натягивая на себя одеяло и поворачиваясь на бок. — Его проблемы. Мне перестали давать седативные, чтобы избежать привыкания, потому что я пил их довольно долго, и теперь почти не могу уснуть, если выспался за день. Развлекаю себя придумыванием разных сценариев из моей жизни, которые никогда не произойдут. — Голос Гоголя был спокойным и тихим, будто он говорил о чем-то сокровенном. — Но если ты тоже планируешь таким заниматься, то не говори об этом Йосано, так как она может приписать тебе дополнительную симптоматику, или сам привыкаешь, что навязываешь себе синдром отложенной жизни³. Попробуй уснуть. Это правда поможет тебе. — Чего-то подобного от Гоголя Дазай не ожидал. Биполярник казался искренним и немного печальным. — А ты? — Зевая спросил Осаму. — От БАР в моем возрасте уже нельзя полноценно вылечить, может наступить только интермиссия⁴, но и она не вечна. У меня она длится не больше двух месяцев, а потом снова сам себя катаю на американских горках, с падениями во время депрессивного эпизода, и взлетами во время гипомании. — Гоголь перевернулся на спину и глядел в белый больничный потолок. — Депрессивный эпизод? — Удивился Дазай — То есть ты не всегда такой активный и весёлый? — Хах, конечно нет, поэтому я тебя так хорошо понимаю, как и любой другой пациент с симптоматикой депрессии. Только вот разница меж нами в том, что у тебя ещё есть шанс зажить счастливой жизнью психически здорового человека. Дазай Осаму, я тебя очень прошу, сделай все возможное, чтобы мы с тобой больше не встретились в этом месте. — Голос Николая звучал воодушевленно, только вот говорил он сам с собой, ведь суицидник уснул под его болтовню. Сам же биполярник через некоторое время умолк, утомившись болтать вслух, он нырнул в мир своих фантазий, где счастлив и здоров. — Спишь? И какого это, засыпать раньше полуночи? — Слышится чей-то холодный и веющий злобой голос. Суицидник ничего не отвечает и открывает глаза, но перед ним не палата в которой он засыпал, а ванная комната, в которой он должен был умереть. Он будто бы вернулся в прошлое. Дазай осмотрелся по сторонам. Да, все верно, это тот самый момент, все на своих местах, а он лежит весь продрогший, в прохладной воде, в ванной. Пол усеян лезвиями, но только одно из них не упало и Осаму держит его в руке, готовясь нанести первый пробный порез. Только вот его разум совсем не был затуманен передозировкой анальгетика, а чист как никогда прежде. Шатен рассматривал лезвие в своей руке. — Что же я делаю! Рампо сейчас домой вернётся! — Дазай положил лезвие на крайний угол ванной и взглянул на дверь. — Он не придет. Ты никому не нужен. Давай, продолжай, располосуй своё тело, да так, чтобы и живого места не осталось. — Произнесла темная фигура, которая сливалась с интерьером, сидя на раковине умывальника. — Кто ты? — Глаза Дазая расширились от страха. «Это сон. Всего-то сон. Обычный кошмар. Нужно лишь проснуться». — Думал Дазай, щипая себя за руку, но это не помогало. — Неверный вопрос. Лучше подумай не о том, кто я, а о том, кто ты. — Тень спрыгнула с раковины, и суицидник обмяк. Перед ним стояла полная его копия, только вот на месте шрамов, по всему телу были свежие порезы которые кровоточили, меняя цвет его одежды на багровый оттенок. Больше всего крови лилось с пореза на шее, и тут он почувствовал, как задыхается. Он больше не лежал в ванной, не смотрел на свое отражение в зеркале, которое хохотало с его окровавленного вида, тыкая пальцем в Осаму. То в свою очередь хватался за разрез на шее, пытаясь остановить кровь. Смех начал распространяться по всему пустому помещению, раздаваясь эхом. Фукудзава, Рампо, Гоголь, Йосано, Мори. Фигуры одна за другой появлялись из пустоты, тыкая в Дазая пальцем и хохоча с него. Последней из фигур появился По. — Они всех нас убьют! Мы все умрем! Ахахахах! Понимаете, мы все умрем из-за них! Убийцы! — Кричал, истерически смеясь Эдгар, но хохоча не с Дазая, а с чего-то иного. Противный, громкий крик и смех вырвал Дазая из сна, давая понять, что звуки идут не из его головы, а извне. Он резко поднялся, дрожа всем телом и оглядываясь по сторонам. Ацуши плакал сидя, свернувшись калачиком на кровати. Гоголь читал какую-то книгу, время от времени поглядывая в нее. А сам источник звука, Эдгар Алан По, в состоянии психоза продолжал хохотать, кричать и вырываться из хватки санитаров, что пытались его утихомирить и вколоть транквилизаторы. Когда санитары справились со своей задачей, худое тело обмякло в их руках, шум прекратился, и шизофреника увели куда-то. — Юху, за утро минус два. Как весело! — Заявил Гоголь, хлопая в ладоши вслед санитарам.