Cure for pain

Каждый вечер Марк заглядывает к Донхёку на пару часов вечером после работы. Приносит что-нибудь к чаю, спрашивает «как ты сегодня?», хотя ясно всё и так. Донхёк глотает медицинскую горечь лепестков ромашки, смотрит на него с какой-то саднящей усталостью: любовь измучила его, изранила всё внутри, но Марк как будто этого не замечает. Наверное, из-за этой смеси боли-усталости-любви Донхёк всё время говорит ему что-то, чего не должен. «Ненавижу тебя». «Люблю тебя». «Из-за тебя я умираю». Марк не отвечает, и все эти слова просто падают в бездну между ними, исчезая там без следа, пока однажды Донхёк не задаёт Марку единственный по-настоящему интересующий его вопрос: – Почему ты не можешь любить меня вместо него? Марк отводит глаза. Сквозь его молчание Донхёк каким-то образом понимает: даже если бы существовало волшебное средство, способное заставить Марка разлюбить Юту – и полюбить Донхёка вместо него – Марк никогда бы им не воспользовался. Даже чтобы спасти Донхёку жизнь. После осознания этого простого факта Донхёку резко становится хуже. Он кашляет и кашляет и никак не может остановиться. Смятые цветы вылетают из его горла, в слизи и крови, и Донхёк сплёвывает их в унитаз, пока Марк бестолково суетится рядом, приносит воды, хочет позвонить в «скорую» и, наконец, обнимает Донхёка, утыкаясь сопливым носом ему между лопаток. От этого становится чуть легче, и Донхёк закрывает глаза, наслаждаясь возможностью дышать и быть с Марком. Пусть даже и то, и другое – ненадолго. Он любит Марка. Он хотел бы остаться в этом мгновении на вечность. Через несколько минут приступ заканчивается, и они возвращаются в гостиную, пить чай и делать дальше вид, что всё нормально. Через час Марк уходит, пообещав вернуться завтра (для Донхёка – примерно через сотню лет). В одиночестве Донхёку снова становится хуже. Он лежит на диване в гостиной, сплёвывая горькие цветы в таз под монотонный бубнёж телевизора (он боится тишины). Уже после полуночи пишет Марку: «Можешь приехать? Я, кажется, подыхаю», но Марк не читает его сообщение. Донхёк уже писал ему такое. Ему остаётся только смотреть фотографии, где они с Марком вместе, смаргивая слёзы и подступающую темноту удушья, мучиться от злости на то, как несправедлива эта любовь, и вспоминать тот момент, когда Марк обнимал его… Донхёк успокоится незадолго до рассвета. Марку больше не нужно будет к нему приходить.