***
Я проснулась с судорожным вздохом. Высокий потолок дразнил меня своим сверкающим золотом, напоминая о том, что только я чувствую притаившуюся тьму. Я закрыла глаза. — Доброе утро, Кристина. Я резко села, ещё раз судорожно вздохнув. Эрик расположился за своим столом, спиной ко мне, и что-то писал левой рукой. Его правый локоть лежал на столешнице, и он подпирал голову ладонью. Он сидел здесь, пока я спала. — Я… — я прочистила горло, подтянув колени к груди, как будто это могло меня хоть как-то защитить. — Я думала, вы собирались постучать? — Я собирался. — Он по-прежнему не смотрел на меня, но убрал голову со своей руки и откинулся на спинку стула, расслабившись. — Но потом я забыл, что ты здесь, когда пришел поработать, и к тому моменту я уже был внутри комнаты. И что мне оставалось делать, постучать в стену над твоей кроватью? Уверен, это было бы гораздо менее страшно, чем проснуться и увидеть меня здесь. И нет, я не наблюдал, как ты спишь. Я слишком занят для этого. Что ж, это было, по крайней мере, небольшим утешением. — Как долго вы здесь? — Достаточно долго, чтобы понять, что ты храпишь. Я забыла о своем прежнем трепете, и вместо этого преисполнилась возмущённым удивлением. — Я не храплю. Наконец, он обернулся, чтобы посмотреть на меня. Я покраснела, сожалея о своих словах. Если моей глупой гордости суждено свести меня в могилу, мне стоило отравиться самой прежде, чем предоставить такой шанс Эрику. — Откуда ты знаешь? — спросил он, казалось, искренне заинтригованный моим ответом. — Ты никогда не просыпалась, чтобы узнать. Ты нашла способ покидать свое собственное тело и разум во время сна? Возможно, астральная проекция? Это определенно какой-то трюк. Лучший, чем любая магия, которую я могу сотворить. У меня мелькнула тень сомнения. Мой отец всегда говорил, что я сплю как ангел, но, возможно, он просто видел меня через розовые очки, как любой родитель. — Я храплю? Он наблюдал за мной ещё мгновение, а затем развернулся, чтобы продолжить работу. — Нет. Я расслабилась, но втайне почувствовала раздражение. Для него всё было шуткой? Я предполагала, что только трикстер может упиваться смертью. Но и в этом у меня появилась искра сомнения, когда я вспомнила его слова прошлой ночью. «Ты поверишь мне, если я скажу, что мне это не нравится?» Если ему не нравилось, то зачем он вообще этим занимался? Был ли он в такой же ловушке, как и я? — Справа отсюда есть ванная комната, — внезапно сказал он, опустив взгляд на то, что написал, — если ты захочешь освежиться. Не хочу сказать, что от тебя пахнет! Было бы довольно грубо намекать на это, не так ли? А сидеть в одной комнате с ничего не подозревающим спящим человеком — это не грубо? Я не произнесла ни слова, а вместо этого встала с кровати и подошла к комоду. Я достала свежую одежду и мыло, и прошла в гостиную, где Айша снова спала на диване. Я прошла направо, как было указано, и вошла. Я познакомилась с внутренней сантехникой дворца во время обучения. Там, всем девушкам приходилось делить две ванные комнаты. Эрику же досталась своя собственная комната, полностью в его распоряжение. И, как и все остальные помещения в его апартаментах, она была огромной. Большая ванна, достаточно большая, чтобы в ней с комфортом разместились три человека, располагалась у дальней правой стены. Туалет находился у дальней левой стены, а между ними, передо мной, стоял длинный ряд золотистых столешниц. В этой комнате, как и в кабинете, висела небольшая люстра, но ею тоже не пользовались. Вместо этого у него стояла лампа рядом с углублением в столешнице — раковиной. Я понятия не имела, есть ли подобная роскошь в остальной Персии, или только во дворце. Во Франции, конечно, не было широко распространено такого рода жильё. Я даже никогда не видела похожей раковины до приезда сюда — я видела только сухие раковины и умывальники. Над столешницей висела длинная чёрная простыня. В углу я заметила выглядывающий кусочек зеркала. Хотя было бы приятно увидеть своё отражение, Эрик явно занавесил зеркало не просто так. Я к нему не прикасалась. Я заперла дверь в ванную и разделась. Я наполнила ванну горячей водой и погрузилась внутрь. В Париже в моей квартире не было ванны — мы мылись вручную. Ванны устанавливали у богатых, а мы не принадлежали к высшему слою общества. Но это было намного приятнее. Я решила, что если когда-нибудь вернусь домой, это будет единственным элементом, по которому я буду скучать. Всё остальное может провалиться, но я буду тосковать по ваннам. Я отмокала, наверное, минут двадцать, водя мылом по коже, по волосам. Снова пахло розами — вероятно, когда Эрик попросил слуг принести мне мыло, они предположили, что ему нужно больше того, чем меня мыли в Саду. Это было прекрасно. Я чувствовала запах цветов, даже если этот запах сигнализировал о том, что я Цветок. Наконец, я вышла из воды, вытерлась, и натянула одежду. Я поняла, что забыла расчёску для волос. Я вышла из комнаты и собиралась снова вернуться в кабинет, когда моё внимание привлёк кофейный столик. Там лежала моя расчёска, а рядом с ней несколько листов бумаги и ручка. Завтрак тоже стоял здесь — чай и тонкий хлеб с яйцами. Его, должно быть, принесли, пока я принимала ванну. Я подошла к предметам и взяла лежавшую сверху бумагу, на которой было что-то написано. «Кристина — Сегодня я весь день буду работать в кабинете. Я оставил тебе бумагу для рисования, а также расчёску. Я, конечно, предполагаю, что ты оставила её, чтобы иметь повод вернуться и навестить меня ещё раз, но, увы, я должен сосредоточиться.Твой самый любимый человек во всём мире,
— Эрик»
Я подозревала, что знаю, над чем он работает, учитывая его род занятий. И если я была права, тогда он мог быть спокоен — я определенно не хотела его навещать. Даже если бы у меня не было с собой расчёски.***
Я закончила есть, всё ещё смутно беспокоясь об отравлении, но не так сильно, как прошлой ночью. Я отставила тарелку и чай в сторону. Я предположила, что когда слуги приносят еду, они собирают и старую посуду. Было странно заниматься чем-то таким спокойным и весёлым, как рисование, учитывая мою ситуацию. Но я не могла пойти в кабинет вздремнуть, и мне не хотелось снова подходить к окну. Мы с Айшей не были настоящими друзьями. Поэтому я положила записку Эрика на дно стопки бумаг, взяла ручку, и закрыла глаза. Я представила Париж. Свою улицу. Парки, которые я посещала. Кафе и магазины на углу. Уличные фонари на закате. Людей, идущих утром на работу. Мои глаза открылись, когда я окончательно определилась со сценой, которую я создам. Сцена, как мой отец спонтанно играет на улице, когда мне было двенадцать. Это было зимой, около полудня, свежий снег блестел на тротуарах и крышах, когда он наклонялся и играл на своей скрипке, и звуки разносились по восхищённой толпе. Это всё ещё было живо в моей памяти. Я приложила ручку к бумаге. Когда я закончила рисовать этот рисунок, я нарисовала ещё. Другие сцены, конечно. Детей, играющих в снежки в парке. Вид на город с балкона нашей квартиры. Людей, выстроившихся в очередь у дверей пекарни сразу после восхода солнца. Я подозревала, что прошло несколько часов — и всё равно мне не было скучно. Я могла бы провести весь день за рисованием и остаться довольной. Но меня прервали, когда Эрик вышел из кабинета. Мне даже не представилось возможности обернуться, когда он, не говоря ни слова, подошёл и взял один из моих рисунков. Он уставилась на него, изучая с неподдельным интересом. — Кто это? — Спросил он, наклоняя рисунок ко мне. Это был первый рисунок, который я сделала. — Мой отец. — Я наблюдала за ним. Он перевёл взгляд на меня, изучая моё лицо. — Твой отец играет музыку. Я кивнула. — Хм. — Он вернул мне рисунок. — Ты неплохой художник. — Спасибо, — ответила я, хотя то, как он это сказал, прозвучало так, будто он ожидал чего-то ужасного. — Я тоже играю музыку, — сказал он, кивая на пианино. — Ты играешь на каких-нибудь инструментах? — Нет. — А как насчёт пения? — Он прищурил глаза. — Ты умеешь… Стук в дверь. Эрик усмехнулся и повернулся. Он открыл дверь в свои покои, и со своего места я лишь мельком увидела, кто пришёл. Моё сердце сжалось. В дверном проёме стоял человек, которого я видела из окна. Тот, с подстриженной бородой и в тёмной одежде. — Да, — сказал Эрик, — чего ты хочешь? Мне потребовалось мгновение, чтобы осознать, что он говорит по-французски, а не по-персидски. — Эрик, я тоже рад тебя видеть. — Акцент мужчины оказался чрезвычайно сильным. — Могу я войти? Эрик уступил ему дорогу. Мужчина вошёл, заложив руки за спину, и увидел меня. К моему удивлению, он просиял. — Привет, Роза, — поприветствовал он. — Роза? — Эрик закрыл дверь. — Откуда, чёрт возьми, ты взял «Розу»? — Так её звали в Саду, не так ли? — Он оглядел меня с ног до головы. — И я понимаю почему. Она очень красивая. Эрик прошёл мимо мужчины и сел напротив меня на соседний диван. Он склонил голову набок, глядя на меня. — Я полагаю, это объясняет запах. В любом случае. — Эрик указал на мужчину. — Кристина, познакомься с Ибрагимом Джахандиром, великим визирем шаха. Ибрагим склонил голову. Я немного подпрыгнула. Великий визирь. Почему он здесь? — Ибрагим, это Кристина. — Просто Кристина? — Кристина Даэ, — объяснил Эрик. Верно — в конце концов, мне пришлось назвать ему свою фамилию, чтобы он смог отправить письмо моему отцу. Я надеялась, что это не ошибка. — Рад познакомиться с вами, мадемуазель Даэ, — сказал Ибрагим. — Скажите, как у меня с французским? — Он невнятен из-за твоего персидского языка, — ответил Эрик. — Я не с тобой разговариваю, брат. — Он посмотрел на меня. — Как я звучу? Я уставилась на него в замешательстве. Это правая рука грозного шаха, и он просит меня раскритиковать его использование французского. — Вы звучите хорошо, — пролепетала я. — Отлично! — Он сел рядом со мной. Когда он это сделал, Айша поднялась с со своего места под кофейным столиком, и уселась на подлокотник дивана, глядя на Ибрагима и мурлыча. — Теперь расскажи мне. На что это было похоже? — Что было похоже? — Спросила я, чувствуя, что он сидит немного слишком близко. С озорством в глазах, он кивнул головой в сторону Эрика. Я сразу всё поняла и побледнела. — Спаси тебя Иисус Христос, Ибрагим. — Эрик сердито посмотрел на него. — У тебя совсем нет такта? — Иисусу не нужно меня спасать. У меня есть Мухаммед, и я доволен этим. — Он ухмыльнулся. — У меня достаточно такта. Но ещё больше у меня любопытства. И, в самом деле, что ты собираешься сделать, убьёшь меня? — Да, я подумываю об этом. — Тогда шах отрубит тебе голову, и мы оба будем гореть в аду вместе. Разве это не будет забавно? Я изучала Ибрагима. Его лицо было молодым, но не детским. Я подозревала, что ему лет двадцать пять. — Вместе? — Эрик издал звук отвращения. — Я определённо надеюсь, что нет. — Ну-ну, Эрик. Ты же не хочешь сжигать мосты, прежде чем полностью их пересечёшь. — Но, я подозреваю, именно поэтому в аду так жарко. — Эрик улыбнулся. — Все эти горящие мосты. Ибрагим отмахнулся от него, но продолжал ухмыляться. Айша с интересом наблюдала за его взмахом руки. — Прекрати эти религиозные разговоры, Эрик. Мы оба знаем, что ты всё равно ни во что из этого не веришь. — Он снова перевёл взгляд на меня. — Правда. Я хочу знать. Это было похоже на то, будто тебя придавил мешок с костями? — Айша, — позвал Эрик, пока я размышляла, так ли уж плохо быть отравленной, в конце концов. В его голосе сквозил яд. — Разорви ему горло своими когтями. Она подошла к Ибрагиму и прижалась головой к его боку, громко мурлыча. — Предательница, — сказал Эрик. Он обратился к визирю. — Я сожалею, что так эффективно учил тебя французскому. — Что я могу сказать? Я отличный ученик. — К сожалению. — Он заметил моё смущённое выражение лица. — Итак, ты пришёл сюда только для того, чтобы приставать к Кристине, или у твоего визита есть настоящая цель? — О, да. — Он выпрямился, его интерес ко мне на мгновение пропал. Я вздохнула с облегчением. — Шаху интересно знать, как тебе понравился подарок. — Ты можешь передать ему, что человек, которого он мне подарил, просто прекрасен. Настоящее удовольствие. Всегда хотел иметь собственного раба. Если Ибрагим и почувствовал сарказм, он не подал виду. — Идеально. Ты сможешь сам сказать ему об этом сегодня вечером за ужином в Зеркальном зале, куда вы оба приглашены. Как ты знаешь, женщин обычно не допускают на подобные мероприятия, но это особый случай. Он очень хочет увидеть Розу, которую оставил у твоей двери.