Роза среди шипов

Чернота не заканчивалась. Я не столько видела сны, сколько переживала водоворот бурлящих, сильных эмоций и оглушительных звуков — мешанину слепых бессмысленных галлюцинаций — на протяжении, казалось, секунд, часов или дней. Я бесцельно плавала в этом омуте смятения, не зная, куда я направляюсь и зачем — да и не заботясь об этом. Я просто существовала в нём — без прошлого, настоящего или будущего. И когда водоворот, наконец, успокоился, я поняла, что проснулась. Я попыталась открыть глаза, но не смогла. Странно. Я попыталась пошевелить рукой, чтобы потереть веки, но она не сдвинулась с места. Я попробовала другую руку, но та тоже осталась неподвижной. Страх, подобного которому я никогда ранее не испытывала, охватил меня. Я пыталась заставить себя открыть рот, позвать кого-нибудь, но мои губы оставались сомкнутыми. Я попыталась закричать, но не смогла. На самом деле, я даже не могла контролировать собственное дыхание. Это ощущалось так, будто мой разум отдавал команду, но моё тело не слышало её. Я вернулась к своим самым последним воспоминаниям. Вот я подхожу к двери Эрика. Ем и рисую за своим кофейным столиком. Встречаюсь с великим визирем. Иду на ужин- Ужин. Яд. Человек, лежащий мёртвым на окровавленном ковре. Яд, который мне подсыпали. О, боже. Неужели я мертва? Вот что такое смерть? Ни Рая, ни Ада. Только тьма. Тьма навечно. Всё это навечно. Мой разум посыпался от внезапной, абсолютной паники — мне было абсолютно некуда направить эти эмоции. Я не могла бежать, или кричать, или биться о стену. Я ничего не могла поделать. И это само по себе усугубляло мою панику. Я пыталась успокоиться, трезво подумать, но только продолжала срываться. Мне хотелось плакать. Я хотела позвать своего папу. Я хотела к своему папе! Откуда-то издалека донёсся вздох. Нет, не издалека. На самом деле, он прозвучал довольно близко. Звук скребущей по бумаге ручки. Найди маяк в этих водах, Кристина. Не дай себе утонуть. Цепляйся за то, что можешь услышать. Вздох и скрип ручки. Значит, я не одна. В какой бы комнате я ни находилась, там кто-то сидел. И если я слышала скрип ручки по бумаге, то это мог быть Эрик за своим столом. Я слушала, как ручка продолжала скрежетать. Я оставалась настроенной на этот звук, единственное доказательство того, что я не плаваю в темноте. Снова стук, на этот раз откуда-то издалека. — Чёрт возьми… — прозвучал голос Эрика. Я услышала, как он отодвинул стул, уловила его шаги, когда они направились к выходу из комнаты. Я услышала, как он поприветствовал кого-то по-персидски, напряжённым голосом. Две пары шагов — Эрик и человек с ним — вошли в комнату. Они остановились. На несколько мгновений воцарилась тишина, а затем человек рядом с Эриком что-то сказал, его голос показался мне смутно знакомым. Эрик закричал, или не совсем закричал, а скорее издал низкое рычание разочарования, и я потрясённо услышала, как что-то сильно ударилось о стену. — Да! — прошипел он, в гневе переходя на французский. — Да, Надир, я прекрасно понимаю! Надир? — Ты повторял это бесчисленное количество раз, Дарога. — О. Надир это имя месье Хана. — Я знаю. Мне следовало воспользоваться дегустатором. Я должен был попросить слугу попробовать мою еду. Я должен был убедиться, что мои напитки безопасны! Я знаю! — Эрик… — Я понимаю, Надир. Я правда понимаю, и в дальнейшем я последую твоему совету. Но как, скажи на милость, эта крупица мудрости поможет Кристине проснуться? Я не сплю, Эрик. — Это не поможет. Но, Эрик, пожалуйста, почему ты не… — Я вижу достаточно смертей изо дня в день, мой друг. Мне не улыбается идея наблюдать, как невинная служанка умирает из-за меня. И с чего, собственно, я вообще мог подумать, что она станет мишенью? — Ты уверен, что именно она намеченная жертва? — Я всегда пью кофе. И кофе не был отравлен. — Я удивлен, — тихо сказал Надир, — что он никогда не бывает отравлен. Что ты выжил до сих пор. — Возможно, это как-то связано со слухом, который мне удалось распространить среди слуг, что я могу определять яды по запаху. — Эрик невесело рассмеялся. — Очевидно, они не думали, что я проверю напиток Кристины. Но зачем её травить? — Кто-то, должно быть, думает, что она — хороший способ угрожать тебе. — Надир помолчал мгновение. — Что у тебя есть слабость. Еще одна пауза, пока я чувствовала, как моё сердце учащённо бьется. Я была мишенью? Только за то, что связана с Эриком? — Что ж, — мрачно сказал Эрик, — разве это не чудесно? Чёрт бы побрал шаха! Спрашивает, доволен ли я его подарком, а затем спрашивает, нравится ли мне брать её в постель! На глазах у всех присутствующих. Неудивительно, что все знают. Неудивительно, что они считают её своего рода разменной монетой. — А ты уверен, что она жива? Она невероятно неподвижна. — Я проверяю её пульс каждый час, чтобы удостовериться. Прошло тридцать часов, а она всё ещё не проснулась. — Он вздохнул. — Я так зол. — Мы найдём того, кто это сделал. — Нет. Я имею в виду, да. Я положу конец тому подстрекательскому подонку, который это сделал. Но я зол, Дарога, на себя. — Он остановился. — В тот момент, когда её доставили к моей двери, я сказал себе, что, во всяком случае, я позабочусь о том, чтобы она была в безопасности, пока ты не принесёшь новости о её отце. И смотри: не проходит и двух дней, а она уже на пороге смерти. В голове у меня помутилось. Всё это время он хотел, чтобы я была в безопасности, а я предполагала обратное. — Речь шаха, — сказал Эрик, — после смерти дегустатора… Как он сказал нам, что именно это случится с теми, кто попытается противостоять ему… — Да. — Кристина невинна. — Его голос звучал тихо. — Это случится с каждым. Смерть не знает предрассудков. Это великий уравнитель. Возможно, именно поэтому она приняла меня как своего предвестника — она знает, что мне больше некуда идти, кроме как в её объятия, что никто другой меня не примет. Она любит меня так сильно, что подарила мне своё лицо. И дело не только в нашей с ней внешности, Надир: само наше существование нежеланно, но неизбежно. Это не те отношения, которых я хочу… но те, которыми я должен довольствоваться.

***

Дарога ушёл, и Эрик вернулся за свой стол. Он ничего не говорил, пока сидел там — он только работал. Время от времени я чувствовала холодные пальцы на своем горле, и он вздыхал с облегчением. Эти прикосновения к моей шее были единственным признаком течения времени. Шесть часов. А потом он ушёл. На работу или в постель, я не была уверена. Но на этот раз я смогла успокоить свою панику пониманием того, что это не навечно. В конце концов я проснусь. А если и нет, то не смогу обходиться без еды вечно. Эта мысль, хоть и болезненная, успокаивала. На что бы ни была похожа смерть, она не могла быть такой ужасной, как то, что я испытывала в данный момент. И в безмолвной темноте, я, в конце концов, снова уснула. Только для того, чтобы проснуться от ощущения тяжести на моей кровати, как будто туда кто-то сел. Я могла догадаться, кто это. — Кристина. Эрик. — Кристина, — повторил он мягким голосом. — Я знаю, ты меня не слышишь, но я надеюсь, ты всё равно простишь, что я с тобой разговариваю. Я слышу вас. Я слышу. Пожалуйста, я слышу. — Иногда я не могу дышать. — Он замер. — Я вдыхаю и вдыхаю, но никак не могу избавиться от удушливого воздуха внутри себя. — Он пошевелился на кровати. — Но, Кристина, мысль — просто мысль — о том, чтобы помочь тебе вернуться домой, на самом деле наполнила меня надеждой, и я выдохнул впервые за долгое время. В глубине души я знала, что он никогда бы не сказал мне этого, если бы знал, что я слышу его слова. Что он говорит со мной таким образом только потому, что предполагает, что это секрет, который останется между ним и моими неслышащими ушами. Что он хотел поговорить с кем-нибудь — с человеком — но не с тем, кто мог бы использовать эти слова против него. Бессознательное тело оказалось самым надёжным доверенным лицом, которое он смог найти. — Я хотел отослать тебя обратно, — прошептал он. — Я думал, что у меня будет шанс хоть раз сделать что-то хорошее, исправить что-то, а не быть силой разрушения. — Он вздохнул. — Я видел, как ты смотрела на меня, когда пришла сюда. Я видел страх. Я всё ещё вижу его. Ты хорошо притворяешься, а я притворяюсь, что не вижу его, но ты ужасно боишься меня. Как и все остальные. Ты думаешь, что я монстр, и если ты умрёшь, у меня никогда не будет шанса доказать, что это не так. Ой. О, мне так сильно хотелось сказать ему, что теперь я всё поняла. Я знала, что он не был злым. Я знала, что он не хотел причинить мне вреда. Теперь я поняла. Теперь я поняла. Но я не могла. И мне захотелось разрыдаться от разочарования, когда он проверил мой пульс, а затем пожелал мне спокойной ночи. Но я знала, что если бы я проснулась и сказала ему, что слышала его, он бы сделал какое-нибудь саркастичное замечание — какое-нибудь оправдание — что мне это приснилось, что у меня галлюцинации. И я бы приняла его слова, не в силах найти в себе силы добиться от него настоящего чувства. Он таил внутри себя боль, пылающий огонь, который он либо не хотел, либо не мог погасить. И в тот момент, я желала стать океаном, нежно плещущимся о его боль, пока та не погаснет. Но я не была океаном. Даже если я проснусь, я никогда не стану ничем большим, чем капля воды. И я знала, что если приближусь к этим языкам пламени, то испарюсь прямо на месте.