Роза среди шипов

В комнате зажёгся свет, и я с огромным усилием открыла глаза. На мгновение я забыла, где нахожусь. Только заметив синие занавески, я вспомнила. — Проснись и пой, Кристина. Я обернулась, прищурившись, и увидела Эрика, направляющегося к креслу, в котором недавно сидел Надир, рассказывая мне свою историю. Он плавно опустился в кресло, держа книгу в руке. Он улыбнулся, заметив, что я наблюдаю. Я взглянула на часы. Чувствуя, что они не могут говорить правду, я выглянула в окно. Всё ещё темно. Я перевела взгляд на Эрика. — Который час? — Спросила я хриплым ото сна голосом. — Пять утра, — просто ответил он, вертя книгу в руках. Пять- — Ещё рано. — Я нахмурила брови. — Или, в моём случае, очень поздно. — Он поднял книгу, показывая мне её обложку в кожаном переплете. — Я принёс тебе историю. — Надир знает, что вы здесь? — Не знает. — Разве его дом не заперт? — Заперт, но Эхо-Холл нет. О. Точно. — Однако, — продолжил он, — даже если бы я выбрал парадную дверь, я бы всё равно вошёл. Я легко вскрываю замки. Но, увы, ты знаешь, как говорят, Кристина: ты можешь выбирать друзей, и ты можешь взламывать замки; но взламывание замков твоих друзей ужасно их разозлит, и они больше не позволят тебе войти через парадную дверь — так что тебе придется пользоваться секретными туннелями, полными таинственных людей-теней. — Он пожал плечами. — Разве ходить через Эхо-Холл удобнее, чем через парадную дверь? — Нет, но мне разрешили пользоваться Холлом, чтобы приходить сюда; и не разрешили взлом с проникновением. Шокирует, я знаю. — Он постучал по своей книге длинным большим пальцем. — Вы могли бы просто сообщить Надиру, что стоите снаружи. — Я пробовал. Оказывается, когда кошки воют за окнами и царапают стекло, это «немножко раздражает» и «обычное для кошек поведение». Но когда это делаю я, это «мешает» и «расстраивает слуг, Эрик». — Мне кажется, — тихо сказала я, — что у вас какого-то рода отвращение к стуку. Его разноцветные глаза вспыхнули удивлением, а затем он широко улыбнулся. — Значит, у неё есть чувство юмора! — Он снова поднял книгу. — Готова к истории? — Что за история? — Сказка, — ответил он, всё ещё улыбаясь. — Я их люблю. Честно говоря, никогда не испытывал склонности к реализму. — Почему? — Почему? Что ж, я полагаю, реальность и так достаточно ужасна, так что я… — Нет, я имею в виду, — перебила я, — почему вы принесли историю? — О! — Он пересел на краешек сиденья. — Я подумал, что ты, наверное, скучаешь по звуку моего голоса. Я вздохнула. — Итак, давай начнём. — Он открыл книгу на первой странице. — Жил-был принц. Он был настолько потрясающе красив, что соблазнил всех дам в стране — и даже получил от них несколько предложений руки и сердца. Но однажды, принц Эрек услышал о… — Вы принц в этой истории? — Мои брови взлетели вверх. — Нет, — нетерпеливо ответил он, — моё имя пишется чрез «И». Имя принца пишется через «Е». Не тормози, Кристина. Я отвернулась, уставившись в потолок. — Однажды, — продолжил он, — он услышал о деве, которую держал в заложницах огромный, красный, огнедышащий дракон. Итак, принц Эрек отправился в логово дракона. Дева… — Он посмотрел на меня. — Твоё имя пишется через «И» или «Е»?» — «И». — Тогда дева Крестина — через «Е». — Это выдумка! — Воскликнула я. — Очень хорошо, Кристина: ты поняла, как работает художественная литература. Мои глаза расширились и закатились. — Ты только что… — Он закрыл книгу, склонив голову набок и прищурив веки. — Ты только что… закатила на меня глаза? — Нет. — Нет? — Он дьявольски улыбнулся. — Я видел, как ты это сделала. — Простите. Его улыбка погасла, как будто моё извинение сильно его разочаровало. — Неважно. — Затем он положил книгу открытыми страницами вниз себе на голову, надев её как шляпу. — Но да, ты права, эта книга — не что иное, как чистые листы бумаги. В любом случае… В этот момент дверная ручка дёрнулась. — Эрик! — Голос Надира. — Открой дверь. Я в шоке уставилась на Эрика. Он запер дверь? Тот ничего не ответил, только сидел молча, глядя на дёргающуюся дверную ручку с таким выражением лица, будто находил это немного забавным. — Эрик, я знаю, что ты там. — Голос Надира звучал устало. — Я тебя слышал. — Доброе утро, Надир! Как дела? — Эрик потянулся. — Как ты попал в мой дом? — Эхо-Холл. Ты говорил, что я могу воспользоваться им, чтобы прийти сюда. — Когда тебя пригласят. — Хм. — Он задрал голову, словно копаясь в своих воспоминаниях. — Думаю, я не расслышал эту часть. — Это потому, что у тебя избирательный слух. — Дверная ручка снова дёрнулась. — Открой дверь. — Разве у тебя нет ключа? — Замок внутренний, и ты это прекрасно знаешь. — Ты пробовал стучать? С другой стороны послышался глубокий вздох разочарования, а затем более чем агрессивный стук. Тишина и неподвижность. — Эрик? Он посмотрел на меня и пожал плечами, книга всё ещё лежала у него на голове. — Похоже, стук и в самом деле не работает. — Эрик! — Ох, ладно. — Он встал, продолжая держать на голове свою шляпу из книги, и подошёл к двери, отпирая и распахивая её. — Эрик, я… — начал Надир, затем замолчал. — Что, чёрт возьми, у тебя на голове? — Книга. — Почему… Нет, на самом деле, я не хочу знать. — Я не видела Надира, но могла представить его раздражённое выражение лица. — Эрик, тебе нужно разрешение, чтобы ходить сюда. — Я навещал свой подарок! — запротестовал он. — Тебе всё ещё нужно разрешение. — Я буду иметь это в виду на будущее. — Нет, ты не будешь. Эрик снял книгу с головы. — Итак, завтрак почти готов? Я бы не отказался от кофе. — Он повернулся ко мне. — А ты, Кристина? Ты голодна? Хочешь пить? — Ты знаешь, который час? — спросил Надир. — Утро. — Он прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди. — Утреннее время — это время завтрака.

***

Назнин и так не спала, поэтому настояла, что приготовить мне завтрак (а Эрику кофе) не составит особого труда. Надир тут же отдал ей деньги, свирепо глядя на Эрика. Как только еду и напитки принесли в комнату, Назин приготовилась помогать мне есть и пить чай. Эрик, однако, мягко отстранил её. Она не спорила — не потому, что не хотела мне помогать, а потому, что, вероятно, было бы неразумно вступать в перепалку с Ангелом Смерти. Эрик установил поднос с завтраком на прикроватный столик и помог мне принять сидячее положение. И, к моей радости, мой позвоночник снова функционировал. Опираясь на подушки, я могла сидеть. Однако мои ноги и руки оставались бесполезными. Эрик выглядел довольным. — Ещё несколько дней, и ты, возможно, снова встанешь на ноги. Я кивнула, по-настоящему улыбнувшись — впервые, как я поняла, с момента встречи с Эриком. Его глаза нашли мои губы, и в них появилось внезапное, странное выражение. Моя улыбка исчезла, как и выражение его лица. Почувствовав немного больше надежды, я медленно отпила из чайной чашки, которую Эрик поднёс к моему рту — и хотя мне всё ещё было немного неловко, что меня кормят, как младенца, он не делал по этому поводу никаких замечаний. Вчера, когда он кормил меня тушёным мясом, он тоже ничего не говорил. Я была благодарна за это. Если бы из-за моей беспомощности меня выставили дурой, я бы просто отказалась есть. — Знаешь, — сказал он, накалывая вилкой кусочек яйца, — твои рисунки всё ещё лежат на кофейном столике. — О. — Я посмотрела на него. — Ты можешь избавиться от них, если хочешь. — Избавиться от них? — Его встревоженный взгляд встретился с моим. Я кивнула. — Если они занимают место. Я всегда могу нарисовать больше. — Я сделала паузу. — Ну, может быть, я смогу нарисовать больше. Если мне продолжит становиться лучше. — Даже если бы они занимали место, зачем мне от них избавляться? Это твои творения. — Он опустил вилку на тарелку. Я бы пожала плечами, если бы могла. — Я просто… Я не уверена, вдруг они мешают. — Ну, это не так. — Он пристально посмотрел на меня. — Знаешь, пение — это то, что ты можешь делать, не используя свои руки или ноги. Существует не так много видов деятельности, которые требуют только твоего корпуса. Я ждала, что он продолжит. — Я знаю, я спрашивал тебя раньше, и ты сказала «нет», но не могла бы ты передумать и позволить мне послушать, как ты поёшь. Возможно, я мог бы давать тебе уроки. Это заняло бы нас обоих. Его просьба ошеломила меня. Она звучала почти слишком искренне. Но в этом не было ничего удивительного. Я вспомнила, как Эрик говорил, что хотел «хоть раз сделать что-то хорошее» — и как он чувствовал, что упустил свой шанс сделать это. Он говорил, что хотел «исправить что-то, а не быть силой разрушения». Я представляла, как тяжело ему видеть, что всё моё творчество превращается в смерть и боль — может быть, именно поэтому он так сильно возражал против того, чтобы выбрасывать мои рисунки. Они были простыми и полезными, и я задавалась вопросом, как мало простоты и полезности в его жизни. И, возможно, именно поэтому он хотел давать мне уроки. Простые. Полезные. Так что, может быть, я могла бы позволить ему эту небольшую услугу — он оставил моё тело в покое, но мог бы поиграть с моим голосом, если хотел. И — правда — это избавило бы меня от скуки. Сделав глубокий вдох, я закрыла глаза, чтобы не видеть, как он наблюдает за мной, и открыла рот, чтобы запеть.