-----Эрик-----
Я не спал. Неудивительно, даже без учета нынешних обстоятельств. Я провёл без сознания целый день. Честно говоря, лучше бы я спал, чем проводил время, варясь в рагу собственной тревожности, пока темнота, как крышка незнакомой и зловещей кастрюли, запирала меня внутри. Я прижался к той стороне клетки, которая касалась стены. По словам Жавера, это пространство было его караваном — крошечным передвижным домом, запряжённым лошадьми. В комнате было темно, её освещала только полоска лунного света, проникавшая через окно над столом. Жавер лежал в своей постели и тихонько похрапывал, и я слышал тяжёлое дыхание Цербера, который тоже спал. Поверхностно, я чувствовал нереальность всего происходящего. Вообще всего. Думал, что проснусь в объятиях Мари от очередного кошмара. Что утренний солнечный свет проникнет в окно моей спальни. Она поцелует меня в лоб, когда я открою глаза, а затем попросит помочь приготовить завтрак. Но в глубине души я знал, что это реально. Я видел как Мари, моя мать по всем признакам, кроме кровного родства, неделями умирала у меня на глазах, пока я ничего не мог сделать, кроме как изо всех сил стараться обеспечить ей комфорт, и убеждаться, что с ней всё в порядке настолько, насколько возможно. Я видел, как доктор констатировал её смерть. Сначала Саша. Теперь Мари. И обе умерли с моей помощью. К этому моменту я, казалось, исчерпал свои эмоции, потому что, несмотря на всё горе, которое я испытывал во время её кончины, я чувствовал оцепенение. Я чувствовал себя совершенно лишённым всего. Я даже не чувствовал себя человеком. Я больше не был человеком. Я стал экспонатом. Аттракционом. Реквизитом, приносящим Жаверу доход. Я стал «Le Fils d'Hades», и завтра вечером, я впервые продемонстрирую родной деревне ужасы, о которых они шептались в восхищении и страхе все эти восемь лет. Но чем дольше тянулась ночь, тем больше я осознавал, что мне просто всё равно.***
Утром, я, наконец, заснул. Жавер меня не беспокоил. Несколько раз я слышал, как собака — или две, или три — обнюхивала клетку, пару раз я слышал, как дверь в фургон открывалась и закрывалась. Я сомневаюсь, что он позволил мне поспать из вежливости — я думаю, я просто был ему не нужен днем, поэтому он не хотел утруждать себя моим пробуждением. Только когда снова наступила темнота, Жавер звякнул ключами о прутья клетки, издав резкий металлический звук, который заставил меня вздрогнуть и сесть прямо. Он улыбнулся и отпер клетку. — Наружу, — просто сказал он. — Наружу? — Моргнул я. — Мне кажется, я слышу эхо. — Он открыл дверь моей маленькой тюрьмы. — Пойдём. — Зачем? Его небесно-голубые глаза потемнели, подобно надвигающейся грозе. — Затем, что я так сказал. Это достаточно веская причина для тебя, мальчик. Я не заставил его повторяться. Я выбрался из клетки и встал, ноги подкашивались после долгого пребывания в таком тесном пространстве. Цербер лежал в своей клетке, над моей, наблюдая за мной, и слегка подёргивая носом. — Итак, — сказал Жавер, поворачиваясь ко мне, — я уже вывел зверя облегчиться. Тебе это нужно? Лучше скажи мне сейчас — я открываюсь через полчаса. Мне действительно это требовалось, но быстрый осмотр помещения показал, что здесь негде уединиться. Возможно, он выйдет, пока я буду заниматься своими делами? — Есть ли… — Тихо спросил я, — где-нибудь ночной горшок? Его глаза расширились, и он рассмеялся, выглядя по-настоящему взволнованным. — О, он есть. Но он мой, и я осмелюсь сказать, что не собираюсь делиться им с такими, как ты. Нет, я выведу тебя наружу, прямо как Цербера. Наружу? Как животное? — А если кто-то… увидит меня? — Прошептал я. — Мы на окраине деревни, и, к счастью для тебя, здесь ещё никого нет. Но я не могу обещать, что так будет продолжаться долго. Тебе нужно облегчиться или нет? Я сказал, что да. И, к моему шоку и унижению, Жавер накинул мне на шею верёвочный поводок и туго затянул его. Должно быть, я смотрел на него с выражением, выдававшим мои чувства, потому что он снова ухмыльнулся и сказал: — Просто на случай, если тебе вдруг захочется сбежать.***
Он наблюдал за мной. И во время этого, я почувствовал, что никогда ранее не испытывал такого немыслимого нарушения личного пространства. Однако по сравнению с тем, что последует дальше, это событие едва стоило упоминания. С самого моего детства, с тех пор, как я вообще мог что-либо помнить, Мари учила меня, что я красивый, хороший и заслуживаю любви. По крайней мере, она пыталась научить меня этому. В течение трёх следующих часов, все её усилия канули в небытие. После того, как мы вернулись внутрь, он дал мне немного хлеба и воды, чтобы я быстро поел и попил, и запихнул меня обратно в клетку. Затем, ровно в семь вечера, Жавер открыл свой фургон для жителей деревни, которые столпились у его двери, услышав, что теперь чудовище, терроризировавшее их город, заперто в клетке у него на полу. Жавер сделал всё возможное, чтобы представить нас парой: будто Цербер охранял врата Подземного мира, а я был сыном короля Подземного мира. Половина из посетителей уже приходила посмотреть на Цербера до того, как меня сюда продали, но это не имело никакого значения, видели его или нет. Всё равно почти никто не обращал внимания на собаку. Они пришли смотреть не на Цербера. Группами по четыре человека он впускал людей, просто чтобы взять с них плату за вход и дать поглазеть на моё обнажённое лицо. В первый раз, я был так расстроен криком, который издала женщина, проклятиями, выкрикнутыми в отвращении мужчинами, стоявшими рядом с ней, что спрятал голову в локтях и свернулся калачиком. Жавер выпроводил гостей и попросил следующую группу подождать, чтобы привязать мои запястья, широко разведённые в стороны, к передним угловым прутьям клетки, заставив меня опуститься на колени и не давая возможности спрятать лицо. Я всхлипнул. Жавер осклабился в отвращении и нетерпении, из-за того, что его шоу прервали мои детские эмоции. — О, — прорычал он, — плачь, плачь, плачь! А потом ещё немного! Видишь, как сильно я переживаю, маленький урод. Тебе лучше выбрать другую тактику. Со мной слёзы ни к чему тебя не приведут. И поэтому я закрыл глаза и ушёл из этого мира, пока тянулись часы, мои колени болели от неудобного положения, а запястья горели там, где слишком тугая веревка врезалась в кожу. Я игнорировал насмешки, комментарии шёпотом, проклятия, крики и случайный смех. Я проигнорировал и слова благодарности, которые некоторые мужчины и женщины выразили Жаверу за то, что он избавил их город от проклятого ребёнка-демона. Вместо этого, я отправился туда, где был мой дом. Я отправился туда, где Мари. Где Саша. Я представил их живыми, в безопасности, счастливыми в гостиной. Я представил, как снова играю с Мари на пианино, а Саша сидит на полу. Я представил, что ничего не изменилось, за исключением, возможно, того, что моя мама гуляла два часа, а не один. Ещё лучше, моя мама пошла и нашла доктора, и они вдвоем уехали далеко-далеко, в другой город, другую страну, другой континент, оставив меня наедине с моими любимыми людьми. Единственными двумя людьми, которые любили меня. Мари и Саша. Саша и Мари. Но потом кто-нибудь кричал, и это напоминало мне о том, где я находился. Кем я был. Потому что я не был красивым. Я был уродливым. Я не был хорошим. Я был монстром. Я не заслуживал любви. Я не заслуживал.