-----Кристина-----
В ночь перед казнью, где я должна была сидеть рядом с Ханум, мне спалось беспокойно. Я не хотела видеть ещё одну смерть. Несмотря на то, что прошло несколько дней с тех пор, как Эрик сообщил мне о приглашении, я всё ещё не была готова. Как у Эрика это получалось? Как ему удавалось совершать убийство за убийством и не сходить с ума окончательно? Я проспала, наверное, всего час, когда мой разум снова пробудился от звука тихо закрывающейся двери. Обычно этот лёгкий шум меня бы не разбудил, но сейчас я едва касалась царства сна. Я открыла глаза и увидела тёмную фигуру у двери, держащую ладонь на дверной ручке. В панический момент внезапного пробуждения я резко выпрямилась и включила лампу. Эрик. Не какой-то убийца, пришедший по мою душу. Это был просто Эрик. — О, — прошептала я. Он наблюдал за мной распахнутыми глазами. — Здравствуй. — Прости, что напугал тебя, — тихо ответил он, наконец отпуская дверную ручку. — Ты меня не напугал. Не совсем. Я просто… на взводе. — Я попыталась улыбнуться. — Я тоже. — Кивнул он. — Ты тоже? — Я села немного прямее. Нижняя губа Эрика поджалась, когда он опустил взгляд. Его руки мягко ерзали по бокам. — Я более чем на взводе, — тихо объяснил он. — Я… напуган. Ужасно. И я не знал, куда ещё пойти, кроме как сюда. Внимательно осмотрев Эрика, я действительно заметила в его глазах то же выражение, которое видела, когда мы вошли в Зеркальный зал, тот же взгляд, который появлялся на его лице в грозу. Напуганный. Невероятно напуганный. Но сейчас он не смотрел в зеркало, и погода была хорошей. Так чего же он боялся? Я чувствовала, что догадываюсь. — Почему? — Спросила я. — Что тебя пугает? — Я не хочу выступать завтра. — Его глаза снова встретились с моими. Когда я не ответила, продолжая просто молча смотреть, он глубоко вздохнул. — Я не хочу, чтобы ты меня ненавидела. Я покачала головой. — Я не стану. — Ты этого не знаешь. — Я знаю. Я уже видела, как ты… выступаешь. — Последнее слово я произнесла тише, чем остальные. — Это другое. — Он напрягся. Его глаза не отрывались от меня. — В тех редких случаях, когда шах вызывает меня убить для него, это происходит ради результата. Да, здесь замешаны фокусы, но не более. На самом деле, это не представление. Но оно становится представлением, когда я выступаю для Ханум. Я становлюсь кем-то другим. Я отыгрываю роль, превращаясь в саму смерть. Шаху подобное не нравится, он считает это излишним и надуманным, с чем я согласен, но его матери это нравится. Выступление вызывает тревожащие чувства. Оно специально задумано тревожным. И я не хочу, чтобы ты это видела. В его голосе сквозило столько отчаяния, что мои плечи поникли, и я сбросила с себя одеяло, переставляя ноги, чтобы спустить их с матраса. Я не собиралась вставать, но у меня возникло желание убрать барьеры между нами, даже если барьером было одеяло. — Эрик… — начала я. — Раньше ты боялась меня, — перебил он тихим, напряжённым голосом, и я закрыла рот. — Ты так боялась меня. Я знаю, ты думала, что я причиню тебе боль, что я подтвержу те слухи, которые ты, без сомнения, слышала. Но ты больше так не думаешь. Нет, на самом деле, ты хочешь моей дружбы. И я думаю, что если ты увидишь, как я выступаю для Ханум, ты сразу же откажешься от тех маленьких привязанностей, которые появились у тебя, и снова начнёшь бояться меня. Я не знала, как убедить его, что это неправда. Между нами двумя, именно он был мастером слова. Он владел красноречивым многословием, он мог выдать остроумный ответ или идеально сформулированную мысль за считанные секунды. Я же говорила изображениями. Так что, возможно, я могла бы создать изображение словами. Историю. Я посмотрела на часы. Три часа ночи. Он пересёк Эхо-Холл из своего дома к Надиру в три часа ночи, потому что он, Ангел Смерти, королевский палач с лицом разложившегося трупа, был напуган. И, испугавшись, он пришёл искать утешения у меня. Я глубоко вздохнула и похлопала по кровати справа от себя. Он колебался всего полсекунды, прежде чем сесть там, где только что лежала моя рука. Он выжидающе посмотрел на меня. Чувствуя, что моё лицо слегка покраснело, я прочистила горло, надеясь, что моя идея не прозвучит фальшиво и не выставит меня дурой. Итак, чтобы справиться с собственными нервами, я протянула руку ладонью вверх. Эрик медленно взял её, осторожно положив свои пальцы на мои. — Давным-давно, — начала я, — жил-был принц по имени Эрек. С буквой «Е». Его нижняя губа растянулась в улыбке. — Этот принц, — продолжила я, — услышал о страшном драконе в далёкой стране и отправился убить его. Но дракон был слишком большим, слишком сильным, и поэтому он заманил принца Эрека в ловушку в своём логове. Дракон поставил принца перед выбором: либо его съедят прямо здесь и сейчас, либо он выполнит приказ дракона и будет убивать тех, кто мог бы попытаться причинить вред великому зверю. Принц выбрал последнее. Улыбка Эрика исчезла. Он смотрел на меня с интересом и ужасом. Я сглотнула и собиралась продолжить, когда он заговорил: — Почему принц выбрал это? — Медленно прошептал он, похоже, искренне ожидая моего ответа. Моего мнения. — Разве выбор смерти от рук дракона не был бы более благородным, чем убийство других? Разве это не делает принца тоже злодеем? — Нет, — ответила я, — потому что люди, которые приходили, всё равно умерли бы. Принц мог, по крайней мере, обеспечить им быструю, чистую смерть. Он быстро отвёл взгляд. Я переплела свои пальцы с его и сжала. Он закрыл глаза и судорожно вздохнул, сжимая мою руку в ответ. — По всей стране было известно, — продолжала я, опуская взгляд на свои колени, — что дракону нравилось похищать девушек из их домов и съедать их глубоко в своём пещерном жилище. Однако дракон решил, что одна конкретная дева будет отдана принцу в качестве подарка за выполнение приказов. Её звали Крестина — с буквой «Е». Дракон предложил принцу различные способы приготовить её. Возможно, предложил зажарить её на костре, поскольку так девушки вкуснее всего. Но принц отказал. Принц Эрек увидел, как она напугана, как одинока, и решил вместо этого стать её другом. И за это дева Крестина была благодарна. Я подняла на него взгляд, и с удивлением и печалью заметила в его глазах влагу. Его горло сжалось, но он промолчал. Я крепче сжала его пальцы, и он ответил тем же жестом. — Однажды дракону стало скучно, — тихо сказала я, проводя своим большим пальцем по его руке. При этом движении рука Эрика начала дрожать. — Дракон решил, что деве будет забавно наблюдать, как принц убивает одного из многих рыцарей, которые пришли, чтобы уничтожить чудовищную тварь. И вот, не имея выбора, она все-таки пришла посмотреть. И хотя это не было приятным зрелищем, чувства девушки к принцу не изменились — потому что принц не изменился. Он оставался Эреком, независимо от того, что его заставляли делать. Они оба были пленниками дракона. Дева не хотела, чтобы её осуждали за то, что она позволила похитить себя для съедения, и она не осуждала принца за то, что он стал оружием дракона. Молчание затянулось, тишину прерывало только тиканье часов, по мере того как проходили минуты. Но это была приятная тишина. В последнее время я всегда чувствовала себя комфортно, когда Эрик был рядом. Я надеялась, что он чувствовал то же самое. — Кристина, — выдохнул он. Я повернулась к Эрику и чуть не задохнулась от выражения, которое увидела в его глазах. Нежность — чрезвычайная нежность — светилась в каждой частичке его взгляда. Раньше он смотрел на меня с дружелюбием, счастливой привязанностью, но это было что-то новое. Такого я никогда в нём не замечала. Больше всего оно походило на нежный, любящий, отеческий взгляд, который Эрик дарил Резе. Но это было ничто по сравнению с нынешним выражением. — Да? — Сказала я хриплым голосом и прочистила горло. — А принц и дева когда-нибудь сбежали из логова дракона? — Спросил он. Я хотела сказать «да». Я хотела для них счастливого конца. Но правда заключалась в том, что, несмотря на все мои мечтательные наклонности, я переняла реалистические взгляды отца. И поэтому я ответила, очень медленно: — Я не знаю. Я не продвинулась так далеко в истории. Но я надеюсь на это.***
Эрик ушёл вскоре после моего рассказа, пожелав мне спокойной ночи, прежде чем выключить лампу и тихо закрыть дверь в мою комнату. Удивительно, но после этого я спала довольно крепко. В то утро встречи между мужчинами не было. Я позавтракала с Надиром и Резой. Реза радостно рассказывал о своём сне прошлой ночью, в котором он встретил тигра. Его любимого. Я отвечала с энтузиазмом, но часто меня отвлекала необычная молчаливость Надира. Он довольно часто поднимал на меня глаза и смотрел на протяжении нескольких секунд. На самом деле, он выглядел так, как будто хотел что-то сказать. После завтрака я узнала, что именно. — Кристина, — сказал он, когда Парвана вывела Резу из комнаты. В этот момент я отодвигала свой стул, готовая пойти порисовать. — Ты не могла бы задержаться ещё на несколько минут? — Да, — тихо сказала я, — я не возражаю. — Я отодвинула стул и села, теперь мой желудок трепетал от нервов. — Что случилось? Он сложил руки перед собой, сурово глядя из-за стёкол очков. — Я собираюсь спросить тебя кое о чём, и я бы хотел, чтобы ты отвечала мне честно. — Хорошо. — Моё сердце бешено заколотилось. — У тебя возникало желание выучить персидский язык? Я моргнула. Я не знаю, чего я ожидала, но точно не этого. — Для тебя, — продолжил он, — было бы естественно захотеть учиться, учитывая, что ты пробудешь здесь ещё несколько месяцев. Я подумала об этом. Обучение могло бы быть полезным, я полагала, но я не горела особым желанием учиться. — Если ты хочешь, чтобы я начала учить язык, то было бы не так плохо… — Нет, — остановил он меня, сузив глаза, — это не то, о чём я спрашиваю. Я не предлагаю учить тебя персидскому. Я спрашиваю, появлялось ли у тебя такое желание. — О, — сказала я, — нет. Почему ты спрашиваешь? — Потому что, — ответил он, — пропала моя книга переводов с персидского на французский. Я взглянула на дверной проём, представляя его кабинет. Представляя пустое место там, где должен стоять массивный том. — Как ты думаешь, куда он мог деться? — Я спрашиваю об этом тебя, Кристина. Я перехватила его взгляд. В моей голове зазвенели тревожные звоночки. — Постой. — У тебя есть какие-нибудь идеи, куда бы могла подеваться книга? — Терпеливо спросил он. — Надир, — сказала я уверенно, в моих словах проявился страх, — ты думаешь, что я обокрала тебя? Он сел немного прямее и посмотрел на меня. — Надир? — Как я и сказал… — Он пожал плечами. — Это естественно — хотеть понимать язык страны, в которой живёшь. — Я не брала твою книгу, — прошептала я. — Я не знаю, куда она делась. Это мог быть слуга… или… — Мои слуги верны, — сказал он, теперь немного резко, хотя его лицо оставалось прохладно-спокойным, как ясный весенний день. — И они не умеют читать. Я позаботился и об этом, когда нанимал их. — Я бы не взяла твою книгу без разрешения, — сказала я, теперь в моем тоне слышалась мольба. — Я клянусь, что не стала бы. Ты можешь обыскать мою спальню. Он смотрел на меня, читая выражение моего лица, дольше, чем мне было комфортно. Наконец удовлетворённый — или неудовлетворённый, если уж на то пошло — он встал со стула. — Спасибо тебе, Кристина, за то, что уделила мне время и проявила терпение во время моих расспросов. Доброго тебе утра. Я должен идти во дворец, но, как всегда, дай знать слугам, если тебе что-нибудь понадобится. Всё что угодно. Его походка была напряженной, когда он вышел из-за стола, даже не кивнув на прощание.***
Когда Эрик прибыл тем утром, он пришёл не для того, чтобы научить меня петь. Вместо этого он потратил час, перебирая всё, что мог придумать, чтобы рассказать мне о Ханум — всё, что могло бы мне пригодиться. Я сама начала дрожать при мысли о встрече с ней, о том, что мне придется сидеть рядом с ней, и Эрик взял меня за руку, когда заговорил. Это меня сразу успокоило. И он рассказал мне вещи, которые я изо всех сил старалась запомнить до конца дня. Я записала их на бумаге — но, конечно, я не могла взять записи с собой на встречу с ней. Я провела день, перечитывая снова и снова свои записи: Ханум предпочитает, чтобы её называли именно так. Ханум. По словам Эрика, это слово означает «мадам». Я должна обращаться к ней «Ханум» каждый раз, когда разговариваю с ней. Она чрезвычайно заинтересована во мне. Это я уже знала, но Эрик уточнил, почему. Ханум тесно связана с личным гаремом шаха, поскольку они являются жёнами шаха, но в дела Сада она никогда не вмешивалась. Девушки из Сада занимают гораздо более низкое положение, чем жёны шаха — садовые цветы имеют статус рабынь, в то время как гарем, по сути, принадлежит королевской семье. Только когда она узнала, что Эрику подарили невесту из Сада, она заинтересовалась мной. До этого ей было наплевать, кто я и на что похожа. Она полностью верила, что я одновременно боюсь Эрика и полностью загипнотизирована им, что делало меня своего рода покорной куклой для «любви». Ей нравится курить гашиш, так как это успокаивает её быстро ускользающий разум. Очевидно, она слышит голоса. Постоянно. И иногда она отвечает им. И вот, когда часы пробили семь вечера, Эрик постучал в дверь Надира, чтобы проводить меня из его дома в город и через дворец Голестан. Я тихо спросила Эрика, действительно ли это безопаснее, чем использовать Эхо-Холл, поскольку прямо сейчас оба маршрута казались опасными. Эхо-Холл вызывал у меня желание оглянуться через плечо, но любая потенциальная угроза в Тегеране также могла обнаружить, где меня держат. Эрик сообщил мне, что, поскольку шах знает, что я иду из дома Надира, было бы подозрительно использовать Эхо-Холл. Иначе казалось бы, что я перенеслась из жилых помещений Надира в комнаты Эрика, что потенциально заставило бы шаха задаться вопросом, каким образом это произошло, поставив под угрозу секретность Эхо-Холла. — Кроме того, — прошептал он, пока Дариус придерживал для нас входную дверь Надира, — шах считает, что угроза миновала. Мы поймали твоего предполагаемого убийцу, и поэтому он хотел бы, чтобы ты снова начала жить в моих покоях, начиная с сегодняшнего вечера. Я подняла брови, глядя на него. Не думаю, что я до конца скрыла лёгкое удовольствие, появившееся на моем лице. — Надир мне этого не рассказывал. — Надир не совсем доволен таким решением. Он думает, что ты меня отвлекаешь. — Вздохнул Эрик. — А я отвлекаю? — О, да. Отвлекаешь. Но я совсем не против. Ему не нужно так сильно беспокоиться. Я знаю, что нужно сделать, и я это сделаю. Всю дорогу от дома Надира до дворца нас сопровождали охранники, и они продолжали полностью окружать нас, пока мы шли к жилым покоям Ханум. К её апартаментам. Они были очень похожи на апартаменты Эрика, за исключением гораздо более роскошной меблировки. В то время как кушетки Эрика были красными, в её комнате стояли золотые и серебряные, под стать стенам и потолку. Чёрные столы усыпали бриллианты. В люстрах горели настоящие свечи — без сомнения, Ханум приказывала слугам гасить их всякий раз, когда требовалась замена или воск начинал перетекать через края подсвечников. В глубине комнаты стояла одна из кушеток, а в центре её сидела Ханум. Её тело покрывали прекрасные розовые, пурпурные и красные тона, голову обматывала ткань от макушки до подбородка, хотя лицо оставалось открытым. Это было красивое лицо — очень похожее на лицо шаха — с острым носом и яркими карими глазами. Ее губы скривились в дьявольской улыбке, когда она впустила меня — одетую, конечно же, в мой подарочный наряд. По обе стороны от неё стояли двое крупных мужчин — Эрик ранее сообщил мне, что её будут охранять евнухи — и несколько девушек — это, по его словам, были её любимые девушки из гарема. Эти девушки, в отличие от Садовых цветов, одевались прилично, как Ханум. В стороне стоял ещё один мужчина, хотя он казался намного меньше евнухов. Он вытер лоб, по которому струился пот. Было не жарко, так что, должно быть, он нервничал. Охранники разошлись и покинули комнату, наконец выполнив свою работу по безопасному сопровождению нас. Как будто он делал это тысячу раз, Эрик без единого колебания снял маску и протянул её евнуху. Евнухи никак не отреагировали, а девушки изо всех сил старались сдерживаться, но некоторые из них неловко переступили с ноги на ногу. У меня появилось ощущение, что, хотя шаха забавляла негативная реакция на лицо Эрика, Ханум находила это ребячеством. Ей нравился этот жуткий образ, и, вероятно, она хотела, чтобы он нравился и её окружению. Эрик не поклонился, даже не кивнул. Он выпрямился и заговорил с ней. Как и раньше, я предположила, что это было частью представления — что он, великий Ангел Смерти, поклоняется только самому Люциферу. Ханум, казалось, это искренне понравилось. Грациозная, уверенная в себе пантера, она повернулась на своем сиденье и обратилась к потеющему мужчине. Он низко поклонился и приблизился, заняв позицию за диваном. Ханум снова заговорила тихо, а мужчина обратился ко мне. По-французски. С акцентом, но по-французски. — Роза, — сказал он неожиданно высоким голосом, — Пожалуйста, сядь рядом с Ханум. Переводчик. Я и раньше не планировала ослушаться чего-либо, о чем бы попросила меня эта женщина, но теперь, когда она могла эффективно общаться, я не осмеливалась даже подумать о неповиновении. Я шагнула вперёд онемевшими ногами, и села рядом с ней. Я уставилась на Эрика, и на его лице отразились те же эмоции, что и у меня. Мне нужно быть осторожной. Я вспомнила, что должна бояться его, и уставилась на свои голые колени. По правде говоря, я не знала, что должно произойти дальше. Эрик молча стоял, заложив руки за спину, и рассеянно разглядывая стены. Именно в этой неловкой тишине Ханум наконец заговорила. — Как ты восприняла новость о том, что снова должна жить со своим Хозяином? — Спросил переводчик позади нас. Я сглотнула. Мне не нужно было притворяться, что я боюсь. Что, подумала я, ответила бы сломленная рабыня? — Не имеет значения, что я думаю, — дрожащим голосом прошептала я. — Всё, что имеет значение, это то, что я угождаю своему Хозяину, Ханум. Я не смотрела на Эрика, хотя могла представить, как его скривило от такого ответа. Однако, когда переводчик передал ей мои слова, она, казалось, осталась довольна. Она заговорила снова: — Должно быть, это ужасно страшно — болезненно — служить сыну дьявола таким образом. О Боже, я надеюсь, что она не спросит меня о подробностях. — Ханум, мой Хозяин… — Я снова сглотнула, потому что у меня пересохло в горле. Я по-прежнему не смотрела на неё. И не стала бы, если бы она меня об этом не попросила. — Если мой Хозяин желает причинить мне боль и страх, тогда это то, что я должна принять. Это обрадовало её еще больше. Я изо всех сил старалась излучать энергию маленького испуганного ягненка — колени прижаты друг к другу, плечи выдвинуты вперед, руки сложены на коленях, голос чуть громче шёпота — и это, по-видимому, приносило свои плоды. Удовлетворенная на данный момент, она подняла руки, как будто собираясь хлопнуть, а затем шлёпнула ими себя по коленям, подалась вперёд и зарычала. Тогда я всё-таки посмотрела на неё, потрясенная внезапной переменой. Она выглядела крайне рассерженной. Глаза дикие. Зубы обнажены. Она вперила взгляд в правый угол комнаты и выпалила несколько жарких слов, хотя там никого не было. Я вспомнила, что она слышит голоса. Что она сходит с ума. И так же быстро она снова успокоилась. Никто не отреагировал. Никто вообще не показал, что что-то не так. Как ни в чём не бывало, она сложила ладони вместе и хлопнула пять раз. Сигнал. Я не могла не вспомнить о дегустаторе, когда охранники привели в комнату мужчину в цепях, источающего страх каждой клеточкой своего тела. Его посадили прямо рядом с Эриком. Он не поднимал взгляда на своего палача, хотя Эрик пристально смотрел на него горящими глазами. Ханум заговорила со мной, и переводчик передал мне её слова: — Этого слугу поймали лежащим с другим мужчиной. Я широко раскрыла глаза, уставившись на трясущегося мужчину. Он вряд-ли был старше Эрика. С мягкими чертами лица и добрыми глазами. Я почувствовала, как в моем животе разгорается огонь, даже несмотря на страх. Это было его преступление? Любить кого-то, кого он не должен? Его казнят за это? Я подумала об Ибрагиме, о том, кем был его возлюбленный. Если Ханум когда-нибудь узнает, что её собственный сын… Она дважды хлопнула в ладоши, и молодой человек всхлипнул. При этом звуке горящие глаза Эрика потемнели, словно свеча осветила огромное, пустое, чёрное пространство. Его плечи расправились, руки сжались, подобно когтям, и каждый мускул напрягся. Выражение его лица превратилось в ужасную гримасу. Мне пришлось напомнить себе, кто стоит передо мной, потому что он действительно стал пугающим. Жестоким. Он обратил горящие огнём глаза к своей жертве. И началось.