-----Кристина-----
Вскоре после завтрака раздался стук в дверь. Сегодня урока пения ещё не было, и я с нетерпением ждала его начала. На прошлой неделе уроки проходили рано днём. Когда раздался стук в дверь, я пришла в волнение. Это означало что Эрик, по крайней мере на несколько минут, покинет свою рабочую пещеру. Я положила ручку на наполовину законченный набросок высокого дубового леса и провела одним движением по спине Айши (которая свернулась калачиком рядом со мной). Я не осмелилась прикоснуться к ней больше, но при поглаживании её лапы согнулись и скрючились. Я могла бы поклясться, что услышала странное мурлыканье. Дверь кабинета открылась, и хотя глаза Эрика казались усталыми, когда он вышел из комнаты, его взгляд смягчился, когда он увидел меня. — У тебя гость, — сказала я. — Похоже на то, — ответил он, провёл костлявой рукой по своим чёрным волосам и направился к двери комнаты. — Возможно, — размышлял он на ходу, — нам повезло, и это всего лишь говорящий ворон. — Это — гость, там, у входа моего, — процитировала я. — Гость, и больше ничего. Он широко улыбнулся, сверкнув на меня глазами, прежде чем открыть дверь. Это был не ворон. В дверях стоял Ибрагим, широко улыбаясь. — Друг мой! — воскликнул он. Он увидел меня за спиной Эрика и поправился: — Друзья мои! — Ибрагим, — сказал Эрик, позволяя ему войти и закрывая за ним дверь. — Скажи «Больше никогда!». — Больше никогда. — Ибрагим приподнял ухоженную бровь. — Хорошо. — Эрик кивнул. — Теперь приклей клюв из папье-маше к носу и воткни несколько чёрных перьев в волосы, насмехаясь над нами своими маленькими глазками-бусинками, пока мы плачем, скорбя о нашей потерянной Ленор. Я подавила смешок. Эрик краем глаза заметил, как дёрнулись мои губы, и при этом лёгком движении его разноцветные глаза засветились от удовольствия. — О чём, — спросил Ибрагим, переводя недоумённый взгляд с одного на другого, — во имя Аллаха, вы двое говорите? Это какая-то странная французская традиция? — Да, — сказал Эрик. — Безусловно, — добавила я. Ибрагим, всё ещё явно ничего не понимающий, улыбнулся. — Ну, я не француз, так что мне повезло, что мне не нужно принимать участие. — Он сел на диван рядом со мной, так, что Айша оказалась между нами. Она слегка приоткрыла глаза, увидела его, и её мурлыканье усилилось. — Я хотел сбежать от шаха, и я хотел увидеть вас обоих. Я подумал, что прийти сюда — хороший способ убить камнем пару птиц. Наступило молчание, во время которого Эрик озадаченно уставился на великого визиря, скрестив руки на груди и склонив голову набок. Мои эмоции в точности соответствовали выражению его глаз. Затем меня осенило. — Ибрагим, ты имел в виду «убить двух птиц одним камнем»? — Спросила я. — Разве это не то, что я сказал? Эрик фыркнул. — Да, Кристина, тебе стоит быть внимательнее. — Его слова, хоть и саркастичные, звучали нежно. Он сел напротив нас на другой диван, положив руки на ноги, а лодыжку на колено. — Знаешь, мне никогда не нравилась эта фраза. «Убить двух птиц одним камнем». Как именно можно убить двух птиц одним камнем? Какими сверхъестественными способностями к прицеливанию обладает этот птицеубийца? — Это просто оборот речи, — сказала я, но мои губы растянулись в улыбке. — Глупый оборот, если хотите знать моё мнение. — Его глаза сузились в искреннем раздумье. — Птицы сидят близко друг к другу? Это ненормально большой камень? Камень рикошетит между бедными животными? Я действительно должен знать. — Я очень рад сегодняшнему приёму, — сказал Ибрагим, откидываясь назад, очевидно, ему наскучили размышления Эрика. Я не была рада, но, хотя я знала, что Ибрагим не причинит мне вреда, я всё равно не осмелилась противоречить великому визирю. Он посмотрел на меня, и его глаза заблестели. — Я знаю, что ты знаешь меня как спокойную, безмятежную, мудрую, очень серьезную правую руку шаха, да, Роза? — О, конечно. — Я рассмеялась, а Эрик закатил глаза. — Откуда тебе было знать, — продолжил он с озорным выражением лица, — что я тоже способен освободиться от своих оков. — Ах да, — глубокомысленно заметил Эрик, — двойственность человека. — Это будет грандиозное празднество, — продолжил Ибрагим. — По какому поводу? — Спросила я. — Без повода, — ответил Эрик. — Ну, не совсем без повода. По поводу того, что шаху скучно. И, если я не ошибаюсь, потому, что Ибрагиму тоже скучно. — Насколько вероятно, — спросила я Эрика, — что Ханум решит не приходить? — Очень маловероятно, — проговорил он. — Примерно так же маловероятно, как если бы камень отскочил от одной мёртвой птицы и тут же попал в другую. Я издала короткий смешок. — Ты всё ещё о… — Это абсолютно не имеет логического смысла, Кристина. — Шах, — сказал Ибрагим, снова переводя разговор на себя, — ходил за мной по пятам, как собака. Нет, точнее, он заставлял меня ходить за ним, как собаку, и все уши прожужжал о сегодняшнем приёме. Я просто должен был прийти сюда. Чтобы сбежать, да, но также и сделать то, что я ему пообещал. А именно спросить, какого рода магию ты планируешь показывать. — Я подумал, что попробую свои силы в том, чтобы заставить искры вылетать из кончиков пальцев, — просто ответил Эрик, небрежно глядя на один из этих пальцев, покоившихся на его ногах. Мои глаза расширились. Он сказал «искры»? — Отлично! — сказал Ибрагим, хлопнув в ладоши, и широко раскрыв глаза в предвкушении сегодняшнего вечера. — Мне правда нравится, как это звучит. Я уверен, что шах будет доволен. — И что ещё лучше, — сказал Эрик, пристально наблюдая за Ибрагимом, — я уверен, что как только начнётся празднование, шах перейдёт из твоих рук в мои. До этого осталось всего несколько часов. Я нахмурилась. Хотя Эрик произнёс эти слова спокойно, почти в шутливой манере, в них чувствовалось скрытое презрение, даже боль. Я хотела подойти к нему, обнять его и успокоить, чтобы унять эту боль. Но мне пришлось быстро отбросить эти чувства. Ибрагим не заметил едва уловимой негативной интонации. На самом деле, казалось, что ему понравилась эта мысль. — О, да. Это будет крайне выгодно для меня. Возможно, мы даже можем пойти дальше и посадить тебя в клетку, просто на случай, если у тебя возникнет искушение сбежать от шаха сегодня вечером. В качестве меры предосторожности, конечно. — Он рассмеялся. Глаза Эрика потемнели. Он не засмеялся в ответ. Если уж на то пошло, он выглядел готовым зарычать, зашипеть, наброситься. Его спина выпрямилась, руки изогнулись под острым углом, и он уставился на Ибрагима так, словно хотел обхватить этими руками его горло. В тот момент он напоминал свой образ Ангела Смерти. Мне показалось, что он использовал всю сдержанность в мире, чтобы не навредить великому визирю. Что бы ни напомнила ему та фраза о клетке, воспоминание явно было тёмным и глубоким. Когда он заговорил, его голос прозвучал тихо, и отдавал ледяным холодком. — Повтори ещё раз? — Эрик? — Улыбка Ибрагима исчезла. — Ты хочешь посадить меня в клетку? — Нет, Эрик, это была шутка. — Ибрагим моргнул. — Боюсь, я её не понял. — Глаза Эрика горели, но его тело не двинулось. — Пожалуйста, объясни. Я люблю хорошие шутки и ненавижу упускать их суть. Ибрагим разинул рот. — Эрик, если я сказал что-то, что оскорбило… — О, нет. Я не оскорбился. С чего бы мне вообще обижаться на предложение посадить меня в клетку, как урода? Как животное? Что в этом может быть оскорбительного? — Мне жаль, Эрик. — Нет, тебе не жаль. — Эрик отвёл взгляд. — Тебе просто не нравится, когда люди испытывают к тебе что-либо, кроме восхищения. Ты всегда был очаровательным, не так ли, Ибрагим? Ты никогда не испытывал, каково это, когда люди смотрят на тебя с отвращением, и тебе не нравится, что я смотрю на тебя так сейчас. Итак, ты извиняешься, не понимая, за что извиняешься. Ты просто хочешь снова почувствовать себя комфортно. Загорелая кожа Ибрагима стала пепельной, когда он широко раскрытыми глазами уставился на Эрика. Я тоже наблюдала за ним, зная, что эти слова были произнесены на самом деле не от гнева, а от опустошения. — Ну, — продолжил Эрик, — мне некомфортно. Только не с тобой, и не прямо сейчас. Но на самом деле никого не волнует, что приносит мне комфорт, не так ли? Всё, что имеет значение, это услуги, которые я могу обеспечить. — Он сделал паузу. — Не могли бы вы, великий визирь, оставить меня сейчас в покое? Или вы хотите продолжать использовать меня как способ сбежать от шаха? Потому что, я думаю, мы оба знаем, что вы жаждете не моего общества, а отвлечения. Ибрагим сглотнул. — Друг мой, мне действительно нравится твоё общество. Я просто… — Пожалуйста, уходи. — Глаза Эрика снова обратились к Ибрагиму, и в его взгляде была тьма. Усталая тьма. — Или я недостаточно похож на человека, чтобы требовать таких вещей, как уединение? Последовало долгое молчание, во время которого Ибрагим смотрел на Эрика, поджав губы. Наконец, он выпрямился, прочистил горло и пробормотал: — Я прошу прощения за… — Он вздохнул и отвёл взгляд в сторону двери. — Мне жаль. Он ушёл. Я наблюдала за Эриком, но он не смотрел на меня. Вместо этого он рассеянно уставился на стол. — Я прошу прощения, Кристина. — За что? — Прошептала я. Пауза, а затем короткий смешок. — Я правда не знаю. Он тоже встал и ушёл в свой кабинет. Меня снова переполнило желание подойти к нему и утешить, но мои ноги не слушались. Почему я просто не могла этого сделать? Просто зайти и рассказать ему о своих чувствах? Потому что я была трусихой. Он нуждался в утешении, но меня больше волновало то, как он может отреагировать на мои чувства, чем то, как мои чувства потенциально могут ему помочь. Я откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Возможно, я досчитаю до десяти и просто сделаю это. Но я не смогла заставить себя начать считать. Я открыла глаза, внезапно почувствовав, что совершенно недостойна дружбы Эрика. И ещё более недостойна любых чувств, которые он может испытывать ко мне, а может и не испытывать.***
Мир погрузился во тьму, и с её приходом мне пришлось надеть свою Садовую одежду и последовать за Эриком и свитой охранников на приём. Очевидно, он будет проходить в любимой комнате шаха. В Зеркальном Зале. Пока мы шли, у меня скрутило живот. Я молила Бога, чтобы мне хватило сил пройти через это. Чтобы я не представляла дегустатора, лежащего в собственной крови. Удивительно, но по прибытии эти мысли даже не пришли мне в голову. Было слишком много людей, чтобы представить мёртвого мужчину на ковре. Из зала убрали стол, а ковры заменили. Я чувствовала, что не могу даже точно определить, где лежал погибший человек. Зеркальный зал стал совершенно другой комнатой. Охранники оставались с нами до тех пор, пока нас не проводили внутрь. Болтовня, звучащая там, прекратилась, и наступила тишина. Я заметила Ибрагима, смотрящего на Эрика с явным дискомфортом, в окружении нескольких мужчин, которых я видела на ужине, где Эрик показывал фокус с чайником. Надир стоял рядом, на его лице сохранялась нейтральная маска. Рядом с ним шах обернулся, чтобы посмотреть, что вызвало тишину. При виде своего любимого придворного, шах расплылся в улыбке. Он что-то громко сказал Эрику, и по толпе пронёсся непрерывный поток тревожного ропота. Я поняла, что все присутствующие мужчины, за исключением Ханум в углу комнаты, сидящей в плюшевом красном кресле, похожем на трон, в окружении евнухов. Здесь не было даже жён шаха. Когда я заметила, как все переводят взгляды с Эрика на меня и снова на Эрика, я почувствовала, что выделяюсь ещё больше. Но я не позволила этому заставить меня пожалеть о своём решении. Хотя я вела себя так, будто съёжилась перед Эриком и шахом — и всеми остальными — это было только притворство. Я приняла решение, и я буду придерживаться его. Я предположила, что шах попросил Эрика снять маску, потому что именно это он и сделал. Он неохотно поднёс руку к лицу и убрал шёлк, сунув его в карман, как и во время ужина. Я отметила, что он избегал смотреть на зеркальные стены. В ответ раздались вздохи, вопли и проклятия. Эрик никак не отреагировал, даже не вздрогнул, но я почувствовала, как он застыл, как статуя, рядом со мной. Моя рука так и чесалась взять его за ладонь, но вместо этого я опустила глаза, послушная и слабая, как хорошая маленькая рабыня, которой я и была. Шах весело рассмеялся, и Ибрагим притворился, что тоже смеётся, но теперь, когда он посмотрел на Эрика, я увидела в его глазах что-то похожее на сожаление. Он явно не хотел расстраивать его больше, чем уже расстроил. Когда реакция, наконец, утихла, шах прокричал что-то ещё, хлопнул в ладоши и вернулся к разговору, в котором участвовал ранее. Медленно, нерешительно толпа сделала то же самое. — Я выступлю в конце вечера, — тихо объяснил Эрик со спокойным лицом. — Шах хочет приберечь лучшее напоследок. Я кивнула один раз, чтобы показать, что поняла. Вместо того, чтобы смешаться с толпой, Эрик направился в угол напротив Ханум. Каждый человек, который стоял поблизости от этого угла, теперь переместился куда-то ещё. Четверо охранников следовали за нами по пятам, и когда мы дошли до угла, отвернувшись от зеркальных стен и повернувшись к большим окнам, охранники встали на равном расстоянии друг от друга, частично скрывая нас из виду, защищая от любых потенциальных нападений. Я предположила, что шах был не против того, что Эрик не присоединился к толпе — возможно, даже ожидал этого — потому что он, казалось, вообще не обращал на нас внимания. Мы простояли там час, просто наблюдая. За это время стало ясно, что Эрик на самом деле не гость на этом приёме, а достопримечательность. И поскольку его представление ещё не началось, ему пока не были рады. У меня защемило сердце. Я радовалась, что оказалась здесь, даже если мы не разговаривали. Я не чувствовала скуки или замкнутости. Мне всегда нравилось наблюдать за людьми, и, кроме того, трудно было скучать, когда невменяемый лидер могущественной страны и его безумная мать-садистка находились всего в нескольких шагах. Наконец, шах захлопал в ладоши и заговорил снова, и толпа снова всколыхнулась. Но на этот раз, казалось, в возбуждении. Предвкушении. Я посмотрела на Эрика. Он нахмурился. — Садовые Цветы. Сначала я не совсем поняла, но потом увидела их. Через дверь в Зеркальный Зал входила по меньшей мере дюжина девушек самых разных оттенков одежды и кожи, ведомых евнухами. В тот момент, когда мой взгляд упал на них, в тот момент, когда я заметила, как толпа мужчин смотрит на них, у меня закружилась голова. То, как они смотрели на девушек, как будто на объекты потребления, вызвало у меня тошноту. И выражения на лицах девушек. Такие пустые. Такие одинокие. Такие безнадёжные. Мучениям не видно конца. Постоянное насилие, постоянные напоминания об их никчёмности. Об отсутствии у них самостоятельности. Они никогда не окажутся на свободе, ведь наверняка даже в старости им не разрешат вернуться домой. Им не позволили бы рисковать международной тайной Сада Шахского Дворца. Мир завертелся. На их месте могла быть я. Эрик прошептал что-то, используя свой трюк с голосом, но я не расслышала, что именно. На их месте могла быть я. Девушек отпустили в толпу, и каждая демонстрировала, что хочет, чтобы любой мужчина, который притянет её к себе, стал их спутником на вечер. Казалось, ничего интимного — это делалось просто для того, чтобы мужчины почувствовали, что у них в руках один из цветов, только для того, чтобы передать цветок дальше, когда этот мужчина закончит. Иногда мужчина был ласков, внимателен и не отпускал девушку от себя. Это могла быть я. Девушки улыбались и смеялись, хватали мужчин за руки, спины и плечи, потирая и поглаживая, но в их глазах я видела мольбу о помощи. Я видела потребность убежать и никогда не возвращаться. Тюрьма без решёток. Это могла быть я. Остальная часть приёма прошла как в тумане. Я знаю, что Эрик несколько раз пытался заговорить со мной, но у меня звенело в ушах, и я не могла его расслышать. Я знаю, что он периодически смотрел на меня. Я хотела бы просто дать волю своим эмоциям, но я не могла. Не тогда, когда эти девушки находились здесь. Отвращение. Ярость. Чувство вины. Всё это бурлило в моем сознании и не позволяло проникнуть ничему другому. Мысли стучали в моей голове, как военный барабан, сигнализируя о хаосе, в котором находились мои эмоции. Это могла быть я. Это могла быть я. Это могла быть я.***
Эрик выступал в центре зала, а я стояла за спинами охранников. Кажется, были искры. Я не могла сказать точно. Я чувствовала себя так, словно находилась в полусне, смотрела в пол и только в пол, не в силах отогнать картину, как Цветы ласкают этих мужчин. Не в силах осознать, насколько невероятно близка я была к тому, чтобы прожить такую жизнь. Испытывая тошноту от мысли, что в какой-то момент я смирилась с такой судьбой. Я даже не боролась. Я позволяла этому случиться. Я была готова стать Садовым Цветком. Меня не стошнит. Нет. Не здесь. Не сейчас. Вечеринка закончилась, я полагаю, потому что Эрик и охранники вывели меня из Зеркального Зала. Мы шли. И шли. А потом мы остановились. И я поняла, что мы уже в покоях Эрика. Охранники ушли. Эрик взял меня за запястье своими длинными пальцами и усадил на диван. Он сел рядом со мной, взял меня за подбородок и заставил посмотреть на него. На нём снова была маска. — Поговори со мной, — сказал Эрик тихо, нежно, доброжелательно. Его глаза соответствовали этому тону, хотя в них застыло сильное беспокойство. — Что происходит в твоём сознании? Я не хотела этого, но слеза скатилась по моей щеке. И когда он поднял большой палец, чтобы стереть её, наблюдая, как его палец вытирает слезу, я зарыдала. И он немедленно заключил меня в объятия. Я зарыдала сильнее. Я этого не заслуживала. Я не заслуживала его дружбы, или безопасности, которую он мне давал, или опыта влюблённости. Я не сделала ничего особенного. Я ничем не отличалась от любого Садового Цветка, каждая из которых постоянно страдала. У меня были друзья. У меня был покой. У них ничего этого не было. Это могла быть я. Если бы меня не подарили Эрику, это могла быть я. Если бы Эрик не решил проявить ко мне доброту, это могла быть я. И это разозлило меня. — Почему ты не… — я попыталась заговорить сквозь слёзы, и икнула ему в плечо. Он отстранил меня. — Что? — Спросил он. Я глубоко вздохнула и вытерла своё лицо. — Почему ты просто… не взял меня в тот первый день? Моим долгом было сделать то, что ты хочешь. Я была твоей игрушкой. Я всё ещё остаюсь ей. Почему ты просто не воспользовался мной? Его челюсть отвисла на несколько сантиметров. Глаза расширились, а брови нахмурились в абсолютном недоверии. Отвращении. — Ты это не серьёзно. — Вообще-то серьёзно. — Прошептала я. Он был шокирован. Он отпустил меня и немного откинулся назад. От его отсутствия мне стало холодно, и я обхватила себя руками, почувствовав внезапное сожаление. — Потому что, может быть, — медленно произнёс он, тщательно подбирая каждое слово; его тон был ледяным, — я не хочу какую-то дрожащую рабыню, которая съёживается от моего прикосновения. Может быть, я не хочу кого-то, кто скажет мне «да», даст устное согласие лечь в мою постель, но втайне будет сопротивляться желанию выпрыгнуть из ближайшего окна. Может быть, я не хочу девушку, которая близка со мной только потому, что иначе ей перережут горло. — Если бы у него был нос, я думаю, его ноздри раздувались бы. Он яростно вцепился в диванные подушки, и я обняла себя крепче. — Может быть, Кристина, я устал играть роль монстра, и я знаю, что если бы я привёл тебя в ту ночь к себе на простыни, ты бы увидела во мне нечто, чему место под кроватью, а не на ней. И, может быть, всего лишь может быть, я жажду не акта занятия любовью, а самой любви. Головокружение. Я почувствовала головокружение. Я чувствовала слабость, усталость и такое сильное головокружение. Чувство вины, которое я уже испытывала, усугубилось тем фактом, что я только что намекнула, что он способен на что-то жестокое после нескольких недель доброты. Оно усугубилось тем фактом, что он только что признался, что отчаянно хочет любви от меня или откуда-то ещё, а я всё равно предпочла промолчать. Ещё больше слёз полилось из моих глаз. Слова вырвались наружу, как рвота, которую я сдерживала: — Я могла бы быть на их месте. Он уставился на меня. — Цветы, которые пришли в Зеркальный Зал, — дрожащим голосом продолжила я. Всё моё тело дрожало. Замёрзшее, измученное и несчастное. — Если бы меня не подарили тебе, я могла бы стоять среди них. И мне стыдно, что я с тобой в безопасности, а им приходится притворяться, что они не умерли внутри. Мои зубы начали стучать. Я чувствовала, как моё сердце беспорядочно бьётся, а дыхание учащается. Слишком учащается. Я закрыла глаза и почувствовала, как мир начинает ускользать. Это ощущалось так, словно меня снова отравили. Я почувствовала холодные руки по обе стороны от своего лица, ледяные пальцы на щеках. Я снова открыла глаза, судорожно вздохнув. Эрик смотрел на меня с таким нежным выражением, что у меня перехватило дыхание. Когда он посмотрел на меня вот так, я почувствовала её. Ту сильную, открывающую целый мир любовь. Невероятную привязанность и желание, каких я никогда не испытывала. Всё это, смешанное со стыдом, гневом и беспомощностью, заставило меня просто сдаться. Упасть навстречу ему. Он поймал меня, снова обхватив руками. — Назови мне пять вещей, которые ты можешь видеть, — прошептал он. Я снова задрожала, поворачивая лицо так, чтобы видеть комнату. — Стол, — выдохнула я. — Диван. Стены. Ковер. Ты. — Хорошо, — мягко сказал он. — Три вещи, которые ты можешь почувствовать. — Воздух. Моя одежда. Ты. — Всё в порядке. — Он погладил меня по спине. Я снова задрожала. — Одно хорошее событие, которое сегодня произошло. Он был хорошим. Он был моим хорошим событием. Я должна была сказать ему. Я должна была сказать ему, что я чувствую. Я должна была сосчитать до десяти и сказать ему, что я чувствую. Я обняла его. Один. Два. Три. Четыре. Пять. Я уткнулась лицом в его мантию. Шесть. Семь. Моё дыхание снова участилось. Восемь. Девять. — Кристина? Я крепче сжала его, испугавшись, что мои следующие слова заставят меня внезапно отдалиться от него. У меня перехватило горло, в легких не хватало воздуха, а сердце билось так быстро, что, кажется, я могла упасть на пол в любой момент, но, тем не менее, мне удалось это сказать: — Я поняла, что люблю тебя.