Роза среди шипов

-----Кристина-----

— Я поняла, что люблю тебя. Он окаменел в моих объятиях. Мне казалось, что меня держит статуя. Однако когда я медленно отстранилась от него с колотящимся от ужасной тревоги сердцем, его руки показались податливыми, разжимаясь и падая с меня. Я посмотрела на его лицо в маске, и увидела, что он уставился на меня так, словно я внезапно появилась в его покоях по мановению волшебной палочки, и он никогда в жизни меня раньше не видел. Я сглотнула, почувствовав, что моё сердце застряло в горле. — Эрик? — Что ты сказала? — Выдохнул он. Я моргнула. — Я… — Что ты сказала? — Я сказала… — я снова сглотнула и продолжила шёпотом. — Я сказала, что люблю тебя. — Почему? — Немедленно спросил он хриплым голосом. — Почему? — Повторила я. — Да, почему? — Резко переспросил он. — Почему ты это сказала? — Потому что это правда. — Моё сердцебиение не замедлилось. — Это… ничего страшного? — Я поджала губы. Мой вопрос прозвучал так глупо. Он продолжал наблюдать за мной, и чем дольше он смотрел, не меняя выражения лица и не двигаясь, тем больше я чувствовала, что могу упасть в обморок. Были ли мои слова ошибкой? Он разозлился? Я только что испортила абсолютно всё? — Ты не любишь меня, — сказал он наконец. — Что? — Я почувствовала, будто тону в диване. Я хотела, чтобы всё прошло не так. — Что ты имеешь в виду? — Ты чувствуешь себя уязвимой, — быстро пояснил он, наконец отворачиваясь. — Ты расстроена и одинока, потому что увидела Цветы на приёме. Ты ошибочно принимаешь чувство безопасности со мной за чувство любви ко мне. — Нет, я… — я замолчала, размышляя, стоит ли вообще продолжать, но решила, что продолжу, несмотря на неуверенность. — Нет, Эрик, я поняла это сегодня утром. Не только что. Цветы тут ни при чём. Я поняла это сегодня утром, когда мы разговаривали, когда я почувствовала себя счастливой и защищённой. Я просто всё ещё… всё ещё чувствую это. Его грудь размеренно поднималась и опускалась, и, наблюдая за его профилем, я заметила, как его глаза закрылись, а веки слегка затрепетали от какой-то сильной, напряжённой эмоции. — Кристина, я хочу твоей честности. — Да, — прошептала я. — Ты говоришь это только потому, — медленно спросил он, — что знаешь, что я, возможно, хотел бы это услышать? Ты говоришь это только потому, что думаешь, что твоя любовь — это то, чего я мог бы желать? Чтобы обеспечить мою… мою защиту или что-то в этом роде от возвращения к судьбе Цветка? Он снова перевёл взгляд на меня, в его глазах горел огонь. — Потому что я могу заверить тебя, что у меня нет намерения подвергать тебя такому испытанию, даже если шах позволит тебе вернуться в Сад после того, как я верну его подарок. На самом деле, я был бы более признателен, если бы ты не лгала мне о своих чувствах. Я был бы признателен, если бы ты отнеслась к моим эмоциям с уважением… — Я бы не стала, — перебила я хриплым голосом. Мне пришлось опереться руками о диван. — Я бы не стала так манипулировать тобой. Я бы не стала этого делать. Я бы не стала лгать тебе, чтобы обеспечить собственный комфорт. Я бы никогда не использовала тебя таким образом. — Я чувствовала себя измученной, но продолжила. — Я люблю тебя, и мне всё равно, если ты не веришь. Мне всё равно, если ты не любишь меня в ответ. Потому что мысль о том, что ты ещё хоть минуту будешь думать, что тебя не любят, ранит сильнее, чем твоё недоверие к моим словам, сильнее, чем безответность моих чувств. Он скорчил выразительную гримасу, и в его глазах засветилось что-то душераздирающее, но я не смогла определить точную эмоцию. Его руки с длинными пальцами ужасно тряслись, свисая по сторонам. Он казался совершенно ошеломлённым. Наконец, он встал с чрезвычайной медлительностью. Он протянул мне дрожащую руку, чтобы я взяла её, что я и сделала, чувствуя приятное ощущение от холода его пальцев. Он поднял меня на ноги. — Мы, — хрипло сказал он, — не будем обсуждать это ни минутой дольше, пока находимся в этом забытом богом дворце смерти, в этих забытых богом покоях, где планируется смерть. Нет. Если мы хотим обсудить это, мы отправимся в единственное по-настоящему спокойное для нас место во всём Тегеране. Затем он провёл меня через гостиную в свою спальню. Он открыл потайную дверь за книжной полкой. Я бросила на него испуганный взгляд, вспомнив мертвого Эхо. Вспомнив свой сон. Он заметил моё выражение лица. — Если кто-нибудь попытается причинить тебе вред, пока мы здесь, запомни мои слова, они обязательно ответят перед Ангелом Смерти. Но не волнуйся, Кристина, возможно, Надир действительно нашёл правильного убийцу, потому что с тех пор в Холле стало довольно тихо. Несмотря на свои ободряющие слова, он притянул меня к себе, обхватив правой рукой мою грудную клетку, чуть выше грудей и ниже ключицы, прижимая меня к себе, пока мы шли. В его левой руке, вытащенной из одного из карманов мантии, лежал моток верёвки, завязанный петлёй на одном конце. Лассо. Мы шли через Эхо-Холл, и я крепко сжимала его руку. Нас окружала абсолютная тишина, и не было видно ни души. Эрик так и не опустил лассо, и ни на секунду не отпускал меня. Каждый раз, когда мы поворачивали за угол, я боялась, что мы увидим… что-то. Но мы ни разу ничего не встретили. Только ещё больше длинных пустых коридоров. Наконец мы добрались до дома Надира, до входа в его кабинет. Эрик придержал для меня дверцу люка и позволил идти первой. Я вошла. В комнате было темно; судя по часам на стене, освещённым лунным светом, льющимся в окно, приближалась полночь. Приём, очевидно, затянулся довольно надолго. Надир, скорее всего, уже спал. Скорее всего, спал весь дом. Эрик последовал за мной и закрыл дверь. Он сунул лассо в карман и подошёл к дивану, втиснутому между двумя книжными полками; он взял большое тёмно-бордовое афганское одеяло и сунул его под мышку. Я посмотрела на приоткрытую дверь комнаты, за которой виднелись чёрные и тёмно-синие оттенки затемнённого коридора. Я повернулась к нему. — У нас есть разрешение находиться здесь? — Прошептала я. — Нет. — Он направился к двери комнаты. Я пристроилась вплотную позади. — Надиру может не понравиться, что… — Надир, — тихо прошипел он, поворачивая голову, чтобы посмотреть на меня, в его взгляде сквозила напряжённость, — переживёт это. Я опустила глаза и больше не произнесла ни слова. Я знала, что Эрик не пытался казаться властным. Скорее, я видела, что его разум переполняли бурные мысли, и это отражалось на его походке, выражении лица и тоне. Я прикусила губу и молча последовала за ним через весь дом, вверх по лестнице, в коридор, ещё по одной лестнице и, наконец, на крышу. Скрытый оазис под звёздами. Когда дверь на крышу закрылась, он расстелил одеяло в самом её центре. — Садись, — сказал он. Я сделала, как он велел, чувствуя благодарность за теплоту персидского воздуха на моей открытой коже. Я так и не сменила свою Цветочную одежду. Эрик сел рядом со мной, мы оба, расположившись на одеяле, смотрели на качающиеся пальмы и слушали шелестящие, бормочущие звуки полуночного Тегерана. Так мы бездействовали в напряжённой тишине, пока, к моему облегчению, он, наконец, не заговорил. — Я не понимаю. — Чего? — Я уставилась на одеяло под нами. — Как ты можешь… — казалось, ему не хватило воздуха на оставшуюся часть предложения. «Как ты можешь любить меня», закончила я за него мысленно. — Ты уверена, что не лжёшь мне? Или, возможно, запуталась? — Я бы не стала тебе лгать, — прошептала я, — только не об этом. И я не запуталась. На самом деле, я чувствую себя совершенно ясно по этому поводу. — Но почему? — Почему что? — Я знала, о чём он спрашивает, но я хотела, чтобы он задал этот вопрос сам. Я посмотрела на него. — С чего бы тебе любить меня? — Он снова поморщился. — Потому что ты добрый и умный. Ты забавный. Почему я не должна любить тебя? Он сглотнул и закрыл глаза. Он качнул головой только один раз, а затем снова открыл глаза. Они были влажными. Он поднёс руку к лицу и сорвал маску. — Из-за этого, — выдавил он. Он вытащил лассо из своей мантии. — И этого. — Он положил и то, и другое на твёрдый пол рядом с собой. Он оскалил зубы, зажмурился и отвернулся. — Не поступай так со мной. Я монстр. — Нет, это не так. — Но я выгляжу как монстр! — Прорычал он. Он закрыл глаза ладонями, подтянул колени к груди. В этот момент я вспомнила о его возрасте. Двадцать лет. Он едва вышел из детства, как и я. Он был так молод. — Я веду себя как монстр. Может быть, не рядом с тобой. Может быть, не с Надиром, Ибрагимом и Резой. Но я убиваю на публику. У меня лицо смерти. Не говори мне, что любишь меня, если ты не имеешь этого в виду, потому что мне невыносима мысль о том, что кто-то видит так далеко за пределы моих недостатков, что кто-то может так заботиться обо мне, только чтобы это оказалось проклятой ложью. — Я не лгу. Я обещаю. — Я полностью повернулась к нему. — Эрик. Я не лгу. И я действительно вижу дальше всего этого. Это правда. Я знаю, ты можешь мне не поверить. Но это правда… — Мне нужно, чтобы ты была уверена, — настаивал он. — Потому что я люблю тебя. И я не могу… если ты не говоришь мне правду… я… Мир остановился. Всё резко замерло в недоверии. — Ты любишь меня? — Выдохнула я. — Конечно, Кристина! — Он, наконец, отнял руки от глаз и посмотрел на меня с болью. — Конечно. Это не должно шокировать. Ты — яркий свет в море тьмы. Ты хорошая. Твой разум и сердце способны на такие глубины. Как я могу не любить тебя? — Его губы задрожали. — Я полюбил тебя с тех пор, как услышал твоё пение. И моя любовь росла с каждой твоей улыбкой, с каждым смехом, с каждой каплей сострадания и таланта, которые ты проявляла. Я люблю тебя, я любил тебя всем своим существом, но я был готов остаться совершенно одиноким в этой любви. Я никогда ни на секунду не задумывался о том, что ты можешь полюбить меня в ответ. Слеза скатилась по его левой щеке, и он тихо хмыкнул от разочарования, быстро смахнув её. Я придвинулась ближе к нему. — Иногда я ненавижу себя, Кристина. — Его губы снова задрожали. — Ты знаешь, где я взял кровь для того фокуса с монетой, который ты видела? В первую ночь знакомства с Ханум? Я порезал себе запястье ради этого, просто для придания трюку эстетичности. Но мне было приятно это делать. Когда я был моложе, я постоянно калечил себя подобным образом. Я перестал. Я, наконец, перестал несколько лет назад. Но повреждение собственной кожи напомнило мне о том, как приятно причинять себе боль, какое это приносит удовлетворение. Так что прости меня, если мысль о том, что кто-то может влюбиться в меня, кажется в лучшем случае нелепой. — О… — выдохнула я. Моё сердце распахнулось и наполнило грудь глубоким горем, заполнив её целиком. Я взяла его руки в свои. Они были слишком длинными, чтобы полностью поместиться, но я обхватила его тонкие пальцы. Он смотрел на них сверху вниз, пока я говорила. — Эрик, я действительно люблю тебя. Я люблю. Я понимаю, что в это трудно поверить, но я бы хотела, чтобы это было не так. Я бы хотела, чтобы ты понимал, что я вижу, когда смотрю на тебя. Что я вижу прекрасную душу; и, по-моему, поскольку я вижу твою душу, я вижу и прекрасное лицо. Он резко вдохнул и всхлипнул, крепко зажмурив глаза от нахлынувших на него эмоций. Я опустилась на колени и обвила руками его шею. Он обнял меня за талию с почти чудовищной силой. Эрик плакал у меня на плече, его тело ужасно тряслось. Казалось, годы сокрушительной эмоциональной боли наконец-то нахлынули на него. Когда плач начал стихать, когда дрожь, наконец, прекратилась, он отстранился и обхватил мою щёку ладонью. Его лицо всё ещё было залито слезами, а глаза всё ещё переполнял огонь. Я убрала свои руки с шеи Эрика, и вытерла остатки влаги с его лица. От прикосновения его веки опустились, и он вздохнул. — Если я… — начал он и прерывисто выдохнул. — В это трудно поверить, но если я не смогу довериться тебе, тогда я не смогу доверять никому. Возможно… возможно, ты лжёшь, возможно, ты сбита с толку. Нет, остановись, — сказал он, когда я открыла рот, чтобы возразить. — Я знаю, что ты скажешь. Что ты имеешь в виду то, что говоришь мне, что ты чувствуешь то, что чувствуешь с абсолютной ясностью. Но ты должна понимать, что мне понадобится некоторое время, чтобы на самом деле принять это как истину. Что, доверяя тебе, я иду на огромный риск. Но в данный момент я хочу этого. Я так сильно хочу этого, что разорвать собственное сердце на части из-за тебя — это риск, на который я готов пойти. — Самое трудное, Кристина, — добавил он, проводя большим пальцем по моей щеке. Я наклонилась к нему. — Самое трудное, это осознание того, что если мы продвинемся в наших отношениях дальше, боюсь, риск твоей смерти, на который мы идём, возрастёт. — Проклятие, — прошептала я. — То, которое, по твоему мнению, на тебя наложено. — Эта его проклятая идея о том, что любой, кто заботится о нем, умрёт. — Я не хочу потерять тебя, — проговорил он, и ещё одна слеза скатилась по его лицу. — Я не могу потерять тебя. И мысль о твоей смерти убивает меня изнутри. Мысль о том, что твоя смерть будет вызвана моей любовью, твоей любовью ко мне… Это наполняет меня самым ужасным страхом, Кристина. Я не хочу потерять тебя. Я видела, как капало всё больше слез. — Я обещаю, что никогда не позволю причинить тебе вред, — сказал он дрожащим голосом. — Насколько смогу, я позабочусь о твоей безопасности. Но если судьба примет решение, я ничего не смогу с этим поделать. Я просто… — Он придвинул своё лицо ближе, так, что его лоб коснулся моего. — Я не могу потерять тебя, Кристина. Я так сильно люблю тебя, и я не могу. Я не могу. — Он покачал головой, прикасаясь ко мне. Тогда, глядя на него, на тьму внутри него, я вспомнила, что единственный способ бороться с тьмой — это свет. Противоположность тьме. Так что, возможно, единственный способ бороться с проклятием — это противоположность проклятию. — Если ты чувствуешь, что проклят, Эрик, — тихо предложила я, — тогда, возможно, я могла бы благословить тебя. Его голова откинулась назад, и он уставился на меня так, как будто у меня внезапно выросло третье ухо. — Благословить меня? Я кивнула. Он слегка улыбнулся. — Что ж, Отец Кристина, я понятия не имел, что Вы способны на такое. Я улыбнулась в ответ. — Правда. Я серьёзно. Кто проклял тебя, Эрик? — Я не знаю. — Его улыбка погасла. — Ты думаешь, это сделал Бог? — Я не верю в Бога. — Я верю. — А я нет. — Но ты веришь в проклятия? Он отвёл взгляд. — Какой вред это может причинить? — Спросила я. — Если твоё проклятие пришло от Бога, тогда мы можем попросить Бога отменить его. А если оно пришло из ниоткуда, то разве благословение тоже не может прийти из ниоткуда? Долгая пауза, а затем он повторил на одном дыхании, глядя на меня: — Какой вред это может причинить? Я снова взяла его руки в свои и подняла глаза к небесам. Я понятия не имела, как вообще кого-то благословлять. Но я, конечно, могла попытаться. — Господь всевышний, или вселенная, или абсолютное ничто, если ты меня слышишь… — начала я. — Пожалуйста, присмотри за Эриком и позволь ему любить так, как он заслуживает. Пожалуйста, сними с него проклятие, как бы оно ни было наложено. — Я сжала его руки, продолжая смотреть вверх, и почувствовала, как он сжал мои руки в ответ. — Пожалуйста, позволь ему получить свой счастливый финал. Аминь. Я снова посмотрела на Эрика, но он не улыбался. Однако в его глазах виднелось невероятное обожание. — Ну вот, — сказала я и слегка улыбнулась. — Теперь ты благословлён. Теперь твоё проклятие снято. Его хватка на моих руках успокаивающе усилилась. — Я не уверен, что полностью верю в то, что это благословение сработает, но, возможно, это оправдание, которое мне нужно, чтобы быть готовым преодолеть свой страх потерять тебя. — Он вздохнул. — Потому что, Кристина, теперь, когда я услышал от тебя эти слова любви, я не уверен, что смогу принять идею возвращения к простым друзьям. Не важно, существует проклятие или нет. Я уже говорил тебе раньше, что считаю себя эгоистом из-за этого. Я всё ещё думаю, что я эгоист. Из-за того, что ставлю твою любовь выше твоей жизни. — Ты не эгоист, — сказала я. — Это не эгоистично, хотеть любви. И нет никакого проклятия, Эрик. Ты не проклят. — Эгоистично выбирать то, чего я хочу, вместо того, что лучше для тебя. — Позволь мне самой выбрать, что лучше для меня. Он уставился на меня, застыв. — Пожалуйста, — сказала я, — позволь мне выбрать то, что лучше для моего собственного благополучия. Допустим, что это проклятие реально, что есть риск, что я могу умереть, просто заботясь о тебе. Что, если я скажу, что мне всё равно? Что, если я скажу, что готова пойти на такой риск? Было бы эгоистично тогда принять мою любовь? Или это было бы просто то, чего мы оба хотим, осознанное решение с нашей стороны? — Я бы сказал, — ответил он, — что мы оба эгоистичны. И импульсивны. — Тогда давай будем импульсивными эгоистами, — сказала я. — Я хочу быть эгоистичной и импульсивной. Мне нужно быть такой. Я хочу любить тебя, и к чёрту последствия. Он сглотнул, снова обхватив моё лицо руками. Я растаяла от его прикосновения. — Я хочу дать тебе то, чего ты желаешь, — мягко сказал он. — Я хочу дать себе то, чего желаю я. Но я боюсь. — А я буду рядом с тобой, когда ты почувствуешь страх и одиночество, — ответила я, накрывая его руки своими. Казалось, он тоже растаял. — Я буду рядом, чтобы заверить тебя, что я здесь, и что я никуда не уйду. Мы оставались в таком положении какое-то время, прикасаясь друг к другу так просто, заботливо, близко. Я чувствовала, что могла бы сидеть так вечность. — Если ты действительно любишь меня, а я люблю тебя, — сказал он наконец, — я хочу, чтобы ты знала одну вещь. И я хочу, чтобы ты знала это наверняка. — Что же это? Он пристально посмотрел на меня. — Тебе никогда не придётся делать то, чего ты не хочешь. Только не со мной. Я никогда ничего не буду тебе навязывать. Я никогда не буду принуждать тебя. Я никогда намеренно не заставлю тебя чувствовать, что у меня есть власть над тобой. Ты равна мне. Ты не моя рабыня. Ты не моя собственность. Я тебе не хозяин. Никогда, Кристина, не делай со мной того, чего ты не хочешь по своей воле. Ты понимаешь? Я понимала. Я понимала, что выбирая его, я выбирала человека, который искренне желает моего счастья. Я выбирала того, кто ставит меня на первое место. Я бы сделала то же самое. Я бы сделала его счастливым. Я бы поставила его на первое место. — Я понимаю, — сказала я, и наклонилась вперёд, чтобы поцеловать его. Для ясности, если бы он отстранился, я бы прекратила поцелуй. Он только что сказал, что автономия моего тела важна для него. А его автономия была важна для меня. Так что, если бы он отклонил моё предложение, я бы немедленно остановилась. Но он не отстранился. В тот момент, когда мои губы коснулись его, он застыл всего на мгновение. Он резко втянул воздух. Но, словно наэлектризованный, после секундного шока он полностью ожил. Одна рука легла мне на затылок, а другая нашла мою обнажённую спину. Я снова обвила руками его шею и углубила поцелуй. Когда я это сделала, он отпрянул. Я позволила ему это. Когда я увидела выражение его лица, моё сердце упало. Слёзы. Он плакал. Тихие, крупные слёзы текли по его лицу. — Эрик? — Прости меня, — сказал он дрожащим голосом. — Мне жаль. — Нет, не надо. — Мои пальцы теребили воротник его мантии. — Не извиняйся. Всё в порядке. — Я так сильно тебя люблю. — Он взял прядь моих локонов в свои длинные пальцы и нежно поиграл с ними. — Это… больше, чем я когда-либо думал, что у меня будет. Прости, что мне трудно сохранять самообладание. Обычно я более… собранный. — Он нервно рассмеялся. — Я знаю. — Я улыбнулась и вытерла слёзы. Он закрыл глаза и расслабился от прикосновения. — Но я думаю, что ты нравишься мне так же сильно, когда ты не собранный. Открывшиеся глаза Эрика стремительно смягчились. Он притянул меня к себе и нежно поцеловал. Я упала на него, и он откинулся на одеяло. Мы опустились туда, лёжа бок о бок, он просунул одну руку мне под голову, а другую уложил на бедро. На этот раз он первым углубил поцелуй. И мы лежали там, окутанные звёздами и темнотой, мягкими приглушёнными звуками города, растворяясь друг в друге. Мы забыли, где мы и кто мы такие. Всё, что имело значение — это человек, заключённый в объятия.