-----Кристина-----
Хотя мы провели ночь в объятиях друг друга на крыше, под миллионами звёзд над головой, наша одежда не покидала тел. Мы так и не зашли дальше лёгких прикосновений и поцелуев. Время от времени я просыпалась, желая большего, но Эрик выглядел таким невероятно умиротворённым с закрытыми глазами и спокойным лицом, что мне не хотелось его будить. И когда он всё-таки проснулся, посмотрел на меня, улыбнулся и поцеловал — тогда я тоже не решилась настаивать. Если он скажет «нет», это может разрушить то, что у нас есть сейчас. Я не хотела расставаться с этой простой нежностью. Послевкусием наших признаний прошлой ночью. Я уже выплывала из глубокого сна, когда почувствовала, что рука Эрика обвилась вокруг меня, его ладонь скользнула по моей обнажённой спине и взъерошенным волосам. Я почувствовала нежный поцелуй на своём лбу. Когда мои глаза распахнулись, я обнаружила, что его лицо отстраняется от моего, а в глазах сияет нежное обожание. Я посмотрела ему за спину, подняв глаза, и увидела бледно-голубое и жёлтое утреннее небо. — Доброе утро, — прошептал он. — Сегодня утро и правда доброе. — Улыбнулась я. Он улыбнулся в ответ. — На мгновение, проснувшись, — сказал он, — я решил, что прошлая ночь была сном. Но потом я открыл глаза, и… — Он вздохнул, поглаживая мои волосы, и продолжил. — Я люблю тебя. — Его улыбка стала шире. — Чудесно, что я наконец-то могу сказать это вслух. Я положила руку ему на плечо. — Технически говоря, — я потеребила шелковистый рукав его мантии, — ты мог сказать это в любое время. — Я даже не подозревал, что ты примешь эти слова от меня, Кристина. Я придвинулась к нему немного ближе. — Я обожаю слышать эти слова от тебя. И я обожаю тебя. — Я наклонилась, чтобы поцеловать его. Тогда он смягчился, запустив пальцы в мои волосы. Затем он снова отстранился, глядя на каштановую массу у меня на голове. — Я люблю твои кудри. — Он убрал руку и потянул за прядь волос. Прядь отскочила назад, когда он отпустил её. — Они прекрасны. Ты прекрасна, во всех смыслах этого слова. Я вздохнула, светясь изнутри, и закрыла глаза. Я почувствовала ещё один поцелуй на своём лбу и уже собиралась открыть рот, чтобы сказать ему, каким красивым я его нахожу, когда резкий шум вырвал меня из задумчивости. Дверь на крышу с силой открылась и закрылась. Я резко приняла сидячее положение, но Эрик остался там, где был. Он вёл себя так, будто ожидал этого — как будто знал, что кто-то приближается. И, судя по выражению его лица с закрытыми глазами, он был сильно разочарован этим вторжением. У двери, ведущей обратно в дом, стоял Надир Хан. Глаза Дароги расширились при виде нас с Эриком бок о бок. Его ноздри раздулись, и он весь напрягся. — Эрик, — тихо сказал он. Он наблюдал за ним с выражением чего-то среднего между яростью и… и, возможно, печалью. С удивлением. — Да, Надир, привет. Доброе утро. — Эрик перевернулся на спину, но по-прежнему не открывал глаз. — Как давно вы с Кристиной здесь? — Руки Надира слегка согнулись. — Всю ночь? — Я полагаю, ты заметил пропажу одеяла? — Эрик, наконец, открыл глаза и уставился в небо над головой. — И Назнин упомянула, что ей послышались чьи-то шаги около полуночи. — Его челюсть напряглась. — Ещё раз, ты вторгаешься на чужую… — Тогда мы можем не беспокоить тебя, — перебил Эрик, садясь. — Приносим свои извинения. — Он встал и протянул мне руки. Обе. Я схватилась за их и позволила ему поднять меня. — Доброго дня, Надир. — Я просто, — проговорил Дарога, сжав зубы, — нахожу забавным, что ты решаешь не приходить сюда, когда тебя ждут, но делаешь всё, что в твоих силах, чтобы прибыть, когда ты мне здесь не нужен. Ты приходишь сюда, когда я ложусь спать, и всё же пропускаешь каждую нашу встречу с тех пор, как тебе вернули твой подарок. — У моего подарка, — Эрик резко развернулся, его настроение разительно изменилось: я почувствовала жар в выражении его лица и голосе. — У моего подарка есть имя. Кристина. Ты будешь обращаться к ней так. И передай Ибрагиму, чтобы он поступал так же. Она не чёртова Роза. Надир проигнорировал его. — Ты спал с ней этой ночью. Эрик не ответил. — Ты говорил мне, Эрик, — продолжил Дарога, — что мне не о чем беспокоиться. Что она не будет мешать тому, что ты обещал сделать. Но теперь я вижу, что ты пропускаешь встречи, без сомнения, чтобы позавтракать с ней. Ты расстилаешь одеяла на моей крыше, чтобы спать рядом с ней. Если бы я не знал тебя лучше, я бы подумал, что ты увлёкся ею. — Нет, — ответил Эрик, — это не так. — И всё же… — Увлечённость кратковременна. То, что я чувствую, долговечно. Надиру потребовалось мгновение, чтобы понять, что Эрик имеет в виду. И когда он понял, его глаза, казалось, остекленели. Стали бесчувственными. Его напряжение исчезло и сменилось чем-то гораздо более… ледяным. Недобрым. Зловещим. — Осторожнее, мой друг, — холодно проговорил Надир. — Розы могут быть хрупкими. Впредь, я бы сохранил твою… — Он взглянул на меня. — Я бы сохранил твою слабость к ним в тайне. Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь узнал, что у Фиолетового Рассвета были верные мысли о том, как разрушить доспехи неуязвимого Ангела Смерти, не так ли? — Это угроза, Надир? — Ощетинился Эрик. — Нет. Это предупреждение. — Он повернулся и открыл дверь на крышу. — Внизу подали завтрак, если вы двое не против. И Эрик, — он посмотрел на него через плечо. — Начинай снова приходить на наши собрания. Я знаю, что с нами не так приятно находиться рядом, как с Кристиной. Но, если она тебе так дорога, как ты намекаешь, я думаю, мы оба знаем, на чём тебе лучше сосредоточиться. Цель состоит в том, чтобы отправить её домой, не так ли? Потому что, даже если её отец жив, даже если у неё будет надёжное сопровождение, ты же понимаешь, что шаху не понравится, если его подарок упакуют и отправят обратно во Францию? Серьёзно, подумай об этом. Она не может быть в безопасности, пока шах не исчезнет. Определись, где располагаются твои приоритеты, хорошо? — Мы можем, — процедил Эрик сквозь зубы, — легко убить шаха хоть завтра… — А что насчет Рухии? — Надир резко развернулся, внезапно приняв дикий вид. — А как насчёт женщины, которую я любил? Разве я не имею права на возмездие? Разве я не имею права смотреть, как он горит, после того, что он сделал с моей женой? Нет… — Он вернул себе прежний вид. — Нет, мы сделаем всё правильно. Мы сделаем то, что обещали. И если ты не вложишь свой последний кусочек головоломки, тогда, осмелюсь сказать, я вставлю свой собственный кусочек. Но, ради бога, у тебя в руках сама головоломка, так что, по крайней мере, построй её основы. Теперь, как я уже сказал, — он заложил руки за спину. — Завтрак внизу. Наслаждайтесь им. У меня пропал аппетит, не знаю почему, так что увидимся во дворце. Доброго утра. И он ушёл.***
Когда мы с Эриком вошли в столовую, он выглядел совершенно взвинченным. Как будто мечтательность прошлой ночи, её блаженство были полностью перечёркнуты резкими словами Надира. Однажды он сказал мне, что ему совершенно не нравится реализм. Что он предпочитает вымысел. Если его чувства хоть немного похожи на мои, тогда ночь на крыше и правда была сказкой. Надир только что заставил его вернуться к реальности. Он заставил вернуться к реальности и меня. И, честно говоря, я думаю, что у меня тоже развивалось отвращение к реализму. Ибрагим, сидевший за столом и доедавший яичницу с фруктами, не помог улучшить настроения Эрика. Эрик сел, когда принесли еду. Я села рядом. Мы расположились напротив великого визиря. Ибрагим посмотрел на нас, неловко нахмурившись, и прочистил горло. — Доброе утро, Эрик. — Он подцепил пальцем кусочек киви на своей тарелке и снова откашлялся, слегка поёрзав. Я не думаю, что когда-либо видела его таким нервным, как сейчас, за исключением… — Прошлой ночью… — Что насчёт прошлой ночи? — Вздохнул Эрик. На нём снова была маска, которую он надел после визита Надира на крышу. — Я бы хотел поговорить о произошедшем. — А я нет. — Эрик наколол на вилку яйцо-пашот. — На самом деле, я бы предпочёл забыть всё, что произошло до окончания этого проклятого приёма. — Он положил яйцо в рот и прожевал. Я отхлебнула чаю. Губы Ибрагима сжались. Он напоминал маленького мальчика, который только что запустил мячом в окно своего соседа и был искренне огорчён этим. — Я правда не имел в виду… — Я знаю. Просто сорвалось с языка. — Эрик был спокоен. — Всё прощено. Если бы я хранил обиду на каждого человека, который оскорбил меня, случайно или иным образом, я бы потерял всех своих знакомых. А теперь, пожалуйста, перестань смотреть на меня так, будто я собираюсь тебя съесть. Я могу гарантировать, что меня интересует только поедание этих яиц. Я ковыряла свои фрукты, почти улыбаясь. Я понятия не имела, был ли он таким милосердным, потому что ему действительно стало всё равно, или потому, что последняя часть ночи компенсировала дискомфорт от слов Ибрагима. В любом случае, великий визирь выглядел довольным. Он улыбнулся и выдохнул с облегчением. — Что ж, приятно это слышать. — Ибрагим принялся за еду с возросшим рвением. — Я боялся, что ты будешь вечно считать меня обузой. — Я в самом деле считаю тебя обузой. Всегда считал. — Эрик улыбнулся в ответ, произнося последнюю фразу так, как будто говорил добрые, ободряющие слова ребёнку. — А я нахожу тебя мрачным и тревожным. — Глаза Ибрагима заблестели от скрытого смеха. — Итак, мы вернулись к нормальной жизни. — Эрик кивнул. — Замечательно. — Возможно, не совсем к нормальной. — Великий визирь весело покосился на меня. — Надир упомянул, уходя, что вы с Розой были вместе на крыше, лежали бок о бок. На одном из его хороших афганских одеял. Я побледнела и сделала ещё глоток чая. Эрик опустил вилку, прищурив глаза. — И что из этого? — Что ж, я обязан предупредить тебя, друг. — Ибрагим сверкнул белыми зубами. — Ещё раз вторгнешься на его крышу, чтобы переспать со своим подарком, и я подозреваю, что Надир превратит тебя в евнуха и поместит твоё мужское достоинство в маленькую баночку в качестве напоминания о том, что нельзя проявлять к нему неуважение. Эрик откинулся на спинку стула. Он не смотрел на меня, тихо спрашивая Ибрагима о чём-то по-персидски. Ибрагим запрокинул голову и рассмеялся. — Нет, я не уверен, что маленькая баночка вместит тебя. — В его глазах заплясало веселье, когда он повернулся ко мне. — Кристина? Поместится ли он в маленькой банке? Я чуть не поперхнулась чаем. Я почувствовала, как моё лицо сильно покраснело. Я мгновенно извинилась, внезапно почувствовав острую необходимость воспользоваться ванной. Уходя, я услышала, как Эрик прорычал себе под нос предупреждение, что они только что восстановили хорошие отношения: — Это было абсолютно лишним. Ибрагим проигнорировал предупреждение; он только рассмеялся ещё громче.***
Перед уходом нам удалось застать Резу за несколько минут до его уроков русского. Он не мог долго говорить, но сообщил нам обоим, что скучает — по тому, что я живу рядом, и по Эрику, который навещает его каждый день. Мы с Эриком посмотрели друг на друга — и я думаю, нам обоим пришла в голову одна и та же мысль. Возможно, стоит приходить сюда, даже если это означает, что Эрику придётся посещать собрания, которые он ненавидит. Путешествие по Эхо-Холлу снова прошло как вчера: Эрик держал лассо одной рукой, а его другая рука лежала на мне, чуть выше груди. Иногда я мысленно приказывала его руке опуститься немного ниже, чтобы его ладонь тоже переместилась следом, но я не озвучивала своих мыслей. Даже если бы мне разрешалось говорить в этих залах, моё сердце трепетало при мысли о том, чтобы высказать это вслух; оно трепетало так сильно, что вообще лишало возможности говорить. Когда мы вошли в его покои, он закрыл потайную дверцу книжной полки, взял меня за руку (не за запястье) и осторожно потянул через свою спальню. Я заметила, что он, казалось, избегал смотреть на кровать, даже когда Айша увидела его и потянулась, вытянув лапы перед собой и выгнув спину, мяукая и зевая. Когда мы добрались до гостиной, он повернулся ко мне, поднёс обе руки к моему лицу и поцеловал меня. Маска, закрывающая его верхнюю губу, странно ощущалась на моей, но я не протестовала. Я не хотела, чтобы поцелуй заканчивался. Когда он, в конце концов, разорвал контакт, я счастливо вздохнула. Я открыла глаза — я даже не осознавала, что закрыла их. Он улыбался мне с необычайной нежностью, глаза сияли обожанием. — Если бы я мог остаться прямо здесь и целовать тебя весь день, — мягко сказал он, пока я таяла от звука его голоса, — я бы так и сделал. Но, к сожалению, мне нужно работать. И я боюсь, что позволив тебе войти в комнату, пока я занят, я гарантирую, что абсолютно никакая работа не будет выполнена. Я кивнула, хотя меня охватило разочарование. Он снова поцеловал меня и исчез в своём кабинете — ненадолго вернувшись с бумагой и ручкой для меня — и провёл остаток утра за закрытой дверью, разделяющей нас. Итак, чтобы скоротать время, я рисовала. Это не произвело того эффекта, на который я надеялась: я хотела забыть, что Эрик всего в одной комнате от меня, забыть о желании открыть дверь и обнять его сзади. Но рисование помогло занять мой беспокойный разум. Появилась Айша, и на этот раз она сама захотела лечь рядом со мной. Она свернулась калачиком и замурлыкала. Я несколько раз погладила её в счастливом изумлении, и её мурлыканье усилилось. Она согнула лапы и устроилась так, чтобы мне было удобнее гладить её. К моему удивлению, она не стала царапаться и кусаться, когда я провела пальцами по шерсти на её животе. Я нарисовала её под рождественской ёлкой. Я нарисовала Эрика, без маски, лицом вверх, позволяющего солнцу освещать его обнажённую кожу, с закрытыми глазами, улыбающегося, в центре Парижа. Я нарисовала своего отца, смеющегося над какой-то шуткой, держащего скрипку в одной руке, а другой рукой хватавшегося за бок, согнувшись от смеха. И тут дверь кабинета открылась. Я оторвала взгляд от рисунка отца, когда Эрик сел на диван рядом со мной. Прежде чем я успела вымолвить хоть слово, его губы оказались на моих. Я снова почувствовала прикосновение шёлка к своей верхней губе — но на этот раз я все-таки что-то сказала. — Эрик? — Прошептала я, не отрываясь от его лица. — Кристина? — Ты можешь снимать маску, когда мы целуемся? Он сделал паузу, всего на мгновение, а затем подчинился. Он положил маску на кофейный столик и снова наклонился. Да. Так намного лучше. Мне нравились его губы, такими бесформенными, какими они были. На самом деле, из-за того, что это его губы, я не могла представить, что обычная пара может понравиться мне больше. И когда он углубил поцелуй, как прошлой ночью, я почувствовала что-то. Я не чувствовала этого раньше, по крайней мере не так сильно, но сейчас почувствовала. Я хотела его. Хотела. Какая-то часть меня стыдилась того, что я желаю мужчину, которого меня тренировали ублажать, но большая часть меня знала, что если бы не характер Эрика, я бы никогда не захотела его так, как сейчас. Итак, я решила, что проявлю к себе немного доброты в этом плане. Я всего лишь человек. И вполне естественно влюбляться в добрых, умных мужчин — мужчин, которые не принуждали, не ожидали и не хитрили. Для меня вполне естественно влюбиться в кого-то вроде Эрика. — Ты… — прошептала я, снова отстраняясь. — Ты хочешь вздремнуть со мной? Его брови приподнялись. Вернее, как таковых бровей у него не было, поскольку единственными волосами, которые, казалось, росли на нём естественным образом, были волосы на голове. Я задалась вопросом, растут ли волосы на его теле. Бабочки запорхали у меня в животе при мысли выяснить это. — Вздремнуть? — Переспросил он. Я кивнула. — Я немного устала после вчерашней ночи. — На самом деле я не устала. — Я не очень хорошо спала на жёсткой крыше. — Зато я достаточно хорошо спала в его объятиях: временами я едва замечала, что мы находимся на крыше. Он изучал моё лицо. Когда он заговорил, его голос звучал ровно. — Я тоже немного устал. — Правда? — Спросила я. — Нет. — Он встал и взял меня за руки, помогая подняться. — Но вздремнуть, тем не менее, звучит прекрасно. Я улыбнулась и позволила ему отвести меня в его спальню. Наши руки разъединились, когда мы оба оказались по разные стороны кровати. — Ляжем так, или под одеяло? — Спросил он. Затем посмотрел на мою одежду. — Под одеяло, я полагаю, иначе будет холодно. Если только ты не захочешь переодеться. Ты всё ещё в своей Цветочной одежде. Я бросила взгляд на себя. И правда. — И никто из нас не мылся, — продолжил он. — От меня пахнет? — Я взглянула на него. — Нет. — Он улыбнулся. — А от меня? — Нет. — Тогда, я полагаю, это подождёт. — Он похлопал по кровати. — Под или поверх? — Под. — Я почувствовала, что краснею. — Мне не хочется переодеваться. Он медленно кивнул и откинул одеяло. Я залезла на кровать. Он тоже. Я немедленно придвинулась к нему. Он раскрыл свои объятия, позволяя мне прижаться, что я и сделала, и он крепко обнял меня. Я почувствовала себя в тепле и безопасности, и такой счастливой, что мне нужно было сказать ему. Не только о том, насколько счастливой я себя чувствую, но, возможно, и о том, как сильно я желаю его. — Эрик? — Вздохнула я. — Ш-ш-ш. Я посмотрела ему в лицо. Оба его глаза были закрыты. Он приложил палец к моим губам и прошептал: — Пора вздремнуть. Я хихикнула. Он улыбнулся. — В чём дело, Кристина? Мой румянец вернулся. — Я… — Хочу тебя. Но у меня сдали нервы, и я не продолжила. Я поступила как трусиха: вместо этого я спросила его: — Ты хочешь меня? Его глаза немедленно открылись. Он уставился на меня. Несколько секунд он оставался в таком положении, и я уже собиралась отменить свой вопрос или пояснить, что он означает что-то совершенно другое, когда он сказал: — Да. У меня перехватило дыхание. — Но, — продолжил он, — я не готов к этому. — Ой. — Я моргнула. — Если ты простишь меня за это, — сказал он, — у меня есть определённое отвращение к тому, чтобы обнажаться перед другими людьми. Даже перед тобой, к сожалению. Я вспомнила — воспоминание поразило мой разум, как молния — его упоминание о том, что его чуть не изнасиловали. Я в отчаянии задалась вопросом, не отсюда ли его отвращение. Или, возможно, оно появилось из-за того, что люди годами насмехались над его внешностью. Или, возможно, и то, и другое. Я нащупала его руку под одеялом. — Мне не нужно прощать тебя за это. — Я сжала его пальцы. — Здесь нечего прощать. Он смягчился. — Я хочу преодолеть это. Со временем. — У тебя есть всё время, которое тебе необходимо. — Я закрыла глаза. Долгое молчание, а затем поцелуй в лоб. Самый нежный поцелуй на сегодняшний день. — Я люблю тебя, Кристина. — Я тоже люблю тебя, Эрик. Сон овладел нами обоими всего через несколько минут.