-----Кристина-----
Уже во второй раз я проснулась в объятиях Эрика. Придя в сознание, я решила, что больше никогда не хочу просыпаться иначе. Мы расположились так, что моё лицо покоилось у него на груди, возле шеи. Я слегка приподнялась и запечатлела поцелуй там, где его челюсть переходила в горло. Мне понравился этот изгиб — его резкая худоба. Я поцеловала его снова. Его горло завибрировало, затем, когда Эрик издал тихий стон, раздалось почти мурлыканье. — Кристина, — выдохнул он, его подбородок опустился, и я больше не смогла дотянуться до его шеи. Я почувствовала его губы на своем лбу. — Я люблю тебя. — Я люблю тебя сильнее, — прошептала я в ответ. Я почувствовала его улыбку на своей коже. — Боюсь, это невозможно. — Я вполне могла бы привыкнуть к этому. — Я улыбнулась в ответ. — Хорошо. — Он крепче обнял меня. — Потому что я не думаю, что когда-нибудь снова засну, если тебя не будет рядом. Думаю, я была согласна. Я запрокинула голову и поцеловала. Он закрыл глаза. Я тоже. Мой рот раскрылся навстречу Эрику, мягко раздвигая его губы. Я скользнула языком внутрь, касаясь его языка, и он тихо застонал. Я почувствовала, как всё внутри меня затрепетало и растаяло от этого звука. Его голос был так красив, и то, как он выражал удовольствие, заставило меня… заставило меня почувствовать… Я схватила его руку и положила на свою обнажённую талию. Его ледяные пальцы нежно сжали мою кожу. Я коснулась ладонью его рукава, обхватывая плечо сквозь одежду. Когда его рука полежала на моей тёплой коже всего несколько секунд — я знала, что моя кожа тёплая, потому что всё моё тело горело — я почувствовала внезапную перемену в энергии Эрика. Он начал действовать более пылко — поцелуи стали жёстче и настойчивее, дыхание участилось. Его рука медленно поднималась всё выше и выше, пока его большой палец не оказался над моей грудной клеткой. Кончики его пальцев зависли прямо под лёгкой верхней частью моей одежды. Он почти, почти касался моей — Моё дыхание участилось, а поцелуи тоже стали настойчивее. Желание, которое я испытывала, стало буквально безумным. Я никогда ни к кому не испытывала такого. Я никогда не знала, насколько сильным может быть это чувство. Я была уверена, что через несколько мгновений мне придется уйти или успокоить свою жажду, когда Эрик отстранился, прерывисто дыша. — Я… — Его голос походил на наждачную бумагу, но отчего-то звучал приятно. Его глаза смотрели в мои с какой-то контролируемой дикостью, как ревущий огонь, окружённый камнем. — Я хочу… — Чего? — Выдохнула я. — Чего ты хочешь? — Что угодно, я дам тебе всё, что угодно. Его глаза закрылись. В выражении лица промелькнуло что-то похожее на боль. — Я хочу… хочу прикоснуться к тебе. Да. — Где? — Прошептала я. Его глаза снова открылись и скользнули вниз, останавливаясь на моих обтянутых шёлком грудях. Его большой палец переместился, зависая ровно над мягким материалом, а затем он снова закрыл глаза, и вернул руку на мою талию. Я почувствовала горькое разочарование. — Где? — Настаивала я. Он поморщился. — Нет. Неважно. — Почему? — Я не могу просить тебя снять одежду, когда я сам не раздеваюсь. Это совершенно несправедливо. У меня перехватило дыхание. Я попросила свой пульс замедлиться, но он не слушался. — Что, если… — Я сглотнула. — Что, если я по своей воле сниму одежду? Его глаза резко открылись, взгляд замер на мне. Его зрачки, казалось, немного расширились. — Ты не обязана. — Ты не хочешь, чтобы я раздевалась? — Это… Нет, это… — Он издал тихий, невесёлый, нервный смешок, почти невнятный звук. — Кристина, я не это имел в виду. Я имел в виду только то, что я не прошу тебя об этом. Если ты сама решишь снять одежду, то я буду самым… Я буду… — Ещё один короткий, тревожный смешок. Если я не ошибалась, я бы сказала, что его покрытые пятнами и венами щёки приобрели розоватый оттенок румянца. — Кажется, у тебя есть способность заставлять меня терять самообладание. Я восприняла это как поощрение. Я села и нащупала завязки из шёлка за спиной. Я быстро развязала маленький узел и позволила топу упасть с моей груди на простыни кровати. Всё это время я не смотрела на Эрика. Я легла обратно, на бок, теперь болезненно осознавая обнажённость своей груди, хотя именно я и решила её обнажить. Я, наконец, перевела взгляд на его лицо. А он снова смотрел прямо в мои глаза, широко раскрыв веки, с недоверием и обожанием. — Ты можешь смотреть, — тихо сказала я, с бешено колотящимся сердцем. Медленно, чрезвычайно медленно он опустил глаза ниже. Я видела, как он глубоко дышит, как будто пытается контролировать свой собственный приток и отток воздуха. — И, — добавила я, чувствуя, что у меня почти кружится голова от волнения и трепета, — ты можешь прикоснуться. Хотя его разноцветные глаза опускались очень медленно, они крайне быстро метнулись обратно. Он встретил мой взгляд с жёстким выражением. На мгновение я подумала, что он собирается отказаться, запротестовать, но вместо этого он наклонился ко мне и поцеловал в челюсть, чуть ниже уха. Его рука снова постепенно переместилась с моей талии на грудную клетку. Предвкушение удовольствия захлестнуло меня, когда его пальцы очень нежно обхватили мою грудь, а губы переместились к щеке, к уголку рта, а затем, наконец, полностью накрыли мои губы. Он приоткрыл свой рот, и я сделала то же самое. Снова поцелуй углубился. И снова он целовал с интенсивностью, потребностью и настойчивостью. Я ответила тем же, закрыв глаза и растворившись в блаженстве. Затем его большой палец провёл по чувствительному, приподнятому участку кожи на моей груди, и я невольно застонала ему в рот. В ответ Эрик отстранился. Он напрягся, ахнул и содрогнулся, дёрнувшись раз или два. Я уже собиралась спросить его, что случилось, когда мне вспомнилась часть моей тренировки, и я почувствовала, что краснею. Прежде чем я успела вымолвить хоть слово, я услышала, как он выругался себе под нос. Он посмотрел на меня, явно смутившись. — Я думаю, мне всё-таки стоит принять ванну. — Он отпустил меня. — Холодную. Ледяную, на самом деле. Я люблю тебя, очень сильно, но не могла бы ты, пожалуйста, извинить меня? Я кивнула, зная, насколько покраснело моё лицо. Не от смущения — нет, не от этого. Скорее, это было больше похоже на… глубокое удовлетворение. Это произошло благодаря мне. Он поцеловал меня ещё раз, в щёку, а затем подошёл к своему шкафу. Очевидно, смена одежды была уместна в сочетании с принятием ванны. Холодной ванны, как он и сказал. Я попыталась скрыть улыбку. В этих простых прикосновениях было больше трепетности, близости и интимности, чем я когда-либо думала может повлечь за собой полноценное занятие любовью. Если это было всё, что ему комфортно в близости, то я, конечно, могла бы этим довольствоваться.***
Я осталась в постели Эрика, задремав, где-то между бодрствованием и сновидениями. Это были сладкие сны, и мир наяву тоже не был ужасным — особенно когда я проснулась от очередного поцелуя в лоб. Я улыбнулась от этого прикосновения. — Ванна, — сказал Эрик, — теперь и для тебя открыта, если ты хочешь. Я кивнула и встала, прихватив верхнюю часть своего наряда, когда уходила. Я не надела её. Всё равно её пришлось бы снять через минуту. Но я ощутила на себе взгляд, когда проходила мимо. Я чувствовала себя немного жестокой, разгуливая рядом с Эриком с обнажённой грудью. Это ни в малейшей степени не казалось унизительным, как я ожидала месяц назад. Я не чувствовала оцепенения, как это было с Амиром. Нет, я чувствовала силу. «Ты угождаешь Ангелу, ты тоже становишься силой.» Мне пришлось выбросить слова Амира из головы из-за стеснения в животе, которое вызвало воспоминание о нём. Я задалась вопросом, сожалел ли он в тот день о том, что отравил меня. Я задалась вопросом, заботился ли он когда-нибудь обо мне по-настоящему, или я была просто ещё одним цветком, который нужно дрессировать. Нет. Я не могла волноваться об этом сейчас. Это было в прошлом, и это больше не имело значения. Когда я приняла ванну, переоделась в свежую одежду, которую взяла в кабинете, то прошла в гостиную, чтобы увидеть Эрика. Он сидел на диване лицом ко мне и со странным выражением широко раскрытых глаз смотрел на один из моих рисунков. Конечно. На мой рисунок с его участием. Я подошла к нему, проводя рукой по своим влажным кудрям. — Тебе нравится? Думаю, я хорошо изобразила твою красоту. — Улыбнулась я. Но он не сразу поднял глаза. Вместо этого он продолжал смотреть на картинку. Моя улыбка увяла. — Эрик? — Я подошла ближе. — Тебе не понравилось? Наконец, его глаза обратились ко мне. Выражение его лица не изменилось. Он показал мне рисунок. Ой. — Кто это? — Спросил он. — Твой отец? — Да. — Кивнула я. Он моргнул. — Я… — Он покачал головой. — Где другой рисунок, который ты нарисовала? Тот, где он играет на скрипке на улице? — В кабинете, на туалетном столике… Он вскочил и ушёл в кабинет быстрее, чем я успела договорить. Я слышала, как он почти полминуты шуршал страницами моих рисунков, а затем наступила тишина. Долгое молчание. — Эрик? — Позвала я, чувствуя, что мои нервы на пределе. Что, чёрт возьми, происходит? Наконец, он появился, обеими руками сжимая бумагу. Ноги, казалось, двигались без его команды. Его лицо было опущено, он изучал рисунок. Затем он посмотрел на меня и повернул его ко мне тоже. Это действительно была первая картина, которую я нарисовала здесь, в Персии, в покоях Эрика. — На этом рисунке плохо видно его лицо, — просто сказал он, всё ещё широко раскрыв глаза. — Я знаю. — Я вцепилась в свои юбки: теперь я снова была одета прилично. — Это был набросок. С видом издалека. — Но… — Он снова бросился к дивану, сел и поменял рисунок на тот, на который смотрел раньше. Когда он продолжил, его голос был едва громче шёпота. — Но здесь можно ясно разглядеть его лицо. — Да. — У тебя есть ещё какие-нибудь рисунки с ним? — Нет, я так не думаю. Только эти два. Рисуя его слишком часто, я бы скучала по нему ещё сильнее, чем сейчас. — Я подошла к нему и села рядом, близко. Ткань моей юбки коснулась его одеяний. — Эрик, что происходит? — Твой отец музыкант, да? — Он смотрел на меня, лихорадочно изучая. — Не просто играет музыку, а настоящий профессиональный музыкант? — Да, Эрик. Его взгляд метнулся обратно к рисунку. Когда он заговорил, его голос задрожал от внезапной напряжённости. — Я… — Его руки крепче сжали бумагу. — Я… Ты… Кристина, ты в самом деле француженка? В самом ли деле я француженка? — Да. А что? — Ты не… переехала во Францию? Или, возможно, твои родители переехали откуда-то? Я была сбита с толку. — Моя мать была француженкой. Мой отец был… Он швед. Так что, я полагаю, на самом деле я наполовину француженка. Какое это имеет значение? Тогда Эрик развернулся ко мне всем телом. Выражение его лица было таким, как будто его ударили по лицу — внезапное, страдальческое, шокированное выражение. Абсолютно ошеломлённое. — Швед? — Выдохнул он. — Эрик? — Я снова придвинулась к нему поближе, совсем чуть-чуть. Зародилось подозрение. — Эрик, ты встречался с моим отцом? Он довольно долго ничего не говорил. Затем медленно открыл рот, наблюдая за мной отстранённым, задумчивым взглядом. — Я не знаю.