----- Кристина-----
Мы не видели Ибрагима ещё две недели. Казалось, он просто исчез после того побега в ванную комнату Эрика. Он даже не попрощался. Просто ушёл. Эрик снова начал ходить на собрания, приводя меня с собой, чтобы я могла провести время с Резой наверху, пока он сидел с Надиром. Ибрагим не присоединялся. Это сильно раздражало дарогу — он вернул одного, но потерял другого — но, похоже, Надир мало что мог с этим поделать. Я думаю он помнил, что, когда дело касалось придворной иерархии, великий визирь превосходил его по рангу. Он мог стонать и жаловаться сколько угодно, но ничего не мог предпринять, если хотел, чтобы его тайные встречи оставались тайными. Когда мы не посещали собрания, то проводили время в кабинете Эрика. Я рисовала. Эрик работал. Он проводил со мной уроки. И в десять из четырнадцати дней после того, как я впервые попробовала гашиш, проводилась казнь. И на каждой казни меня заставляли курить. Я продолжала говорить себе, что всё в порядке, что бред длится всего несколько часов, хотя кажется, что дольше. И я продолжала говорить себе, что ненавижу это чувство бреда. Мне было неприятно находиться в таком состоянии. Но маленькая, некомфортная часть меня с нетерпением ждала этого непринуждённого, смешливого ощущения. Я начинала втайне жаждать его. Эрик отказывался от большей близости, чем просто объятия или поцелуи в щеку, пока я пребывала в изменённом сознании. Обычно я просто ложилась спать после возвращения — и ночь была украдена у нас. В те четыре дня, когда не проводилось казни, мы засыпали вместе, крепко прижавшись друг к другу, целуясь. Руки и губы Эрика двигались лихорадочно, настойчиво, как будто он знал, что следующей ночью всё будет по-другому, и, скорее всего, через ночь тоже. Что засыпать рядом с ним буду не совсем я, и он наслаждался полноценной, трезвой мной, пока мог. Почти каждый вечер, глубокой ночью, я снова чувствовала поцелуй на своём лице, а затем слышала, как двигается дверца книжной полки. Я не придавала этому особого значения. Я была слишком затуманена, чтобы думать об этом.***
Ибрагим объявился спустя две недели. Эрик вышел из своего кабинета около трёх часов дня. Он обошёл диван, на котором я сидела, рисуя и гладя Айшу, поднял меня на ноги и поприветствовал нежным поцелуем, проведя руками по моим щекам, запустив пальцы в мои волосы. Я схватилась его за руки, когда наши губы соприкоснулись. Он снял маску. Он больше не носил её рядом со мной, когда мы оставались наедине. Он отстранился и поцеловал меня в лоб. — Урок пения? — Прошептала я. Он кивнул головой. — Готова начать? — Всегда. — Улыбнулась я. — Я жду их каждый день. Он искренне улыбнулся в ответ, в его разноцветных глазах зажглись звёзды. — Я тоже. — И он снова поцеловал меня в лоб. Эрик осторожно взял мои руки в свои и начал тянуть меня к пианино, когда раздался стук в дверь. Он прикрыл глаза, в уголках которых появились морщинки от недовольства. Он отпустил меня и напряжённо прошёл в кабинет, забирая свою маску. Еще один стук. — Да, — крикнул он. — Я слышал вас! — Затем он громко сказал что-то по-персидски; я предположила, что он просто повторил свою прошлую фразу. Эрик открыл дверь. За ней стоял Ибрагим. Улыбающийся. Широко. Его прежнее «я» вернулось. Фальшивое «я», как он сказал. — Добрый день, друзья мои! — Он вошёл прямо в комнату и сел на диван напротив того, на котором сидела я. Эрик медленно закрыл дверь, вытаращив глаза, наблюдая за тем, как великий визирь откинулся на спинку дивана, задрал ноги и скрестил руки за головой в расслабленной позе. Я уставилась на него. Хотя он улыбался и выглядел так, словно ему наплевать на всё на свете, я заметила, что его нижние веки приобрели более тёмный оттенок, чем остальная часть лица. Что весёлость не распространялась на его взгляд. — Почему ты так пялишься, Роза? — Весело спросил он. — Рада снова видеть моё лицо? — Где ты пропадал? — Спросил Эрик, не садясь, а стоя у стола. — Ты не появлялся ни на одном собрании. — О, кто бы говорил, Ангел Смерти. — Он ухмыльнулся. — Ты не появлялся там целую неделю. — А тебя не было целых две. Ибрагим пожал плечами. — Я всё равно вроде как бесполезен. Обычно вы разговариваете вдвоем, пока я вмешиваюсь с предложением, которое вы оба игнорируете. Я могу понять, однако, насколько скучны стали встречи в моё отсутствие. За это я приношу извинения. — Ибрагим, — тихо сказала я. — Роза? — Он повернулся ко мне. — С тобой всё в порядке? Что-то неуловимо изменилось в его выражении лица. Подёргивание глаз, губ. Едва заметное для тех, кто не обращает внимания. Но я это увидела. На долю секунды. Это длилось всего одно мгновение, а затем сменилось смехом. — Конечно! Почему я должен быть не в порядке? — Потому что две недели назад тебя тошнило от пьянства в моих покоях, — тихо сказал Эрик, с беспокойством глядя на Ибрагима. Как будто тот снова был пьян. Ибрагим только отмахнулся. — О, да. Я решил, что дела принца — это только его дела. Меня не касается, кого он решит любить. Вокруг множество мужчин и женщин, за которыми я мог бы ухаживать. Неважно, он это или нет. — Но ты любил его, — тихо сказала я. Я знала, что это не помогало ему, но что-то во внезапной беспечности Ибрагима заставляло меня беспокоиться. — Я любил, но потери — это часть жизни, да? — Но Ибрагим… — Я бы хотел прекратить говорить об этом. — Он всё ещё улыбался, но фальшивой ухмылкой. Это скорее походило на жёсткое выражение невесёлости, пристальный взгляд, сдержанный. — Я пришёл сюда не для того, чтобы обсуждать свою личную жизнь. — Тогда что ты пришёл обсуждать? — Спросил Эрик. — Ничего. — Ничего? — Ничего! Мне нельзя навестить друзей? Эрик наблюдал за ним, явно одолеваемый какими-то мыслями. Затем он, наконец, пожал плечами. — Ну, если ты говоришь, что с тобой всё в порядке, значит, так и есть. Верно, Кристина? Затем он повернулся ко мне, и я уже собиралась возразить, что нет, я определенно не думаю, что с Ибрагимом всё в порядке, но взгляд Эрика заставил меня прикусить язык. Казалось, он говорил: «Я знаю, Кристина, но смирись с этим». И когда я снова посмотрела на Ибрагима, я увидела, что за завуалированной усталостью и фальшивой весёлостью скрывается умоляющий взгляд. Как будто он так же хорошо, как и мы, знал, что разваливается на части, но ему нужно, чтобы мы притворялись вместе с ним. Несмотря на то, что две недели назад он распинался, что ненавидит притворяться, он все ещё хотел этого. Нуждался в этом. — Да, — прошептала я. — Верно. — Отлично. — Кивнул Ибрагим. — Сейчас, к сожалению, у нас как раз должен был начаться урок пения. — Эрик скрестил руки на груди. — В буквальном смысле, когда ты постучался. — О, да! Я бы с удовольствием послушал! — Подожди, нет. — Я побледнела. — Почему нет? — Ибрагим склонил голову набок. — Да, в самом деле, почему бы и нет? — Эрик с любопытством посмотрел на меня. — Потому что… потому что… — пробормотала я. Но я знала, что если скажу, что не считаю свой голос хорошим, Эрик может обидится — не важно, потому, что он считает мой голос красивым, или потому, что я подразумеваю, что он плохой учитель. Скорее всего, он оскорбился бы по обеим этим причинам. Я вздохнула. — Хорошо. — Отлично! — Ибрагим вскочил со своего места. — Позвольте мне воспользоваться вашей уборной всего на минутку, и я сразу вернусь. — Опять уничтожишь мой туалет? — Спросил Эрик, когда великий визирь проходил мимо него. — Ты бы видел выражение лица бедной служанки, когда она увидела, что ей придётся убирать. — Не в этот раз, друг! Просто схожу отолью. — Возможно, я не хотел знать о таких подробностях? — Проговорил Эрик с выражением отвращения на лице. — Ты сам спросил! — Сказал Ибрагим, и закрыл дверь. Как только он оказался вне пределов слышимости, Эрик подошёл ко мне и снова крепко поцеловал. Я растаяла. —Прости, что на этот раз урок будет не наедине. Я думаю… Я думаю, что мы нужны ему сейчас, даже если он утверждает обратное. — Всё в порядке. Он мой друг. Я тоже хочу помочь ему. — Я пожала плечами. Наступила пауза, пока Эрик нежно смотрел на меня, играя с одним из моих локонов, накручивая его на свой длинный указательный палец. — Что, — спросил он затем, — или, скорее, когда у тебя день рождения? — Это неожиданный вопрос. — Мои брови приподнялись. Он ничего не ответил на это; просто ждал ответа. — Двадцатого ноября, — наконец ответила я. — Хорошо, что я спросил. До него осталось чуть меньше месяца. — Эрик слегка улыбнулся. — Сейчас октябрь? — Моя челюсть отвисла. — Да. Было всё ещё тепло — не жарко, но комфортно — по крайней мере, две недели назад на крыше я не замерзала. Я не выходила на улицу после того раза. Я понятия не имела о том, какое сейчас время года. Совсем не так, как в Париже, где я проводила на улице каждый день, каждую ночь. Он поцеловал меня в лоб. — Я думаю, раз твой день рождения так скоро, мне следует подумать о подарке. — Он переместил поцелуй с моего лба на губы, когда... — А ты знаешь, когда мой день рождения, Эрик? — Встрял Ибрагим. Эрик нахмурился. Он даже не повернулся к Ибрагиму, стоящему в дверях и широко улыбающемуся нам. — Нет, — пробормотал он себе под нос, — но я знаю день твоей смерти. Ибрагим рассмеялся, чисто и бездумно. Этот смех не звучал притворно. Пусть всего на мгновение, но его счастье было настоящим.***
Пока я пела, я старалась не обращать внимания на Ибрагима, который сидел и наблюдал. Было непросто, особенно когда он постоянно перебивал, чтобы что-нибудь предложить — среди самых блестящих его идей были: «попробуй встать на голову, я слышал, это помогает петь громче» и «попробуй зажать нос, чтобы звук не уходил туда». Эрик назвал его занудой. Ибрагим ответил, что «зануда» — это ужасно забавный способ назвать его «лакомым кусочком». Однако, когда я закончила, великий визирь со всей серьёзностью сказал мне, что у меня действительно красивый голос, и похвалил Эрика за его преподавательские способности и мастерство игры на фортепиано. И когда Ибрагим уходил, он колебался, прежде чем выйти за дверь. В его глазах промелькнуло отчаяние, чувство одиночества, прежде чем губы улыбнулись и произнесли слова прощания. Эрик снова поцеловал меня, и я попыталась раствориться в нём, как делала много раз до этого, но ноющее чувство беспокойства за Ибрагима не отпускало. Когда Эрик отстранился, выражение его затуманенных глаз сказало мне, что он чувствует то же самое.