***
—Не…могу…п–по… Чужой голос обрывками раздавался в голове. Холод и влажность ощущались на кровоточащей спине. Вонь бордовой жидкости повисла в освещаемой золотым светом пещере. Колющая боль целиком заточила разбитое искалеченное тело в стальную клетку. Перед глазами тёмная мгла. Опухшие веки с синими кругами едва двигались. Мокрые пучки ресниц затуманивали обзор, но защищали от ярких жёлтых лучей зрачки. Острое щипание коленок, ладоней да и всего туловища, словно струя спирта хлынула на каждый порез, не уходило даже под слоями испачканных бинтов. Совсем скоро ткань покрывала полностью пропитается грязью, красными пятнами и сыростью. —…Оставить нельзя тебя одного! Отдал ребёнка в школу, называется! — звонкие оры охрипшего голоса снова услышал ребёнок. «Отец!». Мальчик привстал, с трудом распахнул мокрые глаза. Мужчина молча писал что-то на пергаменте. Кэйа постарался вскочить с булыжника: попытка не удалась. Слёзы сами ручьём потекли от жгучей горечи на коже точно всю её продолжительно долго испепеляли огнём. —Иди сполоснись в воде. Очисти с себя весь струп. Не отрывая взгляда от бумаги, приказным тоном озвучил отец. Другого выхода не оставалось. Пришлось плестись к заросшему озеру у пещеры. Силы на исходе, на мальчике один балахон, вернее, то, что от него осталось. Волосы сальные и растрёпанные. Около воды скопилась тина с остатками мусора, а землю водоёма пачкал омерзительный на вид ил. Кэйа обошёл нечистоты и вступил в жидкость. Холод пробил до костей, болотный цвет озера смешался с бордовым. Бинты промокли до ниточки, раны точно обожгла тухлая зловонная вода. Корочка с многочисленных порезов отпадала, влажная ткань, слабо завязанная на конечностях, словно растворялась в мутной жиже. Мальчик выбежал из воды. Ссадины щипало от грязи и жижи на вид смахивающей на рвоту. Костлявое тело целиком истерзано: колени, грудь, руки расцарапаны, а на животе красовался гигантский разрез. И на кой чёрт отец отправил его купаться в это отравленное мерзкое озеро?! Он присел на песок, укрылся остатками мокрого балахона и шипел от боли. Благо солнце согревало конечности после испоганенного месива.***
—Что так долго?! — вскочил отец с места, как услышал сына. При каждом шаге раздавалось хлюпанье от мокрых ног. По телу метались мурашки от оберегаемой холодом пещеры. Отец подозрительно оглядел мальчика и тихо закинул под камень исписанный пергамент. Кэйа не обратил на это внимание, лёг, и дрожащей рукой укрыл себя тонкой тканью. Днём ничего не происходило. Отец всё же достал свои записи и размашисто начал строчить гигантский текст под пристальным взглядом сына. Мальчик то-ли дело корчился и протяжно стонал от жгучей боли. Отцу, судя по тяжелому дыханию, это капало на мозги и вскоре он покинул пещеру. Вернулся мужчина уже с кувшином чистой воды и облил ей Кэйю с головы до ног. Вся грязь, тина и мусор, подобно змеиной коже, постепенно слезли. Мальчик почувствовал сильное облегчение и моментально уснул аж на голой твёрдой поверхности. Серым утром, снаружи изолированной от внешнего мира пещеры было тихо. Отца в очередной раз не было. Кэйа заметил, что страшные раны на теле чуточку затянулись. Вчерашняя боль теперь не была такой острой. Мучения не давали мальчику разумно мыслить. Только сейчас он вспомнил про школу и причину его страданий. Колючек с острыми иглами и двух дрянных детей, злобно пошутивших над ним. Ладони превратились в кулак и резко ударили по булыжнику. Мальчик опасался, что ему снова придётся возвращаться в это гадкое место, в этом гнилом виде. —Вставай, — внезапно зазвучал отцовский голос у входа пещеры. Кэйа привстал и с трудом побрёл к родителю. В голове не запечатались моменты, как они медленно ковыляли по острову, как долго плыли на скрипучей лодке по бушующему океану и, как вышли на берег. Отец настолько крепко стиснул руку сына, что даже услышал слабый хруст. Шла семья по влажной земле неизвестного острова, в новых тёмно-синих балахонах. Шквальный ливень, пасмурная погода, мощные порывы ветра следовали за ними. Тусклая изумрудная трава полностью пропитана сыростью и слякотью. Изредка вдалеке искрились яркие молнии, от чего мальчик вздрагивал. Шагали отец с сыном битые часы. Кэйа уже промок до нитки, а мужчина всё молчал. Около не проходило ни единого человека. Остров, наверное, весь заброшен? — мелькнула мысль в голове мальчика. Немного погодя они оказались рядом с гигантским останками какого-то существа; кости расстилались между мелких холмов, заросших сырой зеленью практически целиком. Отец с сыном обошли стороной горки и вступили во вход под землю у наполненной стихией электро реки. Кэйа дёргался от каждого треска, молнии и звука. Под землёй оказалась длинная мрачная пещера с массой ходов и тоннелей. Отец крепче сжал ладонь ребёнка и невозмутимо шёл вдоль тёмного места. Голова кружилась, перед глазами, как на зло, расплывались серые тоннели; живот предательски урчал, а мозг пленило ощущение могущественной электро стихии. Наконец, мужчина замер у стены, где был нацарапан рисунок анемо элемента. Отец коснулся его чёрной рукой: элемент засветился бирюзовым ослепительным свечением. Не успел Кэйа и моргнуть, как они очутились в мощном бешеном потоке. Около шустро проносились белоснежные перья. Бирюзовые яркие искры повсюду. Шквал ветра внутри выглядел как засасывающее всё вокруг разрушительное торнадо. Не прошло и секунды, как смерч выплюнул их в абсолютно незнакомое прежде место. На мокрую траву, в тёмно-зелёный дремучий лес. Лёгкие наполнил свежий прохладный воздух. Синее небо и полумесяц покрывалом укрыли блеклые облака. Сколько времени прошло? В могучем торнадо часы текут быстрее? Отец схватил дрожащего сына за руку и потащил вглубь. На удивление Кэйи, двигались они недолго. Высокие деревья кончились у небольшой поляны, вдалеке которой восседала отделанная золотом статуя существа с крыльями. Свет её мерцал и уходил высоко в небо. Под плоской горой с блистающей фигурой лежало поле растущего винограда. Лозы заканчивались у курдонёра величественной усадьбы с бордовой крышей и жёлтым светом в прямоугольных окошках. Над воротами особняка серебряным свечением мигали статуэтки могучих орлов. Кэйа был изумлён. В таких домах могли жить лишь принцессы и принцы, значит, здесь проживает сама королевская семья?! —Итак, ты должен…слушай меня! — прокричал отец. —Что?! Что?! — толкнул мальчика мужчина. —Понимаешь… — крепко сжал отец хрупкие плечи, — Этот мир жесток, в нём нет ничего хорошего, как и в тебе. Ткнул он его пальцем в грудь. —На самом деле, для меня ты ничто. Ты никчёмный, глупый и хилый ребёнок. Кэйа молчал, сдерживая слезы. Отец слишком сильно давил на исцарапанное тело. —Ты мне не сын. Мой сын не станет реветь от пустяков. Ты лишь марионетка, жалкая пешка, смерть которой никак не изменит всю партию. —Папа! Ты… —Отправляйся туда, — указал отец на усадьбу у поля. — Ты глупенький и слабенький, никто тебя не заподозрит. Привычное хмурое выражение лица отца вдруг пропало. Будто тяжелый груз спал с его плеч. —Эта винокурня — то, от чего Мондштадт питает всю свою мощь. Центр бизнеса и денег, если её не будет…— он поджал губы, — Мондштадту конец. Мальчик проглотил язык. Ни одной эмоции, кроме шока, не чувствовалось. —Это твой шанс. Ты наша последняя надежда! — стиснул отец худые плечи сына. В его блеклых глазах внезапно смешались яркое пламя надежды и холод абсолютной ненависти. Мужчина оглядел местность, в последний раз посмотрел на сына и ушёл в кучу деревьев, ничего больше не сказав.***
Кэйа не запомнил ничего. Ни бушующего урагана, неожиданно возникшего в тихой невозмутимой ночи, ни человека в соломенной шляпе, притащившего вялого ребёнка в тёплое помещение. —Папа! Папа! Кто это?! — чужие возгласы едва расслышал Кэйа. —Аделинда! Срочно! Звучали ошеломлённые женские, мужские голоса и плачь маленького мальчика. Кожу опять жгло, словно огнём, но вскоре тело обернули чистой свежей тканью. Заплаканное лицо очистили от грязи, сальные пряди промыли, а затем укутали в мягкое сухое полотенце. —Львёнок, ему нужно поспать, понимаешь? Ему очень плохо…— глубокий и добрый мужской голос что-то объяснял ребёнку с любопытной физиономией. —Папа, что с ним случилось?! На него напал волчонок?! —Возможно, — с сожалением ответил человек, приложив ладонь ко рту, — Ох, бедный малыш. —Господин Крепус, с ним всё будет хорошо. Раны быстро затянутся. Мужчина одобрительно кивнул на слова горничной. Ссадины и уйма порезов зажили спустя недолгое время. Особняком владели, как после узнал Кэйа, не король с королевой, а род винных магнатов Ранвиндров. Своё поместье глава семьи Крепус Рагнвиндр звал «винокурней Рассвет». Внутри винокурни было великолепно. Красные ковры расстилались на чистых паркетных полах. Длинный стол в гостиной под мерцающей золотой люстрой на высоком потолке целиком уставлен корзинками фруктов. Белоснежные занавески закрывали большие украшенные окна. Лестницы и стены отделаны золотыми тонкими полосками. Пахло виноградом и пряной сладкой корицей. Наследника благородного рода звали Дилюк. Красные курчавые волосы и алые глаза разделял каждый член семьи виноделов. Позже мальчики сдружились. Кэйа быстро поправился, но несколько отметин все же осталось на теле. Ярче всего выделялся шрам на правом глазе, из-за чего мальчик закрыл его повязкой, притворяясь одноглазым пиратом. Дилюк был его полной противоположностью: весёлый, активный, везде носил с собой тряпичных куколок. Любимое отцом, изнеженное, немного капризное дитя. —Кэйа! Смотри какая птичка! — вприпрыжку бежит к огромной картине Дилюк. —Это папа нарисовал! —Красиво… Кэйа боялся, что новый знакомый поступит с ним, как те дети со школы, а Дилюк, в свою очередь, был очень изумлён его появлению в поместье. Всюду таскал за собой, показывал различные картины птиц, пейзажи и портреты своих красноволосых предков. Мальчик считал, что добродушный Господин Крепус уже скоро отдаст его обратно отцу, и они вернутся в холодную пещеру около моря. Но на вопрос глава семьи Рагнвиндр спокойно ответил: —Скажите, вы потом отдадите меня отцу? — греясь у камина, вполголоса спросил Кэйа. —А ты хочешь обратно к отцу? —Н–нет…я…я не… Мужчина большими руками обнял его и усадил к себе на колени поверх шерстяного клетчатого пледа. И тогда мальчик почувствовал то самое отцовское тепло, ту самую родительскую любовь, в которой так нуждался. Рагнвиндр–старший заменил бесчувственного жестокого отца, а Дилюк вдобавок стал ему названным братом. Но за все годы проживания в чужой семье он всё-таки не смог забыть слова единственного биологического родителя, древний заговор и его приказ. «Жалкая пешка, смерть которой никак не изменит всю партию». — часто в голове мелькали отцовские слова. —Кэйа? Ты хотя бы читал параграф?! —Нет… —Да у него развитие на уровне малышни! — одноклассники колко захохотали, глазея на подростка. Кэйа уткнулся лицом в парту и укрыл руками волосы. И в славном городе свободы — Мондштадте не повезло ему со школой. Одноклассники вечно гоготали над плохими отметками, высмеивали экзотическую внешность, поджидали у входа в штаб рыцарей, где и располагалось учебное заведение. —Ну, пират! Чё, убежал с уроков?! — Кэйа оттолкнул от себя двух парней и устремился вперёд. —Куда съёбываешь, ублюдок?! — смелости не хватало ответить. Он прекрасно понимал, что амбал–старшеклассник вдвое больше и сильнее него. В который раз придётся замазывать тональным кремом синяки. —Отпустите его, чмошники! — алая макушка Дилюка показалась за спиной одного из парней. —Чё лезешь, Рагнвиндр?! — амбалы обернулись к нему, но моментально отскочили назад, завидев меч с огненной энергией в его руках. Глаз бога. Такая значимая и желанная вещь каждого уроженца Тейвата. Дилюка «лживый бог» благословил этим даром аж в десять лет. С этого дня Кэйа всё сильнее начал завидовать брату, понимая, что лишь чужак он в этой семье и в этом городе. Перед прямым наследником рода Рагнвиндров, весёлым, общительным любимцем всего города он — пустое место. Никакая любовь не усмирила терзающие душу сомнения и осознавание собственной никчёмности. —Ты как? Они свалили. — похлопал брата по плечу Дилюк. — Что с тобой?! Слёзы ручьём текли из глаз, намочили повязку и свисающие пряди волос. —Я расскажу отцу, как параллель с тобой обращается. Он разберётся. —Не надо! Не надо! Я сам со всем справлюсь, — шмыгая носом, закричал Кэйа. Тональный крем медленно стирался с кожи. —Ты больной?! Что ты этим придуркам сделаешь?! —Забей, — Дилюк разинул рот от недоумения. — Я что-нибудь придумаю. —О Архонты, Кэйа! Твоё лицо… —Забей, серьёзно. Я пойду домой к вечеру готовиться. Парень безмолвно покинул общество брата. Дилюк пристальным огорчённым взглядом наблюдал за уходящим вдаль Кэйей. —Этот странный мальчик меня досих пор пугает, — шептала на ухо мужу близкая подруга семьи Рагнвиндров, — Выглядит, как ребёнок каких-то сумерцев. А эта смуглая кожа… —И как только Крепус взял его под своё крыло? — вполголоса рассмеялся мужчина. —Понятия не имею. Вероятнее всего, он мальчик для битья, так называемый? Дилюк творит, что хочет, а этому хлопцу всё попадает, — закатила глаза женщина, — Или их личный шут. Ха-ха-ха! Косые чужие взгляды пронзали его насквозь. —Вот сука, — пробубнил под нос Кэйа. «Хочу обратно к Гансу. Пошёл этот вечер в задницу». С Гансом они познакомились совершенно случайно около собора и сразу нашли общий язык. Самый близкий и любимый друг научил его матам, курению и питью алкоголя. Ганс обучался на дому и Кэйа неоднократно прогуливал школу в его квартирке. Они дымили, и таращась в окно, поливали грязью одноклассников с учителями. Шла дружба парней гладко, пока однажды Ганс внезапно не оставил смачный поцелуй на губах Кэйи. Тот был ошеломлён, но из-за страха потерять друга ничего не ответил. Тогда Ганс и поведал ему о таких запретных, своеобразных отношениях между мужчинами. Разговоры о «гомосексуализме» были под строгим табу в каждой приличной для Мондштадта семье, из-за чего Кэйа даже не подозревал о существование такой любви. Но Ганс рассказал о многом; по словам его старшего брата — искателя приключений, однополые отношения часто практикуется в племенах Натлана и являются данью уважения самой богине Аим. «Поэтому в этом нет ничего плохого» — ухмылялся Ганс. Угрюмая монахиня с канделябром в руках ровно стояла у исполинской церкви. —Чего ты боишься? — Ганс крепко держал Кэйю за горло. Губы последнего подрагивали, ладони упёрлись в каменную стену. — Да это не больно! И нет у собора никого ночью! Молчание. Парень отводил ледяные глаза от надменного лица возлюбленного. Робкий взгляд выдавал страх. —Давай просто поцелуй, пожалуйста, прости. Ганс, не думая, прильнул к холодным губам Кэйи. Но не успел он насладиться их мятным вкусом, как пару озарил золотой свет огня. Высокая фигура сварливой женщины нависла над парнями; грозный взор целиком прожёг Кэйю. —Приёмный сын Рагнвиндров! Ганс откинул его от себя и устремился вглубь кустов. Монахиня проигнорировала парня и быстро схватила Кэйю за пиджак. —Безобразие! Что скажет Господин Крепус, когда узнает?! —Отпустите! — вырывался из мёртвой хватки Кэйа. —Как ты мог… Дилюк молча стоял, подобно солдату в строе, поодаль от отца. Мужчина впервые выглядел таким суровым перед сыновьями. Блики в глазах потухли, мозолистые руки сложены замком, прижаты ко рту. —Прости. Жалкое приглушённое слово: всё, что удалось сказать Кэйе. —Дилюк, выйди из комнаты… —Отец… —Выходи! — с яростью выпалил Крепус. Печальный взгляд и едва сдерживаемые слёзы — последнее увиденное Кэйей. Дверь с оглушительным звуком закрылась. Дилюк, разумеется, никуда не ушёл. Он терпеливо ждал около входа в спальню брата. За стеной раздавались крики, вопли и хныканье, дрожащий голос Кэйи и ругань разъяренного отца. Рагнвиндр вздрогнул, дыхание быстрое и прерывистое, а прямо за ним хлёсты кожаного ремня по мягкой коже. После каждого хлопка разносился мучительный ор, а за ним громкое всхлипывание. Дилюк накрыл уши ладонями и ошеломлённо застыл. Страх, ужас и стыд перед братом томили сознание изнутри. Парень пулей юркнул в свою комнату. Укутался в плотное одеяло и, захлёбываясь в собственных слезах, лицом упёрся в толстую ткань. —Покажи уже! Кэйа не отвечал на просьбу. С братом да и с отцом он с того дня не разговаривал. Дилюк, конечно, старался оказывать знаки внимания, помогать и начинать диалог даже на самую бессмысленную тему, но Кэйа всё молчал. Он немного стянул штаны и сразу же вернул их на место. Рагнвиндр звонко выкрикнул множество неприличных слов, глаза его расширились, а губы посинели. —Ты больной? — сипло озвучил Кэйа, всё сильнее погружая в шок Дилюка. —Господи, твою мать, отец настолько сильно тебя избил ремнем?! —Да наплюй на это уже. Кэйа тотчас покинул спальню при одном упоминании о страшной муке. Дилюк молча пребывал в шоке. Он не хотел верить, что родной отец мог так отвратительно поступить с его братом. Отец был обычно добр, спокоен и уравновешен. Но в тот момент, в спальне Кэйи, что нынче безмолвно простаивает, он в единственный раз поднял руку на своего ребёнка. Ругательства и отцовские возгласы снились Рагнвиндру в кошмарах. А опухшие синие пятна поверх гладкой кожи брата на век запечатались в его памяти.