Тысяча девятьсот восьмидесятые

      Смерть старшего брата отрезвила Марата, как удар кирпичом по голове, лишний раз показывая, к чему приводит уличный образ жизни. Наглядная, но при том выцветшая и бледная картинка алебастровой кожи Вовы, закрытых серых век и строгого чёрного костюма, контрастирующего с белой обивкой гроба, навсегда осталась в памяти Марата. Стоило только попытаться об этом не думать, так в голове всплывали новые красочные подробности похорон. Как в унисон рыдали его мама и светловолосая Наташа, как отец застыл над свежей могилой с едва ли читаемым выражением лица, как сам Марат хлюпал носом и вытирал подступающие сопли рукавом дутой куртки.       В детстве маленький Маратик очень мечтал о собственной комнате, где не будет вещей Вовы и его самого, часто задирающего и обзывающегося. На два года, что старший Суворов провёл в армии, их общая комната стала собственностью Марата, но в ней оставалось места лишь на ожидание брата. И на большой лист бумаги, где каждый день был новой палочкой, а каждый четвёртый зачёркивал три предыдущих. Сейчас же вся их небольшая комната была в полном распоряжении Марата, и от этого становилось только хуже. Хотя родители и словом об этом не обмолвились, Марат знал, что нужно разобраться с вещами Вовы. Что-то забрать себе, что-то сложить по коробкам и отправить на антресоль, а что-то выкинуть. Последнее делать категорически не хотелось, даже с какими-то огрызками бумаги и мусором. Казалось, всё на Вовиной стороне комнаты было так необходимо Марату, что он даже не мог сформулировать словесно, почему нуждался в этих вещах. Медали, развешанные на самом видном месте, институтские тетради в столе, серьёзная фотография Адидаса, зажатая между стекол секретера — мелочи, о которые раньше глаза Марата даже не запинались. Взгляд скользнул ниже и зацепился за жестяную коробку, где, как догадывался он, старший брат хранил письма, которые ему писали во время службы. Мысленно извинившись перед Вовой, Марат всё же открыл коробку. Читать письма он не собирался, просто хотел взглянуть на сокровищницу Адидаса, бережно хранимую в столе. В основном там лежали письма от родителей, Марата и несколько от дворовых пацанов… Пожелтевший от песка и чуть выжженный солнцем конверт тут же привлёк его внимание, потому что прямо по центру, почерком Вовы было написано: «МАРАТУ». Такое письмо Марат видел впервые, возможно, старший брат просто не успел отправить его до дембеля, а потом просто не стал показывать. От воспоминаний о Вове у Марата заныло на душе и прошлась по глазам резь. Когда он больше всего нуждался во всех вещах, словах и воспоминаниях, которые бы не давали забывать старшего брата, Марат наткнулся на это. Несколько секунд Суворов бережно гладил конверт, а потом всё-таки аккуратно открыл его, доставая исписанный лист.

Марат, если ты это читаешь, то я погиб в Афганистане.

Марату показалось будто бы в комнате отключили кислород и дышать больше нечем. Пошатнувшись, он присел на Вовину кровать и ещё пару раз пробежался взглядом по первой строке, впитывая каждую букву. Почерк, вне всякого сомнения, был брата, вот только слова были отрезвляюще не теми. Владимир Суворов погиб при задержании, получив пулю в спину, как самый настоящий убегающий бандит из американских боевиков, с неделю назад. Марат судорожно выдохнул, когда перед глазами появился образ мертвенно-бледного брата, лежащего в открытом гробу, и помотал головой, чтобы взор прояснился. Какое-то время тяжело дыша и смотря в никуда, Суворов приходил в себя, но потом вернулся к письму.

Решил написать, вдруг больше не свидимся. Ты ж знаешь, я не пессимист, но тут как-то тяжело. Вон вчера душманы на нас такую облаву устроили, меня несильно задело, так осколками присыпало, а вот пацана, нашего с тобой земляка, из другой роты убили, суки. Вот вроде ещё пару дней назад с ним в карауле курили, а сейчас он в деревянном ящике на родину едет. Сам видел, как ротный маркером на досках буквы фамилии писал, ещё скрипело так противно и спиртом пованивало. Страшно после такого пиздец. Мы тут уже дни считаем до возвращения домой, хоть и осталась какая-то пара месяцев, всё равно страшно. И днём, и ночью как будто нависло над нами что-то. У некоторых парней от этого всего крыша едет, ночами не спят, я как-то попроще переношу, вроде меня несильно от этого всего кроет. Интернациональный долг долгом, но домой жесть как хочется, дотянуть бы. Но раз ты это читаешь, я не дотянул.

Марату хотелось резко вскрикнуть в возражении, что нет, не прав. Что он вернулся домой целым и почти невредимым, разве что с парой уже затянувшихся белёсых шрамов, которыми хвастался перед младшим братом. Казалось Марату, что читает он эти слова голосом Вовы, оттого большей болью они отзывались внутри. Страшно даже представить, что чувствовал Вова в Афгане, если даже в письме признавался, что ему страшно. А он ведь вообще не из пугливых. Хотя, понятное дело, что даже у самого стойкого нервы сдадут, если каждый день вокруг будут умирать люди, особенно знакомые. Видимо, запоздало понял Марат, тот погибший пацан — Санёк, на могилу которого они ходили пить водку. Такие разные обстоятельства, а итог один и тот же. Как Вова и говорил, все они смертны. Все они окажутся в холодной земле.

Ты теперь единственная поддержка родителям, удумаешь хуйни натворить, так сразу вспоминай это. Мать, отца береги, помогай им каждый день. Понял? Каждый. Как бы тебе там впадлу не было. В магазинных очередях стой, по дому помогай, учись нормально. Ты не глупый, быстро поймёшь, че да как в этой жизни, приоритеты будут меняться, но семья всегда должна быть на первом месте.

Не расстраивай родителей, Маратка.

Это было до боли похоже на происходящее сейчас. Марат машинально облизнул обветренные губы и почти со свистом выдохнул. Голова, как чугуном налитая, совершенно не желала работать как следует. Контраст слепил глаза и бил по лицу, ведь всем этим Марат сейчас и занимался. Причина была та же самая, расходились только детали, не игравшие особой роли в результате. Неосознанно, но он выполнял наказ Вовы: сейчас Марат никакой не группировщик, а примерный ребёнок и подающий надежды честный комсомолец. Отрада родителей, у которых старший сын стал убийцей. Вообще-то, младший был ничем не лучше, но эпизод с меховой шапкой померк в свете следующих партийных подлогов подвигов Марата. Он был не полностью, но всё же оправдан в глазах родителей, которые стали относиться к нему лучше после визита Коневича с грамотой за предательство помощь. Возможно, тот гипотетический Вова из прошлого сейчас был прав, Марат действительно образумился и больше родителей не подводил. Берёг обоих, не хотел очередного сердечного приступа у отца или материнских слёз. Грустно подавленная атмосфера в доме давила на голову так, что Марату хотелось куда-нибудь ещё, но сам он не мог оставить маму одну, пока отец с головой ушёл в работу. Всё было одновременно как обычно и как-то совершенно иначе. Неужели Вова это предвидел?..       Марат, смотревший во время своих раздумий в коридор, вернулся глазами к неровным строкам. Ему вдруг живо представилось, как Вова писал это письмо. Ночью, при свете одной лампы, склонившись к столу, аккуратно выводил чёткие буквы на бумаге, чтоб Марат их сейчас читал. Только первый абзац оказался таким убивающим, что, казалось, на следующие сил уже не хватало. Тем не менее Марат твёрдо решил дочитать письмо, которое вроде как ему и предназначалось.

Ты это, главное, пришивайся, как сможешь, с пацанами оно правильнее двигаться. Наш район — Универсам, в другие группировки даже не думай лезть! Лучше наших нет никого! Они подстрахуют всегда, помогут вдруг чё, не отвернутся никогда, и вообще по справедливости всё будет! Если че по мелочи, то обращайся к Турбо и Зиме, они всегда за меня горой стояли и я за них. С серьёзным можно и к Кащею, только если прям уверен, что полный пиздец, иначе он нахуй пошлёт, в рожу даст по беспределу и глазом не моргнёт. Суровый мужик, будь аккуратнее.

Марат давится нервным смешком пополам с комком, застрявшим в горле. После всего, что произошло, то, в чём свято был уверен Адидас, казалось таким бредом. Всё перевернулось вверх тормашками за каких-то пару недель. Турбо и Зима казались Марату главными предателями в жизни. Тупые куски дерьма, которые дальше своего носа и каких-то пацанских понятий ничего толком и не видят. Когда Марат думал о них двоих как о воплощении всей группировки, то невольно ловил себя на обжигающей мысли — впервые он так хотел, чтобы кто-то из его знакомых умер. Справедливости ради. Сам Кащей был наиболее безвредным из них всех, просто цветастый павлин, при любом удобном случае пушивший веер своего воровского авторитета. Да, мог заставить даром батрачить на благо группировки (или себя любимого, когда нужно было помыть засратую машину), мог такими матерными конструкциями покрыть, что Маяковский нервно курил в сторонке, мог серьёзно избить, отшить по всей строгости — но на всё это нужна была веская и адекватная причина. И беспредела, в отличие от Турбо, возомнившего себя богом всей Казанской земли, Кащей никогда не терпел, да и не творил тоже.

Вообще, держись всегда уличных законов в них сила, достоинство и постоянство. Знай, что за каждым словом, движением, взглядом на других людей смотрят и за всё спросить могут по справедливости. А лишнего не спросят, потому что все друг за друга отвечают. Ты пойми, Маратка, если ты с улицей, то ты пацан, а вокруг враги.

Марат нервно усмехнулся. Эта фраза бытовала по Универсаму, да и по другим группировкам в том или ином виде уже много лет, неудивительно, что и Вова её знал. Возможно, сам Марат подхватил эту прибаутку от старшего брата. Только сейчас грош ей цена была. Пацанские понятия стали эфемерным бредом, которым можно крутить ради собственной выгоды, чем все в Универсаме успешно промышляли. Былые символы и образцы для подражания покрылись ржавчиной и гнилостью. Это устаревшим идеям место на дне длинного гроба под землёй, а не Вове… Оглядываясь назад, Марат вдруг понял, что неотступно и во всём уличным законам следовал разве что только Жёлтый, до мозга костей настоящий «пацан». И куда это его привело?..

Я знаю, что иногда был невыносимым засранцем (хотя ты всё равно чаще), но всё, что я делал, было для тебя. Пытался воспитывать, старался быть тебе примером, учил драться и играть на гитаре, ел ненавистные тебе котлеты из твоей тарелки, невыгодно менялся вкладышами, бил морду твоим обидчикам, делал вид, что не замечаю, как ты таскаешь у меня деньги… Ну, серьёзно, ты правда думал, что это прям так незаметно??? Слон в посудной лавке и то более незаметный, чем твои финансовые махинации. Хуже вклада в банк, честное слово, Маратка.

Ты должен вырасти лучше, чем я, это стопудово. Покажи им всем, чего ты стоишь!

Люблю тебя, братишка.

Вова.

15.12.1988.

       Исписанный родным почерком листок плавно спланировал вниз, оставляя Марата, безвольно разжавшего пальцы, наедине со своими мыслями.