Тысяча девятьсот восьмидесятые

      Когда Вова зашёл в отцовскую пустующую дачу, а в нос ударил отчётливый запах спирта, засевший в воздухе, то понял одно — недостаточно хорошо он спрятал самогонку в погребе. По размеренному, но странно, что трезвому, голосу Кащея — ведущего какой-то философский монолог о природе и каких-то там братьях меньших — Суворов быстро определил его местонахождение в столовой, а сам направился на кухню. Вчера Адидас был в городе, проверяя их район, а сегодня вернулся с продуктами на следующие пару дней. — Я те пожрать привёз, — вместо приветствия кинул Адидас. Так, чтобы Никита сразу уловил нотки раздражения и недовольства его пьянством. Вова же чётко сказал не пить, не выходить из дома и по возможности ни с кем не говорить. Потому что люди в деревне или болтливые, или с охотничьими ружьями, и обе эти категории новый человек мог заинтересовать в равной мере. Таких проблем Суворову не хотелось, как и лишнего внимания к его… гостю. — А мы с Михой тут тусуемся! — живо откликнулся Никита из другой комнаты, а остальное слышалось уже тише, словно и не Адидасу в ответ сказано было. — Вова пришёл. — С каким Михой? — не особо увлечённо бросил Адидас, но потом замер, осознавая. — Ты там совсем охерел?! Бросив авоськи с продуктами прям на кухне, Вова метнулся в другую комнату, но увиденное заставило его остолбенеть. Кащей сидел на полу около старого, чудом работающего нагревателя, склонившись и сгорбившись одновременно, и мирно возился со щенком, придвигая к нему миску с молочком. Початая бутыль самогона выдыхалась без крышки, стоя на столе, рядом с распотрошённой аптечкой. Гнев немного умерился после того, как Суворов пригляделся к щенку пристальнее… И ЭТО ОКАЗАЛСЯ ЖИВОЙ И КОГТИСТЫЙ МЕДВЕЖОНОК! Вот прям реальный и весь такой настоящий, начиная от тёмных глазок-бусинок и заканчивая острыми длинными коготочками. Если до этого Адидас был зол, то сейчас он просто растерянно моргал, покусывая щеку со внутренней стороны. Напрасно, конечно, Вова это делал, потому что это не сон был. Хотя с Никитой каждый день словно сон попеременно с кошмаром. Нет, серьёзно, вы почувствовали всю драматичность момента? Просторная столовая, переходящая в гостиную, дохленький нагреватель старше Суворова, кристально трезвый Кащей в колючем свитере с ёлочками, сопящий кроха-медвежонок и сам Адидас, застывший около стола. Вова откровенно не понимал, какую конкретно эмоцию из своего диапазона ему сейчас транслировать. Он даже не понимал, в какой момент в его жизни началась эпоха абстракционизма… Давайте отмотаем на пару дней назад для полного понимания ситуации.       Адидас отрабатывал боксёрские приёмы на груше, висевшей в их качалке. В Афгане не было времени заниматься спортом, а потому мастерство и безупречное чувство ближнего боя притупились. Тренировался Суворов преимущественно глубокими вечерами, чтобы скорлупа и старшие под ногами не путались, а разговорами не сбивали. Конкретно сейчас это было ещё и способом снять напряжение — пару часов назад Кащей отъехал решать какой-то важный вопрос в одиночку — так что отточенные движения помогали Вове не зацикливаться на волнении за Никиту. Тот вообще велел Адидасу дожидаться дома, но когда он его слушался в таких вопросах?       Кащей завалился с привычной вальяжностью, словно вовсе не с его кожаного плаща капала кровь, как и из носу. Выдохнул и, тут же вооружившись сигаретой, закурил, даже не сразу заметив притаившегося Суворова. Вова смахнул рукой пот со лба и положил ладонь на висящую грушу, которая со скрипом прекратила движение. — Тьфу ты! — вздрогнул Никита, растерянным взглядом выцепляя Адидаса среди спортинвентаря. — Напугал… цуцик. Нахождение Суворова рядом его взбодрило, и Кащей важно выпрямился, направляясь в каптерку. У Вовы осталось много вопросов, поэтому он втиснулся своим взмокшим телом в футболку и пошёл следом. Никита скинул плащ прямиком на диван, а после, осознав, скуксился — кровь впитается в обивку, и хрен выведешь! — Что было? — голос Адидаса, стоящего в дверном проёме, заставил обернуться. — Симпатичная маечка, — оскалился Кащей, нервно туша сигарету об пепельницу на столе. Вообще, его слова значили скорее «но без неё было лучше». Вова терпеливо ждёт, рефлекторно переминаясь с ноги на ногу и давая понять, что без ответа не уйдёт. Никита пытался напрочь игнорировать присутствие Суворова, которого никак не ожидал здесь увидеть, и направился к ящику, из которого достал аптечку. Кащей машинально расстегнул манжеты чёрной рубашки и закатал рукава повыше, принимаясь обрабатывать раны на собственном лице. Получалось с примерным успехом, потому что ориентироваться приходилось исключительно на свои болевые ощущения. Адидас что-то тихо буркнул себе под нос и, не в силах наблюдать эти жалкие потуги самолечения, выхватил смоченную в водке ватку. Никита молча уселся на диван, ленивым движением отодвигая шуршащий плащ в сторону. Вова присел на корточки в коленях Кащея, одну руку держа у того на бедре, а второй обрабатывая свежие ссадины на лице. Компрометирующая для Суворова поза обязательно получила бы горячее продолжение, не будь они оба взвинченными и усталыми одновременно. — Никит, что произошло? — с нажимом повторил Адидас, пристальнее вглядываясь в лицо напротив. В поисках то ли грязи, которую надо стереть, то ли эмоций. — Я всё уладил, не сунутся к нам эти суки больше. Проблема устранена. У них теперь другие проблемы, — Никита отвечал тяжело, попутно ощущая металлический вкус во рту от слизанной с губ крови. — А если сунутся, то получат, блять, полномасштабную войну. Это я точно тебе обещаю. — Перебьюсь я без таких обещаний, — тут же осадил его Вова, который с недавних пор и слышать это слово не мог. — Сам в норме? — Сойдёт. Пересидеть мне, Вов, надо… — Кащей тяжело покачал головой и, перехватив руку Суворова, потянул его на соседнее свободное место на диване. — Идеи есть? — Ну, у моего бати дача пустует в области… — протянул Адидас, чувствуя себя школьником, приглашающим нравящуюся девочку в гости понятно зачем. — Если обещаешь ничего не разнести, я дам тебе ключи. — Только ключи? — окончательно расслабляясь, Никита поиграл густыми бровями и опустил ресницы. — А сам не хочешь потусить? Я ж один от скуки ласты отброшу и коньки склею! — А улица же на кого? — несмотря на очевидную заманчивость предложения, Вова ещё пытался хвататься за стоп-краны. — Да вон хотя бы на… Зиму с Турбо! — авторитет быстро нашёлся, усмехаясь собственной идее. — Один рассудительный, другой драчливый — лучше для улицы не придумаешь.       На протяжении всей дороги на дачу Кащей ощутимо нервничал и всё оглядывался назад, ожидая, что какая-нибудь девятка присядет им на хвост. Суворов лишь за дорогой сосредоточенно следил, время от времени клал ладонь на колено Никиты и ободряюще сжимал, когда авторитет совсем уж сильно напрягался. Видно, серьёзно он проблему порешал, раз уехать и обдумать ситуацию у него лучшее решение. Адидас не винил ни разу, понимая, что в любом случае Кащей знает, что делает…       Первые несколько дней были полным раем на земле, пока Никита с Вовой были предоставлены друг другу. Вопреки наличию человеческих кроватей, Кащей упросил Суворова спать вместе на русской печке, которая стояла в доме для красоты и пафоса. На той же печке Никита дал свой импровизированный концерт, где в вольном пересказе интерпретировал Емелю из сказки. Адидас тем временем от смеха складывался пополам и забывал вдыхать воздух. Знал бы Емеля, что будет твориться на этой печи ночью, сгорел бы со стыда всей своей русской душой. Нагреватель фурычил так себе, так что грели дом тоже печкой, дрова для которой с горем пополам нарубил Кащей, пока Вова готовил еду. Вещи, которые с собой захватил Никита, оказались некомпетентны с морозными ночами, поэтому Кащей с радостью присвоил себе растянутые свитера Суворова, которые даже спустя несколько лет хранили его запах. Делать было особенно нечего — пару раз ходили вглубь зимней лесной чащи, и Суворов рассказывал по следам, кто из зверей тут до них проходил. В детстве его часто отец брал с собой на охоту с друзьями, рассказывая о всяких примочках. Их же теперь Адидас пересказывал Никите, вызывая у того всё больше уважения. Потом листали старые фотоальбомы, где молодыми были родители Вовы. Правда, после того, как Кащей заржал с фотографии маленького, голенького Адидаса, сидящего в детской ванночке с умным видом, с ностальгией было покончено. Пытались играть в нарды («Вов, я те армянин, что ли? Я даже правил не ебу!»), карты («Никит, бля, у тебя карты из рукавов сыплются!») и домино («Ах ты дурной! С шестью одинаковыми играть нельзя, морда ты хитрожопая!»). Даже хотели попробовать в шахматы, но так и не смогли вспомнить, половину фигур и как ходит ферзь. Затем собирались читать книги, которые тут в небольшом количестве, но всё-таки завалялись. Только это оказались детские книжки, которые не вызывали интереса, да и Кащей явно имел что-то против Тимура с его командой…       Теперь картина происходящего действительно полная. Так что да, после всего этого вернуться из Казани и увидеть Никиту чуть ли не в обнимку с медвежонком было слишком даже для бывалого Суворова. В свете того, что Кащею угрожала возможно реальная опасность, а он возился с пушистым дитём, Адидас даже грешным делом подумал, что у кого-то из них двоих крыша едет. Двоих, потому что медвежонок Миха был вне подозрений. — Никита, у меня один вопрос только… — Вова выдохнул и упёр руки в бока. — Какого хуя ты его сюда притащил? Где ты вообще его нашёл? — Этот медведь сам попал ко мне в руки! — Никита резко всплеснул обоими руками, шугая собственную зверинку. — И это знак! Я должен найти ему дом! Возможно, увидев Суворов драматичный момент с тем, как Кащей встретил медвежонка, он бы отнёсся с пониманием.       Дома в одиночестве Никите было скучно настолько, что он даже пошёл прогуляться в лес, потому что в деревню ходить Адидас ему запретил. Благодаря Вове Кащей уже неплохо ориентировался в местном лесу и хотя бы не терялся в первые пятнадцать минут прогулки. Главное по пути ловить взглядом знакомые ориентиры: обугленное молнией дерево, кусты буревестника, овражек со странным звуком из оного… Стоп! Никита резко замер и повернулся в сторону небольшого оврага. Звук был чем-то между писком и высоким воем. Как если бы это был щенок. Кащей, присаживая на корточки, заглянул вниз оврага и заметил внизу барахтающегося черномазенького щенка, который пытался выбраться по пологому склону, слишком высокому, чтобы он мог выбраться. — Эй, ко мне, — скомандовал Никита, хлопая ладонью по заснеженной земле. — Иди сюда, вытащу тебя. Щенок обернулся, и у Кащея всё внутри колыхнулось. Это был медвежонок, а, как говорил Вова, рядом с ним всегда где-то была медведица. Никита повертел головой и даже мельком землю оглядел, но больших медвежьих следов нигде не было. Это немного обнадежило. Медвежонок уже подобрался к нему и смотрел снизу вверх. Кащей вздохнул, понимая, что делает, наверное, самую глупую вещь в своей жизни, и аккуратно спустился в овраг. Было бы забавно переломать ноги и умереть, вытаскивая медвежонка из западни. Почувствовав твёрдую землю под ногами, Никита выдохнул и посмотрел на медвежонка, который сидел на земле с самым озадаченным видом. — Я тебя возьму? — вежливо поинтересовался Кащей, потянув руки к зверю. Медвежонок чуть отодвинулся от рук и попытался угрожающе зарычать. Правда, Никите это больше напомнило звук его машины, когда она глохла, но никак не страшный рык. Кащей глубоко вдохнул, выдохнул с морозным паром изо рта и попытался ещё раз. — Ну что ты кричишь сразу? Тебя же не чушпан какой-то берёт. Иди сюда, говорю! — Никита старался держать доброжелательный тон, потому как только его медвежонок и улавливал. Видимо, косолапый понял, что другого выхода у него нет, и дал взять себя в руки. Перчатки Кащей забыл, так что сразу ощутил жёсткую густую шерстку. Медвежонок тихонько взвыл от такого вторжения в личное пространство, но стерпел. — Какой ты… — умилился Никита. — И впрямь как щеночек. Кащей аккуратно подкинул медвежонка из оврага, по обиженному рёву понимая, что всё хорошо. Только выбираться самому пришлось долго, потому что в глубину овраг был больше самого Никиты. Когда Кащей вылез из оврага, безбожно изгадив и надорвав старую куртку Вовы, медвежонок всё ещё сидел рядом, словно ждал его. Никита озадаченно сдвинул шапку на лоб. — Беги! — Кащей махнул рукой в сторону. — К мамке шуруй! Медвежонок буравил его глазками-бусинками и идти никуда не собирался. И взгляд у него был более человеческим, чем у некоторых людей. Приглядевшись, Никита заметил, что снег под медвежонком был слегка красноватым. Кащей посмотрел на свои ладони, которые тоже оказались местами в крови, и безбожно вытер об куртку, которая и так уже настрадалась. Никита снова присел на корточки, больше всего боясь, что сейчас медвежонок кинется на него и откусит пол-лица. Но этого не случилось, зверёк сидел смирно. Источник крови нашёлся быстро, у медвежонка была поранена лапка. — Значит, тебе помощь нужна? Повезло тебе, что Универсам своих не бросает, — Кащей медленно закивал головой. Суворов его точно прибьет. Обоих прибьет и сделает две шкуры, повесив их в доме как трофеи. Удерживая медвежонка между колючим свитером и тёплой курткой, Никита понёс его обратно. Рану надо обработать и, наверное, замотать чем-нибудь. Тогда Кащей подумал о том, что, должно быть, это знак: отобрал одну жизнь — спаси другую…        — Ты сраных «Мишек Гамми» пересмотрел? — Суворов, уже не сдерживаясь, неосознанно повторял жесты за Кащеем, картинно махая руками в стороны. — Знаешь, где его дом?! В лесу! Как у любого дикого зверя! В подтверждение его слов дикий зверь ну очень угрожающе чихнул, а на черном носу повисла ну очень страшная сопля. Кащей умилился тут же, а Адидас лишь скривился, наблюдая за тем, как Миха облизнул собственный нос. Конечно, Вова, как и любой пацан, живность любил, собак там всяких, к примеру… Но, блять, не хищников из леса, это уж точно. Суворов и сам в детстве, когда ещё мама жива была, поил ёжиков, забегавших к ним на участок, тёплым молоком из блюдца. Но это ведь совершенно другое! Ещё и Никита глаза невинной сиротки состроил, бровки домиком свёл и глядел снизу вверх на Вову, пока рукав его свитера жевал медвежонок с весьма довольным видом. — Медведь, кроме нас, никому не нужен! Нельзя его бросать, он же пропадёт! — Кащей тщетно пытался воззвать к мягкости Адидаса. — Отнеси его обратно в лес, или это сделаю я! — упёрто парировал Вова, едва удерживаясь от того, чтобы закатывать глаза на каждую ответную реплику. — Не могу! — категорично возразил Никита, возмущённо поднимаясь на ноги, чтобы оказаться на одном уровне с Суворовым. — Это ещё почему? — Адидас сложил руки на груди, сверля его недовольным взглядом. — Он это… — Кащей неловко замялся, что уже само по себе зрелищем было редким, но всё же ответил. — Лапку повредил, а я слежу! — Айболит хуев, — грубо выплюнул Вова, слегка смягчаясь к происходящему. — Показывай. Никита энергично кивнул и подхватил медвежонка, который варызгался на старой газетке. Миха на удивление не сопротивлялся и смиренно терпел, когда Суворов взял его лапку. Только умный звериный взгляд блуждал с одного мужчины на другого. — Вот… — Реально хуевый из тебя вет… — справедливо заметил Адидас и, цокнув, добавил со вздохом. — Лан, ща перевяжем. Честно говоря, Кащей по большей части был абсолютным бытовым инвалидом, в чём Вова не единожды убеждался, оставаясь ночевать у авторитета. Неудивительно, что и перевязать рану медвежонку он смог так себе — криво, косо, а кое-где так и вообще торчала грязь. Перевязать мишке лапу следовало срочно, иначе его пребывание в этом доме затянется. Суворов уже смирился с мыслью, что отказать Никите не выгонять пока что это создание не сможет, но продлевать лафу медведю он не собирался. Развязывая прежний бинт и как следует промывая рану изворотливому медвежонку, Адидас был жутко напряжен. Хотя Миху держал Кащей, но Вова всё равно следил, чтобы ни когти, ни зубы не достали до его пальцев. — Расслабься, цуцик. Суворов не мог понять, кому именно это адресовано: ему или медвежонку. В свой адрес он не раз слышал это шутливое прозвище от Никиты. Правда, обычно оно сопровождалось учащённым дыханием, раскинутыми руками и сказанными тихим шёпотом словами навроде «Не торопись», «Иди ко мне» или «Хорошо мне с тобой». — Тебе что, родители в детстве собаку зажали?.. Надеюсь, он хоть не бешеный… — вполголоса бурчал Адидас, аккуратно бинтуя лапку, минуя чёрные коготочки. — И на что я трачу свою жизнь… Сам с ним возиться будешь! — Ну, Вов, — Кащей тщетно пытался сгладить напряжение. — Не Вовкай мне. Бинт отрежь, вот, ниже пальца моего, — Вова командовал совсем как полевой врач. — Тут заживать дня три будет, а после отнесёшь его туда, где взял. Разговор закончен! Надеюсь, он нас хоть ночью не сожрёт.       Попыток сожрать своих добродетелей ночью Миха не предпринимал, но каждые пару-тройку часов исправно просыпался и скулил до тех пор, пока матерящийся Никита не перелезал через матерящегося Суворова и не спускался к своему подопечному. Каждый раз пробуждаясь от огромного Кащея, который на долю секунды зависал над его лицом, а потом слезал на пол к хнычущему ребёнку, Адидас уже начинал думать, что семейная жизнь началась досрочно. Уютное времяпрепровождение вдвоём заимело третьего настолько лишнего, что Вова начинал непроизвольно ревновать ушедшее внимание. Суворов никогда не признался бы Никите, но его сердце начинало потихоньку оттаивать в отношении мехового шкоды. Правда, это происходило исключительно в те моменты, когда Миха переставал разносить всё вокруг и жевать пальцы Никиты. Знал бы медвежонок, где бывали и что умели эти руки… От размышлений Адидаса оторвал настойчивый стук в дверь и громкое «есть кто?». Кащей и Вова многозначительно переглянулись, в немом диалоге решая, кому что делать. Суворов решительно поднялся с кресла и, показав жестом, чтобы Никита оставался здесь, пошёл открывать дверь. На пороге оказался их сосед, Александр Михайлович, который часто ходил на охоту с отцом Адидаса. Толстенький такой, плюгавенький и лысоватый мужик, по-доброму относившийся к Вове. — О, Вовка! Здорова! Сто лет тебя не видел! — мужик радостно улыбнулся, хлопая его по плечу. — Ты один что ль тут? А родители где? — Здрасьте, дядь Саш. Так в городе они, а я так приехал на пару деньков. Отдохнуть, — спешно объяснил Суворов, пытаясь быстрее спровадить незваного гостя. — Отдохнуть это хорошо, да-а-а! У нас места, сам знаешь какие! — со знанием дела Александр Михайлович закивал головой. — А я всё думал, чего дым из трубы у вас валит, Кирюха, что ли приехал. Хотел на охоту позвать. — Отец пока не собирается, работы много очень. Наверное, весной только, может после Первомая, — Адидас пожал плечами, обрисовывая туманные перспективы, которые придумывал на ходу. — Ну ладно… А! Вот ещё чего, — сосед, наконец, дошёл до того, зачем явился. — Ты, так сказать, медведя тут не видел? Мелкого такого. У нас с притравочной станции сбежал, мы прям обыскались. Вова задумался. Ну, теперь всё стало понятно. В паре километров от их деревни были охотничьи угодья, а вместе с тем и станция, где собак выучивали брать зверя. У Суворовых собаки, тем более охотничьей, никогда не было, так что Адидасу оставалось только догадываться, что происходит за высоким забором. Ходили слухи, что диким зверям там выдергивают когти и зубы, а потом привязывают и затравливают собаками. Вова поёжился, всё же маленький медвежонок, любовно получивший от Никиты имя «Миха», такой участи не заслуживал. По правде говоря, никто не заслуживал, но в силах Суворова было спасти только медвежонка. — Да не, я б заметил, — отрицательно замотал головой он. Из кухни послышался глухой звук чего-то упавшего и громкий, с явно поучительными интонациями мат Кащея, который, видимо, забыл, что к ним в дверь кто-то стучал. Адидас тяжело и медленно выдохнул, морально готовясь к расспросам. — Ты не один, что ли? — Михалыч с интересом прищурился. — Да, с другом своим казанским приехал, — Вова нервно улыбнулся и крикнул вглубь дома. — Никит, поди сюда! Тут же раздался звук шагов в шерстяных носках (отжатых Кащеем из старых вещей Адидаса) по дощатому полу, и на пороге появился сам Никита собственной персоной. Сосед пристально осмотрел побитую морду авторитета, но, не найдя ничего подозрительного, протянул руку. — Александр Михалыч, я напротив через два дома живу. — Никита, — пожимая руку, Кащей растянул лёгкую улыбку, демонстрируя щербинку меж зубов. — Слушай, ты медведя здесь нигде не видел? — переадресовал вопрос Суворов, а сам незаметно глазами влево-вправо повёл, мол отвечай «нет». — Медведя? — брови у актёрского дарования по имени Никита полезли наверх. — Если б я медведя увидел, меня тут уже не было бы! — Да он мелкий и мухи не обидит! Мельчаете, молодёжь! На охоту вам надо! — сосед разочарованно махнул рукой. — Ладно, рад был повидатьс… Договорить он не успел, потому что в доме опять что-то загремело и послышался писк. В замершей тишине были слышны лишь птицы, кричащие где-то в небе. Вова с Кащеем переглянулись. — Собачка! — Никита широко улыбнулся, развеивая любые сомнения. — Шалит. Адидас мысленно закатил глаза и ударил себя ладонью по лбу. Вот зря Кащей это сказал. Премия «Дебильная отмаза дня, от которой начнутся проблемы» торжественно присуждалась Никиточке. — О-о, давай подсоблю! Мы и не таких дрессировали, вообще без вопросов! — Александр Михайлович махнул рукой. — Давайте гляну! — Она не охотничья! Совсем… — тут же перебил Суворов, нагоняя в ситуацию ещё больше недосказанности. — Это пудель! — Пудель? Странный выбор, конечно, да и ладно, суть-то не меняется, — соседа было не остановить. — А там уже всё, не поможешь бедняжке! — умильно качая головой, сделал экспертное заключение Кащей и развёл руками. — Лучшие кинологи говорят, что безнадёжный экземпляр! — Но за предложение спасибо! — ввернул свою реплику Вова, начиная закрывать дверь. — И насчёт охоты подумаем обязательно! До свидания! Когда дверь закрылась на замок, Адидас тяжело выдохнул, уперевшись в неё спиной. Это была тяжёлая интеллектуальная схватка в хитрости. Всякие там шахматисты бы обзавидовались. Подняв взгляд, Суворов увидел прямо перед собой Никиту, который немедленно втянул его в объятия. — Ты мог его сдать, — Кащей уткнулся тёплым носом прямиком в шею. — Спасибо. — Я же знаю, что тебе это важно, — Вова не смог сдержать улыбки в ответ на это действие. — По какой-то охренительно серьёзной причине, которую я не догоняю.              С Никитой медвежонок был как за каменной стеной, но это не спасало от словесных люлей Адидаса за плохое поведение. Из Кащея воспитатель был хреновый — это на районе он гроза скорлупы, справедливо прописывающий по фанере или в глаз за косяки, а здесь… С Михой Никита превращался в самого мягкотелого батю, которого только видел Союз. Он потакал всем шалостям, убирал все последствия оных и исправно шутил, что усами медвежонок явно пошёл в Вову. Кащей даже кашу научился готовить (правда, пока с комочками), чтоб вы понимали масштаб пертурбации. А Суворов… просто терпел это всё с достоинством. Потому что любил Никиту, даже когда тот настолько скучал по цивилизации, от которой был отрезан, что единственным его интересом стал медведь, попавший в такую ситуацию. Адидасу не хотелось загадывать дальнейшую судьбу Михи, но он надеялся, что Кащей сдержит обещание и отпустит хищника на волю. Только перспективы у медвежонка без мамы-медведицы были весьма туманные, ведь Миха толком ничего не умел и к дикой жизни был не приспособлен. Но ведь это не их с Никитой проблемы, решил Вова, загоняя трепещущую жалость куда подальше. Тем временем лапка медвежонка почти зажила…       На протяжении последних нескольких дней Суворов не мог не замечать странное поведение в Кащее — тот каждое утро подрывался купить свежую газету (хотя для этого нужно было пройти изрядное расстояние), а после старательно её штудировал, особенно колонку объявлений. Адидас даже не знал, стоит ли ему интересоваться, что Никита там хочет найти. Пока в один момент он не узнал это от самого авторитета… — Смотри! — Кащей буквально влетел в комнату, даже не разувшись. И тут же замер. От увиденного защемило остатки его чёрствого, чёрного сердца. Вова дремал на кресле-качалке, укрывшись пледом, а на коленях у него мирно посапывал медвежонок, держа во рту свою лапу. Никита даже дышать боялся, чтобы не нарушить эту идиллию. Суворов заворочался — всё же оклик не остался незамеченным — и проснулся, моргая и возвращаясь в реальность. — Ты че орёшь? — Вова поморщился и провёл ладонями по лицу, сгоняя остатки сна. — Мы спим. Вернее, я спал, а этот подмазался. — Я ж не знал о твоём продуктивном досуге! — по-доброму ершился Кащей и, подойдя ближе, погладил Суворова по ладони и потрепал медвежонка по загривку. — У меня хорошие новости. — Меня порадует, только если ты нарубил дров. Дом остыл, аж капец, — Адидас взял Миху за шкирку и, поднявшись с кресла, положил его на своё прежнее место. — Да ну тебя! — было видно, что Никите прям не терпелось поделиться новостью. — Короче, я дал объявления в газету по поводу Михи, и мне откликнулись! Вова дошёл до кухни, обрабатывая услышанную информацию, и хлебнул из чайника остывшую воду. Кащей стоял рядом, прилипнув, как банный лист. — Ты дал объявление… Тебе ответили… — повторил Суворов, сосредоточенно кивая. — А я почему не в курсе? — Не хотел сглазить, — неловко замялся Никита, сжимая в руках газету. Адидасу захотелось присвистнуть — сколько всего нового открывалось в заботливом режиме Кащея. Нет, конечно, Никита и до этого заботился и о себе, и о Вове, даже об улице на худой конец. Но здесь было что-то другое, до наивности другая забота и трепетное отношение. — Так че ответили? И кто? — поинтересовался Суворов на законных правах второго родителя. — Зоопарк! Они могут взять Миху к себе! Читай! — Кащей буквально впихнул в руки Адидаса разворот с объявлениями, но мгновенно умерил пыл. — Только это… Это Новосиб. Вова вздохнул и поднял взгляд на Никиту. Неужели тот правда считал, что Суворов откажется вести их многострадальное, пушистожопое дитя в новую жизнь? — И что, что Новосиб? Так говоришь, как будто Аляска… — заворчал Суворов. — А тут два дня туда ехать, два — обратно. На том они и порешили. Собрать медведя в дорогу стало не самым простым испытанием для них обоих, но в итоге оно увенчалось успехом. Миха созерцал всю эту возню своими тёмными глазами и даже не представлял, какое путешествие ждёт их совсем скоро. Но это уже совершенно другая история, которую я расскажу как-нибудь потом. В любом случае, за медвежонка можно не волноваться — за него Кащей стоит.