Маленький принц и колючий цветок

Минхо не то что не мог ничего сказать, он даже пошевелиться боялся. Все мысли разом покинули его голову, а затем снова хлынули в нее бурным, состоящим из каких-то глупых догадок, предположений и вопросов потоком. Он, наверно, не так услышал Джисона. Или просто не так понял. Принял желаемое за действительное. Но по тому, как молчал, замерев, сам Джисон, можно было предположить, что и правда сказал он именно это и теперь с таким же замиранием сердца ждал ответа. Когда секунды сменяли друг друга, накапливаясь и превращаясь в минуту, сверху зашуршали одеяла, и уже вскоре Ли увидел, как тот спускается с верхнего яруса. Он сам не понимал, отчего ему так хочется зашторить шторку над своей кроватью и спрятаться в одеяло, отчего то, что он ощущал сейчас, так напоминало страх, но не шевелясь, он просто наблюдал за приближающейся к нему фигурой. Джисон неторопливо, шаркая ногами по полу, подошел к изголовью кровати и опустился рядом с Минхо на колени. Легонько провел рукой по его волосам, заставляя старшего, вздрогнув, повернуться к нему. Их широко распахнутые, наполненные самыми разными чувствами глаза встретилась, и волнительная теплая волна пронеслась по всему телу Минхо. Потому что он осознал, что ему не послышалось, что он и правда верно понял слова Хана. — Ничего не скажешь? — низким голосом спросил младший. — Хен, я и так сейчас сквозь землю провалюсь! Где твои дурацкие колкие ответы или твой глупый самоуверенный флирт, когда он так нужен? Но все, что Минхо мог — это тоненько, так, что едва сам себя узнал бы, вымолвить: — Ты хочешь… сейчас? Хан закусил губу и медленно кивнул. Нервно выдохнув, Минхо отвернулся от него. — Хан-и, — не менее нервно говорил и он, — я боюсь, что тебе будет неприятно, что ты можешь потом пожалеть — поверь мне, я знаю, о чем говорю. Он хотел сказать что-то еще, но Джисон просто взял его за подбородок, снова разворачивая к себе и, чуть над ним нависая, приникая нежным поцелуем к его губам. Замерев всего на секунду, Минхо несмело ответил на поцелуй. Не мог не ответить, когда дело касалось Джисона. Рука его легла на поясницу младшего, но так аккуратно и невесомо, будто он боялся разбить его. Он даже не углублял поцелуй, сохраняя в нем какое-то почти неуместное целомудрие и осторожность, со странным и крайне непривычным чувством отдавая инициативу Хану. И хотя он тоже не отличался смелостью и развязностью в таких делах, все же скользнул чуть напористей языком по языку старшего, вместе с собой вовлекая его в головокружительное безумие. Кровать Минхо скрипнула, и вскоре он почувствовал, как вес Джисона придавил его бедра, и уже сам не смог удержаться и провел руками вверх по его спине, затем опустился снова вниз и забрался под футболку, чтобы ощутить гладкую кожу под ней. Все активнее, все более жадно своим поцелуем Хан захватывал в свою власть рот Ли, будто это и не он вовсе пару месяцев назад шугался, злился и недоумевал в ответ на гораздо более безобидные поцелуи Минхо. От такого Джисона, от его напора и столь непривычной смелости, от осознания, что он сам чувствует такое же сильное желание, старший терял давно начавший сдавать рассудок, плавился под телом Хана и забывал обо всем, что совсем недавно его волновало. Хотелось просто притягивать его к себе ближе, крепче сжимать в своих объятиях. Когда влажные губы коснулись открытой кожи шеи Минхо, он рвано вздохнул от неожиданности и охватившего вмиг возбуждения. Как ни странно, раньше его никогда не целовали в шею — Хену, наверное, не видел в этом смысла, а Хан, конечно, не осмеливался, и Ли и подумать не мог, что это так приятно. Джисон целовал осторожно, с особой, будто бы присущей ему одному нежностью, и у Минхо от этого все начинало гореть внизу живота, к щекам приливала кровь, а пальцы сильнее сжимались на спине младшего. — Хан-и, Хан-и, — тяжело дыша, сказал Ли, сам не зная, зачем — слова просто сами сорвались с языка. Но Джисон, по-видимому, расценил его оклик по-своему и, оторвавшись от шеи, посмотрел ему в глаза. — Все будет хорошо, — прошептал младший, и когда Минхо собирался заговорить снова, медленно провел большим пальцем по его губам, и вовсе создавая у того ощущение, что он сейчас распадется на мелкие частицы, на атомы или просто превратится в лужу. Но даже сквозь застилавшую мозги пелену, он смог сохранить долю тревоги за Хана, хотя мысли формулировались ужасающе плохо: — Я не хочу сделать тебе больно. У нас же нет ничего, что может, ну… мы никак не… Щеки горели еще сильнее от смущения. Новизна ситуации нагоняла лишних переживаний. Раньше Хену сам покупал все необходимое — оно у него просто всегда имелось по умолчанию. Он отлично знал, что делать и никогда не волновался. Минхо же ранее не приходилось брать на себя инициативу, и теперь он был потерян и не мог даже закончить предложение. Но Джисон каким-то образом понял его и удивил своей нагловатой усмешкой: — Ты все это время строил из себя передо мной альфа-самца, а сам теперь не можешь даже заняться со мной сексом? Твой образ трещит по швам! — Я не строил из себя альфа-самца, — закатил глаза Минхо, — это было лично твое восприятие! — Дурак, — тихонько засмеялся Джисон и встал с кровати, вызывая этим простым действием у старшего такое сильное возмущение, что теперь соседи в комнате наверняка тоже услышали его крик. — Эй! Хан-а, Хан-а, Хан-а, а ну вернись! — тараторил он на одном дыхании. — Займусь я с тобой этим твоим сексом! Я же, блин, за тебя переживал вообще-то! Младший сделал вид, что задумался. — Да? Стоит ли мне заставить тебя умолять? — Вот погоди, совсем скоро умолять меня будешь ты, — нагло заулыбался Минхо и потянул Джисона за руку на кровать. Но тот не торопился возвращаться, а вместо этого зачем-то полез в прикроватную тумбочку Хенджина. Из нее стали высовываться провода от зарядки для телефона, потом что-то зашуршало, и с самым довольным видом Джисон помахал перед Ли лентой презервативов и красной бутылочкой с лубрикантом. — Никуда я не собирался уходить. Просто подозревал, что у хена найдется что-то такое. Думаю, он не обидится. Брови старшего подлетели вверх. — И когда они успели так… кхм, сблизиться?! А ты, — произнес он и потянул Хана за край футболки к себе, — все-таки говнюк. И хотя слова его были не самыми приятными, когда он выпустил футболку и приглашающе взял Джисона за ладошку, направленный снизу вверх взгляд его сверкал невыразимой нежностью, восхищением и чем-то еще, таким большим и всеобъемлющим, что даже мысленно давать этому название было страшно. Откинув добытое на простынь, Хан снова аккуратно устроился на коленях старшего, и тот принял сидячее положение, оказавшись теперь лицом к лицу с Джисоном и поддерживая его за поясницу. Несколько секунд они смотрели друг на друга — зрачки расширены, дыхание теплое и частое. А затем Минхо чмокнул его, поддразнивая, в висок, далее чуть медленнее и спокойнее в щеку, ниже, плавнее, достигая шеи и целуя его упоительно и сладко, проходясь снова по уже оставленным им самим же меткам синячков и одновременно снимая с него футболку. Едва слышный стон слетел с уст Хана, когда новые поцелуи стали добираться до открывшихся в отсутствии одежды мест: до той самой манящей родинки, до ключицы, чуть ниже ключицы и до груди. Джисон запрокидывал голову, закрывал глаза и, приоткрывая рот, иногда испускал легкие вздохи. Когда язык старшего коснулся его соска, обводя его по кругу, втягивая в рот, а затем вдруг слегка прикусывая, он заерзал на бедрах Ли, а пальцы вцепились в края его длинной майки. Чуть отстранившись, уже через пару секунд он ее снял и отправил в полет куда-то по комнате. Губы Минхо с жаром и требовательностью обрушились на губы Джисона, и это был совершенно не тот упоительный и трепетный поцелуй, что у них были раньше, позволяющие насладиться каждой их секундой и распробовать. В этом искрилось безумие, он был торопливым и беспорядочным, языки сталкивались, иногда соскальзывая друг с друга, кто-то прикусывал в порыве страсти чьи-то губы, горячие тела соприкасались, руки обнимали крепко-крепко, прижимали, хватали, пытаясь притянуть другого еще ближе, еще теснее. Если бы Минхо попросили описать, что он сейчас чувствует, он бы не смог. Это было словно лихорадочный сон о чем-то очень желанном и до опасного приятном, словно огонь, что поглощал тебя, полыхая красно-оранжевым пламенем, не причиняя вреда, но подчиняя себе. Внизу все затвердело, упираясь в сидящего сверху Джисона, что трением о свои бедра доводил старшего до края терпения, до ощущения, что он вот-вот взорвется от переизбытка чувств. Дальше все происходило будто в каком-то тумане. Руки Минхо, пошарив по телу, сами собой отыскали резинку шортов Хана, потянули вниз, тот привстал и попытался откинуть их, зацепился ногой, ругнулся, избавился наконец от проклятого предмета одежды, снова впился поцелуем в губы Минхо, скользя своим спрятанным за бельем возбуждением по его паху. Джисон тоже потянулся к пижамным штанам старшего с дурацкими рыжими котиками и рыбками, но поцелуй несколько отвлекал его, так что он долго возился, так и не продвинувшись в своем деле. Пришлось прерваться, чтобы хотя бы отыскать глазами чертовы завязочки в плотном бантике и попытаться их развязать. Только тогда Минхо заметил, как сильно дрожат руки Хана. Он все брался за шнурки на штанах, они выпадали из его рук, пальцы путались, и Джисон с каждой секундой хмурился все сильнее, а дрожь усиливалась. Дыхание все еще было частым и громким, но Ли умудрился разглядеть разницу между возбуждением и невероятным волнением. Ему тут же захотелось что-то сделать. Как-то избавить Хана от всех тревог и страхов, успокоить, сказать, что все будет хорошо, но он прекрасно понимал, как дико трясет перед первым разом. Поэтому он просто накрыл его руки своими, чуть сжал и мягко улыбнулся. Чуть погладив его по тыльной стороне кистей, он поднялся до запястий, одновременно приближаясь к его лицу и затягивая в спокойный плавный поцелуй. Медленно, но верно Ли заводил руки младшего назад, постепенно забирая контроль себе, избавляя его от всех забот, пока тот, со все еще находящимися в плену запястьями, не оперся ладонями о простынь позади спины. Под напором Минхо он непроизвольно клонился назад и вскоре вовсе оказался в лежачем положении с весом старшего на своем теле. На миг Минхо отстранился, собираясь избавиться-таки от штанов, но встретился с широко распахнутыми огромными глазами Хана и вдруг в эту секунду, именно в этот момент с особой ясностью осознал, что все это по-настоящему. Что они и правда собираются прямо сейчас заняться сексом, и это уже не спишешь на случайность, на шутку или проверку. От этой мысли Ли почувствовал, что готов и сам вот-вот задрожать от непонятной смеси ужасного волнения и предвкушения. — Ты точно уверен, что хочешь? — не мог не спросить он, и вышло как-то хрипло и немного неспокойно. Джисон ничего не сказал вслух, лишь закивал положительно головой, а руки его легли на голую спину Минхо и прошлись от поясницы до самых лопаток, приглашая, говоря безмолвно, что он хочет продолжить. Оценивающе пробежавшись еще раз по лицу Хана в поисках малейшего намека на нежелание, старший погладил его по волосам и привстал, чтобы снять наконец пижамные штаны вместе с бельем. Он поймал скользящий по своему обнаженному телу взгляд Джисона, темный и глубокий, не бегающий в стеснении, а смело направляющийся вниз и там задерживающийся. Младший сглотнул, поджав губы, и вернул взгляд к лицу Минхо, когда тот снова опустился на него. Они целовались, и член Минхо теперь касался живота Джисона, капая на него предэякулятом, слегка терся об него и задевал такой же твердый его член, что сильно оттопыривал белье. Каждая клеточка была напряжена, все внутри горело и умоляло, заставляя постанывать от нетерпения, от безобидных касаний, от ерзанья Хана под собой, и поцелуи уже не помогали потушить этот охвативший их обоих пожар. Минхо неохотно оторвался от губ Хана, просящих, одновременно ласковых и страстных, но уже в следующую секунду приник снова к шее, обхватывал ее губами, всасывал кожу, касаясь языком и оставляя влажные следы. Череда поцелуев пришлась на вздымающуюся грудь, и от них Джисон шумно выдохнул, выгнувшись в спине и хватаясь цепкими пальцами за плечи старшего. Когда же Минхо спустился еще ниже, и губы его стали покрывать выступающие ребра и живот, вырисовывающиеся от частого дыхания и напряжения очертания пресса и вертикальной линии меж мышцами, младший заерзал еще сильнее на и так сбитой простыни. Остановившись у кромки боксеров, Ли поднял вопросительный взгляд вверх и через мгновенье такими же трясущимися, как у Джисона, пальцами стянул с него белье. Осмотрел его. Пропутешествовал медленным, жадным взглядом, что впитывал каждый сантиметр этого идеального тела, по этому парню, такому красивому, настоящему, прямо сейчас в самом деле лежащему на его кровати, с растрепанными волосами и красными щеками, с застланными пеленой желания глазами, с засосами на шее и груди, что он сам, Минхо, оставил, с возбужденным, опять же из-за него, членом на животе и разведенными чуть в сторону стройными ногами. От всего этого, от реальности происходящего захватывало дух, а мозг прекращал работу окончательно, но все же каким-то образом Ли нашел в себе силы, чтобы задать вопрос: — Все хорошо? Смотря прямо ему в глаза, Джисон приглушенно произнес: — Я пиздец, как боюсь. — Я никогда не сделаю тебе больно, — со всей искренностью пообещал Минхо и чмокнул младшего в коленку. Затем выдавил из себя слабую улыбку, — могу снова поклясться. На это Хан легонько пихнул его ногой и усмехнулся. — Я тебе верю. На этом Минхо бы расслабиться и выдохнуть, но он не мог. Сердце в груди билось так, что ощущалось где-то в горле, а пальцы будто онемели, когда он попытался взять с кровати бутылек со смазкой. Чтобы не нервировать Джисона еще больше, он изо всех сил пытался не показывать своего волнения, что так раздражающе и совершенно нелогично его охватило, и действовать уверенно. Он придвинулся чуть ближе, ставя ногу меж коленей Хана и тем самым аккуратно разводя их чуть сильнее. Прозрачный гель с запахом, напоминающим клубнику, выдавился на пальцы, и старший повел руку к ягодицам Хана. — Расслабься, Хан-и, — приказал он, заметив, с каким выражением ужаса перед неизвестностью смотрит на него Джисон, — вдохни глубоко. И, не успел младший вдохнуть полной грудью, как Минхо уже аккуратно ввел в него один палец, заставляя того пискнуть то ли от неожиданности, то ли от новых ощущений. Постепенно он начинал двигать пальцем, позволяя привыкнуть, пока Джисон немного не расслабился. — Все нормально? В ответ младший только угукнул с плотно сжатыми губами, и через некоторое время к первому пальцу добавился и второй, заскользив внутри уже чуть проще и немного увереннее. Минхо внимательно отслеживал реакцию Хана и когда убедился, что тот и правда не испытывает дискомфорта, продвинулся чуть глубже и поджал пальцы, от чего Джисон неожиданно вздрогнул и всхлипнул. Он откинул голову на подушку, а бедра его сами собой подались навстречу. Старшему это понравилось чрезвычайно, от меняющегося поведения Джисона в нем разгорался огонек азарта, и он снова повторил то же самое несколько раз, уже гораздо свободнее скользя в тесном пространстве, с довольной ухмылкой наблюдая за извивающимся парнем. Когда же в него уже чуть с большим трудом проник и третий палец, Хан открыл рот, хватая судорожно воздух и сжимая в кулаках смятую простынь, пока Минхо продолжал растягивать его, уже спокойнее и без лишней суеты, дразня, сладостно издеваясь, причем не только над ним, но и над собой, чувствуя, как плотный узел горячего чувства внизу живота затягивается до невозможности туго. — Хен, — жалобно всхлипнул Джисон, уже извиваясь всем телом, — пожалуйста… — Что «пожалуйста», Хан-и? — с коварными нотками веселья уточнил Ли. — Давай уже… ты сам… Но его хриплый голос, его сбитое дыхание, то, как он просил, доставляло Минхо слишком большое удовольствие, поэтому он продолжил разыгрывать непонимание: — Что сам? — деланно удивился он, одновременно нарочно задев чувствительную точку внутри младшего. — Трахни уже меня, Минхо! — вскрикнул Джисон, снова откидывая голову на подушку. Ли не стал больше издеваться. Он вытащил пальцы, нащупал рукой на кровати упаковку с презервативами и, надорвав фольгу, растянул один по длине члена. Он взял Хана под колени и рывком подтянул к себе, так что порозовевшая от возбуждения головка оказалась у самого входа. Выдавив еще лубриканта, он поводил несколько раз туда-сюда, подготавливая Джисона к тому, что должно произойти. Джисон же, судя по закушенной губе, снова начал переживать, и Минхо потянулся к его руке, чтобы переплести их пальцы. — Если захочешь остановиться, говори, — серьезно предупредил он. Другая же его рука опустилась на не менее возбужденный орган младшего и задвигалась, помогая выкинуть тревоги из головы и заменить на гораздо более приятные ощущения. Однако на несколько секунд ее пришлось отнять, чтобы направить собственный член, и вот уже вскоре он медленно вошел хоть и в подготовленное, но все же узкое пространство. В тот же миг хватка Джисона на его ладони резко усилилась, и Минхо остановился. Откровенно говоря, он так боялся сделать ему больно, что почти не дышал, и лишь когда младший немного расслабился, он двинул бедрами назад, почти полностью выходя, и снова вперед, на этот раз продвигаясь глубже. По тому, как сжималась ладошка Хана, старший понимал, когда следует остановиться и дать привыкнуть к себе, а когда можно продолжать. Свободной рукой он поглаживал его член, и вскоре из груди Джисона стали вырываться тяжелые тихие вздохи. Сделав несколько еще немного несмелых, но более быстрых фрикций и поняв, что Хан совершенно не против, Минхо позволил себе чуть расслабиться и опустился, накрывая его тело своим. Он все еще пытался контролировать себя и не входил на полную длину, но внутри Джисона было так тесно, так горячо, его стенки так приятно сжимали его, что это становилось все труднее, и низкое мычание Минхо все же прозвучало над ухом младшего. Но постепенно двигаться становилось все легче, звуки, что издавал Хан, явно говорили о том, что если неприятные ощущения и были, то теперь они точно перерастали в весьма приятные, и Минхо входил все глубже, при этом не торопясь, желая насладиться каждой секундой, продлить удовольствие, пока не вогнал член на всю длину, воруя у Джисона слабый стон и сразу же сцеловывая его с порозовевших губ. Глаза Хана были прикрыты, рот хватал жадно воздух, мешая даже продолжить нормально поцелуй, а руки его оплелись вокруг шеи старшего, прижимая так близко к себе, как только возможно, чтобы чувствовать его разгоряченное тело, его вес на себе, его самого внутри себя. Затем с шеи они стали перемещаться по спине и достигли упругих ягодиц Минхо, смяли их, вызывая у того негромкий протяжный стон, надавливая и настойчиво направляя его. — Минхо… — чувствуя и понимая, что тот все еще пытается себя контролировать и не сделать больно, выдохнул он на ухо Ли, но сбился и повторил снова, — Минхо, расслабься. Старший взглянул на него оценивающе, вопросительно и, не найдя никаких признаков дискомфорта, лишь встретив горящий желанием взгляд, он погладил Джисона по волосам, поцеловал в висок, в щеку и наконец полностью отпустил себя. Вскоре комната наполнилась шлепками кожи о кожу и скрипом кровати, в воздухе витал слегка химический аромат клубники, а по венам Минхо словно текла раскаленная лава, вот-вот готовая привести к извержению, подталкивающая совершать еще более мощные, более быстрее толчки, из-за которых так сложно было сдерживать собственные вздохи наслаждения. Хан же пытался быть тише, но выходило плохо. К шее его прилила кровь, пальцы впивались в мягкую кожу ягодиц старшего, а ноги обвились вокруг Минхо, так, что они оба и правда казались теперь одним целым. Не удержавшись от одному ему понятного порыва, Джисон звонко шлепнул Ли по заду и получил незамедлительный ответ — Минхо вытащил член почти полностью, остановился, чтобы затем войти снова резко и мощно, вдавливая Хана в кровать и вырывая из его груди чересчур громкий стон, после которого он поспешил прикрыть рот ладонью. Минхо усмехнулся. То, как Джисон пытался не слишком шуметь, показалось забавным, а то, как у него плохо выходило — еще больше возбуждающим. Он, глядя прямо в глаза младшему с лукавой полуулыбкой, отвел его левую ладонь ото рта, но на замену быстро пришла правая. Хан хмурился, кусал ладонь, неразборчиво в нее мыча, но Ли убрал и ее, и теперь обе его руки были плотно прижаты руками старшего к кровати по обе стороны от головы. Видно было, что Джисон все еще усердно пытался сдержаться, чувствуя неловкость за собственную громкость, но Минхо нарочно стал толкаться внутри еще сильнее, еще безудержнее, уже находясь на самой грани. Хан ворочался, елозил по простыне, сжимал и разжимал пальцы рук, но оставаться тихим, как бы не старался, уже не мог никак, и развязные сладкие стоны становились все громче и нетерпеливее, вторя низким и шелковистым стонам Минхо. Совсем растеряв даже жалкие крохи контроля, Джисон вскрикнул особенно громко и высоко, тело его задрожало, ноги еще сильнее сжали старшего, и Ли почувствовал, как меж их животами разлилась плотная струя теплой жидкости. Уже почти обессиленный и вспотевший Минхо сделал несколько последних мощных толчков, дыхание схватило, и он тоже кончил, вжимая Джисона в кровать и целуя его шею.

***

Чуть позже они лежали в обнимку, уставшие и разгоряченные, вырисовывая узоры на груди друг друга или переплетая и расплетая пальцы. — Все хорошо? — спросил старший немного сонным, расслабленным голосом. Лицом Джисон уткнулся в его шею, поэтому звучал немного невнятно и приглушенно: — Все хорошо, хен. — По изменению в его интонации можно было понять, что он заулыбался, — ты оказался таким нежным и милым. — Я не нежный и не милый, — отнекивался, насупившись, Ли. — Я уже говорил, что ты цундере? — Я не цундере! — Цундере! — Нет. — Да. даже сейчас. Минхо хотел еще поспорить, просто от нечего делать, но улыбка Джисона, такая игривая и счастливая, такая беззаботная, заставила его замолчать и тоже улыбнуться в ответ. — По-моему, — продолжил Джисон, так и излучая тихую радость, — ты внутри настоящий котик. — Ты же ненавидишь котиков, — с недоверием уточнил Ли. — Кто сказал, что я тебя не ненавижу? Минхо посмотрел в искрящиеся весельем глаза и чмокнул младшего в губы. — Я тебе не верю. Немного отстранившись, Хан посмотрел пристально на старшего и ласково погладил его по щеке. — Я себе тоже не верю. Отчего-то Минхо до сих пор с трудом верилось во все происходящее. Осознание того, что Джисону тоже хочется быть рядом, касаться его, что он не жаждет наконец сбежать подальше или отрицать очевидное, наполняло сердце приятным, словно солнечный свет, теплом. Это и правда было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Возможно, именно поэтому утро следующего дня преподнесло им самый худший из всех возможных сюрприз.