Маленький принц и колючий цветок

В тот день Минхо не пошел на учебу. Он провел его в комнате под одеялом совершенно один, бездумно листая тик-ток. Это помогало не погружаться в темный омут собственных мыслей и забить голову всякой ерундой. Все здесь напоминало о Джисоне: одеяло, под которым еще несколько часов назад они лежали вместе, нависающая сверху кровать, что теперь совсем скоро, со второго семестра, отдадут какому-то незнакомцу, которого Минхо уже заранее недолюбливал. Даже гирлянда с фото любимых котов рождала в голове воспоминания о том самом первом дне знакомства, когда Ли показалось, что проживание с новым соседом покажется ему адом. Кто бы мог подумать, что адом будет нахождение в этой пустой комнате без него? Возможно, стоило все-таки пойти в университет и отвлечься хотя бы на учебу, но Минхо просто не мог найти в себе силы натянуть маску повседневной вовлеченности в реальность. А возможно, в глубине души он и сам хотел цепляться и за эти жалобные мысли, и за воспоминания о Джисоне, ведь это было единственным, что он после себя оставил. Вечером Хенджин не стал донимать допросами — знал, что старший будет только злиться да отрицать собственную тоску. Он лишь спросил короткое «Ты как»? и принес ему в комнату тарелку с теплым рисом, который приготовил недавно. Минхо поел прямо сидя в кровати. Впервые ему было так безразлично, запачкает ли он свою драгоценную постель. На следующий день он снова не пошел на занятия. Не то чтобы не хотел, ему просто было безразлично. И день этот был такой же бессмысленный и никчемный, как и предыдущий. Единственное, что заставило его встрепенуться — это сообщение от Чана. «Ты придешь на репетицию?» — Вот же черт! — выругался Минхо, совершенно забывший о каких-то там съемках фильма. Он стал печатать в ответ нелепые извинения и оправдания, но Чан написал быстрее: «Хенджин сказал, что ты вряд ли будешь сегодня, но я решил уточнить у тебя» «Что-то случилось?» «Ты заболел?» Примерно полминуты Ли бездумно таращился в экран телефона, прежде чем ответить совершенную ложь: «Нет, я просто забыл» «Прости, хен» От отбросил телефон и откинулся на подушку. Пусть уж лучше считают его безответственным, чем жалеют, смотрят на него с осторожностью и пониманием и делают поблажки, которые только лишний раз заставляют чувствовать себя гадко. Хенджин уже начинал волноваться за него, а это раздражало, поэтому на третий день Минхо все же пошел в университет. Хотя бы за тем, чтобы к нему не лезли с вопросами. В каком-то плане это даже помогло отвлечься, сделать вид, что все по-старому. Сидя на привычных парах или на занятии по актерскому мастерству входя в роль жившего в деревне дедушки-рыбака, гораздо легче было забыть, что тебя так волнует какой-то парень с милыми щечками и острыми колючками. Иногда, обсуждая что-то с однокурсниками, Минхо на несколько минут почти убеждал себя, что ничего не изменилось, что жизнь продолжает просто идти своим чередом, как и в прошлом году, а знакомство с Джисоном было лишь небольшим, ничего не значащим всплеском от крохотного камешка в огромном океане лет. Однако ноющее тяжелое чувство в груди не давало обманывать себя так просто. После учебы он поплелся на съемки фильма — печаль печалью, а сдача уже совсем скоро. Да и Минхо ведь взрослый самодостаточный парень, а не мальчишка, настроение которого полностью зависит от кого-то другого. Нужно продолжать жить, а не валяться несчастной котлеткой целыми днями, ожидая, пока друзья начнут думать, что у него разбито сердце. Еще чего не хватало. Фу! Поэтому как ни в чем не бывало он зашел в студию, пытаясь не обращать внимания на чересчур внимательные взгляды на себе. — Ты в порядке? — осторожно уточнил Чан, и Ли посмотрел в его сторону крайне мрачно. Хенджин с Феликсом, конечно, уже должны были все рассказать остальным, и теперь эти жалобные нотки в голосе, эта напряженная атмосфера в студии начинала раздражать. — Давайте побыстрее начнем, у нас не так много времени, — ровным пустым голосом произнес Минхо и направился к вешалке с одеждой принца. Как бы ни пытался себя настроить, как бы ни пытался откинуть мысли и не чувствовать буквально кожей отсутствие восьмого человека, что раньше сидел, ссутулившись, со своим компьютером или наблюдал за игрой, что-то все равно ощущалось не так. Будто какой-то кусочек пазла вытащили из тебя, и его нехватку просто невозможно было игнорировать. Раньше такого не было. У них с Хену находилось не так уж много общих интересов, они не слишком часто бывали в компании друг друга, а Хан за какой-то небольшой промежуток времени успел плотно въесться в его жизнь, словно пятно от ягодного сока на белой футболке. Слишком он привык делать с ним все: идти до общежития, встречаться на обеденных перерывах, ужинать после учебы, проводить вместе выходные за сериалом. Минхо был дураком, что позволил Джисону стать своей привычкой. Возможно, если на время притвориться другим человеком, это избавит от грызущего чувства пустоты. Представить, что ты герой сказки, находящийся так далеко от своего дома, от своей планеты. Что ты одинок и разочарован в своем длинном путешествии, что ты скучаешь по любимому другу, по тому, кто был так ценен для тебя, чью важность ты понял слишком поздно, лишь после долгих бесед с мудрым лисом. Минхо крутил в руках красную розу, колючую, но такую красивую, и понимал, что собственные убеждения работают в обратную сторону. Что ж, возможно, это и есть подходящие эмоции для такой сцены? Осталось только представить, что зеленый хромакей — это бескрайняя безлюдная пустыня, а потолок с закрепленными на нем софитами — глубокое синее небо с мириадами сверкающих звезд — Я встретил так много людей, — говорил Ли, шагая по студии под прицелом камеры, — совершенно таких же, как Чанми, по-своему особенных, по-своему интересных или талантливых. Со своими недостатками и положительными сторонами. И они были ничем не лучше и не хуже. Такие же. — Он сел на пол, погладил с нежностью лепесток розы и взглянул наверх, туда, где далеко-далеко находилась родная планета. — Но лишь положительные стороны Чанми мне интересны, и именно его недостатки я хочу терпеть. Слушать именно его голос и дорожить именно его мнением, ждать часа встречи именно с ним и улыбаться каждый раз, когда час этот наступает. Ожидать именно его прихода утром и жалеть о его уходе вечером. Тут Минхо сглотнул и просто не смог продолжить монолог. С солено-горьким привкусом слова застряли в горле, а бездушный глаз камеры все смотрел, наблюдая за тем, как он запнулся, как растерялся и позволил водовороту собственных мыслей утянуть себя слишком глубоко. — Простите, — покачал Ли головой и, откинув цветок, поднялся с пола. — Давайте потом закончим. И в громкой тишине, в которой шаги его отдавались эхом, направился к выходу. — Хен! — позвал его Чанбин, не сумев скрыть волнения. Чан же попытался схватить его за руку, но Минхо сделал вид, что не заметил и быстро вышел, пока эмоции не отразились еще больше на его лице. Добравшись до комнаты, он почти сразу лег спать, несмотря на то, что было только начало девятого. Всю ночь ему ничего не снилось Не ясно, к счастью или нет, но следующий день был выходным. Планов никаких у Минхо не было, вставать с кровати не хотелось, да и какой в этом смысл? Уже от одного факта своего просыпания он был разочарован, ведь во сне было так хорошо и спокойно, а надоедливые человеческие чувства, что делали из него какого-то жалкого слабака, там не донимали. Возвратиться в прекрасное царство Морфея не удалось, поэтому Ли потянулся к телефону, чтобы в очередной раз занять мозг мелькающими видео с несмешными приколами, котятами и танцевальными челленджами. Но стоило открыть приложение, как в комнату на крыльях непонятной бодрости буквально влетел Хенджин и уже через секунду протягивал другу кружку с горячим крепким американо. Минхо пробормотал что-то, отдаленно напоминающее «не хочу», но Хван был настроен серьезно. — Тебе лучше поесть — тебе сегодня понадобится много энергии. Если хочешь, на кухне еще есть омлет с беконом — Ликси готовил. Тот скривился от приторно сладкого прозвища нового возлюбленного своего соседа и завернулся почти с головой в одеяло. — Так, давай, вставай, — младший откинул тепленькое мягенькое одеяло, — у нас сегодня генеральная уборка! Ожидал Минхо чего угодно: дружеское подбадривание в виде выезда на природу, долгую прогулку, посещение кафе или даже занятия спортом. Одним словом, этой чепухи, что по расхожему мнению должна оказывать на болящие сердца терапевтический эффект. Уборка же точно стала сюрпризом, хотя, как ни странно, не неприятным. Так не придется чувствовать, что тебя жалеют, что с тобой возятся и нарочно пытаются отвлечь. Минхо даже удалось улыбнуться. Хенджин забавный. И правда хорошо знает своего друга. Вроде, и занятие ему нашел, чтобы тот не погряз в пучине грусти, но и сделал это так, чтобы не ставить его в нелюбимое неловкое положение. И хотя чувствовал себя старым пыльным мешком, пролежавшим в темном подвале лет пятьдесят, Минхо кое-как поднял себя и позавтракал. Уже вскоре в его руках оказалась щетка для пола, в комнате зазвучала бодрая музыка, окна открылись нараспашку, впуская еще не слишком жаркий утренний летний воздух, а Хенджин стал порхать по комнате, протирая поверхности и болтая какие-то сплетни о своих однокурсниках. Старший что-то отвечал, иногда немного невпопад, водя щеткой по полу в такт музыке, и понемногу вовлекался в диалог, а в движениях его становилось меньше безразличной лени и чуть больше энтузиазма. Потом он как-то на автомате взялся за швабру и в итоге, сам от себя не ожидая, отполировал комнату до идеала, да еще и инициатора этой уборки стал гонять и был недоволен им до тех пор, пока зеркала на шкафах не стали блестеть. Сил и правда прибавилось, и даже дышать будто стало чуть легче. Наверное, это все утренний воздух. Когда комната смогла соревноваться в чистоте с операционной, Хенджин принес свежее постельное белье, а Минхо вдруг замер возле своей кровати. Внутри что-то щелкнуло, и только поднявшееся хоть чуть-чуть выше нуля настроение, стало необъяснимо падать. Как будто он собирался стереть собственные воспоминания. Стереть ту самую ночь, о которой знали лишь они, удалить из памяти трепетные касания, что доводили до мурашек, слова, шелковистым бархатом дразнящие слух, тепло двух переплетенных тел и томительное волнение, которое перетекало в сладкое, почти приторное удовольствие и счастье. Очистить комнату, сменить постель, чтобы ничего не напоминало о Джисоне. Именно это должен был сделать Минхо. Ну и плевать. Джисон сделал свой осознанный выбор, и Минхо не будет теперь всю оставшуюся жизнь трястись над каждой оставленной им крошкой. Он не такой дурак. Точнее, не должен быть таким дураком. Хан спокойно уехал и, очевидно, не придавал такого значения каждой проведенной вместе минуте, уехал без сожалений и теперь живет своей жизнью, пока Ли, как помешанный, боится даже избавиться от куска ткани, которого касалась его драгоценная задница. Джисон живет дальше, и Минхо тоже будет жить дальше. Он резко дернул на себя одеяло и принялся грубыми неаккуратными движениями срывать с него пододеяльник. К черту воспоминания. Пододеяльник, под которыми еще пару дней назад они спали вместе, полетел на пол. Нахрен собственную слабость, влюбчивый мозг и безвольное тело, которое вечно тянулось к тем, кто ему не подходит. Он буквально вытряхнул подушку из наволочки, и та тоже полетела к пододеяльнику. Следом с особой агрессией отправил и простынь. Минхо злился на себя за то, что в какой-то момент настолько легко дал себе слабину, злился на Джисона, вечно не понимающего, чего хочет, и посмевшего пробраться так глубоко в душу, на его глупых родителей, на их незнакомых друзей-инвесторов, на их проклятую дочь Хэвон. Все с самого начало шло через жопу, непонятно вообще, что и как свело Минхо с Джисоном, что заставило его так влюбиться в него! «Влюбиться». Влюбиться. Слово пульсировало в голове, отдавалась учащенным биением сердца, обезоруживало, заставляло все эмоции смешаться в неясную, возможно, отравляющую субстанцию. Поддавшись, растворившись в ней, Минхо и сам не заметил, как с рекордной скоростью натянул новое чистое белье, и теперь стоял, глядя на простую бежевую постель, часто дыша и сжав челюсти. — Надо снять и его белье тоже, — с напоминающей бездушную речь какого-нибудь онлайн-переводчика интонацией прокомментировал Ли и полез тут же на верхний ярус. Хенджин смотрел на него, нахмурившись, и с долей небеспричинного недоверия. — Может, ты не… — начал он, но встретившись с черными глазами соседа, почесал затылок и сник, так и не решившись спорить, — ну, как хочешь… Минхо же быстро забрался на кровать, скинул рывком покрывало, стал яростно, вымещая все накипевшее и наболевшее внутри, сдирать с одеяла пододеяльник, но запутался в ткани, задергал раздраженно ногой, и когда это не помогло, просто осел, облокотившись на стену. Силы вдруг закончились, и весь тот запал покинул его. Хенджин все еще немного косо поглядывал на него, занимаясь собственным постельным бельем, и Минхо осознал теперь, как, должно быть, безумно смотрится его поведение. Он постарался выровнять дыхание. Подушку Джисона он взял уже спокойно, собираясь неторопливо избавиться от наволочки, но вместе с силами его ушла и вся та злость, то негодование, которые помогали собраться воедино, не расклеиться и не распасться на кусочки. Теперь на Минхо навалилась жуткая усталость. Подушка просто бестолково лежала в его руках, и он, рассевшись на кровати, стал задумчиво поглаживать так и не снятую наволочку. Ему подумалось, что это последнее, что осталось в комнате от Джисона. Скоро эту наволочку, простынь и пододеяльник постирают в общей прачечной и отдадут какому-нибудь студенту. Он будто держал доказательство того, что Хан вообще был здесь, жил в этой комнате, лежал тут и бросал свои колкости туда, на нижнюю кровать Минхо, или просто болтал с ним шепотом ночами. Здесь он лежал, когда спрашивал, кто он для Минхо, и в ту ночь, когда сказал, что хочет сделать тот самый волнующий шаг, что вылился в самые сладостные минуты в жизни Ли. Минуты, которые уже не повторятся. Больше никаких прикосновений к медовой коже, никаких мягких, иногда ласковых, а иногда неожиданно дерзких, ставших такими знакомыми губ, никаких разговоров одними глазами, бессовестного флирта и язвительных фразочек. Минхо вдруг одолело глупое желание взять и надеть пододеяльник обратно, лечь на подушку, что хранила еще запах Хана, и укрыться с головой его одеялом. Совершенно по-дурацки и безнадежно хотелось, чтобы он чудом прямо сейчас распахнул дверь, зашел в комнату и стал бурчать своим Ханджисоновским голосом, мол, какого фига старший завалился на его кровать. И вообще, пусть тащит свою жопу к себе вниз и включает уже их аниме. Минхо ощутил, как перед глазами все мутнеет, а щеки горят. Он не плакал, когда расстался с Хену. Не плакал, даже когда ушел отец — он видел, что его мать выдерживала все со стойкостью, и не хотел ее расстраивать. Но сейчас, сжимая как-то по-детски в объятиях подушку, он вдруг заплакал, тихо и стыдливо, понимая, как это неразумно и странно, пытаясь не опозориться вконец и не всхлипнуть, чтобы Хенджин не повернулся к нему и не увидел в таком состоянии. Слезы одна за другой бесконтрольно катились по лицу, а Минхо до боли закусил губы, впился пальцами в подушку и спрятал в ней лицо. Казалось, она и правда еще слегка пахла тем самым сладковатым кокосовым шампунем, и от этой мелочи в сердце словно что-то больно кольнуло, а последние остатки самообладания рухнули без шанса на восстановление. Он больше не мог сдерживаться, не мог делать вид, что он сильный, что прекрасно чувствует себя один и что рядом ему никто не нужен, что все эти влюбленности кажутся ему забавной чепухой и что он ни капли не скучает. Он скучал. Жутко скучал, и ему очень и очень сильно не хватало Джисона. И тосковал он даже не по близости, а по разговорам с ним обо всем на свете, по тому, как он хлопал своими похожими на вишенки глазами, услышав тупую шутку старшего, а через секунду разражался громким хохотом и выдавал что-то еще более странное, после чего они могли смеяться так, что животы начинали болеть. Тосковал по тому, как он впивался в его плечо, когда чересчур нервничал из-за сериала или аниме, по тому, как он сидел тихо в студии во время съемок, уйдя в мир своей музыки, по прогулкам в парке и по тому, как они лежали вместе на пледе у пруда. Слезы хлынули еще сильнее, а всхлип все же против воли вырвался из груди. — Эй, — тут же прозвучал встревоженный голос Хенджина, — ты чего? Он медленно подошел к кровати и, постояв так немного неловко, погладил Минхо по коленке. — Ну, хен, чего ты… — не зная, как помочь старшему, Хван обеспокоено смотрел на него, — хочешь поговорить? Тот лишь покачал головой, и Хенджин некоторое время переминался с ноги на ногу. Затем Минхо услышал, как он поднимается по лесенке к нему на верхнюю кровать, а еще через пару секунд его крепко-крепко сжали в объятиях. Обычно бы он фыркнул на это проявление дружеской любви и заботы, стал брыкаться и даже ругаться, но сейчас отчего-то только сильнее расплакался. Минхо положил голову на плечо друга и больше не сдерживался, чувствуя теплую руку на своей спине и тихую поддержку. — Как тебе помочь? — говорил Хенджин, вроде, негромко и нарочито уравновешенно, но в словах его все равно улавливалась суетливость и тревога. — Что-то принести? Хочешь чая? Или нет, давай выпьем? Да, точно, я принесу чего-нибудь! Тебе срочно надо выпить. — Хенджин-а, — Минхо оторвался от его плеча и взглянул своими покрасневшими глазами. Казалось, он не услышал ничего из того, что ему только что сказали. — Мне кажется, я его люблю.